Первое мгновение вечности

Глава 5. Быть слизеринцем.

Дамблдор почти слышал, как из подземелий к нему мчится, сметая все на своём пути, декан факультета Слизерин, поэтому, когда дверь распахнулась, директор только отстраненно подумал, что его профессора в последнее время взяли странную моду врываться в его кабинет без стука.

— Это что, шутка? — с порога поинтересовался профессор зельеварения Северус Снейп, не заботясь ни о нормах элементарной вежливости, ни о том, чтобы окружающие его поняли.

Минерва, сидящая в кресле напротив Дамблдора, опустила чашку с чаем на блюдце и спокойно взглянула на своего начальника.

— Вы были правы, Альбус, — заметила она.

— Северус, — директор улыбнулся зельевару, который сверлил его смертоносным взглядом, — я как раз ждал тебя, — присаживайся, пожалуйста. Чаю?

Снейп его проигнорировал.

— Ни за что в жизни я не потерплю Поттера на своем факультете! — рявкнул он. — Я и так десять лет настраивался на то, что мне рано или поздно придется учить этого паршивца, но никто не говорил мне, что мне предстоит ещё и терпеть его на своем факультете!

Альбус подумал, что Снейп возможно слишком долго себя сдерживал и теперь стоит терпеливо подождать, пока тот накричится и успокоится. Или хотя бы выдохнется.

— Я требую, чтобы его перевели на другой факультет! — продолжал декан Слизерина.

— Боюсь это невозможно, Северус, — осторожно возразил Дамблдор, — решения шляпы не оспариваются.

— Ваша шляпа впала в маразм, раз решила, что Поттер приживется на Слизерине! — огрызнулся Снейп. — А сумасшедшую ересь сбрендивших галантерейных предметов легко оспорить. Зная вас, я ожидал, что вы уже готовите документы для перевода! В жизни не поверю, что вы так легко смирились с пребыванием своего золотого героя на Слизерине, — взгляд Снейпа упал на профессора трансфигурации, которую он, судя по всему, только заметил. — О, чудесно, и декан Гриффиндора тут как тут, думаю, Минерва будет не против забрать себе нашу шрамоголовую реликвию.

— Северус, — Дамблдор пристально взглянул на зельевара, призывая его к спокойствию, — перевод Гарри невозможен и ты знаешь это не хуже меня.

Снейп очень долго молчал, переводя свирепый взгляд с Минервы на Альбуса. Наконец, он резко выдохнул и сел в предложенное ему ранее кресло.

— Что‑то вы слишком спокойны для человека, все надежды которого обрушились в одно мгновение, — заметил он.

МакГонаглл скрыла язвительную улыбку за чашкой чая. Она‑то прекрасно знала, насколько НЕ спокоен был директор, ведь именно она последний час слушала его печальное «Но как же так, Минерва?», но Снейпу об этом можно было не говорить. В конце концов, она сама была удивлена подобным решением шляпы, только в отличие от Снейпа или директора, волшебница втайне предвидела подобное развитие событий. Гарри был прирожденным гриффиндорцем, а гриффиндорцы имели обыкновение предано следовать за своими друзьями. На данный момент, её беспокоила только безопасность мальчика и его душевное состояние. Слизерин был жестоким факультетом, и если Гарри не придется там ко двору, у него могут быть серьезные проблемы.

«Впрочем, если мальчик пострадает, — подумала заместитель директора, — я лично сверну Снейпу шею».

Дамблдор, тем временем, пустился в долгую пространную речь на тему судьбы, принятия решений и позитивных сторон ситуации, не забывая приправлять практически каждое предложение настойчивым: «Мальчик важен для нас, Северус», «Мальчика нужно защитить, Северус» и «Я верю в тебя, Северус».

Минерва прекрасно знала, как действуют на людей эти «успокоительные» речи директора и даже Снейпу было сложно сопротивляться такому давлению. Волшебница пила чай, наблюдая за тем, как постепенно гаснет гнев в глазах зельевара, сменяясь удрученным смирением. Впрочем, ему все равно некуда было деваться, Альбус был прав, говоря, что решения шляпы не оспариваются, но ещё одна истина была в том, что оспорить решение самого Гарри было гораздо сложнее. А значит, мальчик будет слизеринцем, хотят они того или нет.

Северус просто не мог поверить, что эта парочка гриффиндорцев до мозга костей сидела тут и говорила ему, что ничего ужасного в том, что их драгоценный Поттер попал на Слизерин, нет. На все его заявления, что мальчишку удавят на первой же неделе обучения хотя бы потому, что чёртов сын чертова Джеймса Поттера просто НЕ мог не достать весь факультет, разбивались о железобетонное спокойствие. МакГонаглл спокойно попивала чай, ехидно поглядывая на Снейпа, Дамблдор загадочно мерцал глазами, и никто не проявлял ни капли беспокойства. Что, Мордред их раздери, здесь происходит? Да Минерва должна была с ума сходить от горя, что их обожаемый герой оказался на вражеском факультете, так почему же она ничего не говорит? Почему ведет себя так, словно она ни секунды не удивлена?

— Вы знаете что‑то, чего не знаю я, — Северус с параноидальным подозрением посмотрел сначала на директора, потом на профессора трансфигурации. Они обменялись теми самыми особыми гриффиндорскими взглядами, которые не в силах был понять ни один слизеринец. На жердочке возле директорского стола с тихим вскриком вспыхнул феникс. В кабинете повисла тишина. Минерва и Альбус обратили повышенное внимание на птицу, пока она не прогорела окончательно, оставив после себя горку пепла на серебряном блюде под жердочкой.

— Мне казалось, он перерождался совсем недавно, — задумчиво отметила МакГонаглл.

— Только в прошлом году, — Дамблдор покивал, — это очень меня тревожит, возможно, с ним что‑то не так…

Они впали в обеспокоенное молчание. Снейп готов был на убийство, он резко поднялся на ноги, смерив коллег презрительным взглядом, те тут же переключили на него свое внимание.

— Уже уходишь, Северус? — ласково поинтересовалась Минерва.

— Да, — отрывисто бросил он, — пойду, подсчитаю день, когда мальчишка в слезах прибежит к вам, умоляя перевести его на другой факультет.

«Я даже окажу ему честь, натолкнув на эту чудесную мысль, если он вдруг не дойдет до неё сам», — в мрачном предвкушении подумал он, покидая кабинет Дамблдора.

С точки зрения учебы, первые недели в Хогвартсе оказались достаточно легкими. В основном все уроки были вводными, профессора знакомились с учениками, рассказывали о значении и важности предметов, которые вели, и задавали сравнительно небольшие домашние задания. Гарри даже поймал себя на том, что немного разочарован, ему казалось, что на первом же уроке их засыпят градом информации, выдадут фейерверк заклинаний и завалят домашними заданиями. На практике же все оказалось довольно буднично и спокойно. Впрочем, это ещё не было поводом для того, чтобы расслабляться.

У Гарри всегда был талант к тому, чтобы себя накручивать и доводить до паранойи, особенно он грешил этим в последнее время, а вкупе с тем, что теперь он с утра до ночи был окружен потенциальными врагами, это его нервозное состояние вознеслось на новые высоты. Мальчик даже не представлял, что слова Рона о слизеринцах, сказанные в Хогвартс–Экспрессе, и предупреждение профессора МакГонаглл в Косом переулке так повлияют на его мировосприятие. Его не покидало ощущение, что он сидит на бомбе с часовым механизмом, которая вот–вот взорвется.

Но шли дни, а ничего не происходило. Потенциально хладнокровные убийцы, с которыми он ел за одним столом, ходил на одни уроки и спал в одной спальне, не спешили травить, душить и проклинать его. Самый страшный факультет Хогвартса не проявлял к Гарри Поттеру ни толики той кровожадной враждебности, о которой все говорили. Его сокурсники отнеслись к мальчику–который–выжил со спокойным любопытством. Никто не кидался на него с просьбами показать шрам, не таращился круглые сутки и не тыкал пальцем, чего, к слову сказать, было предостаточно со стороны других факультетов. Слизеринцы в большинстве своем были самыми обыкновенными детьми, у каждого из которых были свои недостатки и достоинства. Весьма сдержанные, довольно скрытные и, что приятно удивило Гарри, абсолютно самодостаточные. Конечно, нельзя было исключать высокомерия и чудовищного самомнения, которые в большей или меньшей степени присутствовали у всех слизеринцев, но Гарри достаточно долго общался с Томом, чтобы не обращать на это внимания.

К присутствию на их факультете победителя Волдеморта все отнеслись по–разному. Кто‑то предпочитал игнорировать его, кто‑то пытался завязать с ним дружбу, кто‑то избегал и даже немного побаивался его, но ни разу мальчик не удостоился открытого выражения неприязни. Безусловно, везде говорилось о двуличности и лживости слизеринцев, и нельзя было исключать возможности удара в спину, но Гарри так надоело пугаться малейшего шороха, что, доведя себя до высшей точки эмоционального напряжения, он, вдруг впал в равнодушие. И это ощущение невероятно ему понравилось. Впервые в жизни ему было просто плевать, кто и что о нём подумает. Он не стремился кому‑то понравиться, не пытался на кого‑то походить, не хотел никому ничего доказывать.

Это случалось с Гарри довольно редко, но когда на него все‑таки нападало подобное состояние, мальчик становился молчаливым и отстраненным. Он никого не игнорировал и не избегал, отвечал, если с ним заговаривали, смеялся, шутил, но ни к кому не испытывал глубоких эмоций, не пытался из кожи вон лезть, чтобы быть тем, кого они хотели видеть, не давал никаких оценок окружающим, предпочитая просто плыть по течению. Поэтому, уже неделю спустя, слизеринцы успокоились, решив, что, в принципе, этот Поттер вполне нормальный и можно не беспокоиться о том, что он опозорит их факультет какими‑нибудь гриффиндорскими глупостями. Для всех слизеринцев Гарри стал просто обычным мальчишкой, в котором кроме шрама на лбу не было ничего примечательного.

Вскоре они поняли, что это было заблуждением. На первом же уроке полётов Поттер умудрился поругаться с Малфоем из‑за глупой напоминалки какого‑то гриффиндорца, нарушить школьные правила, нарваться на взыскание у МакГонаглл, проявить выдающийся талант в полетах на метле и, с разрешения декана Слизерина и директора, попасть в команду по квиддичу, став самым молодым ловцом за последнее столетие. Тем самым, в лице Гарри Поттера Слизерин приобрел себе не только знаменитость, но и талантливого ловца. А Слизерин всегда превыше всего ценил выгоду. Оставалось только отучить мальчишку делать всякие глупости в духе идиота–гриффиндорца, научить его некоторой сдержанности, и тогда пребывание на факультете победителя Волдеморта стало бы не прискорбным фактом, а полезным приобретением. Ведь кто знает, какие ещё таланты откроются у юного героя, и какие идеалы у него сформируются?

Сложившиеся отношения с сокурсниками вполне устраивали Гарри, и он даже начал получать удовольствие от общения, не думая каждую секунду о том, что дружба с ними каким‑то образом предаст память о родителях. В конце концов, что плохого в том, чтобы учиться на Слизерине? Это ведь совсем не делает его таким же, как Тот–Чьё–Имя–Все–Боятся–Произносить.

Тем более, вместе с ним учился его лучший друг, который, кстати сказать, чувствовал себя на этом факультете, как рыба в воде. С первых же дней Том выстроил для себя определенную схему поведения, которой всегда придерживался, чтобы произвести на окружающих именно то впечатление, которое ему было нужно. Как оказалось, со слизеринцами подобная практика работала так же прекрасно, как и с остальными. Пара вскользь брошенных фраз, несколько таинственных улыбок и красноречивых пауз и его сокурсники сами начали строить самые невероятные догадки о том, кем могли быть родители Арчера. Они вспоминали фамилии чистокровных семей, обсуждали цвет глаз и черты лица Тома, пытаясь выявить его родословную, и уже через месяц все поголовно были уверены, что Арчер — чистокровный волшебник, которому просто не повезло попасть в детстве к магглам.

Как Тому удается ТАК водить людей за нос, всегда было для Гарри загадкой, но работало это просто превосходно. Даже влюбленный в себя до самозабвения Малфой, считающий, что Земля вращается исключительно для него, относился к Арчеру с предельным уважением, предпочитая быть его другом и союзником.

«Просто молчи и позволяй людям верить в собственные фантазии, — пожимал плечами Том, глядя на лучшего друга с самодовольной ухмылкой. — Что может быть проще?»

Словом, просыпаясь изо дня в день в слизеринском общежитии, Гарри неожиданно для себя обнаружил, что это не так уж и плохо — быть слизеринцем.

Наблюдая за тем, как Поттер строит отношения со своими сокурсниками, Минерва и Альбус не могли не радоваться, что мальчика никто не травит, и сам Гарри ничуть не переживает. Всё вроде бы даже складывалось вполне мирно, но среди этого был один человек, который искренне не понимал, почему, чёрт побери, всё идет так хорошо, когда уже давно пора бы быть плохо?

Северус Снейп всегда знал, что мелкий паршивец однажды приедет в Хогвартс, чтобы отравлять его существование и нарушать все имеющиеся школьные правила, как и его безмозглый папаша до него. Единственным, чего не ожидал Северус, было то, что Поттер попадет на Слизерин.

«Какого дьявола? — не переставал думать зельевар. — Почему вдруг драгоценный любимчик Дамблдора стал слизеринцем, когда ему на роду написано быть чёртовым гриффиндорцем–спасителем?»

Впрочем, декан змеиного факультета тешил себя мыслью, что уже через неделю Поттер будет биться в истерике, умоляя перевести его на другой факультет, и Альбус не сможет отказать своему обожаемому золотому мальчику.

Но почему‑то вместо того чтобы унылой тенью страдать в тёмных углах Хогвартса и плакаться каждому встречному о своей несчастной судьбе, мальчишка продолжал проживать в слизеринском общежитии и даже умудрился нормально общаться с сокурсниками. Снейп ожидал от паршивца вспышек отцовского темперамента, но вместо агрессивности и враждебности видел спокойную доброжелательность. Поттер не нарушал правил, не выделывался перед окружающими, не кичился своей известностью, наоборот, казалось, он всеми силами старался быть обычным и незаметным. И если бы Северус не знал паршивца, он бы решил, что это скромность. Но скорее всего маленький паразит просто строил из себя ангела, чтобы потом, нарушив правила, таращиться на всех невинными глазками и горячо убеждать их в том, что он здесь совершенно не при чем.

В силу того, что к поведению Поттера было сложно придраться, Снейп решил отыграться на его знаниях, ведь было очевидно, что мальчишка просто бездарный лентяй, купающийся в лучах славы. Вариант казался беспроигрышным, ведь это не только испортит отношение его сокурсников, но и позволит Снейпу как следует отвести душу. Тем более, если паршивец будет пререкаться, Северус всегда может назначить ему взыскание, и заставить его безмолвно трястись от злости.

Чудесный план разбился вдребезги в тот самый день, когда мелкий идиот чуть не свернул себе шею на уроках полетов, и свихнувшаяся от восторга Минерва не ворвалась к нему в кабинет с требованием немедленно зачислить мальчика в команду по квиддичу.

— Ты повредилась умом? — спокойно поинтересовался Снейп, оторвавшись от созерцания учебного плана. — Смею напомнить, что если Поттера примут в команду, то это будет слизеринская команда.

— Я прекрасно это понимаю, — оскорбилась волшебница.

— Тогда о чем мы разговариваем?

— У Гарри талант, Северус, — сообщила Минерва, — и хоронить его было бы просто преступно, — она помрачнела, явно жутко завидуя. — Пусть даже он будет играть за другую команду. К тому же, как бы ты ни прикидывался, что презираешь квиддич всеми фибрами души, мне прекрасно известно, что ты только спишь и видишь, как бы заполучить кубок в этом году, — она самодовольно улыбнулась.

— Вот только не нужно все валить с больной головы на здоровую, — поморщился Северус. — Я никогда не бился в истеричных конвульсиях, если проигрывала моя команда.

— Да, ты просто собирал свою команду и долго в красках описывал, какой именно будет их смерть, если они проиграют в следующий раз, — язвительно заметила Минерва. — Брось, Северус, ты же понимаешь, что Гарри для тебя находка. Лучшего ловца у тебя не будет, поверь мне.

— Ну конечно, принять мальчишку в команду, чтобы он ещё больше проникся чувством собственной исключительности и лопнул от самодовольства, — зельевар презрительно фыркнул. — Ни за что.

— Ну–ну, Северус, мне думается, что ты преувеличиваешь, — Снейп резко обернулся. Из его камина на него, мерцая мудрыми голубыми глазами, смотрел Дамблдор. Профессор зелий обреченно вздохнул, коль скоро сам директор явился по его душу, этот спор можно считать заведомо проигранным…

— Он будет зачислен в команду не раньше, чем отработает взыскание за нарушение правил, — скрипя зубами от злости, процедил Северус, подписывая разрешение, которое предприимчивый директор уже составил, подписал и оперативно притащил с собой.

— Конечно–конечно, — кивал Альбус. — И ещё, — он загадочно улыбнулся, глядя на Снейпа поверх своих очков–половинок, — нужно бы купить мальчику хорошую метлу, мы же не хотим, чтобы слизеринский ловец проиграл, летая на дряхлом «Чистомете»? — с этими словами директор исчез в языках зеленого пламени, оставив профессора плавиться от ярости.

В результате, вместо того, чтобы получить заслуженное наказание, Поттер получил место в команде и новую метлу. А потом кто‑то с присущим ему (или ей, если уж на то пошло) вероломством и коварством намекнул мальчишке на то, что за это нужно благодарить декана Слизерина. С этого дня ни колкие замечания, ни ехидные речи, ни язвительные комментарии не могли стереть с лица Поттера удручающе ослепительную улыбку.

Началом конца был день, когда мальчишка собственной персоной заявился в кабинет Снейпа, рассыпаясь в словах благодарности. Северус с трудом выгнал мелкого паразита, напоследок рявкнув, что будь его воля, Поттер бы в жизни не сел на метлу после своей выходки на уроке полетов. Но вместо ожидаемой бури негодования паршивец одарил своего декана восторженным взглядом и со словами: «Простите, что заставил вас беспокоиться, сэр», — умчался в свое общежитие, не дав ошеломленному профессору заключить в слова бессвязный набор мыслей, который сводился к: «Да кто тут о тебе беспокоится, идиот чертов?!»

Дальше было только хуже. Поттер вообще перестал его бояться…надо ли говорить, что он и так его не особо боялся? С каждым днем Снейп все отчетливее понимал, что Гарри Поттер прочно осел на его факультете, пустил корни и начал наглеть.

На второй неделе обучения у мальчишки хватило дерзости остаться после урока и донимать Северуса какими‑то дурацкими вопросами о зелье, которое они проходили.

— Если вам не хватает мозгов, чтобы понять материал, Поттер, — холодно бросил зельевар, — извольте донести свою пустую голову до библиотеки и написать эссе, возможно, это что‑то и даст, — он смерил мальчика презрительным взглядом. — Хотя в вашем случае, боюсь, это будет только тратой времени и пергамента.

Мальчишка в задумчивости удалился, а Снейп позволил себе несколько минут мысленного самовосхваления, полагая, что такое отношение очень скоро отобьет у Поттера всю охоту приставать к нему с какими бы то ни было вопросами. Возможно, он даже добьется долгожданной вспышки гнева, после чего сможет наслаждаться мыслями, что Поттер просто самодовольный болван, как и его папаша, и изо дня в день напоминать об этом самому мальчишке, доводя того до точки кипения. Северус вернулся к проверке работ в прекрасном настроении, думая о том, что рано или поздно он изведет паршивца.

Он опять ошибся. Вместо этого мелкий паразит решил извести его. Спустя день после их разговора, Поттер притащился в кабинет своего декана, держа в руках свиток пергамента.

— Ну что ещё? — холодно спросил Северус.

— Эссе, — напомнил Гарри, — я принес его, сэр.

— А с чего вы взяли, что оно мне нужно? — мгновение спустя поинтересовался профессор.

— Но вы же велели мне написать…

— Разве я что‑то просил вас писать? — гадко улыбаясь, поинтересовался Снейп.

— Да, эссе о зелье…

— Я сказал, что это нужно мне? — спокойно уточнил зельевар, мечтая оторвать мальчишке голову.

— Нет, простите, — Поттер на мгновение нахмурился и вдруг искренне улыбнулся. — Ну конечно! Это было нужно мне, спасибо, сэр!

С этими словами он исчез за дверью, и Снейп опять не успел на него накричать.

С этого дня зельевар возненавидел свою жизнь. Теперь мальчишка не просто приставал к нему с вопросами. О нет, он решил все усугубить. Каждый раз, когда ему было что‑то непонятно, он сначала писал эссе, которые становились все больше и подробнее и приходил к Снейпу, чтобы, как он выразился «уточнить несколько моментов». Глядя на все это, Северус не мог не признать, что Поттер оказался упорным мальчиком. Только почему‑то профессор пропустил то мгновение, когда, вместо того, чтобы как обычно выставить мальчишку вон, он сел разбирать с ним его очередное затруднение. Как следствие, вместо того, чтобы наслаждаться необразованностью Поттера и открыто злорадствовать по этому поводу, он вдруг занялся индивидуальной подготовкой. Самым ужасным было то, что где‑то в глубине души зельевара зародились инородные мысли. Во–первых, Поттер был далеко не бездарным лентяем. Во–вторых, с каждым днем мальчик раздражал его все меньше. А ещё, он и правда был прекрасным ловцом.

Два месяца спустя Северус Снейп пришел к выводу, что если сначала всё было ужасно, но поправимо, то теперь все стало просто отвратительно, потому что, как бы ему ни хотелось в это верить, Гарри Поттер совсем не был похож на своего отца. Именно это осознание позволило профессору немного смириться с тем, что мальчишка учится на Слизерине.

Северус так увлекся, упиваясь своей ненавистью к Джеймсу Поттеру, что даже не заметил, как аналогичное чувство к его сыну растворилось в тщательно замаскированным под презрение симпатии и любопытстве. Но никогда в жизни зельевар не признался бы в этом…даже самому себе. Было слишком сложно принять то, что последние десять лет он ненавидел ребенка, которого, по сути, было не за что ненавидеть.

Гарри захлопнул учебник по зельям и потянулся, разминая затекшие мышцы. Снейп, конечно, здорово помог ему, посоветовав писать эссе, если он что‑то не понимал, но неужели профессор не мог просто объяснить ему? Изучать гору литературы ради одного зелья порой было довольно утомительно. Хотя Гарри не мог не признать, что подобная практика позволила ему стать одним из лучших учеников на уроках зелий. А потом профессор нашел время, чтобы разъяснить ему самые сложные моменты, что привело мальчика в полнейший восторг. Гарри Поттер очень уважал своего декана.

Конечно, поначалу его немного удивило поведение профессора, казалось, Снейп искренне недолюбливает его, он был мрачен, груб, порой несправедлив, и каждый раз окатывал Гарри волной презрения, злости и язвительных комментариев по поводу его умственных способностей. Мальчик никак не мог взять в толк, за что Снейп так ненавидит его, но потом, понаблюдав за ним, Гарри понял две вещи. Первое, мрачность и язвительность были неотъемлемыми чертами характера Снейпа, и обижаться на это было просто глупо. Второе, профессор Снейп явно ассоциировал Гарри с его отцом, на которого Поттер был очень похож и которого, судя по всему, зельевар сильно не любил.

— Да какая разница за что? — пожал плечами Том, когда Гарри поделился с ним своими мыслями. — Пусть себе ненавидит, главное, чтобы он не сравнивал его с тобой.

— Но он сравнивает, — вздохнул мальчик, — постоянно. Ты же сам слышал, — он скривился, парадируя своего декана: — «Вы вылитый отец, Поттер, такой же самодовольный бездарь!» «Боюсь, отцовские гены оказали пагубное влияние на ваши мозги, Поттер, так как они у вас начисто отсутствуют!» «Ваш отец всегда был болваном, Поттер, и вы недалеко от него ушли!» — Гарри вздохнул. — Честно говоря, это уже раздражает.

— Не обращай внимания, ты же знаешь, что провокатор — это вторая натура Снейпа, — Арчер ухмыльнулся. — Просто игнорируй это. Я понимаю, что все это ранит тебя, но подумай, почему профессор вообще так себя ведет?

— Хочешь сказать, что мой отец был самовлюбленным болваном? — разозлился Гарри.

— Хочу сказать, что Снейп пытается заставить тебя быть лучше, чем твой отец, — фыркнул Том. — Каким бы он ни был на самом деле, профессор хочет провести черту различия между тобой и им, ты что, не видишь этого?

— По–моему, он наоборот постоянно ставит между нами знак равенства, — буркнул Поттер. — Я не понимаю, все говорят, что папа был добрым, веселым, смелым. Я сам видел кубок по квиддичу, который он выиграл! Профессор Люпин говорит, что не знал человека добрее и благороднее моего отца. Профессор МакГонаглл твердит, что папа обладал острым умом и исключительными талантами, и все, абсолютно все, талдычат мне о том, как я похож на него, ждут от меня его достижений!

— Кроме Снейпа, — вставил Том.

— Кроме Снейпа, — согласился Гарри. — Но кто же прав? И кому верить?

— А никому, — Арчер хмыкнул, — будь талантливым, как отец, но не пытайся быть им.

Гарри обдумал слова друга. Все сравнивали его с Джеймсом, и мальчик невольно начал бояться разочаровать их, Снейп же наоборот пытался пресечь это сходство. Теперь все встало на свои места, и Поттер проникся к своему декану ещё большим уважением. Он просто требовал от Гарри высших достижений, чем были у его отца, чтобы окружающие оценивали мальчика по его собственным поступкам и талантам. Это было очень приятно, что среди его профессоров был такой человек. У Снейпа был тяжелый характер и порой его комментарии выводили Гарри из себя, но он не мог не признать, что его декан в какой‑то степени заботился о нем, каждый раз подталкивая его к тому, чтобы стать лучше, чем он есть.

Впрочем, того, что профессор зельеварения ненавидел отца Гарри, никто не отменял, и мальчику просто пришлось смириться с тем фактом, что Снейп частенько поливал грязью светлую память Джеймса Поттера. В конце концов, Том был прав, говоря, что Снейп жуткий провокатор.

Вообще Гарри нравилось в Хогвартсе, он получал удовольствие от занятий магией, обожал читать и разучивать новые заклинания, и любил своих профессоров. В особенный восторг его приводил профессор Люпин и предмет, который он вел. В отличие от зелий, которые, хоть и нравились Гарри, но порой вводили его в состояние близкое к коматозу, Защита От Тёмных Искусств чуть ли не окрыляла мальчика. Каждый урок, когда профессор Люпин показывал им новое заклинание, превращался в игру, шуточное сражение или безумное веселье, в зависимости от того что им предстояло изучить. А профессор Люпин оказался невероятно интересным рассказчиком и собеседником. Иногда после уроков Гарри заходил к нему, и профессор предлагал ему чай с печеньем и они часами могли обсуждать разнообразные заклинания. Когда же мальчик узнал, что Люпин дружил с его отцом, его просто невозможно было вытащить из кабинета профессора. Гарри готов был бесконечно слушать разные байки о приключениях отца.

Пожалуй, Защита была единственным предметом, который легко давался Поттеру. Остальное мальчик осваивал сидя в библиотеке или занимаясь в компании своих однокурсников в гостиной Слизерина.

— Эй! — Гарри моргнул, вырываясь из собственных мыслей, и поднял голову, встретившись взглядом с невысокой девочкой, которая стояла возле его стола. Судя по выражению лица, она уже несколько раз окликнула его, прежде чем мальчик заметил её.

— Прости, ты что‑то сказала? — Гарри попытался припомнить её имя, он был уверен, что она училась на Гриффиндоре, и часто видел её в библиотеке, но никогда особенно не интересовался, как её зовут. Девочка фыркнула, тряхнула копной каштановых кудряшек и смерила Гарри недовольным взглядом.

— Я говорю, — в который раз повторила она, — что если тебе не нужна эта книга, то я хотела бы взять её, — она ткнула пальцем в учебник по зельям, который лежал перед Поттером.

— Эм…да, бери, — он кивнул, она взяла книгу, развернулась, чтобы уйти, и вдруг остановилась, снова взглянув на Гарри. По её взгляду он понял, что девочке до ужаса хочется что‑то сказать. Гарри задался вопросом, когда же им всем надоест таращиться на него и на его шрам. Он выжидательно поднял брови и гриффиндорка тут же скороговоркой выдала:

— Ты знаешь, у тебя здесь ошибка.

— А? — он удивленно на неё уставился.

— В тексте, — пояснила она, — вывод неправильный.

— Да? — Гарри опустил взгляд на свою работу и нахмурился. — По–моему, все верно…

Девочка фыркнула и уселась напротив него.

— Да, если только ты говоришь об успокоительном зелье, но ведь эссе ты пишешь о снотворном.

— Когда ты успела прочитать, о чем я пишу эссе? — нахмурился Гарри, гадая, когда же она, наконец, уйдет.

— Да пока ты витал в облаках, можно было не только прочитать твоё эссе, но и переписать его трижды, — она строго нахмурилась. — Между прочим, библиотека создана для того, чтобы здесь читали, а не придавались дневному сну.

— Так почему бы тебе не пойти и не почитать? — поинтересовался Поттер.

— Потому что ты узурпировал нужный мне учебник, — она пожала плечами и с любопытством взглянула на него. — Зачем ты делаешь эту работу? Нам же не задавали сравнительный анализ.

— Для себя, — буркнул мальчик, раздраженный дотошностью девчонки.

— О, — она задумчиво подергала себя за прядь волос, — но вывод у тебя неправильный.

— В чем? — он вздохнул.

— Во всем, — она даже внимания не обратила на его недружелюбный тон, — логики нет.

— Да чего ты пристала ко мне?! — взорвался мальчик, тут же заслужив её обиженный взгляд.

— Просто хотела помочь, — уязвлено ответила девочка, вставая из‑за стола, — но, похоже, ты и так все знаешь.

С этими словами она пересела за другой стол и принялась раскладывать перед собой книги и перья. Наблюдая за ней, Гарри не мог не заметить, как она закусила губу, словно боялась расплакаться.

«Да что я сделал‑то?» — мысленно застонал мальчик, начиная чувствовать себя виноватым. Чтобы отвлечься, он принялся перечитывать свое эссе и внезапно обнаружил, что девчонка была права. Он ошибся с выводом и если бы профессор Снейп это увидел, то долго злорадствовал бы относительно неспособности одноклеточных организмов видеть простые вещи. Гарри вздохнул, почесал затылок, сгреб в сумку свои учебники и домашнюю работу и приблизился к гриффиндорке, остановившись рядом с ней и деликатно прочистив горло. Девочка его проигнорировала.

— Хм…эм…

— Что‑то забыл сказать? — не оборачиваясь, холодно поинтересовалась она.

— Да…хм…прости, — пробормотал Гарри, — ты была права, я ошибся.

— Естественно, — она высокомерно фыркнула, переворачивая страницу учебника, — но вы, слизеринцы, слишком гордые, чтобы признавать подобное.

— Я же извинился!

— Как благородно!

Гарри вдруг понял, что так припираться они могут очень долго, он резко выдохнул и теперь уже сам сел напротив девочки.

— Слушай, эм…я не хотел тебя обидеть, просто …ну…просто так вышло.

— Хорошо, — она кивнула, не глядя на него.

— И все?

— А я тебе ещё что‑то должна? — раздраженно спросила гриффиндорка.

— Как‑то не очень похоже, что ты не злишься, — примирительно улыбнулся Гарри.

И вдруг она всхлипнула и разрыдалась, закрыв лицо руками. Гарри застыл, он не знал, что вообще нужно делать в подобных ситуациях, но точно был уверен, что это именно он довел до слез девочку.

— Подожди! Эй! — запаниковал он, озираясь по сторонам. — Не плачь, ну прости, я правда не хотел обидеть тебя, ну не плачь, пожалуйста…

Девочка неожиданно перестала всхлипывать и подняла голову, взглянув на Поттера абсолютно сухими глазами, на её губах играла коварная улыбка.

— Попался, — прокомментировала она, подперев рукой подбородок.

— Чего? — не понял Поттер.

— Ничего, — она пожала плечами, — просто было любопытно правда ли ты такой самодовольный выскочка, как и все слизеринцы.

Гарри моргнул, поражаясь непонятной девчачьей логике. Похоже, его разыграли.

— Ну и каков вердикт? — поинтересовался он.

Она пожала плечами.

— Ничего особенного, обычный мальчишка, — гриффиндорка миролюбиво улыбнулась, и Поттер вдруг поймал себя на том, что тоже расплывается в улыбке.

— Я — Гарри, — зачем‑то представился он, хотя на данный момент в Хогвартсе только глухой не знал, кто он такой.

— Я знаю, — отвечая на его мысли, сказала она, — Гермиона Грейнджер.

— Рад знакомству, — сказал он.

— Взаимно, — она кивнула и тут же посерьезнела. — А теперь, пожалуйста, не отвлекай меня, у меня ещё куча домашней работы.

— Прости, — пробормотал Поттер и встал из‑за стола, покидая библиотеку.

«Странная она, эта Грейнджер, — подумал он, и слегка улыбнулся, — но забавная».

— Где ты был? — Том оторвался от своей работы по чарам, взглянув на вошедшего в гостиную друга.

— В библиотеке, — Гарри уселся рядом с ним, бросив свою сумку на пол.

— Опять строчил никому ненужные эссе? — хмыкнул Арчер.

— Почему никому ненужные? — Поттер потянулся. — Ты же не будешь отрицать, что в зельях я гораздо лучше тебя.

— Кому нужны зелья? — Том удивленно изогнул брови. — Для сдачи экзаменов моих знаний хватит, а на пост зельевара я не претендую.

— Кто‑то вроде хотел меня во всем превзойти, — поддел друга Гарри.

— Я и превосхожу, — усмехнулся Арчер, — во всем.

— Вот уж глупости, — напыщенно заметил мальчик, — ты ничем не лучше меня.

Шли дни, Гарри и Том ходили на занятия, делали домашние задания, общались со своими сокурсниками и наслаждались спокойным течением жизни. Одновременно с этим Гарри, как новый ловец слизеринской команды по квиддичу, ходил на тренировки, где его безжалостно гонял Маркус Флинт, капитан команды и староста факультета. На первый взгляд пятикурсник показался Поттеру резким, вспыльчивым и весьма пугающим, но потом мальчик обнаружил, что в целом Флинт был не таким ужасным, каким хотел казаться. Маркус строго следил за порядком на факультете, пресекал любые конфликты между сокурсниками и глубоко уважал идеалы Слизерина, которые заключались в двух основных фразах: «Твой факультет — это твоя семья» и «Все что происходит внутри факультета, должно оставаться внутри факультета».

Но на тренировках команды Флинт превращался в чудовище. Он вполне мог довести любого игрока до слез, если его что‑то не устраивало. При этом он всегда внимательно следил за тем, чтобы все члены команды нормально питались, высыпались и были здоровы, и за любое нарушение этих требований он убить был готов. Гарри, как самый младший игрок удостаивался особого внимания капитана, попав под его чрезмерную опеку, что было порой очень некстати, потому что Поттер не привык, да и не хотел, чтобы с ним так носились. Но кого это заботило?

Приближался Хэллоуин, и студенты Хогвартса уделяли учёбе все меньше и меньше внимания, предпочитая обсуждать предстоящий праздник. Гарри подобные собрания игнорировал, сбегая в библиотеку, где в тихой компании Гермионы Грейнджер он мог заниматься или обсуждать какие‑нибудь особо интересные аспекты магии. Гермиона нравилась мальчику, в отличие от других гриффиндорцев она не вела себя так, словно он предал чьи‑то надежды и попутно совершил пару убийств, попав на Слизерин. Даже Рон, хоть и не был настроен враждебно, старался его избегать.

Гермионе было плевать, куда определила Поттера шляпа, ей нравилось с ним общаться, и это было единственным, что её волновало. Часто Гарри казалось, что кроме него с ней больше никто так не общался, и девочка чувствовала себя одинокой, хоть никогда этого не показывала. Но почему другие ребята не могут или не хотят дружить с ней, мальчик понять не мог.

Она была умна, спокойна и всегда очень собрана. При этом девочка совершенно не производила впечатления зазнайки, как её называли и слизеринцы, и гриффиндорцы. Она просто была любознательна, и, как чуть позже выяснил Гарри, очень проницательна. Они могли часами до хрипоты о чем‑нибудь спорить, доказывая свою правоту, и Грейнджер всегда выходила победительницей из подобных споров. Гарри даже не заметил, как из интересной собеседницы Гермиона превратилась в его друга. И довольно хорошего друга.

Том на эту дружбу только презрительно хмыкал, ехидно заявляя, что Гарри мог бы найти себе компанию и поинтересней, Поттера, впрочем, это мало трогало. Он же не запрещал Тому дружить с Малфоем, которого про себя Гарри немножко недолюбливал за колкие комментарии в адрес Гермионы и других учеников, которых Драко считал «недостойными учиться в Хогвартсе».

День Хэллоуина прошел относительно спокойно, если исключить конфликт с Роном из‑за Гермионы, которую Уизли умудрился довести до слез своими замечаниями. Поттер даже не понял, почему так разозлился, просто в одно мгновение он стоял в группе своих однокурсников, а в следующее уже накинулся с обвинениями на Рона. Слизеринцы прореагировали на происходящее, молчаливо делая вид, что ничего не происходит, но на всякий случай дождались окончания перепалки, в случае если вдруг кто‑то из гриффиндорцев решит напасть на Гарри. К счастью, конфликт прошел безболезненно, и враждующие факультеты разошлись в разные стороны. Гриффиндорцы, сочувствуя Рону, слизеринцы, недовольно поглядывая на Гарри. Но Поттер все никак не мог успокоиться и в итоге отправился на поиски Гермионы, которую обнаружил в библиотеке.

— Оставь, Гарри, — говорила она, когда парочка уселась за одним из дальних столов, — Рон просто жутко боится показаться глупым в глазах своих сокурсников, а я, по его мнению, вечно выставляю его дураком.

— Но он дурак и есть, — возмутился Поттер, — я слышал, что он сказал! Неужели только то, что ты любишь учиться, делает тебя…

— Изгоем? — горько улыбнулась девочка. — Брось, и ты, и я прекрасно знаем, как ко мне все относятся.

Гарри раздраженно фыркнул, откидываясь на спинку стула.

— Просто они все идиоты, — наконец изрек он, глядя на Гермиону, — по–моему, ты самый прекрасный друг, о котором только можно мечтать.

— Спасибо, Гарри, — благодарно улыбнулась Грейнджер, — мне приятно это слышать.

— Главное, не забывай об этом, — шепнул он.

Через пару часов они разошлись по своим гостиным, Гермиона — готовиться к праздничному пиру, а Гарри — в поисках уединения, которое скоро должно было наступить в слизеринском общежитии, где мальчик и обосновался в компании своего домашнего задания.

— Гарри, ты идешь? — Том тронул друга за плечо, вынуждая того оторваться от чтения и обратить на него внимание, Поттер поднял голову и пожал плечами.

— Не знаю, мне не особо хочется идти на пир, — признался он, бросив чуть смущенный взгляд на Драко и Блэйза, которые ждали их у выхода из гостиной, — да и есть не хочется.

— Мне остаться с тобой? — тихо спросил Том, после короткой паузы.

— Нет, иди, — Гарри покачал головой, — я же знаю, как ты любишь подобные мероприятия, — Арчер смерил друга задумчивым взглядом и вздохнул.

— Ладно, я, так и быть, принесу тебе пару бутербродов, — он усмехнулся, и Гарри послал ему благодарную улыбку.

Том прекрасно знал, почему Гарри не хотел идти на пир, и ему хватило такта и понимания, чтобы не настаивать на его присутствии. Когда все ушли, Гарри закрыл книгу и задумчиво уставился на пляшущие в камине языки пламени, мысли его витали далеко от Хогвартса. В этот день погибли его родители, и Гарри хотелось как‑то почтить их память, а не развлекаться вместе с сокурсниками в общем зале. Хотя как именно он собирался это делать, мальчик тоже не знал, поэтому, собрав книги, он закинул на плечо сумку и отправился в библиотеку, решив, что это будет самым безобидным времяпрепровождением.

Каково же было удивление Поттера, когда в библиотеке он застал профессора Люпина. Тот стоял у самого входа, привалившись к стене, скрестив руки на груди и глядя на Гарри с мягкой улыбкой.

— Я подозревал, что ты предпочтешь уединиться в библиотеке, а не сидеть в Большом Зале, — ответил он на удивленный взгляд мальчика, — и решил составить тебе компанию…ты не против?

— Спасибо, сэр, — Гарри улыбнулся, — но вам необязательно…

— На самом деле у меня кое‑что для тебя есть, — признался Ремус, — давай сядем за стол.

Гарри последовал за своим профессором вглубь библиотеки и когда они расположились за одним из столов, Люпин протянул Гарри альбом в кожаном переплете, который все это время держал в руках. Мальчик бросил на волшебника заинтересованный взгляд и открыл альбом. На первой же странице на него, сияя задорной улыбкой, смотрел темноволосый юноша лет шестнадцати удивительно похожий на Гарри. У мальчика перехватило дыхание.

— Это…

— Джеймс, — тихо сказал Ремус, — мы окончили шестой курс, когда была сделана эта фотография.

Молодой отец Гарри подмигнул ему и помахал рукой. С замиранием сердца, Поттер переворачивал страницы, разглядывая фотографии на каждой из которых были запечатлены его родители и их друзья. Его мама, Лили Поттер была удивительно красивой девушкой с тёмно–рыжими волосами и такими же как у Гарри изумрудно–зелеными глазами. На каждой фотографии она приветствовала его открытой ласковой улыбкой, а в её глазах отражалась ничем не омраченная любовь к жизни и бесконечная доброта.

— Она такая красивая, — прошептал Гарри, чувствуя, как что‑то подозрительно похожее на слезы жжет глаза.

— Твоя мама была удивительным человеком, — Ремус улыбнулся мальчику, — и больше всего на свете она любила тебя.

Гарри ничего не ответил, просто не мог выдавить из себя ни слова, боясь не справиться с голосом. Ему безумно хотелось оказаться там, рядом с ними, прикоснуться, обнять, поговорить с ними, узнать их. Но в его распоряжении были только фотографии, где его молодые родители, счастливые и строящие планы на будущее, смеялись и радовались, не подозревая, как мало осталось им жить. Было почти больно осознавать, что, глядя в эти родные, и одновременно незнакомые лица, он не может ничего изменить, не может предупредить их, спасти, не может даже сказать им, что он их сын, ведь это всего лишь отраженные на глянцевой бумаге воспоминания, неспособные ни услышать, ни понять его. Мальчик перевернул очередную страницу и его внимание привлек красивый тёмноволосый юноша, которого до этого не было ни на одной фотографии. Он стоял рядом с отцом Гарри, и, словно флагом, размахивал красно–золотым шарфом, заразительно улыбаясь.

— А кто это? — мальчик указал на гриффиндорца. Тот подмигнул ему и толкнул Джеймса в бок, словно собираясь что‑то сказать. Удивительно, но при виде этого юноши Ремус помрачнел и отвел взгляд.

— Это…это лучший друг Джеймса, — нехотя ответил Люпин.

— О, — Поттер с интересом взглянул на друга своего отца, — и где он сейчас?

— Он…

Договорить Ремус не успел, так как по залу библиотеки неожиданно пронесся оглушительный звон, словно кто‑то ударил в огромный колокол. Гарри вздрогнул, закрывая уши руками.

— Что это?! — воскликнул он, пытаясь перекричать этот жуткий шум.

— Сигнал тревоги, — Люпин вскочил на ноги, выхватил волшебную палочку и потянул за собой Гарри, — тебе нужно срочно вернуться в свою гостиную.

— Почему? Что происходит? — непонимающе спросил мальчик, пока профессор тащил его за собой по коридору.

— Сработали охранные чары, — отрывисто бросил профессор, — в школу проник чужак.

«Что?» — хотел закричать мальчик, но, открыв рот, задохнулся от боли, словно кто‑то прижал раскаленное железо к его лбу. До крови закусив губу, Гарри обхватил руками голову, борясь с подступающей к горлу тошнотой. К его ногам упал альбом с фотографиями его родителей, который Поттер держал в руках. Мальчик не слышал, как побелевший от страха Люпин выкрикивает его имя, не видел его, не почувствовал, как его колени подогнулись и он упал на пол, не знал, что профессор опустился рядом с ним, схватив его за плечи и пытаясь хоть чем‑то ему помочь. Всё, что Гарри видел, чувствовал и знал, была обжигающая, нестерпимая боль, охватившая, казалось, всё его существо и поглотившая его без остатка.