Первое кругосветное путешествие на велосипеде. Книга первая. От Сан-Франциско до Тегерана.

Глава 3. Через земли мормонов и по Скалистым горам.

"Великая Американская Пустыня", штат Юта – унылая на вид местность, северную границу которой я собираюсь пересечь следующим утром. Слева дорогу опоясывают безжизненные невысокие холмы; справа - настолько неприветливая равнина, что даже бесполезно выискивать хоть какой-нибудь клочок зелени и лелеять надежду на то, что где-то за её пределами есть жизнь; и над всем этим гнетущим пейзажем нависло жуткое безмолвие - безмолвие мёртвой земли - края, который покинули и животные, и растения. Над бескрайней пустыней навис густой туман, а над ним, в тридцати восьми милях отсюда, возвышается коническая вершина пика Пайлот с высотой 2500 футов над уровнем окружающей равнины. Кое-как, интервалами, удаётся проезжать вдоль этой отвратительной плоской местности, так как не попадается полностью проезжаемых участков пути, и основной стимул быть в седле - это раздражение оттого, что приходится спешиваться. Особенность преодоления пути в пустыне - это почти неутолимая жажда, которой меня изнуряет сухой солёный воздух. Я добрался до дома железнодорожников, но там никого не было; в грунте была запасена небольшая цистерна воды, кишащая комариными личинками, однако относительно чистой и прохладной. Кроме этой воды здесь абсолютно нигде не было ни капли, и она была в трёх футах под поверхностью; в то время как я склонялся над водой и пытался пить, деревянный каркас рухнул и втолкнул меня головой в воду. К счастью, объём водоёма позволил мне вынуть голову из воды, и, изрядно вымотавшись, мне, мокрому до нитки, удалось выбраться.

К трём часам пополудни я прикатил в мормонский городишко Террас. Сурового вида горожане, отмечая, что я грязно одет, делились мнением, что езда на велосипеде, должно быть, тяжёлый труд, если заставляет настолько сильно потеть в местном сухом климате. В доме железнодорожников близ Матлин меня приютил на ночлег великодушный мужчина, временно присматривающий за этим одиноким зданием, пока его жена отлучилась в Огден.

От этого дома, который находится на плоскогорье Рэд Доум, открывается более полный вид на Великую Американскую Пустыню, чем тот, который я созерцал ранее. Отсюда видны все свидетельства её прошлого, когда она была дном древнего солёного озера или внутреннего моря. Широкие просторы солончаков, которые можно издалека легко спутать с безмятежно гладкой поверхностью воды, уходят вдаль подобно мёртвому неподвижному морю насколько позволяет их разглядеть человеческое зрение, пока не сливаются с дымкой; тут и там останцы вздымают свои крепкие головы над унылой пустыней, напоминая островки над морем. Говорят, есть много фактов, подтверждающих, что эта пустыня когда-то была покрыта водами огромного внутреннего моря, и до сих пор в некоторых местах её восточных границ можно найти излишки соли. У меня была информация о многих милях гладкой, жёсткой солёной равнины, мимо которых велосипедист проскользит как птица в полёте; однако я с трудом представляю здесь в Американской Пустыне путников скользящих подобно птицам. Несколько миль к востоку от Матлин дорога взбирается на отрог хребта Рэд Доум, откуда я впервые увидел Великое Солёное Озеро, и вскоре я уже нежился в такой долгожданной купальне среди его солёных вод. Это неприятно холодное, но, с другой стороны, доставляющее удовольствие купание. Утонуть очень трудно - настолько насыщена солью эта вода. К обеду я добрался городка Кэлтон, который прежде процветал, будучи местом перевалки огромного количества грузов, направляемых в Айдахо. Большое количество огромных фургонов сгруппировано в виде ограждения, с тех пор как мулов и сухопутные караваны сменили локомотивы Северной Железной Дороги штата Юта они здесь без надобности. Пустые склады и атмосфера исчезнувшего изобилия - вот чем примечателен нынешний Кэлтон; местные жители, похоже, отражают в своём внешнем виде сущность этого городка; большинство их были владельцами транспорта, и, осознав, что их время прошло, вяло пребывают тут, в убеждении своей полной никчёмности.

Покинув Кэлтон, я следовал вдоль береговой линии озера, а в шесть пополудни прибыл к соляным копям близ Монумент Стэйшн и попросился на постой для отдыха, что мне с готовностью и предоставили. Здесь построена ветряная мельница, которая качает воду из озера в неглубокие бассейны, оттуда она испаряется, оставляя на дне слой крупнозернистой соли. Люди тут привыкли пить противную солоноватую воду, непригодную для тех, кто к ней не привык. Однако, по их словам, она стала тут желаннее для повседневного использования, чем самая чистейшая вода.

Из всех мест, где я был, это наиболее благодатное и привлекательное для популяции различных видов насекомых, и я провёл самую насыщенную жизнью ночёвку из всех, что где-либо проводил. Эти люди сделали вид, что дают постель для меня, но как только я уложил голову на подушку, обнаружил отвратительную шутку, которую они сыграли со мной. Постель уже была буквально набита гостями, которые были явно против каких-либо посягательств, вроде выселения и подселения. Резвясь и проказничая как котята, они были настолько увлечены своей вознёй, что, без сомнений, им не хотелось переходить на более скромное времяпровождение. Выждав время, и как только я закрыл глаза в попытке вздремнуть, они нащупали и игриво защекотали мой подбородок, затем возились вокруг моего уха и тотчас принялись неистово носиться друг за дружкой вверх-вниз по моей спине, или играли в чехарду или прятки вдоль и поперёк моего чувствительного тела так, что к утру я проснулся ничуть не бодрый после всего этого ночного испытания.

Спустя несколько миль вдоль берега, моя дорога стала подниматься и вела теперь через северную горную гряду Промонтори. На этих холмах мне достались считанные мили твёрдого гравия, предоставив возможность для лучшего в Юте наката. Я катил так быстро, насколько это возможно, а надо мной неслись хмурые грозные тучами. Но прежде, чем мне удалось достичь вершины, холмы подверглись натиску грозового шторма, и я, казалось, был окружён поистине дружеским вниманием грохота и света. Они уже скорее были вокруг меня, чем над моей головой. Стадо полудиких лошадей, застигнутое врасплох яркими всполохами и низвергающимися раскатами грома, в панике неслось по горной тропе навстречу, угрожая промчаться аккурат по мне всем своим стремительным табуном. Вытянув свой шестизарядный револьвер, я пальнул несколько раз в воздух, чтобы привлечь их внимание, тогда они резко свернули влево, и диким необузданным потоком унеслись под холмы к равнине.

Большая часть ливня выпала на равнину и в озеро, и когда я добрался ключевой высоты, сделал паузу, чтобы полюбоваться видами озера и окружающей местности. Более благоприятной возможности навряд ли бы мне представилось. Шторм стих, и я увидел издалека, как волшебная радуга простёрлась над долиной и облокотилась одним концом своей разноцветной красоты на небесно-голубую поверхность озера.

Вид из этой точки на юго-запад поистине суровый, беспорядочные горные хребты перегородили местность вширь и вкось, и повсюду меж ними присутствует озеро, заполняя голубыми водами пустое пространство и беспристрастно одинаково отражая и их великую магическую красоту, и их недостатки. Идеалы бесцельного стремления к величию и успешной торговли должны пробуждаться здесь, у внутреннего моря и впечатлять прибывшего новообращённого мормона, который с вершины созерцает грандиозную панораму голубых вод и суровых гор, что растянулись дивной картиной впереди. Несомненно, если он был праведным человеком, то не мог не ассоциировать озеро с другим внутренним морем в далёкой Малой Азии, на галечных берегах и меж волн которого находилась колыбель религии более древней, чем Мормонство.

Десятью милями далее вершины перевала, с другого отрога этого хребта открывается вид широко простёртой на восток местности. Где-то в тридцати милях к востоку от основания гор расположились низменные заиленные пляжи, граничащие на юге с болотистыми извилистыми берегами озера и горами Блю Крик на севере. В тридцати милях к востоку, у подошвы гор, издалека виднелись выкрашенные в белый цвет дома Мормонских поселений, странным образом похожие на стада пасущихся овец. Они густо усеяли узкую, но плодородную полоску земледельческих угодий меж рекой Бэр и могучими горами Уосатч, что, вздымая свой белоснежный гребень к небу, загородили всё, находящееся по ту сторону. С этой высоты иловые наносы выглядят как сплошные рытвины на расстоянии десяти миль; и я буду приятно удивлён если осилю хотя бы десять миль езды из тридцати. Как только я спустился вниз - сразу познакомился с маленьким черным гнусом, от встречи с которым меня предостерегал меня один из друзей, оставшийся без виски в Такоме. Твоя голова постоянно окутана чёрным облаком этих мелких пакостников. Они ничтожно малы и лезут в уши, глаза и ноздри, и если кто-то крайне беспечно разинет свой рот, они тотчас влетят роем, словно полагая, что это "приоткрытая жемчужная раковина", и сейчас им представляется последний шанс проникнуть внутрь. Разбавляют их полчища, тучи москитов, которые выглядят великанами в сравнении со своими пресловутыми сообщниками.

Однако, сегодня я был достаточно удачлив, и получил возможность частично возместить мои полуденные мучения, Госпожа Удача деликатно предоставила мне две отдельных и отличных порции ужина этим вечером. Я имел намерение, покинув станцию Промонтори, добраться до городка Коринн к ночи; поэтому взял с собой ланч, рассчитывая что подкреплюсь им пока буду добираться. Эти дни я имел такой огромный аппетит, что заставляло меня краснеть, говоря на эту тему, и около пяти часов дня я сел на слой выбеленных скелетов дохлых москитов и приступил к своему пайку из хлеба и мяса и гнуса. Я вполне твёрдо уверен в том, что поглощал сотни этих вездесущих тварей с каждым откусаным кусочком еды. Два часа спустя я проезжал дом железнодорожных рабочих Кюарри, когда бригадир заманил меня жестом и великодушно предложил остаться переночевать. Он принёс консервированные устрицы и пиво Милуоки и настоятельно просил, чтобы я помог ему приговорить эту еду; не нужно говорить, что на это предложение я согласился без колебаний, и мне не помешал тот факт, что последний раз я ел двумя часами ранее. Перебор, хотя езда на велосипеде способствует пищеварению.

Утром, часам к десяти я прибыл в Коринн на реке Бэр, там ко мне пристал бородатый почтенный мормон, и он просил меня демонстративно поразъезжать на велосипеде по городку, чтобы произвести эффект на жителей.

"На самом деле они представляют что такое "перлоцефед", так как видели его на картинках; однако они никогда прежде не видели настоящего механизма, и это вызвало бы у них огромный интерес" таким было красноречивое воззвание представителя Кориннян, чьи судьбы и радости воплотила в себя его отеческая забота. Так как улицы в Коринн этим утром представляли собой грязь неизвестной глубины, я с неохотой вынужден был сказать старейшине нет, но в то же время, пообещав ему, что обязательно прокачусь в следующий раз, когда дороги будут приведены в лучшее состояние. Этим я натолкнул его на второй гениальный способ осчастливить горожан, и тогда уж точно, эффектно продемонстрирую свой "перлоцефед" в действии.

После того как пересёк реку Бэр, я оказался на сравнительно превосходного качества дороге, ведущей мимо поселений мормонов к городку Огден. Невозможно себе представить контраста сильнее, чем представленный на территории, лежащей между озером и горами Уосатч и краем пустынь на западе. Теперь, если фантазия позволит, оседлайте несколько добрых джиннов, и мгновенно переместите себя в умиротворённое фермерское хозяйство в Восточном штате. Вместо необузданных брончо (полудиких лошадей) и одичавшего крупного рогатого скота, вольно блуждающего по бескрайней территории, теперь я видел пашущих поля степенных рабочих лошадей и лоснящиеся телеса молочных коров, мирно подстригающих фуражные травы на огороженных лугах. Птицы радостно поют в ивовых изгородях и на теневых деревьях; зелёные поля люцерны и созревающие злаковые тянутся вдоль дороги и уходят куда-то вглубь местности чередующимися квадратами как на обширной доске для шашек. Фермы, как правило, невелики. Соответственно, домов тут много; и средь них нет такой постройки, которая бы не была окружена садом фруктовых деревьев, гармонично сочетающих зелень листвы и белизну цветков. Около полудня я прикатил в «лес» фруктовых деревьев, среди которых, как мне рассказали, расположен город Уиллард Сити. Однако я не обнаружил тут никакого города. Ничего, кроме буйно цветущих зарослей персиков, слив и яблок, не было рядом с местом, где я остановился в поисках следов цивилизации. "Где Уиллард Сити?" - поинтересовался я у мальчика, который вышел из сада, неся с собой канистру с керосином, предположительно из бакалейной лавки, как потом и подтвердилось. И его ответ был: "Это и есть Уиллард Сити, прямо здесь". А затем, отвечая на мой вопрос об отеле, он указал в сторону маленького прохода, ведущего в сад, и пояснил, что там находится отель.

Отель - такой же, как любой другой дом тут - окружён цветущими фруктовыми деревьями и выглядит как угодно, только не как публичное место. Ни вывески, ни чего, что отличало бы его от частного жилища; и меня ввели в мило обставленную гостиную, на её стенах аккуратно обклеенных обоями красовались увеличенные портреты Бригама Янга и других знаменитых мормонов, а большая библия Мормонов, роскошно расшитая сафьяном, покоилась в центре стола. Обаятельная юная мисс председательствовала за персональным столом, сервированным воплощением моей гастрономической мечты, которую я лелеял с той поры, как покинул Калифорнию. Такой белоснежный хлеб. Такое восхитительное сливочное масло. А этот изысканный аромат "пряного персикового масла" крепко хранится в моем воображении по сей день; и поскольку этого было мало для "четвертака" (в половину дешевле, по сравнению с обычной стоимостью в горах), наличие великолепного букета цветов на столе дополняло трапезу дивным ароматом цветов. Наслаждаясь всей этой полезной и питательной пищей, я размышлял о гигантской пропасти, которая отделяет изысканные яства находящиеся сейчас предо мной и "Melican plan-cae" двумя неделями ранее. "Здесь у вас необыкновенно хороший край, Мисс" - я осмелился заметить юной леди, заведующей моим столиком, и как я полагал, приходящейся дочерью хозяевам этого дома, когда она подошла к двери посмотреть на велосипед.

"Да, мы сделали его таким прекрасным, посадив много фруктовых деревьев" - ответила она кротко.

"Надо полагать, Мормонам приходилось побороться за право обладать единственным хорошим наделом благодатной земли между Калифорнией и "Штатами" - неловко продолжил я. "Я никогда ни от кого не слышала, что они боролись, в отличие от своих врагов" - отвечала эта справедливая и храбрая защитница Мормонства тоном, показывающим, что она совершенно не понимает моего предположения. "Я имел в виду, что для Мормонов это необычайная гордость - использовать свой дар возделывания земли здесь" - поторопился объяснить я. Тем не менее я оставил этому дому, гостеприимством которого был покорён, тень своего предубеждения к Мормонам. И чувство стыда преследовало меня на всей их территории. Женщины Мормонов обучены духовными наставниками искусно подкупать посторонних своим гостеприимством, а также чарующими красноречием и добродетелью. И эта девушка хорошо изучила этот урок и весьма достойно усвоила предмет.

Придя из пустынь Невады и Западной Юты – царства непочтительного и свирепого ветра "Олд Таймера", где воздух наполнен, словно сквернословием, запахом серы, и где природа имеет необычайно угнетённый вид; внезапно оказаться в благословенном саду среди цветов и осознавать религиозную подоплёку красоты - такого контраста достаточно, чтобы очаровать сердце мраморной статуи…

Огдена я достиг к ужину. Я рассчитывал найти одного - двух велосипедистов (Огден населяло восемь тысяч жителей). Однако единственным из всех, кто повстречался мне в городе, с натяжкой причислить к велосипедистам можно лишь одного джентльмена, на вид имеющего отношение к Чикагскому Клубу, который, однако, не смог везти свой аппарат и себя на нём.

Спустя двенадцать миль попеременного движения в седле и пешком из Огдена на восток я оказался близ устья каньона Уэбер Кэнон - месту, где Река Уэбер, железная дорога Юнион Пасифик и ненадёжная торговая колея следуют одним путём через горы Уосатч на возвышающиеся плоскогорья Вайоминга. Достопримечательности непрерывно следуют друг за другом вдоль данного отрезка пути, и я обладаю достаточным запасом времени, чтобы осмотреть и ознакомиться с ними.

Река Уэбер наводняет каньон и во многих местах смывает тот узкий проход, вдоль которого идут товарные фургоны, так что мне пришлось неспешно катить вдоль железнодорожных рельсов. Вскоре дорога свернула налево, и через несколько минут я лицезрел, как суровые живописные стены каньона величественно вздымаются к облакам. Словно натиск, из-под мрачных теней гор неудержимо стремится поток Реки Уэбер – так она бежит более пятидесяти миль и низвергается в долину, где принимает более степенный вид, как будто осознавая, что, наконец, выбралась из-под бремени перипетий своего побега вон из гор.

Находясь в зияющей пасти хребта, я отчётливо слышал непрерывный рокочущий звук, который постепенно по мере моего продвижения к востоку становился всё громче и громче. А вскоре обнаружился источник шума, когда перед моим восторженным взором предстала потусторонняя картина. У наиболее широкого участка русла реки бешеное течение воды перемалывается грубо наваленными грядами зазубренных камней, которые в своё время отрывались от высоких стен и, упав, раскалывались о дно каньона. Падая сверху, потоки воды с сумасшедшим неистовством атакуют валуны, осмелившиеся встать на их пути, и затем в течение нескольких мгновений всё превращается в шипящий, бурлящий, ревущий котёл. Бешеные воды реки как будто набрасываются в нарастающей ярости от одного хладнокровного соперника к другому, и, обрушившись на один камень, тотчас же отражаются от него беспорядочным облаком частиц на другие, либо отталкиваются фонтаном от твёрдой поверхности в упорном бесконечном стремлении подточить его. А тем временем мрачные, тёмные утёсы над ареной зловеще наблюдают за сражением. Этому месту люди подобрали соответствующее название - "Врата Дьявола".

Местами стены каньона отступают от обрывистого берега реки и оставляют краешек земли пригодной для возделывания – и где только можно, усердные Мормоны построили бревенчатые или глинобитные домики и размежевали наделы в имения и фермы, фруктовые сады и огороды. В одном из таких удельных владений я укрылся от проходящего дождя в доме "тройного Мормона" (Мормона с тремя жёнами), и был представлен его трём единственным и неповторимым лучшим половинам, хотя точнее будет сказать "лучшим четвертинам", ибо едва ли найдётся нечто, что может иметь три половины сразу... Характерной чертой всех этих хозяйств является обилие женщин вокруг домов, а иногда и на грядках. Знакомая картина в любом аграрном хозяйстве - это женщина, навещающая своего мужа-пахаря или, иногда, совместно с ним трудящаяся. То же самое можно наблюдать в поселениях Мормонов вдоль Реки Уэбэр - только вместо одной женщины тут обыкновенно две или три, и возможно ещё одна, которая занимается хозяйством по дому. Пройдя через два туннеля, проделанных в скалистых отрогах, растянувшихся поперёк каньона, предо мною предстал "Теснина Дьявола" – две перпендикулярные скальные стены, напоминающие странное рукотворное сооружение, тянущееся параллельными линиями почти от основания к вершине покатой зелёной горы. Стены как будто в дюжине футов друг от друга. Это любопытный феномен, но лишь один среди немногих, что можно встретить в этом краю.

Немного погодя прохожу мимо знаменитого "Тысячемильного Дерева" - массивная сосна, которая растёт между железной дорогой и рекой, и которая обрела славу благодаря тому, что стоит ровно на отметке в одну тысячу миль от Омахи. Дерево это сейчас ведёт упорную борьбу за жизнь. Одна сторона его почтенного ствола поражена чем-то вроде проказы. Жребий этого дерева ясно определён. Оно обречено стать самой заметной жертвой беспощадного сумасбродства тех юнцов, которые идут на Запад с револьвером в кармане и развлекаются стрельбой из окон вагона по случайным объектам. Судя по количеству свинцовых клякс, которыми испещрёна ближняя к рельсам сторона его ствола, мало кто из дурных стрелков канул в лету, не оставив тут своей отметки.

Выходя из "Теснин" каньона Уэбэра, путь мой следует менее узким руслом к Эхо Сити, месту проживания двухсотдвадцатипяти обитателей, в основном Мормонов. Здесь я остановился на ночь. Отель, в котором я разместился в Эхо, оправдал мои надежды, касаемо гастрономической стороны; однако статный и красивый владелец оказался носителем одной странной черты. Его выдающаяся эксцентричность выражалась в высокомерном презрении к возврату сдачи. Не имея возможности проверить его, трудно сказать, работает ли его оригинальность в обоих направлениях либо только когда сдачу должны получить проезжие клиенты. Однако мы с готовностью дадим ему преимущественное право самостоятельно разрешать спорные моменты.

Набухшие тучи висели над горами следующим утром и затеняли угрюмую теснину. За Эхо Сити она сжимается снова и следует на восток под названием "Теснина Эхо" и обходит слева широкий главенствующий над местностью выступ, широко известный как "Пулпит Рок". С этого возвышения Бригам Янг, по слухам, проповедовал толпе Мормонов, когда они совершили воскресную остановку в дальнем путешествии к своему новому дому в долине Солёного Озера. Случись уважаемому пророку почувствовать "головокружение" в час, когда произносил он с этой легендарной кафедры речь своему народу, то умер бы он, по крайней мере, более романтичной смертью, нежели по причине, о которой официально объявлено - от переедания кукурузных початков.

Следующие тринадцать миль перенесли меня в городок с названием "Кастл Рок". Имя ему было дано за высокие крутые склоны песчаника, что образуют левую сторону каньона, и которым эрозия придала многообразные фантастические формы. Некоторые из них ассоциируются в сознании с башнями и вышками старинных замков настолько отчётливо, что не хватает только помпезности времён странствующего рыцарства для завершения иллюзии. Но так же, разглядывая с восхищением эти природные монументы, легко представить, что громаднейший и грандиознейший феодальный замок или крепостной вал, сотворённые руками человека, выглядели бы детскими игрушками на их фоне.

Погода была свежая и бодрящая, и когда в полдень я добрался до Эванстон, в Вайоминге, опоздал к обеду в отеле и пошёл глянуть ассортимент булочной, приведя пекаря в безграничный восторг оттого, что скупил примерно две трети его товара. Когда я разделался с трапезой, он наотрез отказался от оплаты, объясняя это тем, что считает себя итак вознаграждённым из-за того, что засвидетельствовал самый незаурядный гастрономический подвиг - единовременное поглощение двух третей от всей выпечки.

Следуя тропой вдоль Йеллоу Крик, я прибыл в Хиллиард уже затемно. Жителей Хиллиарда сравнительно немного, но изготовлены из правильного теста. Хозяйка пансиона занялась приготовлением ужина для меня позже, чем мне хотелось; а "парни" пригласили провести это время, а за одно и всю ночь с ними.

Здесь в Хиллиарде протяжённое V-образное ущелье тридцати миль длиной, где телеграфные столбы, шпалы и связки брёвен сплавлялись к железной дороге из сосняков в горах Юинта, хорошо различимых на юге. Вышеупомянутые "Парни" - это мужчины, связывающие древесину для сплава. Сидящие вокруг натопленной докрасна печи, они совершали вечерний сабантуй с песнями и байками про лесосплавщиков и дикие сплавы вдоль длинного V-образного ущелья. Подвыпившая и беспечная компания парней - и есть лесосплавщики, и вечерами напролёт их грубая артельная песня раздаётся по округе. Веселье продолжается всю ночь и "Трудяга" (рабочий, неоднократно доказавший свою патологическую склонность проваливаться в воду) - неудачник, на которого сыплются грубые остроты, так как он упал сегодня снова в воду, теперь сушил свою одежду над печкой. Коллеги злятся сейчас на то, что он поддерживает в печи сильный жар, что доставляет всем кроме него дискомфорт, и грозят ему жестокими наказаниями, если не перестанет растапливать; также презрительно намекая на его большую любовь к "Адамову элю" (воде), угрожали проучить его в следующий раз, когда он оступится. В отместку за эти нападки "Трудяга" подкладывал больше поленьев в очаг и с большим количеством браных слов - запрещенных к печати - угрожал натапливать печь, пока их не выдует жаром из хибары,если те продолжат свою травлю.

Пересекая на следующий день невысокий широкий перевал над горами Юинта, мне удалось преодолеть на велосипеде несколько участков, до того как я увидел первое стадо антилоп в этом путешествии. Здесь существует запрет приближаться к ним ближе, чем на двести ярдов. Этим антилопами милостиво предоставили возможность жить.

У станции Пиедмонт я решаю решил в обход через Порт Бриджер и снова вывернуть на прямую дорогу у станции Картер, двадцать четыре мили отсюда.

Полдень следующего дня застал меня "лежащим в уютной кровати" в Картэре, пожалуй в самом разбитом состоянии! Я пережил самые жуткие двадцать четыре часа за всё путешествие. Мне пришлось перейти вброд девять ручьёв с ледяной водой и, застигнутый тьмой под проливным дождём на глиняной равнине, я был вынужден провести всю ночь у брошенного фургона; после этого я ещё семь миль нёс велосипед через глубокую липучую глину и в конце концов добрался Картэра с видом жертвы, чудом уцелевшей после ужасной катастрофы! И, главное, двадцать четыре часа без крошки во рту.

Из Картэра путь мой вёл через Бэд-Лэндз, среди холмов с крутыми вершинами из смеси глины и камней, представленных всеми мыслимыми формами. Среди них самые заметные - на юге - Церковные холмы (Чёрч Бьютт), названные так за то, что будто высечены умелой рукой природы в группу куполов и башенок и с пропорциями поразительно напоминающими величественный кафедральный собор. На этих холмах различимы отметины уровней воды, доказывая, что если и не потоп Ноя, то какие-то другие водные катаклизмы однажды имели здесь место. Я представлял толпы жалких полураздетых индейцев, взгромоздившихся на верхушке и глядящих со скорбной меланхоличной экспрессией на окружающую пустыню воды. Прибыв в Гринджер на обед, я обнаружил в отеле состояние удручённости, отчасти схожее с угрюмостью в Такоме. В Такоме хватало постояльцев, но не было виски; в Гринджер, в противовес, с виски проблем не было, но беда с постояльцами. Как следствие этого, весьма дивный непостижимый разум хозяина салуна, схож в обоих местах. Очевидно это могло бы стать материалом для исследований некоторых амбициозных студентов психологической специальности. Виски без клиентов. Клиенты без виски. По правде всё это тщета и томление духа.

В следующий день я пересёк всемирно-известные острые скалы реки Грин-Ривер и остановился на ночь в Рок-Спрингс, где железнодорожная компания Юнион Пасифик имеет обширные угольные карьеры.

По просьбе дать мне расчёт за комнату следующим утром, хозяин - тучный тевтонец, чьи мысли, слова и поведение были привязаны исключительно к пиву - отвечал: "Двадцать пять центов за кварту". Решив, что слух меня подводит, я вновь задал вопрос. "Двадцать пять центов за кварту и заряди свою пушку". Предъявленный счёт был чересчур велик, но, поскольку я вручил гонорар, наполненный пивной бокал протиснулся под моим носом, как будто бы стакан пива был успокоительным противоядием от всех хворей и невзгод жизни.

Сплошные солончаковые поля протянулись на восток от Рок Спрингс, и я мчался «с ветерком», до тех пор, пока они не закончились. А следовал я путём в Биттер Крик, где у земли противоположный состав и настолько зарубцованный и изборожденный вид как будто с неё только что сошли воды опустошительного паводка. Следует заметить, что погонщика, который успешно преодолевал путь вверх Биттер Крик, можно называть "упрямым малым с Биттер Крик на колёсах и с превосходной подготовкой". Не будь за моей спиной такого опыта, я бы не имел права на использование такого прозвища.

На следующий день в десять часов утра я, опершись о колесо, отмежёвывал ландшафт с "континентального водораздела" - спинного хребта континента. Ориентируясь по северу, все воды по мою правую руку текут на восток, а всё что по левую - течёт на запад - первые со временем впадают в Атлантику, а вторые - в Тихий океан. Данное место - это широкий невысокий перевал через Скалистые горы, более пологий, нежели остальной хребет, но обладающий наиболее выгодным обзором на многочисленные горные цепи. К северу и северо-западу Семинолы, хребет Уинд-Ривер и горы Суитуотер – крутые труднопроходимые горные цепи, заполняющие просторы далекого севера с множеством величавых зубчатых скалистых скоплений. Многие их снежные вершины замостили голубой небосвод призрачными нереальными формами, хорошо продуманными с умыслом внушать чувство благоговения и восторга одинокому велосипедисту, который, стоя в абсолютном безмолвии и уединённости на великом континентальном водоразделе, созерцает и размышляет над тем, что видит. На востоке видны и другие древние великаны, однако знакомство с ними мне предстояло позднее. Сейчас мне нужно катить под уклон и, если бы здесь была хорошая дорога, спуск вниз с Континентального водораздела стал бы настоящей наградой велосипедисту! Но половину этого пути мне придётся преодолеть пешком.

Где-то на восемнадцатой миле от перевала я приятно позабавился и не на шутку был изумлён необычным поведением койота. Зверь тайком неторопливой рысью бежал в мою сторону; и когда достиг места, с которого прекрасно просматривается дорога, остановился и наблюдал за моим передвижением с выражением величайшего любопытства и нахальства. Он стоял не более чем в пятидесяти ярдах сбоку и пялился как я качусь мимо и так был похож на откормленную колли, что я хотел было, хлопнув по коленке, подозвать его и подружиться. Выстрелить в него? Разумеется нет. Никто бы не смог злоупотребить таким доверием как это, и, даже кровожадный негодяй без сомненья решил бы так: «Я никогда не выстрелю в него». Зверь имел такое же право зачарованно глазеть на велосипед, как и любой, кто ни разу не видел его раньше.

Очередную ночь и весь последующий день я провёл в Роулинс, а следующим утром, ещё до завтрака я преодолел шестнадцать миль по добротной дороге, ведущей в Форт Фред Стиил. Этот Форт расположен на западном берегу реки Норт-Платт Ривер, и несколько миль к западу от реки я катил через первое поселение луговых собачек, которое мне довелось случайно встретить на всём пути с запада, хотя я буду видеть мнго этих интересных маленьких существ во время последующих трёхсот миль. Эти зверьки сидят возле своих нор и взахлёб лают на всё, что происходит. Никогда прежде им не доводилось облаивать велосипед, и они, кажется, пользовались такой возможностью на все сто. Я не увидел в этой колонии маленьких рябых пёстрых сов, которые в кооперации с гремучими змеями уютно соседствуют среди луговых собачек, но я увижу их дальше на востоке. Эти три странно подобранных товарища могут обладать тёплыми чувствами друг к другу. Однако, единственный повод думать о симпатии, что связывает их вместе - это однозначный интерес со стороны сов и змей к милым, нежным, юным луговым щенкам, которая приносит немало радости и забот старшим собратьям.

29 мая (1884 г.) я достиг знаменитых Равнин Ларами, и сейчас гора Элк проступает не далее десяти миль к югу - крупная башнеобразное нагромождение чёрных скал и густых хвойных лесов, что рельефно и чётко выделяется среди окружающих горных цепей, будто эта массивная гора ожила и осознала свою силу и могущество. Снежный шторм обрушивается на её верхние склоны, накрывая часть горы; но тёмные, лесистые склоны возле подножия видимы чётко. А грубый пик вздымает свою увенчанную белой короной голову над бурей и мирно царствует в ярком солнечном свете, усиливая контраст к воюющим элементам ниже. Я наслышан от старых охотников, что эта знаменитая "достопримечательность Скалистых гор" полая, и что они слышали вой волков изнутри горы. Может это и не так, но всё-таки некоторые из этих охотников с запада видят и слышат необычные явления!

Когда я оказался в Равнинах Ларами, отметил, что вечнозелёная полынь, которая устилала весь мой путь последнюю тысячу миль, стала встречаться гораздо реже, а сейчас повсюду растёт питательная бизонова трава.

В Карбоне, куда я прибыл после наступления темноты, мне довелось осознать среди прочих вещей, в ответ на привычный град вопросов, факт, что трудность идти пешком видится причудой по сравнению с переходом через гористую местность. И тут же посреди группы мужчин я услышал голос, сиплый и хриплый с "долинным колоритом": "Бох мой, та я б сям мох ганять на лысыпэде чырызтрану, ежели б гада пазваляли хадить пехом!" - на мгновение светящийся пучок клевера повис в воздухе и тотчас исчез.

Миновав долину Медисин Боу и Озеро Комо, я поехал по более-менее укатанной дороге, поверхность которой была из плотной щебёнки, а сама равнина была высокая и сухая. Добравшись до кромки одного из тех скалистых массивов, что делят долины в этих краях на множество неглубоких бассейнов, я внезапно обнаружил в нескольких шагах от себя небольшое стадо антилоп, мирно пасущихся на соседней стороне узкой гряды, пока не осознавая присутствия одного из утвержденных творением досточтимых лордов. Мой всегда готовый револьвер разразился ясно и резко в горном воздухе, и испуганные животные рванули через равнину последовательностью стремительных прыжков, свойственных этим проворным созданиям. До того как они промчались сотню ярдов, одна из них отстала и, оступившись, улеглась на траве. Когда я приблизился к животному, оно доблестно попытался подняться, чтобы примкнуть к своим товарищам, но это усилие было тщетным. Не медля я избавил его от мук выстрелом за ухом. Достойным трофеем пополнился мой до сих пор сравнительно короткий список, в котором теперь были зайцы, барсук, драчливый гусёнок, антилопа и тощий исхудавший койот, поражённый мною в Юте.

С этого хребта взору открывается простор широких пересечённых равнин и окаймляющих их гор. Гора Елк всё кажется на расстоянии вытянутой руки. Её башенная форма врезается в западные границы хребта Медисин Боу, чьи тёмные покрытые хвойным лесом склоны формируют западный край равнин. Крайняя их часть к западу - Снежный хребет, возвышающийся призрачным великолепием настолько высоко над хвойным ворсом хребта Медисин Боу, насколько последний выше луговых равнин у своих подножий. К югу больше снежных гор восстают к небу, подобно белым узорам на голубой ткани. А пики Лонг и Фремонт, вздымают свои головы и плечи над всем этим. Хребет Рэттлснэйк с пиком Ларами своими десятью тысячами футов неотёсанно и величаво упираются в облака на севере. На востоке хребет Блэк Хиллс, последняя гряда скалистых гор и крайний барьер, что преграждает от меня край широких прерий, простирающихся к реке Миссури и "штатам".

Небывалый ливень, свойственный только равнинам Ларами, застиг меня, как только я покинул Рок Крик, после обеда, и, не заставив долго ждать, представление началось. Никакого сходства со спокойно шумящим ливнем нет в дожде и штормовом ветре на этих восходящих равнинах. Он несётся с ветром и ревом бури, будто бы угрожая снести любого с ног. Дождь набрасывается диким неистовым ветром и летит во всех направлениях одновременно. Пока вы отчаянно удерживаете свою шляпу, ветер играючи расстёгивает вам прорезиненный плащ, стягивает его кверху через голову и шлёпает мокрыми, грязными краями кантами по лицу и глазам, но прежде чем вам удастся извлечь лицо из холодных отвратительных объятий мокрого макинтоша, дождь, который "падает" кверху так же как и книзу, и в сторону, и во всех направлениях - пронизывает вас насквозь по самые подмышки, а затем мягкий ветерок повергает вас в крайнее удрученное состояние, похищая шляпу. Он уносится с ней через промокшую равнину как бы провоцируя пуститься в погоню. Шторм перерастает в сплошной град - круглые комки льда, которые заставляют меня содрогаться, как будто от точного удара, и они ударяются о стальные спицы велосипеда, заставляя их производить гармоничные звуки.

Проезжая бассейном озера Купер в темноте, я случайно заметил мистические тени, легко снующие туда-сюда в сумраке. Я оказался окружён антилопами, и моё присутствие здесь во тьме наполняло их тревогой. Острый нюх и инстинктивное чутьё странного присутствия оповещало их о моей близости. И, не в состоянии разглядеть меня в темноте, они мотались наугад в смятении.

Проведя ночь в Лукаут, я запланировал ранний старт, чтобы успеть к обеду добраться до городка Ларами Сити. Всё-таки равнины Ларами "могут быть приветливы и привлекательны", когда они принимают тебя и, поскольку я катился с ветерком по довольно хорошей дороге этим солнечным воскресным утром, они определённо приняли меня. Река Ларами слева от меня, хребты Медисин Боу и Сноуи - черный и белый соответственно - растут ввысь справа, и усеянные стадами антилоп вклинившиеся равнины, завершают картину, которую невозможно встретить нигде кроме равнин Ларами. Достигнув верха равнин, высоты, почти достойной зачисления в разряд холмов, я вижу никелированные колёса рулевых Ларами, сверкающие в солнечном свете на противоположном берегу реки в нескольких милях от того места, где стою сам. Они выдвинулись на несколько миль, чтобы встретить меня, но ошибочно выбрали не ту сторону реки, предполагая, что я переправился через неё ниже Рок Крик. Члены велосипедного клуба Ларами - первые велосипедисты, которых я увидел с тех пор, как покинул Калифорнию. И, поскольку я прежде в Ларами уже имел честь познакомиться с ними, решил, что нет нужды в продолжительном визите. Длительные поездки клуба Ларами хорошо известны среди велосипедистов благодаря многим интересным отчётам, сошедшим из под пера их предводителя, мистера Оуэна, который с двумя другими членами однажды провёл велотур по Национальному Парку Йеллоустоун. Они обладают несколькими очень хорошими дорогами естественного происхождения близ Ларами, однако в своих поездках по диким местам эти "суровые ездоки скалистых гор" безусловно принимают риски, которые неизвестны их собратьям с дальнего востока.

Во вторник утром я выехал в намерении преодолеть последний отрезок, который отделяет меня от "равнин" - широко известных таким названием. Когда я прикатил к вершине, сделал остановку чтобы окинуть на прощание взглядом пейзаж великой и удивительной межгорной территории, через хребты, равнины и пустыни которой я прокладывал свой путь таким нестандартным способом в течение последнего месяца. Обзор с места, где я стою, поистине завораживающий – такой грандиозный, что невозможно подобрать слов для описания - и настолько изощрён, что производит неизгладимое впечатление на сознание того, кто смотрит на это, возможно, в последний раз. Равнины Ларами простёрты к северу и западу, подобно волнующемуся зелёному морю. Выходя из чёрного каньона позади горы Джелм, река Ларами серпантином извивает своё русло в северо-восточном направлении, пока не пропадает из виду за примыкающими горами хребта, где сейчас стою я. Сливаясь с притоком Литтл Ларами и многочисленными малыми ручьями, что выходят с гористых бастионов, река образует изумительные картины передо мной. Необычные дожди заполонили бесчисленные низины равнин прудиками и озерцами, что искрятся зеленью и мерцают на ярком утреннем свете, как драгоценные камни. С запада идёт поезд, петляя вокруг них, как если бы искал самое красивое, и вскоре останавливается в Ларами Сити, что расположился посреди них - красивейший камень из всех - "камень Скалистых гор".

Шип Маунтин - воплощение всего этого - массивна и непобедима нахально и дерзко выпирает вперёд, как будто её миссия быть стражем всего, что лежит на западе. Хребет Медисин Боу сейчас виден в наилучшем ракурсе, и лысые вершины то тут, то там робко выглядывают из-за тёмных лесов, как будто стыдясь своей наготы. Наш старый друг, гора Элк, по-прежнему на виду, неприступный и внушительный массив, служащий ориентиром на сотню миль вокруг. Вдали от всего этого - на добрую сотню миль к западу и югу - снежные цепи. Их сверкающей белизны седые вершины проникают в бескрайний небосвод, как монархи, наряженные в роскошное облачение. По-прежнему видны другие, белые и тенистые, протянувшиеся до самого Колорадо пики, один выше другого и хребты один выше другого, до тех пор, пока не пропадают за пределами видимости.

Так я прислонился к моему велосипеду на этой горной вершине, упоённый великолепным зрелищем и жадно вдыхающий наполненный озоном воздух, перебирая в памяти недавние эпизоды путешествия через великую страну чудес на западе; причудливое сочетание её лесистых холмов и травянистых долин; её бесплодные скалистые горы и унылые безжизненные равнины; её бескрайние снежные пустыни и её солнечные лесистые закоулки; не менее странное смешение людей; кочующие краснокожие с их драматичной судьбой; озабоченный поисками старатель, в поте лица трудящийся и ищущий драгоценные металлы, заключенные в бездонных недрах гор; и необузданный свободный ковбой, оседлавший бронко, странствует по этим равнинам и горам, вольный, как Араб в пустыне. Я вздохнул, поскольку осознал, что ни мои уста, ни моё перо не могут надеяться на то, что я смогу исчерпывающе описать всё это.

Позади меня теперь Шайенн Пасс, и дорога отсюда в основном идёт, спускаясь к Шайенн. Вскоре я катил по природно гладкой гранитной поверхности на протяжении двенадцати миль, мне даже приходилось придерживать тормоз большую часть дистанции, так что постоянное трение нагревало тормозной упор и подпаливало резиновую покрышку. Ночью я заехал в Шайенн, где отыскал общество велосипедистов, насчитывающее двадцать участников. Широкая огласка моего путешествия из Сан-Франциско привела к столпотворению на перекрёстке, где я спешился, так что одетый в синюю униформу блюститель городских тротуаров, велел мне прогуляться по направлению к отелю. Я повиновался. Да, я прошёлся. Шайеннские "копы" слишком крутые головорезы, чтобы позволить себе с ними шутить.

Им приходится быть "крутыми головорезами, с которыми шутки плохи" в противном случае свирепые, озорные ковбои довольно часто приходили и "перекрашивали бы город в красный цвет".

Утром четвёртого июня я сказал "Волшебному Городу" прощай, и, повернувшись спиной к горам, покатил приличными дорогами по направлению к восходящему солнцу.

Проехав немного, я встретился с такой характерной особенностью пейзажа Западных равнин, как "фургон переселенцев", и, надо сказать, встречи с фургонами переселенцев теперь обычное дело на моём путешествии на восток. Многие из этих "пилигримов" начали путь из отдалённых захолустий Миссури и Арканзаса, либо сельских округов некоторых других Западных Штатов, куда настойчивому, но в настоящее время ограниченному, велосипедисту до сих пор не довелось проникнуть, и, следовательно, велосипед для них - это диво, достойное глазения и трёпа, главным образом - это нужно признать - на языке, более смахивающем на болтовню, чем на знание предмета обсуждения.

Не так далеко от места, где дорога выводит из ложбины Кроу Крик на более высокое плато, я вышел на покрытую травой дорогу, более ровную, чем фургонная колея и катил по ней на небольшое расстояние так легко, как желал бы любой. Однако я не смог далеко уехать; земля стала представлять из себя покрывало маленьких рыхлых кактусов, что прилеплялись к резиновой шине с такой цепкостью, с какой дурнишник впрядается в хвост мула. Конечно они счищались когда попадали под арку вилки, но чрезвычайная бдительность и острое беспокойство не были связаны с покрышкой, собирающей колючки. Ужасная перспектива устремиться головой в заросли этих ужасных растений, лишает присутствия духа, вызывает приступы озноба, идущие друг за другом вдоль моего позвоночника и стимулирует у меня на лбу обильное потовыделение. Пожалуй, нет для человека более страшной телесной пытки локального масштаба, чем на полной скорости угодить лицом в испещрённый кактусами газон. Когда миллионы миниатюрных иголок входят в мягкую кожу с колющей болью, и только звёзды кружат перед глазами. Такой несчастный случай способен омрачить всю жизнь. Жертва подобного станет угрюмой желчноглазой подушечкой для иголок среди людей и ни за что больше не улыбнётся вновь. Я когда-то знал молодого человека, прозванного Уипплом, ему довелось сесть на куст этих кактусов на пикнике в Вирджиния Дэйл, Вайоминг. С тех пор он никогда не улыбался. Две кроткого нрава девы, обитательницы скалистых гор, назначили ему романтическое свидание и предложили присесть посередине на тонком, безобидного вида, слое сена. Скромно улыбаясь, ничего не подозревающий Уиппл принял приглашение; шутя он предположил, что это будет смахивать на розу между двух колючек. Но едва присев, он убедился, что самая настоящая колючка как раз тут - скорее миллионы колючек - между двух роз. Разумеется, две кроткого нрава девы не знали, что там было - как они могли знать! Но всё равно – улыбкой своей он больше не одаривал не только их, а вообще никого.

У дома железнодорожных рабочих, решил зайти на обед. Тут я допустил ошибку, оставив велосипед позади здания, и женщина приняла меня за неплатёжеспособного путешественника - да, бродягу. Она буркнула: "у нас здесь не кормят всяких прохожих" и заперла дверь перед моим лицом. Вчера я собирал вокруг себя восхищённую публику в богатейшем городе среди соразмерных городов Америки, а сегодня меня приняли за проголодавшегося бродягу. И я с презрением выставлен за дверь женщиной в выцветшем ситцевом платье со взглядом, говорящим гневно – «какого чёрта?» Такова жизнь на Дальнем Западе.

Постепенно Скалистые Горы скрылись из моего поля зрения, и я остался один в безграничных прериях. Пришло чувство абсолютной изоляции, когда осознаешь себя одинокого на равнинах. Я не испытывал в гористой местности. Есть кое-что осязаемое и отзывчивое в горах. Но здесь, где на виду нет ни одного объекта - лишь бесконечная гладкая равнина, протянувшаяся настолько далеко, насколько глаз может видеть, есть я и больше ничего вокруг. Куда ни глянь – ничего кроме зелёного покрывала на земле и лазурного небосвода наверху – любой почувствует, что он единственный обитатель бескрайнего мира, внутри необитаемой вселенной. В тот вечер, когда форсировал ручей Поул Крик с велосипедом, одеждой и обувью – я всё нёс на себе. Сначала я уронил обувь в реку, и пока отчаянно боролся за спасение обуви, вся моя одежда оказалась в русле, затем я уронил и машину, пытаясь извлечь одежду. В итоге я упал в воду со всем, что у меня было. Когда, к счастью, всё было вытащено снова, стало грустно от того вида, в котором теперь одежда и обувь. Утром меня спутали с бездомным одиноким бродягой. А этот вечер я коротаю, стоя на берегу Поул Крик, и на мне нет ничего кроме слабого румянца стыдливости. Я удрученно выжимаю воду из моей одежды, и испытываю вопиющее одиночество.

Пайн-Блафф обеспечил меня ночлегом, и отрезок пути в несколько миль утром нового дня перенёс меня через границу с Небраской. Добротная дорога вела меня, возможно, половину дистанции вдоль течения Поул Крик, и низкие обрывистые склоны окаймляли обе стороны узкой долины и шли аж до высоких холмистых прерий вдалеке. Над этими крутыми склонами индейцы имели обыкновение обращать в бегство стада бизонов, чтобы те падали с отвесных обрывов, убиваясь насмерть. Таким образом индейцы обеспечивали себя запасами говядины перед долгой зимой. Здесь сейчас не водятся бизоны - они покинули эти края вместе с индейцами - и у меня никогда не будет шанса добавить бизона в мой список трофеев этого путешествия. Но они оставили после себя много вещественных доказательств, в виде многочисленных глубоких троп, ведущих от обрывов к ручью.

Земли на просторах прерий украшены изобилием разнообразно-окрашенных цветов, что наполняют утренний воздух радостным благоуханием. Воздух так мягок и нежен в сравнении с холодной атмосферой раннего утра в гористой местности, где накопленные снега тысяч зим приводят в действие свое леденящее дыхание в противовес к добрым лучам старого Солнца. Этим вечером я проезжал через "Прерие Дог Сити", самое большое скопление жилищ луговых собачек из тех, что встречены мною в этом путешествии. "Городок" расположился на территории сотен акров, и собачки многочисленно выражают их громкие и возбуждённые протесты против моего нежданного визита, так что я нахожу себе оправдание за то что стреляю по ним. Я сразил одного старичка метко и в упор, но он исчез как вспышка в своей норе, что отныне стала ему могилкой. Молниеносные движения зверька и инстинктивная привязанность к личной норе сыграли роль в последнем скорбном ритуале погребения его тела после смерти.

Приближалась ночь, а я ещё не достиг Поттер Стэйшн, где предполагал остановиться на ночёвку. С запада внезапно подошёл воющий шторм, и вскоре началось состязание между мною и штормом. С хорошей накатистой дорогой я смог бы выиграть состязание. Но, имея фору в виде непроходимой тропы, почти скрытой под высокими зарослям травы, шторм обыграл меня и пришёл в Поттер Стэйшн победителем с преимуществом примерно три сотни корпусов.

Утро я начал в хорошем настроении. Подкатывая к Сидни, дорога стала заметно лучше, и я мчался в такой оживлённый город подобающим темпом. Я принял решение остаться в Сидни на обед и заполнил оставшееся до полудня время посещением соседнего форта.