Первая любовь (СИ)

Глава 20. Просто поговорить

Я не могла поверить своим ушам, когда Глеб обвинил меня в таком… таком! Разве Денис лапал меня во время танца? А больше я никогда в жизни с ним не обнималась…

Я искренне злилась на этот акт вопиющего неуважения, никак не принимая во внимание шедший от Глеба яркий запах перегара. Хотя, почему не принимая? Еще как принимая! Это было, на мой взгляд, отягчающее обстоятельство! Мерзавец! Напился водки и пришел требовать… удовлетворения своих низменных потребностей… а я кто? Девушка легкого поведения?!

Я долго не могла уснуть, кипя от негодования, а когда наконец забылась, то подскочила совсем скоро — в шестом часу — оделась и побежала к Дине. Она ведь, наверное, не спит… Мы с ней всегда вставали на йогу в это время..! Но там меня ждало разочарование: Дина отсутствовала дома всю ночь, и до сих пор не явилась.

— Она уехала с Дмитрием? — с сомнением спросила я у тети Гульназ, помня вчерашний скандал с участием Михаила.

Это был такой коллапс, что моя подруга (!!!) потом закурила сигарету. Я ни разу не видела, чтобы она употребляла табак, а на фоне ее тотального веганосыроедения это был и вовсе невероятный факт.

— Нет, — покачала головой добрая женщина. — Он уехал один. А она ночью ушла одна. Ренат ходил ее искать, но не нашел.

Я закрыла лицо руками, мне стало ужасно стыдно. У нее ТАКИЕ проблемы, а я тут лезу со своими глупыми детскими обидами на бывшего друга. Немудрено, что Дина сбежала от всех — побыть в одиночестве и спокойно все обдумать.

— Пожалуйста, сообщите мне, когда она появится! — попросила я Гульназ и, оставив свой номер, поплелась домой.

К счастью, Глеб не появлялся. Попробовал бы он — схлопотал бы по второй щеке! И я не пожалела бы левую ладошку, хотя правая еще долго потом гудела после прошлого раза. Я сидела дома, чтобы не попадаться ему на глаза и самой его не видеть. Занялась уборкой и готовкой, заодно присматривая за братцем. Ближе к вечеру мне позвонила Дина.

— Привет, Машунь, — голос ее звучал грустно.

— Как ты? Я переживаю за тебя!

— Со мной все в порядке. Прости, что так поздно позвонила. Просто я ночь не спала, и когда вернулась, то сразу легла. А у тебя как дела?

— Ой, — забыв про все свои благие намерения поберечь нервы подруге, я выложила все как на духу: — Вчера мы с Глебом… ПОГОВОРИЛИ!

— И до чего договорились?

— Ох, Дина, лучше бы он и дальше молчал. Мне кажется, я больше его не люблю!

— Вот те раз! Ну, приходи ко мне. Я чувствую, это не телефонный разговор.

Долго меня уговаривать ей не пришлось. Я быстро переоделась, передала мелкого маме на руки и побежала к Гульназ. Дина встретила меня в прихожей… с бутылкой вина!

— Что это?! — округлила я глаза.

— Это, — Дина опустила глаза на бутылку, будто не была уверена в том, что именно держит в руках. — Вино. Тебе же есть 18?

Я кивнула.

— Значит, я не буду спаивать малолетних. Пойдем, поболтаем. Мне и самой хочется выпить.

Мы пошли в ее комнату, сели на кровать. Дина разлила вино по маленьким узорчатым стаканчикам. Чокнулись, выпили по глотку.

— Он уехал? — спросила я нерешительно.

Дина утвердительно покачала головой и отпила еще немного:

— Но мне кажется, это не конец.

— Что ему нужно-то?

— Вернуть меня.

— Но ты же не хочешь!

Она посмотрела на меня, как на очень глупенькую девочку, и вздохнула:

— Умом — не хочу.

— А сердцем?

Она зажмурилась.

— Ладно, не отвечай.

Дина принужденно улыбнулась:

— Лучше ты расскажи, что такого ляпнул твой простодушный рыцарь.

Я выложила ей всю историю в подробностях и лицах:

— За попу, представляешь?! — кипел во мне праведный гнев, а вот Дина еле сдерживала хохот:

— Боже, какие же вы глупенькие и смешные!

Я нахохлилась:

— Почему это мы глупенькие?

— Да потому что влюблены друг в друга до беспамятства и до сих пор не счастливы вместе только из-за того, что не можете нормально поговорить друг с другом. То боитесь высказать все, что на душе, то смущаетесь, то дуетесь почем зря.

Я нахмурилась, переваривая ее слова.

— Ну вот на что он рассчитывал, вытворяя с тобой такое? — продолжала она. — Да ни на что! Вообще головой не думал. Только чувствовал, как сильно тебя любит, что не может терпеть быть вдалеке. Но как это правильно выразить, не знает.

— Он за что-то сердится на меня, но за что?

— Сказал ведь.

— «Ему можно, а мне нельзя»? Это просто смешно! Что такого можно Денису, чего нельзя Глебу?

Дина пьяно хлопнула в ладоши:

— Вот! Именно это и надо было у него спросить! А не бить по лицу. Я понятия не имею, что он имел в виду, но это явно что-то серьезное. Он уверен, что между тобой и Денисом что-то есть, понимаешь? Что ты его обманывала, изменяла…

— Танцем? Я ему объяснила, что это было просто прощание.

— Ну а Глеб против таких прощаний. Ну, или он говорил о чем-то другом, что ему кто-то внушил. Короче, вам надо ПО-ГО-ВО-РИТЬ! И все! Все ваши проблемы разводятся руками.

— А ваши? — тихо поинтересовалась я.

Она покачала головой:

— Нет. У нас все предельно ясно.

Домой меня провожал Ренат. Он сказал, что не может отпустить свою будущую невесту в таком состоянии гулять одну по деревне. Было часов девять, и я со страхом и смущением выглядывала Глеба на соседнем участке. Дина смогла вполне убедить меня, что нам нужно поговорить, но вот начать диалог первой — на это требовалось немало отваги. Однако и самого молодого человека было не видать. Дома у меня тоже оказалось тихо. Киря уже вовсю сопел, мама с дядей Сергеем закрылись в своей спальне. Услышав шум, она выглянула и спросила:

— Ты уже пришла? Наконец-то! Машунь, я начинаю волноваться!

— Не волнуйся, мам, — ответила я, стараясь казаться трезвой. — Со мной все в порядке, я была у Дины. Мы просто болтали.

— Ты пила алкоголь? — каким-то чутьем угадала мама.

— Мм, да, немножко. Нельзя?

Она пожала плечами:

— Ложись спать поскорее!

Но это в мои планы не входило. Я спряталась в спальне и села на кровать, держа в руках телефон. Написать ему? Позвонить? И тут меня осенила гениальная мысль, которая, без сомнения, могла прийти только в пьяную голову. Я переоделась в леггинсы и майку и, как ниндзя, бесшумно выскользнула из дома.

Я не спал в ту ночь. Конечно, нет. Вообще, не помню, когда нормально спал в последний раз. Может, и прав Темыч: ну их совсем, этих баб — одни нервы с ними!

Я окончательно запутался и не знал, что дальше делать. Маша ударила меня по лицу, как классическая приличная барышня. Но как быть с ее неприличным поведением в клубе?

Откровенно говоря, мне было очень стыдно сегодня утром за то, что я творил прошлой ночью. Это же надо было так напиться, чтобы пойти приставать к Маше! Ни за что не поступил бы так на трезвую голову. Видимо, надо совсем завязывать с алкоголем. Я и так не увлекаюсь, но иногда все же хочется расслабить голову, а то того и гляди взорвется. Но надо искать другие способы. Какие именно — я отложил на потом.

Мысли не отпускали, я как раз прикидывал, как бы так извиниться перед Манюсей, чтобы при этом не уронить достоинства, когда в мое окно с улицы посветил фонарик. Я подскочил на постели и пригляделся. Телефон! Это… этого не может быть! Рядом с прямоугольным силуэтом гаджета угадывалась растрепанная рыжая девичья головка. Как ошпаренный, я подскочил к окну и громко зашептал в форточку:

— Маша… ты что здесь делаешь?

— Пытаюсь… залезть к тебе в окно… — прокряхтела она. — Но получается не очень!

Она поставила одну коленку на карниз, а рукой зацепилась за форточку, но я-то знал, что толку не будет.

— Тебе уже не восемь! — усмехнулся я, не заботясь о том, что могу разбудить Федоса. Он всегда спит, как подстреленный. — При всей твоей худобе, в мою форточку ты не пролезешь!

— А что, окно не открывается? — разочарованно протянула моя малявка, и я понял, что с ней что-то не то.

— Ты… пила, что ли? — изумился я.

— Совсем немного… Всего одна бутылка на двоих…

— А кто второй? — прищурился я недовольно.

— Может, выйдешь тогда, раз окно не открывается? — скрестила она руки на груди.

Я вздохнул. Ну конечно, выйду. Разве у меня есть выбор? Я обогнул дом и нашел Манюсю все там же, под своим окном. Она кусала губы, обхватив себя за хрупкие плечики. Черт, как же мне хотелось их обнять! Просто до дрожи в руках… Сразу забыл все потери достоинства и прочую дребедень.

— Маш, ты… прости меня. Я вчера… был не в себе.

— Я заметила! Наплел какой-то ерунды! — Она тяжело, устало вздохнула. — Глеб, ну скажи, разве мы не обсуждали сто тысяч миллионов раз, насколько ты важнее, ближе, особеннее для меня, чем любой другой на свете парень? Не знаю, что ты навоображал про меня и Дениса, но между нами ничего подобного нет и никогда не было.

Что-то холодно сжалось у меня в груди:

— Не было, Маш? Вы же… целовались!

— Что?! Когда?! Какая чушь! Никогда в жизни я не целовалась с Денисом! И вообще ни с кем! И я считаю, что ТЫ в этом вино…

Я не дал ей договорить. Просто не выдержал. Ну не могу я больше! Обхватил ее за талию, сжал так, что косточки захрустели, и поцеловал в губы.

Сначала Глеб целовал меня очень грубо, жадно, почти жестоко. Стыдно признаться, но мне все равно нравилось. То, что он будто бы съесть меня хочет — в этом было столько чувства… Мм! Он сжимал меня до боли, до нехватки кислорода — так, словно пытался за эти несколько минут отдать долги по обнимашкам, накопленные за последние два дня. И это мне тоже нравилось, только вот он мешал обнять мне его в ответ, придавливаяя руки к телу, будто боялся, что вместо взаимности я начну вырываться. А я просто таяла от этого всего, как неопытная дурочка, и старалась отвечать хотя бы на поцелуй, как умею. Точнее, не умею, но видела в кино…

Наконец, мой парень немного ослабил хватку и, тяжело дыша, прижался лбом к моему лбу:

— Манюсь, это правда был твой первый в жизни поцелуй? — спросил он хрипло.

У меня голос совсем пропал, поэтому я просто кивнула. И сразу же получила второй поцелуй в своей жизни — гораздо более нежный и сладостный. Глеб позволил мне обвить руками его шею. Губы и щеки немного покалывала короткая мужская щетина, но в тот момент я совершенно не обращала на это внимания. Закончился этот поцелуй еще чуть быстрее, чем первый, отчего я ощутила острое разочарование, но зато Глеб еще крепче обвил мой стан руками и приподнял меня над землей. И все? Ему нужно было всего одно мое слово?! И ради этого он мучил меня два дня, а потом оскорблял нелепыми обвинениями?!

— Глеб… Глеб, подожди… — зашептала я, так как голос все еще не вернулся. — Давай поговорим… что за странное поведение?

Он глубоко вздохнул, поставил меня на землю, а потом повел во двор, где стояла низенькая скамеечка. Сел на нее, а меня водрузил на колени и крепко прижал к себе. Так, чтоб не вырвалась и не убежала.

— Объяснись, пожалуйста, — попросила я, прокашлявшись и вернув-таки себе голос. — Что за цирк?

— Это ты меня спрашиваешь? — удивленно возразил он. — Я, вообще-то, своими глазами видел, как вы с Денисом целовались, и жду объяснений.

— Ты говоришь какие-то глупости! Я уже сказала, что никогда в жизни с ним не целовалась. Мы с ним просто друзья или меньше того — знакомые.

— Но там, в клубе! Вы танцевали, а потом пошли в коридор, и я видел… — он запнулся и мучительно нахмурился.

— Я не целовала его! Он просто попросил посмотреть, что ему попало в глаз!

— Попросил… — ошарашенно повторил Глеб. — Посмотреть…

Я только теперь поняла, в чем была причина его гнева и игнора и тоже вздохнула с некоторым облегчением. Но и изумление не отпускало:

— Если ты видел, как мы танцевали и… прочее, почему не подошел, не выяснил все на месте?!

— А что тут выяснять? Моя девушка говорит мне, что ей надо в туалет, а сама танцует и целуется с самым неподходящим парнем на селе… (правда, Манюсь, худшей кандидатуры для дружбы ты не могла выбрать!) — о чем с ней разговаривать?

Я задумалась на несколько секунд, пытаясь решить, правомерно ли его заявление, и пришла к выводу, что все и в самом деле можно было так воспринять. Но потом я вспомнила еще одно обстоятельство, имевшее место на дискотеке:

— А ты почему не сказал мне, что у тебя есть невеста?

— Невеста?!

— Да. Женя. Такая… красивая девушка, блондинка…

Глеб непонимающе нахмурился.

— Манюсь, я в жизни ни одну девушку не называл своей невестой, даже мысленно, кроме… ну, неважно. И ни с какой Женей никогда даже не встречался!

Что за…

— Ничего не понимаю… — пробормотала я растерянно.

— Черт, неужели это все Уваров устроил… — сквозь зубы процедил Глеб, прижимая меня к себе еще чуть крепче. — Даже не верится, взрослый ведь человек… А с другой стороны, ну а кто еще? Слишком уж все сходится… Кукловод, блин, хренов…

Я снова обвила его шею руками и запустила пальцы в мягкие русые волны волос.

— Ничего… главное, что мы все выяснили и теперь…

— Я его убью! — прорычал парень, пугая меня до мурашек по коже.

— Не надо, Глебушка, пожалуйста, давай просто забудем об этом.

— Какого черта ты его защищаешь?

— Не его, Глеб, а нас. Давай не будем больше думать и говорить о нем.

— Ты уж точно! Прости, Манюсь, но в этом случае я считаю себя вправе запретить тебе видеться с этим человеком. С любыми другими — дружи на здоровье… ну… желательно в моем присутствии, конечно…

Я хихикнула и мягко чмокнула его в щеку. Он же этим недопоцелуем не удовлетворился и, поймав мои губы, долго терзал их, так что под конец они горели огнем.

— Люблю тебя, Машенька моя, я так тебя люблю, невыносимо просто… — горячо прошептал Глеб на одном дыхании, стискивая меня и гладя большими теплыми ладонями по спине.

Я испуганно замерла от этого признания. Не то чтобы это была большая и неожиданная новость, но теперь я растерялась. Глеб тоже немного напрягся, но потом сказал почти непринужденно:

— А ты не говори мне такого. Пока сама не захочешь. Договорились?

Но ответить не дал — снова припал к моим губам и целовал целую вечность. И как же мне хотелось, чтобы эта вечность не заканчивалась!

Говорить я и впрямь была пока не готова, но мне отчаянно хотелось слушать. Признания, нежности, комплименты — всего этого хотелось безудержно. Поэтому я спросила:

— Глеб, а давно ты… мм… в меня влюблен?

Он слегка поморщился, но ответил:

— Ну… точно не знаю, но думаю, примерно лет десять.

— Что?! — я даже задохнулась от изумления.

— Нет, я понимаю, что мы были детьми и любовь — это слишком серьезно для такого возраста, но думаю, я был максимально близок к этому состоянию, насколько может быть близок десятилетний мальчишка. Ты у меня половину сердца занимала, поэтому и было так тяжело, когда пропала. Поэтому сейчас, когда я увидел тебя взрослой, много времени мне не понадобилось…

— И все же… сколько?

— Манюсь, ну не пытай меня!..

— Почему? Мне очень-очень хочется знать..! Глебушка, ну пожалуйста!

— Давай лучше целоваться, я в этом увереннее себя чувствую, чем в болтовне.

— Целоваться — обязательно, но я хочу услышать. А еще тебе не помешало бы побриться… — последнее замечание я произнесла совсем тихо, скромно опустив глаза.

— Черт! Совсем не подумал… Хочешь, я прямо сейчас схожу и побреюсь?

Я замотала головой:

— Лучше скажи.

— Что?

— Ну, про любовь…

Он засмеялся и слегка пощекотал меня, не переставая обнимать:

— Женщины любят ушами?

Я пожала плечами:

— Наверное.

— Ну ладно. Что ты там спрашивала?

— Когда я приехала в Филимоново взрослой, через сколько дней ты понял, что я тебе нравлюсь?

— Дней..?

Он прищурился, что-то вычисляя:

— Так, двадцать четыре умножить на шестьдесят…

Я выпучила глаза, не понимая, что он считает: я тут и двух недель не провела…

— Через пять тысяча четыреста сороковых дня примерно.

— Чего?!

— Я говорю, не дней, а минут. Примерно пять.

Еще некоторое время в моем мозгу натужно скрипели шестеренки, а потом я наконец поняла:

— Пять минут?! То есть, ты только и успел, что повалить меня на землю под вишней, как уже влюбился?!

— А ты думаешь, это так сложно, что надо прежде пройти огонь, воду и медные трубы? Ты бы себя видела… Мужчины, в отличие от женщин, глазами любят.

— То есть, тебя только внешность моя интересует? — чуть было не надулась я.

— Манюсь, ну не говори глупости. Это просто первое, на что парни внимание обращают, но характер-то твой я уже знал.

— Может, я изменилась с детства…

— Да, изменилась. Но только в лучшую сторону. Ты такая красивая, и хорошая, и… наивная. Но это очень естественно для тебя. Я обожаю все эти твои девчачьи качества.

Я зарделась от удовольствия и спрятала пылающее лицо у него на плече. Пробормотала скромно:

— И разве я такая уж красивая…

— Это мы уже обсуждали. Ты самая красивая девушка из всех, кого я встречал.

— А у тебя много их было?

— Оо, Маш, давай не будем об этом.

— Возможно, так будет еще хуже! Я себе чего-нибудь навоображаю…

— Тогда я тебе так скажу: до тебя я толком не влюблялся. Не знаю, почему. Но, вот, правда, даже целоваться не любил. А от тебя… кажется, совсем бы не отрывался ни на минутку.

Он тут же принялся подтверждать свои слова действиями, позабыв о моих жалобах на щетину. Впрочем, я и сама о них забыла — так было сладко. От Глеба пахло ягодами и мужским дезодорантом, а его поцелуи были мятными на вкус. От всего этого у меня кружилась голова, отнимались руки и ноги, я тонула в какой-то бесконечной нежности. Глеб усиливал это ощущение, без конца поглаживая руками разные части моего тела и запуская пальцы в шевелюру.

— Обожаю твои огненные волосы, — прошептал он, зарываясь в них носом, а потом вдруг обжег поцелуем шею.

Я вздрогнула от воспоминания:

— Все это были только отговорки! Про тропические сны и то, что я целую твоего брата и сестру…

Глеб рассмеялся:

— Марусь, ну как можно быть такой наивной? Ни один парень не станет целовать тебя ни в какое место, если только не питает серьезного интереса как к девушке.

— Почему же ты не сказал мне честно все как есть?

Он потупился:

— Хотел. И поцеловать в губы — тоже, до навязчивой идеи. Но… боялся. А вдруг рассердишься, прогонишь? Что мне тогда делать? Сдохнуть от тоски… Марусь, я не могу представить свою жизнь без тебя, хоть убей. Не отпущу тебя и не отдам никому. Ни за что!

— Глупый! Я никуда и не собираюсь…

И мы опять затихли в блаженном соединении.

Я никак не мог насытиться Машиными губами. Чем больше мы целовались, тем сильнее мне хотелось. Еще и еще. Казалось, этот голод невозможно утолить. Манюся храбро и самоотверженно подставляла свои нежные губки под мою трехдневную щетину и не позволяла сходить побриться. Не отпускала. Ну, или это мне так сложно было оторваться от нее, позволить выскользнуть из моих рук. Я чувствовал такое неимоверное облегчение, будто уже почти смирился с тем, что мне оторвали руку, или ногу, или вообще, половину тела, а она вдруг взяла и отросла заново. Не знаю почему, но я верил ее словам, верил безоговорочно. Мне достаточно было взглянуть в ее очаровательные зеленые глазки — и все сомнения отступали. Она моя, только моя, между нами больше нет никакой пропасти под названием «дружба», или «Денис Уваров», или еще черт знает что. Она согласна быть моей любимой, она не пытается выбраться из моих рук, она сидит у меня на коленях, обнимает и послушно, даже с удовольствием, подставляет свои сладкие пухлые губки, о которых я мечтал все время с тех пор, как она приехала… Не сон ли это? Было до жути страшно проснуться в своей одинокой постели…

— А ты, Манюсь… когда перестала воспринимать меня как просто друга?

Она наморщила свой миленький аккуратный веснушчатый носик и засопела:

— Я не знаю, Глебушка, честно. Вот в ту ночь, когда ты в очередной раз залез ко мне в комнату и забрал к себе на колени и стал выпытывать, насколько ты особенный для меня — тогда уже точно мой самообман разрушился и я осознала, что… мои чувства к тебе совсем не похожи на дружеские. Что друзья так не обнимаются, а мне ОЧЕНЬ приятно находиться в твоих руках. Признаться честно, я ждала от тебя более смелых слов и действий, но ты почему-то опять удовлетворился полунедосказанностями и невинными объятиями.

— Дурак! — я улыбнулся, как самый настоящий идиот. — Чего боялся, уже не помню. На свете нет большего удовольствия, чем целовать тебя, моя Машенька.

Я прошелся губами по ее щеке, шее, добрался до ключицы и тут притормозил. В очередной раз проявилась проблема, что не давала мне покоя все сегодняшнее свидание. Сексуальное желание застилало ум мутной пеленой и было так сильно, что отдавало болью во все тело, особенно концентрируясь в животе. Решил я с этим все строго, но телу-то не прикажешь не возбуждаться, когда самый прекрасный и желанный для него объект находится в такой исключительной близости. Оставалось только надеяться, что Маруся по своей неопытности ничего не заметит и не испугается. Хотя не заметить, конечно, было трудно. Надо проводить наши свидания в более официальной обстановке… Сразу после этой мысли я выпал в невеселые мысли о том, что у меня маловато финансов для ухаживаний за такой восхитительной барышней, как моя Манюся, да и водить ее здесь особенно некуда.

— Глебушка, ты что нос повесил? — сразу считала мое состояние Маша. — Устал, наверное? Надо тебе поспать, а то как же ты завтра работать будешь?

Я сделал над собой усилие и улыбнулся ей:

— Раза в три производительнее, чем обычно. Я, вообще, завтра как на крыльях летать буду. Маш, мне для тебя хочется горы свернуть! Только, вот… расскажи, какие?

Она широко распахнула свои чУдные глазки:

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, у тебя же есть мечты, желания? Где бы ты хотела побывать? Что попробовать? Чем обзавестись?

— А… — она потупилась. — Ну, вот твоя идея про море — мне очень понравилась… А пока мы копим деньги, можем съездить опять на ту тарзанку…

Поехать с Марусей на море — да, это было бы просто шикарно. Только не автостопом, конечно. Как приличные люди, на поезде. А вот насчет палатки я не так категоричен. Нашли бы укромное место, где нам никто не помешает…

— Точно! Надо прорепетировать поход. Помнишь, мы хотели с палаткой на природу?

Она неуверенно кивнула:

— Я еще никогда не бывала в походе.

— Со мной у тебя много чего впервые, — не без гордости согласился я. — И это так приятно, Манюсь.

— А ты был… в театре?

Тут пришла моя очередь смущаться. Конечно, мы бывали в городе иногда, но в основном решали насущные практические вопросы. В одну из таких поездок родители ходили на спектакль, мне тоже предлагали, но я решил, что это будет слишком скучно и предпочел кино про супергероев.

— Значит, я тоже смогу показать тебе кое-что непривычное! — обрадовалась Манюся. — Помнишь, ты же обещал заехать ко мне в N-ск перед отправкой в армию? Теперь уж ты обязательно должен сдержать слово! Я ведь… твоя… девушка… — она словно пробовала эти слова на вкус, и он, кажется, смущал ее, но в то же время она так широко, так светло улыбалась.

Это грело мне душу.

— Моя девушка… — повторил я шепотом. — Моя Машенька…

Я вздохнул, одновременно переживая из-за того, что сейчас, в этой тишине деревенской ночи, под сенью яблони возле моего дома Маше нравится быть моей девушкой. Ей приятны мои объятия и эта глупая болтовня о наших взаимных чувствах, но станет ли она так же радоваться, когда приведет в театр своего деревенского парня, который понятия не имеет, как там себя вести, когда хлопать, да и одет не пойми как.

— Ты опять о чем-то печалишься! — заметила Манюся.

— У меня нет костюма в театр.

Она пожала плечами:

— Пойдешь в джинсах. Там нет никакого строгого дресс-кода.

Я кивнул со вздохом.

— Глеб! Ты совершенно напрасно переживаешь! У Дениса есть куча модной одежды и какой-то там невероятно дорогой кофе в зернах, но он все равно мизинца твоего не стоит. И никогда он не станет мне и вполовину так важен, как ты.

Я улыбнулся. Она права, все это наживное. Что я, не заработаю себе на костюм или не справлюсь с театральным этикетом ради моей Маруси? Главное — что она со мной.

Мы долго сидели на той лавочке, обмениваясь признаниями, планами и мечтами. И, конечно, целуясь. Машенька еще несколько раз пыталась прогнать меня домой, говоря:

— Ну как же ты? Мне-то что, я утром высплюсь, а у тебя хозяйство…

Но я был непреклонен в своем стремлении провести с нею все возможное время и сдался, только когда она сама стала слишком широко зевать и слишком медленно моргать. Небо на востоке уже заметно посветлело. Я проводил Машеньку до двери и долго целовал ее на крыльце, не в силах оторваться, в страхе, что вместе с этой волшебной ночью закончится и мое так долго жданное счастье.

В конце концов, она убежала, а я вернулся в свою комнату, но сна не было ни в одном глазу. Я полежал в кровати минут двадцать, а потом махнул на все рукой, опять вышел и по привычной уже траектории забрался в спальню своей девушки. Она, конечно, спала, как ангелочек. Нежное беленькое личико в полупрозрачных веснушках было прелестно и безмятежно. Я не стал ее будить, только поцеловал тонкие пальчики, беззащитно лежавшие на подушке, и опустился на пол возле Машиной кровати. Буду охранять ее сон…

Переполох начался еще в доме Сорокиных. Видимо, Кирилл проснулся сам, а нас с Манюсей разбудить не смог и пошел к маме, а она заглянула к нам. Я уже не помню, чей именно голос разрезал мой сон — Машин или ее матушки, но потом меня, кажется, строго отчитали и отправили вон из комнаты тем же путем, что я в ней оказался. Через окно.

Дома ждал еще более суровый прием, чем в гостях. Батя выгнал всех, зашел в нашу с Федосом комнату и стал вытаскивать из брюк ремень:

— Ты где шляешься по ночам, паскудник?

— Бать, ты же не серьезно? — возмутился я. — Я давно не ребенок, чтоб меня пороть!

— Ничего… — пробормотал он со злостью. — Восемнадцати еще нет, имею право…

— Так через две недели будет, бать!

— Вот будет — и гуляй на все четыре стороны, дурья твоя башка!

— Да что я такого сделал-то?

Не в первый раз я дома не ночевал, но прежде отец так не реагировал.

— Он еще спрашивает! А ну признавайся, спортил девку?

— Чего?!

— Машку соседскую, с ней был?

— С ней. Только я ее пальцем не трогал, бать, клянусь! Ну, то есть, целовались, конечно, ну и все!

— Клянешься? — махом остыв, отец нахмурил бровь. — А ну-к, перекрестись!

Я вздохнул и сделал то, что он просил. Я отнюдь не был так религиозен, как мои родители, но все равно имел уважение к крестному знамению, не стал бы богохульствовать, и он это знал.

— Ну ладно, — крякнул отец и стал заправлять ремень обратно в штаны. — Но чтоб и впредь…

— Да я знаю, бать, я бы сам не стал. Она для меня… Я ее… — я нахмурился и, густо покраснев, опустил голову.

— Это хорошо. Я так и надеялся, но знаю ведь, дело молодое… Смотри мне.

Я кивнул, глядя на него серьезно и открыто.

— Что ж, — ответил он мне заинтересованным взглядом, — жениться хочешь?

— Хочу… — вздохнул я. — Да мелкий больно. И, это… не обеспеченный.

— Это дело наживное. Главное, Глеба, работай, не покладая рук. А что до возраста, то в прежние времена в крестьянских семьях и раньше женились. И в 16, и в 15…

Его неожиданная поддержка подняла мне настроение.

— Ладно, — улыбнулся я. — Разберемся.