Перо, закон и стеклянный шар

Глава 12

Полицейское управление Центрального округа находилось в старинном здании, фасад которого скалился колоннами, а главный вход украшала розетка с цветочным венком. Когда-то у дома был частный владелец, но полвека назад город выкупил удачно расположенный особняк. В последующие годы тут промышляли многие ведомства, последним из которых стала полиция округа.

Хальрун вручил шоферу монеты и выскочил из наемной машины. Журнал с нарисованными на обложке нарядными дамами он зажал подмышкой, а сам побежал в сторону управления. Несмотря на позднюю осень, плащ журналиста был расстегнут, но Хальрун не мерз. Перепрыгивая через ступеньки, газетчик взлетел в двери управления, где его забег оказался прерван. Препятствием стал дежурный в фиолетовой форме и в кепи с блестящим козырьком.

– Вы к кому? – спросил он, заступив дорогу перед Хальруном.

Газетчик вытянулся, заглядывая за спину полицейскому, но Дорена, конечно же, не увидел. Большой холл впереди был превращен в приемную с потертыми дубовыми конторками и жесткими скамейками для страждущих поведать о преступных деяниях. Таковых этим хмурым утром нашлось немного. Толстая дама что-то доказывала тощему клерку, мужчина средних лет нервно ходил из угла в угол и иногда притопывал ногой, а за ними всеми наблюдала бледная женщина, не снявшая теплую накидку с мехом. Рядом с последней сидела девушка в простой одежде и с корзинкой на коленях, по-видимому, прислуга. Освещалась приемная двумя люстрами с хрустальными подвесками. Добрая их половина отсутствовала, и прорехи напоминали щербатые рты.

– К кому вы, вей? – повторил дежурный.

Хальрун, наконец, обратил внимание на полицейского.

– А? Да... Мне нужен детектив Лойверт. Он на службе?

– Детектив Дорен Лойверт? – уточнил дежурный.

– Да. Да. Он.

Хальрун снова отвлекся на зал. Конторок под люстрами стояло много, но только за одной принимали прошения. Единственного клерка заняла толстая женщина и, видимо, делала это достаточно долго, потому что мужчине только что надоело ждать. Он перестал мерить шагами зал и теперь возмущенно что-то доказывал даме.

– Вам назначено, вей? Будьте любезны назвать ваше имя.

– Что?

– Вам назначено? – терпеливо повторил дежурный.

Он был очень молод, молод настолько, что его кожа еще не успела очиститься от угрей. Хальрун с досадой посмотрел на юнца.

– Нет. Пока не назначено.

– Тогда вы можете записаться в зале, – важно произнес дежурный, хотя вряд ли работал тут больше недели. – Назовите ваше имя, вей, и изложите суть дела...

– Суть моего дела в его срочности, – перебил Хальрун. – Я должен встретиться с детективом. Если он не в здании, то скажите хотя бы, где его искать.

Полицейский надулся и заложил руки за спину.

– Не положено, – забубнил он явно по инструкции. – Если вы стали свидетелем преступления, то сообщить о нем вы можете в зале или письменно. Иначе...

– Я собираюсь сообщить важные сведения лично детективу Лойверту. Передайте ему, что его ждет Хальрун Осгерт.

Газетчик выразительно посмотрел на раструб пневматической почты. Однако вместо того, чтобы подойти к аппарату, дежурный стал сверяться с потрепанным гроссбухом. Странички в этой весьма почтенной книге имели множество крошечных надрывов, а кое-где были испачканы. Полицейский бережно пролистал их до нужного места, а затем провел пальцем по разлинованным графам.

– Не положено, вей… Вашего имени тут нет.

– Просто отправьте детективу его и то, что я его жду! Неужели это так сложно?

Дежурный попытался надуться еще сильнее, но длинный палец Хальруна ткнулся ему прямо в лицо.

– Это важно! Не вынуждайте меня устраивать скандал. Придет ваше начальство и обвинит вас же в неумении делать работу!

От наглости посетителя полицейский застыл, и Хальрун закончил:

– Четыре слова. Отправьте ему четыре слова. Хальрун Осгерт ждет внизу. Если детектив попросит меня уйти, я уйду. Мирно.

Дежурный посмотрел на газетчика и, оценив угрозу, тяжко вздохнул. На юном лице появилось выражение вселенской обиды на несправедливость мира.

Когда послание унеслось вглубь управления, Хальрун прикинул, стоит ли извиниться, решил, что нет, и спросил:

– Мне подождать тут?

Не глядя на посетителя, полицейский кивнул. К общению он больше не стремился, и явно страдал, переживая неудачу.

Хальрун посмотрел на часы, притопнул ногой, прошелся от стены до стены и снова проверил время. Истекла целая минута... Спустя еще пять газетчик развернул журнал, который носил подмышкой, и стал изучать рецепты блюд с обеда у члена совета Первых, устроенного в прошлую среду. Остальные публикации Хальрун прочел ранее, причем одну – целых три раза.

Претендующий на звание светского издания журнал освещал жизни высокопоставленных особ Бальтауфа (реже – других городов Хогтории), и в этом номере целый разворот принадлежал Мализе Кросгейс. При виде ее нежного лица под шляпкой с цветными лентами Хальрун захлопнул журнал и снова принялся мерить коридор шагами и смотреть на часы. Последние утверждали, что ждал он совсем немного, но терпением газетчик не отличался. Хальрун успел измучиться, когда, наконец, труба не загудела снова. Первым из нее вырвалась мощная струя воздуха, а затем в специально подставленную корзину упал цилиндр с посланием. Когда это случилось, дежурный неприязненно посмотрел на Хальруна. Видимо, полицейский сомневался в желаемом для себя ответе, хотя очень хотел выставить наглого посетителя вон. Прочитав ответ, юноша заметно огорчился.

– Проходите, вей, – буркнул он. – Второй этаж налево, кабинеты подписаны. Вы не ошибетесь.

Сунув в карман полученный пропуск (наверняка мгновенно смявшийся), Хальрун устремился вперед. Он был так занят, что против обыкновения не поинтересовался причиной скандала в приемной, где толстая женщина до сих пор ругалась с клерком, а нетерпеливый мужчина размахивал руками...

Как и хрустальные люстры, парадная лестница полицейского управления была наследием прошлых времен, но сохранилась значительно лучше. Мраморные ступеньки и перила дожили до настоящего времени почти в первозданном состоянии, хотя вместо кавалеров и дам в старинных одеждах из бархата и перьев по лестнице теперь бегали полицейские в одинаковой форме и журналисты в забрызганных грязью плащах. Обычно Хальрун серьезно относился к своему внешнему виду, но сегодня газетчику было не до пустяков.

Второй этаж подвергся переделке серьезнее, чем первый. Здание тут окончательно утратило свой пошарпанный лоск и приобрело вид обычного унылого присутствия. Оживляли коридор разве что растения в горшках – в последние годы считалось хорошим тоном украшать помещения живой зеленью. В казенных учреждениях за ними обычно некому было ухаживать, и растения нередко выглядели готовыми вот-вот испустить дух. Полицейское управление Центрального округа являлось редким исключением из этого правила. Здесь за цветами ухаживали.

Кабинет Дорена находился в самом конце коридора, о чем газетчику сообщила лакированная табличка с красивой каллиграфической надписью «Д. Лойверт, младший детектив» на одной из дверей. Хальрун постучал.

– Войдите! – услышал он.

Дорен сидел за столом, тонкие ножки которого грозили разъехаться под тяжестью папок. Бумаги лежали повсюду: на столе, в открытом шкафу, на тумбе и даже в единственном кресле для посетителей. Для другой мебели в кабинете места не нашлось – комната напоминала узкий пенал и не имела окон.

– Это на самом деле вы, – произнес детектив усталым голосом с едва уловимым удивлением. – Здравствуйте, вей Осгерт.

Оказавшись в настолько тесном помещении, Хальрун потерял запал и для начала решил осмотреться.

– Здравствуйте, детектив. Не ожидали меня увидеть? – улыбнулся он.

– Что-то вроде этого… Прошу вас, передайте мне папки, которые лежат в кресле, и садитесь туда сами.

В неверном свете газовой лампы Дорен выглядел человеком, погребенным под канцелярской работой. Его лицо приобрело болезненную желтизну, а под глазами появились тени. Хальрун освободил для себя место и упал в подавленное многими задами сидение.

– Вы не представляете, как сложно было пройти мимо вашего сторожевого пса!

– Вы про дежурного?

– Он не хотел меня пускать! – возмутился Хальрун.

– Только из необходимости, – сказал Дорен и потер висок. – Знаете, сколько сумасшедших каждый день пытаются прорваться в управление? Если бы сюда пускали всех, мы не смогли бы работать.

– Но ведь я не случайный гость. Я свидетель в деле об убийстве, и меня даже допрашивал ваш коллега!

При упоминании другого детектива лицо Дорена приобрело кислое выражение, характерное для людей с больными животами или для обиженных на начальство.

– И если бы вы сказали, что хотите попасть к детективу Тольму, вас бы пропустили, – произнес он. – Имена свидетелей записывают с специальную книгу на странице с нужным делом… Вей Осгерт, вы ведь пришли не просто так? У меня, как видите, много работы.

– Конечно… Хорошо, что вы напомнили.

Газетчик протянул Дорену журнал, открытый на статье про Мализу.

– Я читал, – сообщил полицейский, едва взглянув на разворот.

– Тем лучше! Вейя Кросгейс говорит, что собирается в путешествие! Неужели ее так легко выпустят из города?

– Выпустят?

– Как она может сейчас уехать?

Дорен странно посмотрел на газетчика.

– Во-первых, не сейчас, я полагаю... Ее никто, разумеется, не отпустит, пока идет расследование... А во-вторых, почему вас вообще это волнует?

Отложив журнал на край стола, Дорен задал еще один вопрос:

– Вы прорывались ко мне, чтобы спросить об этом?

– А вас разве это не волнует? Вы были так заинтересованы в деле, – удивился Хальрун. – Что-то изменилось?

– Вей Осгерт! – неожиданно резко сказал Дорен. – Я расследую четыре кражи, два ограбления, а еще я должен выяснить, кто стал зачинщиком драки в гостинице на западе округа. Тем же, что имеет отношение к вейе Кросгейс, мне интересоваться настойчиво не рекомендовали!

– Вот как, – мгновенно сообразил Хальрун. – Вас все-таки наказали за гадалку? Тогда я должен выразить вам свое сочувствие.

Дорен поморщился.

– Кому-то нужно заниматься и такими делами, – сказал он, но в голосе детектива не слышалось уверенности.

– Значит, вы на самом деле больше не интересуетесь убийством вея Лакселя? А если я скажу, что гадалка не причем? То есть причем, конечно, но главной зачинщицей была сама вейя Кросгейс?

– Ерунда! – категорично произнес Дорен. – Я скажу, что ваше воображение снова разыгралось.

На Хальруна он смотрел, как уставший родитель на неугомонного ребенка. Журналист в ответ изобразил праведное возмущением:

– Думаете, я бы стал клеветать?

– Это ваша работа, – невозмутимо ответил Дорен. – Вы собираете сплетни и обращаетесь с ними очень вольно. Напомню, вей Осгерт, что вейя Коросгейс – жертва.

Хальрун кивнул.

– Жертва, не спорю, детектив. А еще, я считаю ее обманщицей и подстрекательницей. Именно она могла и устроила представление в квартире вея Лакселя. Я почти восхищаюсь ее умениями!

Полицейский нахмурился, а потом еще раз внимательно посмотрел на Хальруна. Уверенность, с которой говорил журналист, должна была заставить детектива задуматься.

– В этом нет смысла, вей Осгерт. Шкаф с девушкой был заперт снаружи, и изнутри его открыть невозможно. Я проверял. Так что несчастная вейя Кросгейс, будь она зачинщицей, рисковала бы не только надолго застрять внутри, но и собственным добрым именем... И потом, прекратите уже разговаривать газетными заголовками!

Хальрун фыркнул.

– Привычка, детектив, – сказал он, заговорщицки подавшись вперед. – А если я могу это обосновать?

– Если у вас имеются доказательства, – скучным тоном произнес полицейский, – предоставьте их старшему детективу Тольму.

С Унером Тольмом Хальрун встретился всего один раз, но этого хватило, чтобы укрепиться во взаимной неприязни. Детектив, которому поручили расследовать убийство Ракарда Лакселя, оказался косным и предубежденным человеком. При встрече он сразу сообщил Хальруну, что презирает его самого, его статьи и его ремесло. Дорен, конечно, тоже не раз критиковал «Листок», но был несравнимо вежливее.

– Ваш Тольм не станет меня слушать. Доказательств у меня нет, только предположение, но, – признался Хальрун и многозначительно поднял палец, – предположение обоснованное... Вам все еще неинтересно?

Дорен посмотрел на заваленный документами стол, задержавшись взглядом на лице вейи Кросгейс в журнальном развороте, а потом вздохнул.

– Я вас выслушаю, – неохотно произнес детектив. – Только, прошу вас, обойдитесь без домыслов.

– Совсем обойтись не получится, – сказал Хальрун и приготовился рассказывать.

Газетчик принял расслабленную позу, противоположною напряженному положению Дорена, и даже закинул ногу на ногу.

– Вейя Кросгейс сама навела меня на след. Если бы она не вспомнила один давний случай, я бы ничего не заподозрил, – самодовольно сказал газетчик.

– Зачем ей было вспоминать что-то, что выдало ее?

Хальрун улыбнулся. Перед тем как прийти в управление, он как следует пораскинул мозгами и подготовился к вопросам.

– Она хотела сделать мне приятное. Знаете, как собаке бросают кость, чтобы прекратила лаять. Она не учла, что я всегда серьезно отношусь к работе и материал выжимаю досуха.

– Вей Осгерт, пожалуйста, излагайте свои мысли кратко, – попросил Дорен. – Я бы хотел все-таки попасть сегодня домой.

Хальрун перестал рисоваться.

– Как скажите, – не без сожаления согласился он.

Когда газетчик решил напомнить читателям о старой трагедии на фабрике, то совершенно не подозревал вейю Кросгейс в обмане. Хальрун, наоборот, хотел подчеркнуть щедрость Мализы с помощью слезливой благодарности кого-то из осененных ее добротой. В том, что такие найдутся, Хальрун не сомневался – жертв пожара было много, и он собирался выбрать обладателя наиболее трогательной истории. Это решало сразу две проблемы: позволяло подольститься к вейе и заполняло пустые колонки, ведь именно Хальрун являлся главной рабочей силой «Листка», а писать и одновременно вести расследование было вдвойне сложно. Именно Хальруну приходилось выискивать материал, чтобы на полосах газеты печатали не только советы хозяйкам или новости позапрошлого дня. Ракслеф был для этого слишком стар, Пелруд – толст и неповоротлив, а Тайрик не имел опыта. Хальрун позволял себе короткий отдых после крупных успехов, а потом принимался за дело с новыми силами.

Адреса родственников жертв для него разыскал Ракслеф, хотя идея тряхнуть прошлым старику не слишком понравилась. Вей Гросвер предлагал написать короткую заметку, но Хальрун настоял на своем – удачный материал не стоило упускать. Так он и оказался в бедной части рабочей окраины Бальтауфа.

Это была это была еще не обочина жизни, но что-то довольно близкое. Дома, размещенные непонятно по какому принципу, как будто человек, ответственный за планировку, постоянно прикладывался к бутылке, образовывали запутанный лабиринт. Некоторые стояли стена к стене, так, что можно было перебраться из одного здания в другое через расположенные напротив друг друга окна (если бы последние хоть иногда открывали). Другие образовывали систему внутренних дворов, в которых постоянно гулял такой сильный ветер, что срывал с прохожих головные уборы.

Откуда-то доносился многоголосый лай – по округе бегало множество бродячих собак, и ходили не менее озлобленные люди. Соваться сюда в ночное время Хальрун не рискнул бы, но он пришел днем, когда (если не уходить далеко от главных улиц) угрозы становились скорее воображаемыми, а не настоящими. Целых пять семей, потерявших в пожаре своих кормильцев, оказались в этой дыре и не сумели выбраться.

Проблем с поиском нужного дома у Хальруна не возникло, и вскоре газетчик уже стоял напротив уродливого здания с облезшим фасадом. Этажей тут было всего три, хотя людей на них проживало, скорее всего, побольше, чем в ином строении с пятью. Впрочем, как оценил газетчик зайдя внутрь, по меркам этой части Роскбиля дом выглядел неплохо и, наверняка, считался почти роскошным... Это не помешало дверному звонку отсутствовать, но он Хальруну и не потребовался – на стук открыли быстро, не спросив, кто пришел.

– Здравствуйте, вейя, – сказал газетчик, приподнимая шляпу. – Хальрун Осгерт из газеты «Листок Росбиля». Тильма Локсант проживает здесь?

«Вейя», девчонка тринадцати лет со взрослым лицом и детскими косичками, во все глаза уставилась на гостя. Для визита Хальрун оделся просто. Газетчик сменил приметный желтый плащ на старый выцветший, под которым находился темно-серый костюм, – но он все равно выделялся.

– Мне вас читали, – сказала девочка, хлопая глазами. – Это правда вы?

– Я, – подтвердил Хальрун и напомнил, – Тильма Локсант...

– Здесь, вей! Сейчас!

Она убежала, а журналист, не дожидаясь приглашения, вошел в квартиру, прикрыв за собой дверь. Внутри пахло нестираным бельем и подгоревшей едой. Отсутствие хорошей вентиляции при невозможности открыть окна являлось настоящим бедствием Бальтауфа. Даже у чистоплотной веи Альгейл воздух в квартире ощущался спертым, хотя такого плотного духа там, конечно, никогда не было.

Хальрун постарался принять равнодушный вид, ведь за ним наверняка наблюдали. Квартиры в доходных домах служили жильем для нескольких семей сразу, и хранить тайну частной жизни тут не было никакой возможности...

Девочка не обманула. Она вскоре вернулась в обществе женщины неопределенного возраста с настороженным выражением лица.

– Вей Осгерт? Вы ко мне?

– Добрый день. Если вы вея Локсант, то я пришел именно к вам, – ответил Хальрун, рассматривая женщину.

Вдова старшого из первой бригады фабрики Кройгейсов сумела не опуститься и даже в бедности следила за своим видом. У нее были чистые волосы и руки, а платье покрывал передник без грязных пятен, хоть и пожелтевший от многих стирок. Прическу вдовы скрывал обернутый вокруг головы шарф, и только две наполовину седые пряди обрамляли худое лицо.

– Здравствуйте, вей. Майла сказала, вы газетчик и ищите меня, но я не поняла зачем.

– Чтобы поговорить всего лишь... Хотя нет, еще я собираюсь сообщить вам приятную новость. Вы позволите пройти?

Женщина смотрела на Хальруна с подозрением, не доверяя незнакомцу.

– Хорошо, вей, – сказала она поколебавшись, – пойдемте.

У порога маленькой комнаты веи Локсант Хальрун старательно вытер ноги о половик. Чистые подошвы должны было прибавить ему несколько баллов в глазах хозяйки... До прихода газетчика она занималась шитьем. Раскроенная ткань лежала на столе под единственным окном, в самом светлом месте комнаты. Рядом на стене висело изображение человека, мужчины, нарисованное рукой ребенка, но детских вещей вокруг не было, и спальное место имелось всего одно.

– Вы действительно Хальрун Осгерт? – спросила вдова. – Из газеты?

– Я бы не стал обманывать вас, вея. Не сомневайтесь.

Женщина, однако, насторожилась еще сильнее.

– Зачем же вы пришли? Я простая вдова...

– Ради хороших новостей, – улыбнулся Хальрун.

Известие о деньгах Тильма выслушала спокойно, но вместо ожидаемой радости или благодарности вдова стала хмурой.

– В деньгах я, конечно, нуждаюсь, – медленно произнесла Тильма. – Вы правы, вей, это хорошая новость.

– Но вы не рады? – удивился Хальрун.

– Нечему радоваться, – сказала она, посмотрев на пожелтевший от времени портрет. – Что мне чужие подачки? Сыновья выросли, а мне много не нужно.

Хальрун проследил за взглядом женщины.

– Это ваш муж? Который погиб?

– Это он. Мой Мелвин.

– Он выглядит совсем молодым.

Хальрун нагло соврал. Человек был нарисован несколькими неровными линиями, по которым возраст не угадывался совершенно, но газетчик заранее выяснил, что муж Тильмы погиб в возрасте двадцати восьми лет. После напоминания об этом вокруг сухих губ женщины появилась скорбная морщинка, а глаза стали болезненно грустными, словно не миновало с тех пор одиннадцати лет.

– Вам пришлось тяжело, но плохие времена всегда заканчиваются, – Хальрун улыбнулся. – Это закон жизни, вея Локсант.

– Вы правы, вей.

У женщин средних лет, особенно вдов, он вызывал необъяснимое расположение, чем бессовестно пользовался. Тильма не стал исключением. Преодолев первое недоверие, она расщедрилась на чай, отказываться от которого Хальрун не стал.

Пока хозяйка ходила за кипятком, газетчик осмотрелся. Вея Локсант жила... не так уж плохо. Немногочисленные вещи содержались в чистоте и о них заботились. Вдове была свойственна аккуратность, да и взрослые сыновья должны были стать поддержкой... В комнату робко заглянула Майла, но обнаружив, что Хальрун заметил ее, она пискнула и сбежала. Газетчик даже не понял, зачем девочка приходила...

– Пожалуйста, вей Осгерт, – Тильма поставила перед ним чашку с жиденьким желтоватым напитком. – Мне редко выпадает удовольствие разделить с кем-нибудь чай. Тут не с кем, знаете ли.

– Благодарю, – сказал Хальрун и посмотрел в сторону окна. – Вы шьете? На заказ?

Вдова кивнула. Чай она пила с видимым удовольствием, делая маленькие быстрые глотки. Руки у нее были худыми и бледными, похожими на птичьи лапки, с тонкой, как бумага, кожей. Дешевую чашку они держали бережно, словно невероятную драгоценность.

– Пришлось научиться, когда мужа не стало. Нам требовалось на что-то жить.

– Разве вей Кросгейс не помогал вам? – удивился Хальрун. – Я слышал, вей обещал обеспечить семьи погибших. Я не прав?

Тильма моргнула и поджала губы, отчего лицо вдовы стало выглядеть старше, чем раньше.

– Он предлагал, да, только я не хотела брать деньги за мужа. Как можно откупиться за смерть? Деньги Кросгейса мне были неприятны.

– Но вам нужно было содержать не только себя, – напомнил Хальрун.

Глаза у вдовы были темными, с застарелой обидой на дне зрачков.

– Да... Из-за мальчиков я потом и согласилась, вей Осгерт. Мне нужно было отправить младшего на учебу, а как это сделать, не имея средств? – сказала она, словно оправдываясь.

– Вы странно выразились про откуп, вея. Вы винили в пожаре владельца фабрики? – уточнил Хальрун.

Тильма подозрительно замолчала, и газетчик добавил, выразительно глядя на колеблющуюся вдову:

– Больше десяти лет прошло. Вея Кросгейса уже нет, управляющего фабрикой – тоже. К чему что-то скрывать?

Она долго раздумывала, долго крутила в руках пустую чашку, а потом вздохнула.

– Говорили, будто все сгорело по недосмотру управляющего, а Кройгейс за ним не проследил, – шепотом произнесла Тильма, словно открывая газетчику страшную тайну. – Я тоже так думаю. Эти двое были виноваты.

Хальрун доброжелательно улыбнулся, хотя сам едва не фыркнул от разочарования. Любимой людской забавой была игра плюнь в виновника. Удивляла в этой истории разве что принципиальность вдовы – не всякий был готов отказаться от денег, которые сами шли в руки, пусть Тильма потом и передумала.

– Это ведь не все? – спросил он, прихлебывая чай. – Простите, вея Локсант, но примерно такое всегда и говорят, когда случается беда.

– Это говорила моя хорошая знакомая, – настаивала вдова. – Ее муж тоже умер, и она встречалась с управляющим Кросгейсов, а он ей признался, вей Осгерт. Во всем признался.

– Признался? Это уже интересно, – оживился Хальрун, доставая блокнот. – Как звали вашу знакомую, вея Локсант?