Первое дело Флетча

ГЛАВА 28

– Эй! Черт побери! Откройте! – Флетч вновь забарабанил в дверь. Вновь оглянулся. Вновь дернул за ручку. Вновь прочитал табличку на двери:

ЗАПАСНЫЙ ВЫХОД ТОЛЬКО ДЛЯ ЭКСТРЕННЫХ СЛУЧАЕВ

Главный вход за углом.

АГНЕС УАЙТЕЙКЕР ХОУМ

Он уже собрался бежать дальше, но в последний раз стукнул в дверь кулаком.

– Эй!

Дверь открылась.

За ней, на бетонном полу, стояли зеленые теннисные туфли.

– Я увидела вас через окно, – сообщила ему миссис Хайбек. – Вам лучше войти.

Флетч переступил порог и быстро закрыл за собой дверь.

– Почему вас преследовал полицейский? – спросила миссис Хайбек.

– Если б я знал! – Флетч глубоко вдохнул, выдохнул, снова вдохнул. – Только я поставил автомобиль у тротуара, в пяти кварталах отсюда, как этот коп выскочил из патрульной машины, что-то закричал, побежал за мной. Его напарник застрял в пробке. Спасибо, что впустили меня.

– Вы намного его опередили, – в голосе миссис Хайбек слышалось восхищение. – Разумеется, вы одеты для бега. Если полицейским вменено в обязанность гоняться за людьми, почему они не носят шорты и спортивную обувь?

В темном холле, где они стояли, ее цветастое платье казалось особенно ярким.

– Я не знаю вашего имени.

– А зачем вам оно? – Миссис Хайбек повернулась и вывела его через другую дверь в коридор. – Я вас ждала, но вы припозднились. Скоро нас позовут ужинать. Еще рано, я понимаю, но в больницах стараются кормить нас все три раза, не выходя за пределы восьмичасового рабочего дня. В результате часть больных очень толстые, другие очень худые. И никто не сможет обогнать полицейского.

Коридор привел их в большую комнату.

Трое печального вида мужчин смотрели телевикторину. Еще один мужчина, в строгом, деловом костюме, при галстуке, сидел за столиком для бриджа, задумавшись над сданными ему картами. Стулья трех других игроков пустовали, но перед ними лежали карты. У дальней стены молодая женщина в джинсах и футболке работала на компьютере.

Флетч и миссис Хайбек сели у окна, из которого просматривалась вся улица.

– Меня зовут Луиза, – соблаговолила представиться миссис Хайбек.

– А как обращаются к вам друзья?

– Нет у меня друзей. И не было, с той поры, как я вышла замуж. Знакомые моего мужа нас не любили. Никто из них. Ваши шорты спрашивают, нужен ли мне друг. Да, очень был нужен, в свое время. Как чашка чая в пустыне. Я уверена, вы меня понимаете. Чашки этой я не получила, но все как-то устроилось само по себе. И чашка эта стала вроде бы уже и ни к чему. – Она подняла с пола большой бумажный пакет и положила Флетчу на колени.

В пакете, аккуратно сложенные, лежали его джинсы, тенниска, трусы и носки. Под ними прощупывались теннисные туфли.

– Вы выстирали мою одежду!

– Я же обещала.

– Мои любимые теннисные туфли!

– Они издавали такой забавный звук, когда вертелись в сушилке. Словно верблюд, бегущий во весь опор.

Флетч уже снимал новые теннисные туфли, чтобы надеть старые, дырявые. Миссис Хайбек наблюдала, как он шевелит вылезшими из дыр пальцами.

– В этих вы могли бежать от полицейского еще быстрее, – отметила миссис Хайбек. За окном полицейский стоял у бордюрного камня, уперев руки в бока. – Мой муж всегда носил черные туфли. Так или иначе, ему удавалось блуждать в черных туфлях.

К тротуару подкатила патрульная машина, подобрала полицейского, покатила дальше.

– Понятия не имею, с чего этот коп бросился за мной, – покачал головой Флетч. – Может, следовало остановиться и спросить, но у меня сегодня еще столько дел.

– Ваше прибытие всегда запоминается. Мне это нравится. Вчера от вас разило бербоном. Сегодня за вами гнался полицейский. В этом вы ни на кого не похожи.

– А вам удаются уходы. – И Флетч, зашнуровывая теннисные туфли, напомнил миссис Хайбек, что днем раньше она ретировалась с его одеждой.

– О, да, – легко согласилась она. – После того, как тебя выгоняют из собственного дома, потому что ты доставляешь слишком много хлопот, уходить становится очень просто. Все равно, что отказаться от чашки чая.

– Чая, – кивнул Флетч. – Понятно.

– Извините, что не могу вас чем-нибудь угостить. Всем этим людям, что одеты в белое, не платят за то, чтобы они что-то приносили. – Крупный мужчина в белом халате как раз стоял на пороге комнаты отдыха. – Об этом они заявляют, как только ты попадаешь к ним. Оплачивается лишь их стояние над душой да гримасы. – Она скорчила гримасу столбу в белом халате. Тот ее и не видел. Его глаза налились кровью. – Пшел вон! – крикнула ему миссис Хайбек. – Иди накрывать стол к ужину.

Хорошо одетый игрок в бридж положил свои карты, пересел на соседнее место, взял карты, что лежали перед ним.

– Если хотите, я буду чашкой чая, – предложил Флетч.

Она улыбнулась, показывая, что понимает шутку.

– Скажите, теперь вы знаете, что ваш бывший муж умер? – мягко спросил Флетч.

Миссис Хайбек рассмеялась. Хлопнула себя по колену.

– Теперь он действительно стал бывшим.

Флетч не знал, смеяться ли ему тоже или погодить.

Он откашлялся.

– Сегодня я виделся с членами вашей семьи.

– Вы пытались выяснить, кто убил Дональда? – весело воскликнула миссис Хайбек.

– Я старался собрать материал для статьи. Пожалуйста, поймите...

– Дональда понять нельзя. Ни тогда, ни теперь. Если б он сам сказал мне, что он мертв, я бы подождала некролога, прежде чем поверить.

– Некрологам тоже не всегда можно верить, – заметил Флетч.

– Я бы надеялась, что тот, кто его написал, получил информацию не только от Дональда или его фирмы.

– Он умер. Его застрелили. На автостоянке одной из газет.

– Наверное, в это время где-то заседали присяжные.

– Что вы хотите этим сказать?

– Дональд всегда привлекает к себе внимание, если знает, что по какому-то процессу присяжные собираются вынести выигрышное для него решение. Он говорит, что это положительно сказывается на бизнесе.

– Он не застрелился, – уточнил Флетч. – Пистолет не нашли.

– Он ушел. Ушел в черных туфлях.

– Да, похоже, что так. Скажите, как часто вы приходите в дом, где жили раньше? Садовник вас не знает.

– Не слишком часто. Обычно я не захожу туда, не убедившись, что в саду никого нет. Я привыкла к тому, что дом пуст. Иногда появляется Жасмин. Выходит из дому и садится рядом со мной. Мы беседуем. Она уже знает, что жить с Дональдом более одиноко, чем одной. Он блуждает.

– В черных туфлях. Чем отличался вчерашний день?

– Вчерашний день? Дайте подумать. О, да, Дональда застрелили.

– Я имел в виду, почему вы остались у бассейна, несмотря на присутствие садовника?

– Было так тепло.

– Когда мы встретились, вы уже знали, что Дональд убит?

– Мне об этом известно. Точно не помню, когда я узнала о его смерти, до встречи с вами или после. Ваш вид, правда, меня удивил. Вы не были пьяны?

– Нет.

– От вас так разило спиртным.

– Вы знали о намерении Дональда пожертвовать музею пять миллионов до того, как я сказал вам об этом?

– Я постирала вашу одежду. Бампи-бампи-бам! Так гремели теннисные туфли в сушилке. Словно бегущий верблюд.

Игрок в бридж переместился на следующий стул.

– Как вы ездите по городу?

– По-разному.

– Расскажите, как попадаете к дочери, в свой...

– Я сажусь в пустой автомобиль. Когда приходит владелец, из магазина или откуда-то еще, я прошу отвезти меня в нужное мне место. Они отвозят.

– Всегда?

– Всегда. Я – седенькая старушка в цветастом платье и зеленых теннисных туфлях. С чего им отказывать? Бывает, что сначала мы заезжаем в другое место. Секрет в том, что я никуда не спешу. Иногда я попадаю в такие места, где иначе никогда бы не побывала.

Флетч нахмурился.

– Ваша дочь сегодня поступила точно так же.

– Правда? Я не объясняла ей, как это делается. Она не спрашивала. Но у нее, бедняжки, тоже нет денег.

– Сегодня вместе с вашей дочерью я ездил в монастырь святого Томаса и говорил с Робертом.

– Этот грешник!

– Почему вы так его называете?

– Вы не слышали о грехе пренебрежения?

– Нет.

– Роберт пренебрег жизнью, уйдя в монастырь. Подозреваю, он скорее бы сел в тюрьму, но знал, что отец это предотвратит, каким бы тяжким ни было совершенное им преступление. Я думаю, некоторым людям хочется сидеть в тюрьме. Вы согласны?

– Застрелив отца, он одним выстрелом убил бы двух зайцев, так?

– Именно так.

– Ваш сын, монах, сказал мне, что не будет горевать, если его отец попадет в ад.

– О, мы все относились к Дональду точно так же. А вы?

– Мне не довелось познакомиться с ним.

– Не жалейте об этом.

– Нэнси плакала, когда говорила Роберту, что их отец мертв.

– Нэнси! Я воспитала ее такой милой девушкой, а она стала шлюхой.

– Неужели?

– Вышла замуж за своего колледжского профессора. Как там его зовут?

– Том Фарлайф.

– Вчера вы не знали его имени. Сегодня знаете. Видите? Знаний у вас прибавилось.

– Если и прибавилось, то ненамного.

– Я стараюсь, чтобы его имя получило известность.

– Довольно странный человек, не правда ли?

– О, он душка. Очень добр ко мне. Публикует мои стихи.

– Что?

– Да, публикует. Разумеется, под своей фамилией.

Флетч наклонился вперед.

– Что?

– Я вижу, вам нравится узнавать новое.

– О чем вы говорите?

– Об этой маленькой книжице, «Нож. Кровь». В ней собраны мои поэмы.

Флетч вытаращился на седенькую старушку, сидящую на стуле в комнате отдыха «Агнес Уайтейкер Хоум».

– Вам действительно нравится играть со словами?

– Очень нравится, – подтвердила миссис Хайбек.

– Хай, ха, хау.

– Хорошие поэмы, не так ли?

– Я вам верю. Поэзия насилия, написанная...

– Несколько критиков, рецензировавших эти поэму, охарактеризовали их именно как «поэзия насилия». Возможно. Но скорее, поэзия истины и красоты. Я не люблю ярлыков.

– Ваше авторство полностью меняет смысл этих стихов.

– Правда? Такого быть не должно.

– Меняется точка отсчета. «Тротуары города, – процитировал Флетч. – Дорога без жалости!/ Ограбленные старушки!» Если думаешь, что написал это молодой мужчина, стихотворение кажется жестоким. Если узнаешь, что автор – шестидесятилетняя женщина...

– Я не сильна в литературной критике. Я знаю, что Тому нужны публикации, чтобы остаться в университете. Его собственные стихи блуждают, как Дональд, в черных туфлях. Никогда не могла понять, о чем они. Естественно, их никто не печатал. Тогда я дала ему свои поэмы. Ему нужно кормить пятерых моих внуков.

– Мой Бог! Жизнь безумна.

– Любопытная мысль.

– Том ведет себя так, словно сам написал эти поэмы.

– Все правильно. Это секрет, знаете ли. Даже Нэнси ни о чем не догадывается. Вы упомянули точку отсчета. Кто будет публиковать стихи старушки, живущей в дурдоме? Том – университетский профессор. Если он принесет стихи в издательство, их хотя бы прочтут. Так? И с этим ничего не поделаешь.

– Если люди настолько испорчены, что хотят слушать ложь, нельзя отказать им во лжи.

– Том работает сейчас над вторым сборником. Я помогаю. Ему нелегко, знаете ли. Когда каждый день читаешь пятидесятиминутные лекции, практически невозможно писать короткими, сжатыми строками, в которых каждое слово несет огромную смысловую нагрузку, да еще сохранять четкий ритм. Вы так не думаете?

– Я в этом ничего не понимаю.

– А вот я, с другой стороны, живу в тишине. Тишине такой глубокой, что, когда в нее вторгается звук, я осознаю истинное его значение, не только слышу его, но чувствую, пробую на вкус, рассматриваю со всех сторон. Я одна, и он один, мы отделены от окружающего мира. Тома, в его суетной жизни, с пятью детьми, звук отторгает. Я же холю и лелею звук и выражаю его словом, полностью ему соответствующим. Я думаю, что указала Тому доселе неведомый ему источник прекрасного. С его глаз словно спала пелена. И очень скоро некоторые стихотворения будут выходить из-под его пера, – Луиза Хайбек оглядела комнату отдыха. – А еще скорее наступит время ужина.

– Мне говорили, что Дональд Хайбек решил обратиться к религии, – сменил тему разговора Флетч.

– Дональд всегда был очень религиозен.

– Никто, похоже, этого не замечал.

Луиза Хайбек пожала плечами.

– Он был лжецом, – продолжал Флетч. – Хорошо оплачиваемым лжецом, профессиональным лжецом. Вы сами говорили, что не поверили бы ему, если б он сказал вам, что умер.

– Лжец жаждет правды куда больше, чем мы. Лжец верит, что правда есть что-то особенное, загадочное, мистическое, мифологическое, недостижимое, требующее долгих, упорных поисков. Для остальных правда очевидна и ясна, как простое четверостишие.

– Вы мне поверите, если я скажу, что Дональд хотел уйти в монастырь?

– О, да. Это так на него похоже. Именно так он бы и поступил. Он все время читал религиозные трактаты, сборники проповедей и тому подобное.

– Как получилось, что дети этого не знали?

– Они ничего о нем не знали, кроме того, что читали в газетах. Никто не знал. Газетные публикации отбивали охоту узнать о Дональде что-либо еще.

– Он готовил себя к служению Господу?

– Конечно. Именно этим он и занимался по вечерам. Потому-то я никогда его не видела. И дети не видели. И не знали его.

– Послушайте, но Дональд Хайбек засадил в дом для умалишенных очень необычную даму, которую мы оба знаем.

– Да, – кивнула Луиза Хайбек. – Меня. Дональд поступил правильно. Жить здесь интереснее, чем с ним. Я могу наблюдать, как едят другие люди. У меня ecть – она оглядела комнату, – компания. Я прихожу и ухожу, когда мне вздумается. Люди меня подвозят. Разговаривают со мной. Я рассказываю им истории о Перу. Дональд был прав и в другом: я покупала слишком много газонокосилок и стиральных машин.

– Вы побывали в Перу?

– Нет, но они зачастую понятия не имеют, на каком континенте находится эта страна.

– Миссис Хайбек, ваш сын – монах, который не может обрести душевный покой. Ваша дочь и внуки живут в нищете. Ваш зять – толстый самозванец.

– При чем тут Дональд?

– Дональд мог бы им помочь, постараться их понять, сблизиться с ними.

Луиза Хайбек долго смотрела в пол.

– Дональд блуждал в поисках Бога. Я ненавидела его за это. – В глубине здания мелодично прозвенел гонг. – Дональда застрелили, прежде чем он успел уйти из своей, полной лжи жизни.

– Вы застрелили его?

Она улыбнулась.

– По крайней мере, я знаю, где он сейчас.

Другие обитатели клиники спешили к двери.

– Пойдемте, – встала и Луиза. – Я выведу вас через запасный выход. Это проще, чем выходить через приемную. Вас не записали при входе, так что может возникнуть путаница.

В коридоре она посмотрела на Флетча.

– Стирая вашу одежду, я полюбила вас.

У раскрытой двери Флетч обернулся.

– Вы не станете возражать, если я как-нибудь приглашу вас на чашку чая?

Луиза Хайбек покачала головой.

– Сомневаюсь, что меня будет мучить жажда.