Перо, закон и стеклянный шар

Глава 5

Отпускать вора никто не хотел. В спину журналиста понеслась ругань и крики, но он уже резво заворачивал за угол. Хальрун разогнался, его внимание принадлежало происходящему позади... И он на полном ходу в кого-то врезался.

– Вы? – удивленно спросил этот «кто-то». – Что за маскарад?

– Кто? – переспросил Хальрун, пытаясь восстановить равновесие.

Ему понадобилось мгновение, чтобы узнать детектива Лойверта.

– Вы! – повторил журналист. – Вот это встреча!

Лицо Дорена приняло сложное выражение, как будто полицейский колебался между досадой и изумлением.

– Детектив? – робко спросил человечек, которого Хальрун заметил только теперь.

Это был кто-то из работников фабрики, но не простой трудяга и не представитель руководства. «Клерк», – быстро определил Хальрун. Перед полицейским человек заискивал, поэтому журналист отнес его к низшему звену письмоводителей. Представители этой породы активно копошились внутри любой организации, занятые не понятно чем, но чем-то очень занятые. Кто-то считал их труд бессмысленным, а кто-то утверждал, что без этих муравьев от бланка и пера дела обязательно встанут. Правы, как считал Хальрун, были и те, и другие, просто в разных случаях.

– Минуту! – потребовал детектив.

Он ухватил журналиста под руку, отошел от навострившего уши клерка и прошипел:

– Что вы тут делаете?

– То же, что и вы, я полагаю. Вынюхиваю.

– Я не... Кхм...

Детектив уставился за спину журналиста.

– Это за вами? – спросил он.

Хальрун обернулся и почувствовал смущение, что случалось с ним не так уж часто.

– Вероятно, да.

– Тогда, вей Осгерт, вам повезло меня встретить.

– Повезло, не спорю! – ухмыльнулся журналист, пряча неловкость за смехом. – Примите мою благодарность, детектив! Самую искреннюю!

Клерк сердито замахал на помятых в драке рабочих, чтобы те уходили, и Хальрун успокоился. Он быстро вернулся в довольное расположение духа.

– И советую вам не испытывать больше судьбу, – предложил детектив, отвернувшись от радостного лица газетчика. – Не отходите от меня далеко.

У Хальруна вспыхнули глаза.

– У сейчас предлагаете составить вам компанию? Мне?

– Только из человеколюбия, вей Осгерт.

Фраза прозвучала как будто... насмешливо?

– И что это значит? – удивился газетчик.

– Что без меня вам немедленно подобьют второй глаз. К тому же, я уже ухожу и проводить вас могу только до ворот.

Хальрун потянулся к лицу и охнул, прикоснувшись к опухшему глазу. В запале сражения журналист не заметил, что драка не прошла для него бесследно. Он пробормотал под нос бранное слово, а затем побежал за ушедшим вперед Дореном.

Детектив, видимо, действительно закончил свои дела, и теперь спокойно покидал фабрику через главные ворота. Хальрун вышел с куда меньшим достоинством – катание по земле сказалось на его костюме не лучшим образом. В таком виде газетчика не пустили бы ни в один наемный экипаж, поэтому, как только опасная территория осталась позади, Хальрун начал приводить себя в порядок.

– Вам бы лед приложить, – внезапно сказал Дорен.

Фраза казалась лишенной насмешки или злорадства, и Хальрун напрягся. Участие полицейского представлялось ему дурным признаком.

– Поздно уже... Как я выгляжу, детектив?

– Как побитая собака, если говорить откровенно... Расплатились за вынюхивание, да?

– Это того стоило, – ответил Хальрун на насмешку.

– И все-таки я советую вам найти место, где могут почисть одежду и принесут лед.

– И где можно поговорить? – догадался журналист.

– И это то же, – тем же сочувствующим тоном ответил Дорен.

Небольшой, но приличный кабачок обнаружился через две улицы, причем Хальруна в «Железную кружку» пустили лишь благодаря вмешательству детектива, показавшему хозяину свое удостоверение.

– Хорошо служить в полиции, – заметил журналист, отыгрываясь за прошлое. – Везде-то вас пускают! Везде-то вам рады!

Он отдал верхнюю одежду, попросив почистить, а Дорен остался в пальто. Детектив Ловерт был человеком среднего роста, с каштановыми короткими волосами, смешной неровной челкой и тусклыми, невыразительными глазами. Дорен забарабанил пальцами по столу, и Хальрун уловил ритм популярной мелодии.

– По крайней мере, меня не бьют за «вынюхивание», – сказал полицейский, прочистив горло.

Газетчик уже передумал ссориться. Все-таки он был обязан человеку, сидящему напротив.

– Извините, детектив, что я неправильно подобрал слова. Это была шутка, а не попытка обидеть.

– Однако вы выразились совершенно правильно, вей Осгерт. Полиция ведет расследование, а вы именно вынюхиваете…

Дорен проследил, как Хальрун прикладывает к глазу завернутый в платок кусок льда, а затем добавил:

– Вей Осгерт, каждый должен делать свою работу.

– Полностью согласен. Я всегда так поступаю.

– Будь это так, то вы не сидели бы сейчас передо мной с фонарем на пол лица. За честную работу не бьют.

– И в чем тогда, по-вашему, должна заключаться моя? Что мне нужно делать?

Журналист был задет покровительственным тоном детектива. Обычно Хальруна не волновало чужое мнение, но прочную броню его самоуверенности иногда удавалось пробить. Кулак помощника мастера сработал на отлично – сложно было держаться с достоинством, как следует повалявшись в пыли.

– Я навел о вас справки, вей Осгерт. Вы очень известны в Роксбиле.

– Это так, я не стану прибедняться, – сказал Хальрун, глядя на приближающуюся официантку.

Время было необеденное, заведение пустовало, и хозяева желали услужить единственным гостям. Хальрун указал кружку пива, изображенную, на вывеске, а детектив точно так же жестом прогнал женщину. Когда она ушла, Дорен подался вперед, наклонившись над столешницей.

– Напишите про сбитого машиной куренка или про прорвавшуюся трубу. Пропавшая девушка – не ваша забота!

– Мне виднее, – холодно произнес журналист. – Я выражаю интересы моих читателей и следую их запросам.

Выражение детектива стало презрительным и капельку высокомерным.

– Вы берете чужое грязное белье и показываете его всем желающим, вей Осгерт. И я знаю, почему вы это делаете. Потому что это единственная причина, по которой ваш «Листок Роскбиля» существует. Из-за вас он популярен, и ради вас некий Деймер Далмель, недавно ставший окружным советником, содержит вашу свору. Не из благотворительности, конечно. Вы не реже раза в месяц так или иначе нахваливаете советника.

Хальрун сглотнул.

– Не замечал за собой привычки его хвалить.

– Разве? – спросил Дорен.

Он полез за пазуху и к удивлению Хальруна извлек пожелтевший газетный разворот.

– Вот. Послушайте… Каково, а?

Хальрун узнал собственную статью полугодичной давности.

– Подобием «Пьяной Берты» стал наш любимый совет округа, – с выражением прочел Дорен. – Драка, не хуже тех, что по пятницам устраивают посетили знаменитого кабака, произошла во вторник среди лучших людей Роксбиля. Азарт советников был так неукротим, что пострадала даже вожделенная ими трибуна... Так... Дальше вы смакуете подробности... Вырванные волосы... Выбитый зуб. Как этот зуб искали... Очень живо написано! Вот! Победителем в сражении стал советник Далмель, раскидавший на пути к своей цели всех соперников, завладевший рупором и угомонивший собрание. Приятно видеть, что деньги совсем не портят людей, и члены совета ничем не превосходят пьяниц из роксбильской подворотни. Не стоит сомневаться: окажись советник Дальмель вечером в «Пьяной Берте», он бы и там показал себя с лучшей стороны. Немногие способны настолько ловко размахиваться скамейкой...» И так далее...

Свернув газету, детектив уставился на удивленного напором Хальруна.

– Вы не расписываете его достоинства. Вы льстите гораздо более ловко, разве нет? Делаете его своим, простым и понятным.

– Это не ложь. Скамейкой он размахивал... То есть держал ее в руках, но...

– Я не сомневаюсь, что такое действительно было, – Дорен посмотрел в глаза журналисту, – но не говорите мне, вей Осгерт, что вы пишите эту «не ложь» в интересах читателей. Ваше перо служит человеку, а не людям.

Хальрун откинулся на спинку сидения и, сложив руки на груди, с вызовом посмотрел на детектива.

– Красиво сказано. Долго сочиняли? – спросил газетчик, но ответа ждать не стал. – Вы потратили много времени на меня, хотя могли бы искать пропавшую девушку. Бедняжка может не дождаться помощи. Займитесь ею, а не мной.

Детектив пожал плечами.

– Я считал, что вы можете оказаться причастны, так или иначе.

– А теперь не считаете? – поинтересовался Хальрун.

– Нет. Похоже, вас использовали лишь потому, что вы самый известный в округе журналист.

Хальруну принесли пиво и чистую одежду, но газетчик не прикоснулся к напитку. Он достал банкноту и бросил на стол.

– Раз у вас нет больше ко мне вопросов, я пойду, детектив.

– Стойте!

Журналист обернулся.

– Вы ведь не отступитесь?

– От девушки? Нет.

– Даже при том, что можете навредить ей?

Челюсть Хальруна напряглась, но затем он усмехнулся. Дорен, повернувшись в пол оборота, внимательно наблюдал за журналистом.

– Я, конечно, постараюсь, чтобы этого не случилось, детектив, – с вызовом ответил газетчик. – Приложу все усилия.

– Сядьте обратно, вей Осгерт.

– Зачем? Разве мы не закончили?

– Нет. Сядьте.

Хальрун задумался, но деловая хватка в нем победила гордость. Журналист вернулся за стол, схватил кружку и сделал большой глоток. Вытерев губы чистым платком, он подался к детективу, который наблюдал за Хальруном со странным выражением на лице.

– Ну так что? – спросил газетчик.

– Нельзя, чтобы вы творили, что вздумается. Что за балаган...

Едкий ответ едва не сорвался с языка Хальруна. В последний момент журналист сообразил, что Дорен к чему-то ведет и решил промолчать.

– Нельзя, чтобы вы поднимали шум.

– И? – поторопил его Хальрун.

Детектив снова забарабанил по столу. Жест выдал раздражение Дорена, хотя лицо детектива оставалось спокойным.

– Я не стану запирать вас за препятствование расследованию. Это ведь доставило бы вам радость?

Хальрун усмехнулся, предчувствуя большую удачу:

– Радость – нет. Но я бы это использовал. Вышел бы броский заголовок.

Дорен несколько раз кивнул. Слова он произносил неохотно, явно подчиняясь необходимости, а не желанию.

– Я так и понял... Я разрешу вам меня сопровождать во время расследования. Но с двумя условиями.

– Какими? – оживился Хальрун.

При виде такой неприкрытой радости детектив поморщился.

– Во-первых, вы делаете только то, что скажу я, – сухо сказал он. – Никакого своеволия быть не должно... Во-вторых, писать вы тоже будете с моего разрешения. И перед публикацией я должен буду увидеть вашу статью.

– Только не последнее!

Хальрун выдержал тяжелый взгляд полицейского и пожал плечами.

– Могу не упоминать вас вовсе. Мне не сложно. А вот вейю Кросгейс оставьте мне.

После довольно продолжительного колебания детектив кивнул, и Хальрун, который только того и ждал, вскочил со стула. Он схватил руку Дорена и энергично затряс.

– Я очень рад! Спасибо вам, детектив! Это правильное решение – за мной нужен глаз да глаз, знаете ли!

Он рассмеялся.

– Довольно! – резко произнес Дорен, выдергивая руку из хватки Хальруна. – Что вы уже знаете? Поделитесь, вей Осгерт.

– Почти совсем ничего...

Хальрун охотно рассказал о своем приключении на фабрике. Под конец, когда дошло до описания драки, ему показалось, будто бы Дорен собирался улыбнуться, но выражение на лице детектива мелькнуло и пропало. Потом он произнес:

– Бессмысленная беготня. Ничего вы не узнали.

– Я же так и сказал? Зато теперь мы знаем, что наш подозреваемый почти разорен, а его работники пребывают в тревоге и беспокойстве. Хорошая новость для фабрики Кросгейсов! Они смогут увеличить производство. Быть может, даже откроют новые цеха... Если, конечно, хозяйка отыщется.

Дорен поморщился – ему не нравилось многословие Хальруна.

– Не называйте имен, прошу вас.

– Да... Хм... Прошу прощения, увлекся. А что знаете вы? – спросил журналист. – Мы ведь договорились быть честными друг с другом?

– Договаривались? Разве?

Дорен вздохнул (что Хальрун посчитал своей победой), а затем достал из кармана старые, потертые часы на цепочке. Шел, как заметил журналист, примерно двенадцатый час.

– Я думаю, нам пора. Идемте. Время встретиться с веем Лакселем.

– Вы с ним до сих не виделись? – удивился Хальрун.

– Виделся. Но поговорить нам не довелось, – загадочно ответил детектив.

Он сразу направился к выходу, а газетчик вначале допил пиво. Кружку пришлось прикончить одним глотком, но у Хальруна имелся богатый опыт доедания и допивания всего на свете на бегу. Бушлат он тоже застегивал в спешке – Дорен успел скрыться за дверью.

– Так что с фабрикантом? – спросил Хальрун, поравнявшись с детективом. – Не заставляйте меня у вас выпытывать, прошу!

Они шли вниз по улице, но куда именно, газетчик не знал. Детектив думал о чем-то, хмуря лоб.

– Я могу быть очень настойчив! – предупредил журналист. – И я очень не люблю неразговорчивых собеседников...

– Да помолчите вы хоть немного! Дайте ответить!

Газетчик хмыкнул и произнес:

– Да, детектив Лойверт.

Для убедительности Хальрун даже поднял руки вверх, но Дорен все равно заставил себя ждать. Детектив долго собирался с мыслями, хмурил брови и что-то про себя прикидывал. Хальрун мучился ожиданием до тех пор, пока они не добрались до самоходной машины. Сержанта внутри не оказалось, и Дорен сам сел на место водителя. Газетчик устроился рядом.

– И? – спросил он.

– Вы как будто собираетесь закипеть. Спокойнее, вей Осгерт. Сейчас...

Машина дернулась, неуклюже вильнула задом и только потом набрала ход. Вчерашний сержант управлял техникой умело, а детектив был слишком напряжен для такого простого занятия.

С переднего места Хальрун отчетливо различал смешное похрюкивание двигателя. Аппарату не помешал бы механик, но состояние «без пяти минут сдохнет» являлось общепризнанной нормой для казенной техники. Зато панель с приборами кто-то надраил так, что хромированные детали блестели, и вот это было необычно.

– Я сразу отправился к вею Лакселю, но дома его не застал, – сказал детектив, не отрывая взгляда от дороги.

Улицы Сартальфа пустовали, но Дорен и не думал расслабляться.

– Очень подозрительно, – заметил Хальрун.

– На первый взгляд. Вей Лаксель проводил время в веселом доме на улице Общественного благополучия... Пьяный настолько, что не могло быть и речи о разговоре с ним.

– Он не притворялся?

На мгновение детектив отвел взгляд от дороги, но почти сразу снова уставился прямо перед собой.

– Актерство – это по вашей части, – огрызнулся он. – Опьянение вея было самым что ни на есть натуральным.

– Тогда это может быть алиби, сделанное нарочно, – выдвинул новое предложение Хальрун. – Что может быть лучше, чем куча свидетелей (свидетельниц в нашем случае), которые видели вас во время преступления? А исполнение человек с деньгами всегда может поручить кому-то еще. Было бы даже странно, если бы вей все сделал сам.

Дорен терпеливо выслушал, но ничего не ответил. Хальруна молчание собеседника не устроило.

– Что скажите, детектив?

– Что у вас богатое воображение. Хорошо для писателя, плохо для полицейского.

– Разве полиция не должна строить теории? А сами вы что думаете? Что все-таки случилось с Мализой? И где она?

– Я не знаю. Вей Осгерт, догадки без фактов заводят на ложный путь. Постарайтесь сдерживать свои... скажем так... хм... порывы.

Хальрун вздохнул. Дорен Лойверт оказался человеком удивительно скучным.

– Постараюсь, детектив. Я доверюсь вашему суждению. Всецело... Так какое оно?

– Оно? – переспросил Дорен.

– Суждение.

Детектив помрачнел.

– Мое суждение заключается в том, что молодая незамужняя особа бесследно пропала. Ни на вокзале, ни в больницах никого похожего на вейю Кросгейс не видели, а единственная моя зацепка – отправленное вам письмо, из которого следует существование опасности, нависшей над пропавшей.

– Значит, вы искали ее в больницах и на вокзале?

– Разумеется, – произнес детектив. – И в других местах тоже. Сержант Олгар и сейчас как раз продолжает это занятие.

– А как, кстати? У него есть изображение вейи? Хотелось бы знать, как она выглядит.

Дорен оторвал одну руку от штурвала и извлек сложенный вчетверо лист бумаги. Изображение было совсем новым, но края и сгибы уже успели затереться. Портрет Мализы много раз доставали и разворачивали.

Хальрун видел эту девушку на иллюстрациях к газетным статьям и пару раз в издали живую. Журналисты из более престижных изданий всегда упоминали красоту молодой наследницы, но черно-белые размытые картинки никак не подтверждали их слова.

– Ого! – восхитился газетчик. – Я назвал бы ее очаровательной, даже будь она нищей. С ее деньгами вейя Кросгейс и вовсе редкая красавица.

Портрет был сделан карандашом, а автором являлся не иначе как штатный художник полицейского управления. Именно там у рисовальщиков появлялась неискоренимая привычка изображать лица в неудачных ракурсах, но вейю Кросгейс даже это не испортило. До сих пор Хальрун знал лишь, что она была блондинкой двадцати трех лет от роду – портрет, который он держал в руках, дополнил картину. У Мализы были густые волосы, маленькое личико с заостренным подбородком, большие глаза с длинными ресницами и тонкий аристократический нос. Не удержавшись, Хальрун щелкнул языком.

– Нет, до чего хороша! Такую девушку обязательно нужно найти!

Он обернулся к недовольному чем-то детективу. Дорен хмурился с того момента, как отдал Хальруну портрет, и газетчик почувствовал необходимость тоже стать серьезным.

– Вы думаете, она жива? – спросил он.

– Я не знаю.

Неопределенный ответ прозвучал дурным предзнаменованием. Теперь, когда пропавшая обрела лицо, Хальрун при всем желании не мог относиться к ее судьбе с прежним легкомыслием. Газетчик напряг голову, желая хоть чем-нибудь помочь расследованию.

– А машина? – воскликнул он. – Машина, на которой вейя должна была ехать домой. Где она?

Дорен поморщился от громкого звука.

– Давно стоит около дома Кросгейсов. Слуга перегнал ее в то же утро.

– Вот оно как...

– Не пытайтесь, вей Осгерт. Я размышлял над этим делом, и вы не сможете предложить ничего нового, до чего я бы не додумался сам.

Хальрун отвернулся. Люди нередко его недооценивали, но именно сейчас газетчик почувствовал себя задетым. Совсем чуть-чуть, конечно.

Машина остановилась почти на границе Сартальфа и соседнего округа, проехав довольно странным петляющим маршрутом.

– Дальше пешком, – объявил Дорен.

Хальрун пожал плечами и выбрался на тротуар. Раз детектив знал дорогу, требовалось лишь держаться рядом, не отставать и все запоминать. Газетчик огляделся и хмыкнул. Случалось, что владельцы предприятий не желали селиться далеко от своих фабрик, а простым управляющим и вовсе предписывалось жить рядом с местом службы. Для этих людей посреди рабочей окраины строили красивые дома, выглядевшие тут слегка чуждо. Изящные балкончики, зачем-то нацепленные на фасады, никогда не использовались по назначению, ведь с запада несло угольный смог. На крышах и всех выступающих архитектурных элементах лежал слой копоти, которая годами оседала на Сартальф.

– Это вам не Центр, – заметил Хальрун. – Совсем другой класс.

– Очень глубокомысленно, вей Осгерт.

Газетчик улыбнулся.

– Я наблюдательный... Так мы направляемся в веселый дом? Я не против. Ведите меня туда скорее.

Невинная шутка заставила детектива прищуриться и посмотреть на Хальруна.

– Мне пообещали, что приведут вея Лакселя в чувства к полудню.

– А... Я понял. Мы не спешим.

В воображении Хальруна немедленно возникла картина первого визита Дорена в веселый дом. Детектив кашлянул, и журналист придал лицу серьезное выражение.

Состоятельным людям требовались развлечения, и улица Общественного благополучия относилась к местам, где их предлагали, причем на разный вкус. Заведение для мужчин тут тоже имелось. Публичным домам не полагалось украшать себя вывесками, но «притоны разврата», как говаривала милейшая Фанна, сложно было спутать с чем-нибудь еще. Дорен определенно направлялся одному из них, к трехэтажному зданию из серого кирпича... А может, и не из серого. В Сартальфе изначальный цвет внешних стен не всегда удавалось угадать правильно... Зато целых три этажа точно указывали на высокий класс заведения.

Хальрун сделал постное лицо и занял место чуть позади детектива, который уже тянул за рычажок звонка. Милая и подозрительно юная особа, встретившая гостей на пороге яркой улыбкой, при виде полицейского и «рабочего» сразу поскучнела.

– Это снова вы, – произнесла она как будто даже брезгливо. – Проходите.

Все в затененном зале в этот ранний час кричало о роскоши, пошлой, нарочитой, показной. Обитая красным плюшем мебель даже на вид была мягкой, стены украшала позолота, а в проеме, ведущем в соседний зал, виднелся здоровенный рояль, монументальный, словно дирижабль. Хальрун, одетый в наряд фабричного рабочего, улыбался так сильно, что сводило скулы, но даже будь на нем его обычный костюм, газетчик не потянул бы на завсегдатая этих стен. Дорен тоже вряд ли соответствовал строгому цензу публичного дома.

– Я договаривался с вашей хозяйкой, – сообщил детектив с каменным спокойствием. – Вей Лаксель сейчас тут? Если нет...

– Он только что проснулся, – сказала проститутка, тряхнув выбившимися из прически прядями. – Он вам нужен?

Она вообще была очень лохматой и ярко накрашенной – по этим двум признакам можно было почти наверняка отличать шлюху от порядочной женщины. То ли из-за пошлой улыбки, то ли из-за облика в целом, простая фраза прозвучала как приглашение к чему-то непристойному.

– Разумеется, нужен, – сказал Дорен. – Проводи нас.

– Как скажете. Вей.

Она улыбнулась, повернулась и пошла вперед, покачивая нижней половиной тела. Это была очевидная демонстрация, хотя ни детектив, ни журналист не могли считаться даже потенциальными клиентами. Соблазнять у проститутки получались так себе, решил Хальрун. Ей требовалось больше опыта, чтобы это не выглядело настолько явным... Хотя, может, именно такого эффекта шлюха и добивалась.

Она прошла под тяжелыми бархатными занавесями, украшавшими проходы между залами. Из-за плотно закрытых окон в заведении стоял тяжелый дух: въедливые цветочные ароматы, запах сигар, алкоголя и пошлости создавали особенную неповторимую смесь. Если бы Хальруну завязали глаза, по одному только запаху он понял бы, чем тут промышляют. Хотелось поделиться впечатлениями, но едва взглянув на непроницаемое лицо Дорена, журналист прикусил язык.

«Я наблюдатель, – сказал он себе. – Я наблюдаю. Мнением можно поделиться и позже. Для этого у меня есть целая газета. Она будет получше ушей шлюхи и полицейского».