Первые опыты

Второе июня

В учебнике по психологии говорится, что длительное отсутствие сна приводит человека к безумию. Я живу, чтобы доказать это на практике. Что еще может заставить меня так рисковать своей репутацией? Cвоей жизнью?

Начну по порядку.

У нас сегодня замена на французском. Это означает, что мы зря потратим целую пару на просмотр фильма с субтитрами с участием Жерара Депардье. Ни за что не упущу такую возможность, чтобы немного поспать. Я притворилась, что у меня колики, и попросила разрешения пойти к медсестре.

Медсестра Пейн хотела успокоить мои псевдоболи с помощью электрогрелки, но я настояла, что мне необходимо полежать и подождать, пока подействует обезболивающее, которое я принимаю. Она не спорила, потому что только что между «Кантрушниками» и «Белыми неграми» произошла драка и ей надо было лечить раны и ссадины.

Она быстро отправила меня в комнату отдыха, которая была в моем полном распоряжении на целых сорок пять минут! Я заснула крепким сном на кушетке за считанные секунды.

Очнулась от того, что кто-то щекотал мне щеку:

— Проснись, засоня.

Кто же это мог щелкнуть выключателем и ослепить меня ярким светом? Когда мои глаза привыкли к нему, я увидела очертания какой-то фигуры, потом поняла, что это фигура мужчины, мужчины в футболке с изображением героев сериала «Бухта Доусона», и, наконец, до меня дошло, что это Маркус Флюти.

Маркус Флюти!

Я мгновенно проснулась и была готова к действиям.

— Что ты тут делаешь?

— Привет, подруга, — сказал он. — Могу я тебя попросить оказать мне услугу?

Ему нужна помощь. Маркусу Флюти нужна моя помощь. Почему?

— Об услуге? Какого рода услуге?

Маркус наклонился, и было похоже, что он собирается завязать шнурок на туфле. Вместо этого он завернул штанину на своих джинсах, достал коробочку из-под йогурта «Данон».

— Ты так всегда приносишь в школу завтрак? — хихикнула я. Черт. Я закусила губу. Черт-черт.

Он снял крышку с йогурта. Коробочка оказалась пустой. Затем Маркус попросил меня, а это, несомненно, самая странная просьба, с которой ко мне когда-либо обращались.

— Мне надо, чтобы ты пописала сюда.

— Что?

Он повторил свою просьбу.

— Что?

Он сел рядом со мной, намного ближе, чем это было необходимо.

— Офицер, который присматривает за мной, пришел и велел сдать контрольный анализ мочи, — сказал он. — Знаю, ты считаешь, что я отстой, мусор и что меня надо арестовать. Но ведь кроме нескольких сигар, набитых марихуаной, и нескольких таблеток…

— Ты хочешь, чтобы я помогла тебе подделать анализ? Ты ненормальный? Я даже не знаю тебя.

— Я знаю тебя лучше, чем ты думаешь.

Я фыркнула:

— Откуда ты меня знаешь?

Он ответил тем, что положил руку на мое колено.

Я испугалась. Если бы медсестра вошла и увидела нас с Маркусом сидящими рядом на кушетке, его рука на моей коленке, а на лице дурацкая ухмылка, этого одного было бы достаточно, чтобы задержать нас после занятий, или выгнать из школы, или что-нибудь похуже.

— Подожди секунду. Разве это не нарушение твоих конституционных прав?

— Как у человека, совершившего мелкое правонарушение несколько раз, у меня нет прав, — сказал он хихикая. — Ты можешь позвонить в Американский союз защиты гражданских свобод.

Я посмотрела на коробку из-под йогурта, затем на часы на стене. Тик-так. Тик-так.

— Пеней будет здесь с минуты на минуту, Если ты это не сделаешь, меня наверняка выкинут из школы.

«Разве нельзя приводить свои доводы, убрав руку с моего колена?»

— Ты будешь шарахаться от меня, встретив на улице.

«Следует мне стряхнуть ее?»

— Ты спасешь мою жизнь. Я буду твоим вечным должником.

«Разве они не узнают, что моча принадлежит девушке?»

— Не могу, — сказала я, глядя в сторону.

Маркус встал и пошел к двери. Но, прежде чем выйти, он повернулся и сказал то, что вывело меня из себя:

— Я знал, что ты этого не сделаешь.

Не могу описать, какая ярость охватила меня.

Мне так надоело, что все говорят мне, что я должна или не должна, могла или не могла бы сделать. Мои родители. Безмозглая команда. Хай. И даже Маркус. Гнев, по крупицам накапливавшийся во мне месяцами, годами, всю мою жизнь, закипел внутри меня, и я обрушила его весь на Маркуса:

— Откуда ты знаешь, что я буду делать?

Следующее, что я помню, так это как я выхватила коробочку из его рук, отправилась в ванную, чтобы пописать в нее, после чего вернула ее еще теплую. Маркус от неожиданного поворота событий стоял и молчал, не зная, что делать. В конце концов он сказал:

— Я не донесу на тебя.

Затем, не сказав ни слова, вышел. Я глубоко дышала, лежа на кушетке, еще минут двадцать, пока не прозвенел звонок. Когда я вошла в кабинет медсестры, Маркуса там уже не было.

Я провела остаток дня в оцепенении, беспокоясь о том, что случится с ним и со мной. Интересно, сколько времени потребуется, чтобы сделать анализ мочи? Может быть, он помочился на полоску, и она моментально стала пурпурной, точно так же как при тесте на беременность, проводимом в домашних условиях.

Я ожидала, что полицейские машины остановятся на парковке с воющими сиренами. Ожидала увидеть, как на Маркуса надевают наручники, и, подталкивая сзади и крича, сажают на заднее сиденье радиофицированной полицейской машины, и, меняя курс, везут в клинику в Мидлбери, в один из лучших центров, специализирующихся на лечении алкоголиков и наркоманов. Я ожидала, что все в школе услышат его крик:

— Не беспокойся, подруга, Я не выдам тебя.

В течение последующих недель все будут интересоваться, что это была за подруга.

Но ничего не случилось.

Я все еще чувствую тепло его ладони на моей коленке.

Пятое июня

Если бы не мой сон, я бы могла поклясться, что все выходные не сомкнула глаз.

Я в комнате отдыха в кабинете медсестры, сплю на кушетке. Только на этот раз я оставила свет включенным. Поэтому когда дверь открывается, я вижу, что там стоит Пол Парлипиано.

Он садится рядом со мной и говорит:

— Мне нужна твоя помощь.

— Моя помощь? Почему тебе нужна моя помощь? — спрашиваю я.

Он вытаскивает коробочку из-под йогурта из отворота брюк и говорит:

— Мне надо, чтобы ты пописала сюда.

— Нет проблем. Я сделаю это, — говорю я.

— Если ты это сделаешь, я обещаю, что займусь с тобой сексом, — говорит Пол.

— Нет проблем. Я сделаю это, — снова повторяю я.

— Я не изменю своему слову, — заверяет он.

Поэтому я говорю:

— Нет проблем. Я сделаю это.

И хотя во сне я не вижу, как все происходит, я полагаю, что делала это.

Затем Пол Парлипиано говорит:

— Спасибо. Сейчас я займусь с тобой сексом.

Он выключает свет.

Мгновение спустя я услышала хохот девчонки и звук поворачивающейся дверной ручки. Включается свет.

Это Келси — улыбается и тянет за собой Скотти в комнату за руку. Хотя они этого не говорят, я просто знаю, что они собираются здесь заняться любовью.

Скотти видит, что я занимаюсь сексом, и кричит:

— Как ты можешь трахаться с Маркусом Флюти?

— Но это Пол! — кричу я.

Затем я смотрю в лицо Пола, но это больше не Пол Парлипиано. Скотти прав. Это Маркус Флюти.

Это то, что я называю путаницей мозгов.

Нет необходимости говорить, что меня охватил приступ волнения, когда шла в школу. Все выходные я беспокоилась о происшествии с Маркусом и была на грани нервного срыва. Я молилась, чтобы Маркус появился на утренней перекличке, — это означало бы, что все в порядке и меня не поймали. И я бы успокоилась.

Когда Маркус прошел мимо моей парты сегодня утром, я издала такой вздох облегчения, что могла бы привести в движение целую армаду кораблей.

Пока мы приносили клятву на верность родине, потом на перекличке отвечали: «Присутствую», я оглянулась назад, надеясь, что Маркус встретится со мной взглядом. Но он просто склонился над записной книжкой, пока не прозвенел звонок. Маркус играл очень талантливо. Он знал, что необычное поведение с нашей стороны вызвало бы подозрения.

Выйдя из класса, я почувствовала нежный толчок в спину. Оглянувшись, в первый раз не удивилась, увидев сзади Маркуса. Он широко улыбался, словно извиняясь, положив одну руку мне на лопатку, а вторую на талию для сохранения равновесия. Прежде чем мне представился шанс спросить его, что случилось (а не о том, что бы могло случиться), он, блестя глазами, прошел мимо, оставляя лишь душистый лесной аромат.

— О мой бог! Он настолько накачан, что даже прямо не может идти, — грубо заметила Сара.

Вы понятия не имеете, как мне хотелось сказать ей — о мой бог! — заткни свой поганый рот.

Я успела сделать только несколько шагов, как почувствовала, что мой карман оттопырен. К счастью, Сара увидела Безмозглую команду внизу в коридоре и побежала, чтобы присоединиться к ним. В эти доли секунды моего уединения я пошла назад и, убедившись, что никого нет, достала сложенный в причудливый квадрат оригами бумажный лист, который открывался и закрывался как цветок. Или рот.

Маркус! Мне до смерти хотелось открыть и посмотреть, что там написано.

Но в этот момент Безмозглая команда подошла ко мне с другого конца коридора. Черт! Я засунула подарок Маркуса обратно в джинсы. Мне необходимо уединение, чтобы прочитать то, что он хотел мне сказать.

Вот уж ирония судьбы, так ирония: тот, кто чувствует себя одиноким, не может улучить момент, чтобы побыть в одиночестве. Всякий раз, когда я пыталась ускользнуть к шкафчику, в туалет, в душевую перед спортзалом, кому-то просто не терпелось начать со мной разговор. Эта записка жгла мой карман почти шесть часов. В предвкушении, что вот-вот прочитаю ее, я, даже не переодевшись в школьную форму после урока физкультуры, побежала прямо домой.

— Джесси, я хочу поговорить с тобой, — сказала мама, когда я взбегала по ступенькам наверх.

— Дай мне минутку! — прокричала я, запирая дверь.

Я открыла рюкзак, достала джинсы, засунула руку в карман и вытащила оттуда лишь маленькие свалявшиеся шарики от ткани.

— Джесси! — Мама звала меня из кухни.

Я быстро обыскала другие карманы, хотя знала, что не засовывала в них записку от Маркуса. Затем порылась в рюкзаке, постепенно высыпая содержимое на пол.

— Джессика! — кричала мама.

Я начала паниковать. Мои уши горели, тело покрылось потом. Где она может быть?

Встав на колени, я перебрала все предметы, лежащие на полу: джинсы, футболку, бюстгальтер, спортивные туфли, роман «Над пропастью во ржи», две тетрадки на пружинке, учебник химии, расписание заседаний ученического совета, три обертки от шоколадных батончиков, калькулятор, косметическое средство для маскировки дефектов кожи, шариковый дезодорант, бальзам для губ, щетку для волос, набор ручек.

Оригами-рта от Маркуса нигде не было.

— Джессика Линн Дарлинг, немедленно спустись сюда.

Я пошла вниз, схватившись за живот, — на этот раз меня и правда прихватило. От волнения все внутри переворачивалось, но я солгала, что у меня месячные. Мама вздохнула с облегчением, услышав эту новость, и позволила мне без всякого сопротивления уйти в свою комнату. Оказавшись на месте, я уже тысячный раз обшариваю все вышеперечисленные предметы в течение десяти часов.

Как я могла потерять такую важную вещь, которую получила первый раз в жизни? Единственное логическое объяснение, которое напрашивалось, — это то, что Маркус никогда не давал мне рот-оригами. Я просто все это придумала сама, чтобы довести себя до сумасшествия. Наверное, я вообще все сочинила. Я никогда не писала в коробочку из-под йогурта. Никогда. Это была не я. С какой бы стати мне совершать такой безумный поступок?

Может быть, если буду повторять эти слова бесчисленное количество раз, я поверю в это.

Шестое июня

Я прибыла сегодня в школу с единственной миссией: узнать, что было написано во рту-оригами. Я знала, что нет надежды вернуть записку обратно, поэтому оставался только один выход. Выход одновременно и путающий, и приятно возбуждающий.

Я спрошу Маркуса, что говорилось в записке.

По нескольким очевидным причинам это большое дело (я — это я, он — Маркус Флюти… это могло бы привлечь ненужное внимание к моему поступку) плюс еще одно обстоятельство. Скажем, это бы означало полный отказ от всех наших прежних обязательств. Говоря по существу, это он был инициатором всех наших разговоров. Но сегодня решение о том, что нам пора поговорить, будет принадлежать мне. Сильная позиция будет за мной.

Если только меня не вырвет на него.

Поэтому задержалась перед дверью в класс, надеясь перехватить Маркуса у входа. Я ждала, даже когда прозвенел предупредительный звонок за пять минут до начала переклички. Ждала, пока звенел предупредительный звонок на перекличку. При финальном звонке пришлось идти на место. Я говорила себе, что в его привычке опаздывать на минуту или две. Но уже во время самой переклички потеряла надежду увидеть его.

Маркус так и не появился в школе. Может быть, я об этом бы знала, если бы не потеряла записку.

Конечно, именно Сара сообщила всем новость:

— О мой бог! Вы слышали о Мистере Съемпончик? Он заставил какую-то девчонку подделать свой анализ.

Я чуть не выронила хлопья, которые в это время держала в руках.

Оказалось, что у врачей есть способ определить, принадлежит моча женщине или мужчине, на основании анализа гормонов. Им потребовалось несколько дней, чтобы это установить и сообщить полиции. Маркуса, должно быть, вызвали в кабинет к директору сразу после того, как он дал мне рот-оригами. Там офицер полиции, который осуществляет за ним надзор, директор и замдиректора, а также старая добрая Бренди устроили ему допрос о подлоге. Они знали, что это не его анализ, но им хотелось бы знать, кто ему помог.

— Пока что Маркус отказался сказать, от кого он получил образец, — сказала Сара вне себя от радости от этой пикантной сплетни. — Они угрожали ему несколько часов. Но он не раскрыл тайны.

— Откуда ты об этом знаешь?

— Мой отец играет в гольф с директором и его заместителем.

— А.

— И он спросил меня о моих предположениях, кто бы это мог быть, так как я — кладезь информации.

Боже мой.

— Я предположила, что это сделали его подружки, и назвала имена тех, кого помнила, — продолжала Сара. — Хотя, может быть, ни одна из них этого не делала.

— Почему?

— Потому что подложный образец был от человека, не употребляющего наркотики.

— Правда?

— Это означает, что соучастник преступления был кем-то вроде тебя… — Она сделала паузу приблизительно на полчаса. — Или меня.

В тот момент я знала, что меня вот-вот поймают. Моя жизнь будет разрушена. И ради чего? Чтобы доказать всем, что все ошибались на мой счет? Великолепно. Но я не была готова сознаться. Пока что нет.

Мне понадобилось собрать в кулак всю свою волю, чтобы вести себя естественно и реагировать на слова Сары так, словно я не принимала в подлоге никакого участия.

— Какая же дурочка помогла ему сдать анализ? — спросила Хай.

— Человек совершенно не понимающий, чем это грозит.

— Должно быть, он по-настоящему хорош в постели, — сказала Мэнда.

— Сомневаюсь, что он обещал секс, — возразила я.

— Берк говорит, что он видел Маркуса в раздевалке и одноглазый змей у него не меньше двадцати пяти сантиметров, — сказала Бриджит.

— Что? — спросили мы все хором.

— У него огромный пенис.

— О, — сказала Хай.

— О! — воскликнула Мэнда.

— О? — удивилась Сара.

— Да заткнись ты, — подытожила я.

Это так утомительно.

Безмозглая команда — не единственные, кто говорил об этом. У всех были свои теории, что сказал Маркус тайному донору. Пообещал ли он ей наркотик или постель. Конечно, я их не поправляла и не говорила, что знаю, что Маркус был не таким примитивным. Он попросил ее так, как только он мог попросить. Положив руку на коленку, пообещав вернуть оказанную услугу, улыбаясь во весь рот.

Девятое июня

Я пережила самые мучительные минуты в своей жизни.

Я привыкла играть невинную девочку перед Безмозглой командой и всеми остальными. Это было легко — как дышать.

Но потом меня вызвали из класса.

— Не могли ли бы вы прислать Джесс Дарлинг в кабинет директора прямо сейчас? — говорил невнятный, непонятно кому принадлежащий голос по внутренней связи. Это была миссис Ньюман.

Весь класс посмотрел на меня с изумлением. Я сделала большое дело, когда недоуменно пожала плечами и изобразила на лице невинное «Что бы это могло значить?» выражение.

По пути в кабинет директора я все время в голове прокручивала слова Маркуса: «Я тебя не выдам. Я тебя не выдам. Я тебя не выдам».

Когда я добралась до места, директор уже ждал меня. Он приветствовал меня с улыбкой и с выражением: «Извините, что вытащил вас с урока». Но я знала по сценам допросов в телесериалах о копах, что его выражение лица — это прелюдия.

— Уверен, ты слышала о случае с Маркусом Флюти, верно? — Директор задал этот вопрос, как только я села в кресло.

— Да.

«Все хорошо. Смотри на все проще. Не усложняй».

— Медсестра Пейни говорит, что вы были в комнате отдыха в тот день.

— Да.

«Хорошо. Проше. Хорошо».

— Что вы там делали?

— Ну. У меня были… женские проблемы.

— О! — воскликнул он, выглядя смущенным. — Извините.

Он заерзал в своем скрипящем кожаном кресле и погладил густую седую бороду. Его круглый живот напрягся под дешевым коричневым костюмом из полиэстера.

«Моя жизнь может быть разрушена толстым человеком в дешевом коричневом костюме из полиэстера».

— Я пригласил вас сюда, потому что вы были единственным человеком, который был в медицинском кабинете в то время, когда туда был вызван Маркус для проведения теста.

«Ну вот и все. Он идет меня убивать. Я — мертва. Со мной покончено. Я — труп».

— Ты видела его с кем-нибудь? Не бойся сказать мне.

«Что?»

— Знаю, что эти нарушители дисциплины могли оказать на тебя давление.

«Предполагает ли он, что я думаю он — …»

— Может быть, они даже угрожали тебе физически…

Аллилуйя! Он совсем меня не подозревал. Как только до меня дошла цель нашей встречи — выудить у меня, кто же нарушитель, — я смогла говорить более раскованно. Я сказала ему, что никто мне не угрожал. Я спала все время и не видела ни Маркуса, ни кого-либо еще.

— Жаль, что я никого не встретила, потому что могла бы сейчас помочь вам, — сказала я.

— Мне тоже жаль, — сказал директор.

Моя оригинальная фамилия и отличные оценки снова спасли меня.

Тринадцатое июня

Я немного успокоилась после разговора с директором. Но знала, что, пока не найдут виновного, я никогда не буду полностью снята с подозрений.

Сегодня они поймали одного виновного, вернее виновную. Никто не был ошеломлен больше меня.

— Они нашли, кто пописал в коробочку! — закричала Сара во время переклички.

Нашли?

— Да. Некто по имени Тэрин Бейкер.

Тэрин Бейкер — восьмиклассница, совершенно непривлекательная, тормозная девица, но ей так захотелось известности, что она добровольно призналась в преступлении, которого не совершала. Вчера на репетиции оркестра она похвасталась труппе своих соседей-кларнетистов, что она та девушка, которая пописала в коробку. Они тут же выдали ее, позавидовав тому, что из-за проступка она теперь возвысилась в собственных глазах и это принесет ей хоть дешевую, но популярность. Оркестр тупоголовых предателей.

Администрации так хотелось найти виновную сторону, что они даже не проверили ее рассказ. Маркус не подтвердил, но и не опроверг ее историю. Конечно, бедной, беззащитной Тэрин просто ничего не оставалось делать, как подчиниться холодному, расчетливому Маркусу, когда он приказал ей это сделать. Она вышла практически сухой из воды: временное отстранение от занятий до конца учебного года. Конечно, я оценила то, что она выставила себя козлом отпущения, но я просто не могла не сочувствовать ей. Разве она не знает, что память в Пайнвилльской школе короткая? То имя, которое она себе сделала сегодня, будет забыто, когда она вернется обратно в школу в начале следующего учебного года?

Злодей Маркус, с другой стороны, отправляется в Мидлбери. Слово, что он не вернется обратно. Родители посылают его учиться в военную школу. Знаю, что никогда не получу от него известий. Он слишком умен, чтобы доверить тайну любому виду корреспонденции.

Я продолжала повторять себе, что, если бы я и не принимала участия в этом деле, результат все равно был бы одинаковым. Он все равно бы закончил учебу в исправительном учреждении. Как бы мне хотелось, чтобы это пошло ему на пользу. Не могу не думать, что случилось с Хизом. Исключение из школы не помогло ему. Та специализированная школа для учеников с «высокой степенью риска» не исправила Хиза, не увела с улицы, даже не спасла ему жизнь.

Запрет на телефонные звонки снят. Но я все еще не могу рассказать Хоуп об этих происшествиях. Как я смогу сказать ей, что помогла человеку, которого она ненавидит больше всего в этом мире, избежать наказания за грех, который для Хоуп самый ненавистный. Я не могла допустить, чтобы дружба между нами прекратилась из-за глупости, которую совершила.

Все, что могу сделать, так это говорить здесь, на страницах дневника.

Но для кого он? Кто вы? Кто найдет эту тетрадь и прочитает, что там написано? Должно быть, вам нечем заняться. Подождите. Вы — это я двадцать пять лет тому назад? Так странно. Перестань думать, Джессика. Перестань бежать впереди себя. Просто перестань.

Шестнадцатое июня

Почти в два часа ночи я услышала какой-то треск. Я не спала, поэтому мне не потребовалось много времени, чтобы отреагировать. Открыв окно, высунулась, чтобы посмотреть.

— Ты не спишь?

Это был Скотти с пригоршней камешков.

— Я никогда не сплю. Что ты хочешь?

— Мне надо поговорить с тобой. Ты можешь выйти?

Я знала, что это важно. Мы со Скотти только говорили друг другу «Привет» с тех пор, как он стал общаться с Келси. История с Маркусом забрала у меня так много сил, что сердиться на Скотти я уже не могла.

— Тссссссс… Я сейчас спущусь.

Я уже была почти одета для пробежки при луне, поэтому через минуту стояла рядом с ним. Приложив палец к губам, дала понять Скотти, чтобы говорил тихо, а то разбудит моих родителей.

— Ты часто так делаешь?

— Что?

— Тайком убегаешь из дома?

— Почему ты так решил?

— Ты словно ожидала моего прихода.

— А, это. Да нет. — И объяснила ему, что ночью выхожу из дома побегать.

— Я не знал, что ты так делаешь.

— Откуда бы ты мог знать, если я не рассказывала?

Мы дошли до детского парка, и я направилась прямо к качелям. Я всегда их любила. Вот тайная игра, в которую я играла на площадке с качелями столько же, сколько помню себя: я раскачивалась выше и выше, пытаясь достать ногами листву на растущем рядом дубе. Это было невозможно, потому что листья начинали расти на высоте семи метров. Даже сейчас, повзрослев, в темноте пытаюсь проделать тот же трюк. Но сейчас, когда Скотти был рядом, я не стала этого повторять, просто села и начала качаться.

— Итак, что случилось?

Скотти вздохнул:

— Я порвал с Келси.

Я попыталась изобразить удивление.

— Ты расстроен? — спросила я.

— Не очень.

— Зачем же тебе нужна «служба спасения»?

— Она по-настоящему хочет з. т. тр. Поэтому я хотел, чтобы ты знала об этом до завтрашних занятий.

— Почему она собирается задать мне трепку? Я ведь даже не разговариваю с тобой.

— Знаю, — ответил он, рисуя что-то палочкой на песке. — Я стал ей говорить, что скучаю по тебе, и это вызвало проблему. — Он стер ногой нарисованное. — Я считал, что она должна знать правду. Что моя дружба с тобой более важна для меня, чем с ней.

Было время, когда я подумала бы, что это самая хорошая минута в жизни. Но больше я так не думаю. Сейчас из уст Скотти это звучало так же неестественно, как в кино. И хотя мне нравилось смотреть сцены объяснения любви в фильмах, в реальной жизни это все выглядело таким фальшивым.

— Я, наверное, кажусь тебе болваном, но то, что я сказал о тебе Келси, — правда.

Скотти устраняет все препятствия со своего пути, чтобы вернуть мое расположение. Много ли шестнадцатилетних парней променяло бы секс на дружбу? Но я знала, что монашеством здесь и не пахнет, потому что Скотти очень сильно надеется, что это поможет ему заняться сексом со мной. И все же это очень впечатляет, даже если задаешь себе более точный вопрос: Сколько шестнадцатилетних парней откажутся от реального секса ради неопределенной перспективы когда-нибудь заняться любовью с другой?

Вряд ли такое возможно.

— Я сожалею, что отнесся так неуважительно к тебе, когда ты пригласила меня на свадьбу сестры.

— Угу!

— Я мог бы с тобой пойти.

— Угу!

— Если ты все еще этого хочешь.

Это было забавно. С самого начала я не хотела идти с ним. Все хотели, чтобы я пошла. Ни за что не окажу всем такой услуги второй раз.

— Знаешь, Скотти. Ты опоздал.

— Да?

Конечно, совсем не было поздно. Моя сестра смогла бы все устроить. Но это было слишком поздно для меня.

— Извини, ты зря сюда приходил, — сказала я.

— Да ладно, — ответил Скотти. — Не такое уж это большое дело, черт побери.

Двадцать второе июня

Сегодня последний день занятий. Больше я уже не девятиклассница.

Как обычно, в Пайнвилльской школе сегодня состоится собрание, на котором будут вручаться ежегодные награды. Предполагается, что это дает нам стимул лучше проявлять себя в дальнейшем. Явный недостаток в этой логике заключается в том, что «Кантрушники», «Мочалки», «Белые негры», «Отбросы» и прочие низы нашей школы, которые, как предполагалось, должны были бы купиться на поощрения, совершенно не проявляли к этому интерес. Их не так-то легко заманить обещаниями, что их имена будут выгравированы на особых дощечках, потому что прекрасно понимали, что вряд ли там окажутся.

Обычно я складывала грамоты и дощечки на полке. В прошлом году все персональные награды по предметам были разделены между мной и Леном Леви. Каждый из нас получил по четыре. Но в этот раз я получила только награду за английский, как девятиклассница, и за французский, как лучшая ученица первого этапа обучения. Это несправедливо, потому что я на год старше всех в этом классе. Пепе был ограблен.

Хотя меня не очень расстраивают такие вещи, но тем не менее я была шокирована тем, что мне не достались другие награды. Меня обошли мозги, которые гораздо слабее меня. Плюс к этому в первый раз в жизни Лен Леви обошел меня по среднему баллу — девяносто девять целых и две десятых. Очевидно, мои далеко не звездные результаты на экзаменах (они все проходили во время этого скандального происшествия с Маркусом) снизили мой средний балл до девяносто семь целых и девяносто восемь сотых, на два балла меньше, чем в прошлом году. Конечно, это немного, но тем не менее.

Я скатываюсь.

Хай учится в нашей школе недавно, поэтому ее не отметили. Но когда я получила свои награды, она подошла ко мне и поздравила.

Я поблагодарила ее. Меня интересовало, все ли еще она считает меня такой же умной, как девочек в своей частной школе.

Она открыла рот, словно собиралась еще что-то сказать, но передумала. Это странно. Хай обычно говорит то, что думает.

— Ты что-то хотела сказать? — спросила я.

— Девочка, — сказала она, — не воспринимай то, что я делаю, как личное оскорбление.

Как странно услышать такие слова от человека, появившегося ниоткуда. Мне захотелось сказать ей что-нибудь злое, чтобы поставить на место и дать выход своему негодованию. Но инцидент с Маркусом настолько лишил меня сил, что я даже не чертыхнулась.

— Ерунда все это, Хай, — сказала я, используя ее слова. — Ерунда.

Придя домой, я положила не впечатлившие меня награды в угол ко всем остальным. После того как они вручены, мои родители даже не просят показать их еще раз, не говоря уже о том, что они будут ими восторгаться впоследствии.

Затем я поспала пять минут, но и этого оказалось достаточно, чтобы увидеть сон, как рот-оригами пытается меня проглотить.

Двадцать пятое июня

День свадьбы Бетани.

Бетани больше не мисс Бетани Шэннон Дарлинг. Она миссис Грант Докцилковски. Что может быть хуже такого имени?

В этот день моей главной обязанностью было встряхивать фату Бетани и держать ее в церкви, чтобы не волочилась по полу. Вторая обязанность — непрестанно говорить ей, как она красиво сегодня выглядит. Бетани на самом деле очень хороша, но как действует на нервы, что ее надо в этом убеждать.

— Как макияж? Не слишком много? Я не хочу напугать Гранта, когда буду идти по проходу в церкви.

— Ты выглядишь потрясающе.

— А как платье? Не слишком тесное? Не хочу быть похожей на кита, когда буду идти по проходу в церкви.

— Оно прекрасно.

— А как волосы? Не слишком пышные? Не хочу, чтобы в церкви кричали, что идет панк.

— Твоя челка торчит немного.

— Что?

— Я шучу. Клянусь, она выглядит прекрасно.

И так до тошноты.

Весь мир так носится со свадьбами, что мне казалось, что я тоже заражусь этой сентиментальностью и буду утирать тайком слезы. Но этого не случилось. Клятвы Бетани и Г-кошелька совершенно не тронули меня.

Вот что я помню из церемонии: я сижу, приложив руки к груди, тщетно пытаясь согреться в холодной церкви, поскольку кто-то слишком перестарался, включив кондиционер на всю мощь. Из-за заходящего солнца, лучи которого проходят через витражи в церкви, мое желтое платье становится грязно-серым. Мой бюстгальтер без бретелек так впивается в тело, что, кажется, останавливается кровообращение. И я просто не могу не думать, что это спровоцирует замедление роста груди.

Настоящее действо начинается на приеме.

Как подружка невесты, которой оказана сомнительная честь, я на весь день автоматически становлюсь подружкой шафера. Мы вместе идем по проходу в церкви. Вместе позируем перед камерами. Вместе входим в зал, где будет проходить прием.

Плохая новость. Шаферу Г-кошелька, Теду, тридцать лет и он напоминает раздувшуюся морскую корову с пивным брюшком.

Хорошая новость. Тед познакомил меня со своим девятнадцатилетним братом, Кэлом. Кэл — лакомый кусочек, подтянутый и стройный, но во всем его облике чувствуется сильный сексуальный подтекст.

Самая лучшая новость. Кэл — компьютерный гений, разозливший своих родителей тем, что пропустил год учебы в Массачусетском институте технологии, чтобы стать молодым консультантом в одной не очень удачливой фирме, занимающейся программным обеспечением.

Новость супер-пупер, огромной важности. Когда Кэл пожимал мне руку, он произнес следующие слова: «Я сказал своему брату, что встретил девушку, которая заставила это уродливое платье выглядеть чертовски привлекательным».

Пол Парлипиано отдыхает.

— Давайте шутить по поводу нашего знакомства как можно круче, — сказал он.

— Хорошо.

— Мы обсудим темы, известные главным образом по аббревиатурам. Например, TRL, — спросил он. — Демократия MTV в самом лучшем ее проявлении? Или вызывающее жалость поле сражений для групп парней?

— WWF, — ответила я. — Никому не приносящая вред развлекалочка для белого дерьма? Или та граница в культурном уровне Америки, ниже которой опускаться нельзя.

И затем мы продолжили обсуждение: MP3, PBS, IPO и YMCA.

— От всего ли человек может получить удовольствие? Или где ты тусуешься со всеми этими чу…?

Кэл прервал меня, потому что гитарист проиграл первые аккорды классической композиции Кул и Те Ганг «Селибрейшен».

— «Сегодня вечером мы хорошо проведем время». — Кэл произнес слова из песни без улыбки, сохраняя серьезное выражение лица.

— Давай отпразднуем, — ответила я, имитируя его строгий, чопорный голос.

— Все в порядке, — сказал он, хватая меня за руку и вытаскивая на танцевальную площадку.

И в тот момент я действительно почувствовала, что все будет в порядке.

Как танцор Кэл, может быть, не очень впечатлял, но он обладал двумя замечательными качествами, которые отсутствуют у большинства мужчин, желающих потанцевать: а) ритмом и б) энтузиазмом. Мы энергично трясли задницами под композиции Глории Гейнор «Я выживу», Биттлз «Танцуй и веселись» и Сандры «Вечная любовь». Что мне больше всего понравилось в Кэле, что его IQ был на самом деле очень высокий, но он не выставлял себя Эйнштейном передо мной. Он не стал кичиться своими знаниями, а просто стал веселиться. Не знаю, чего мне хотелось больше всего: быть с ним или быть им.

Не прошло и тридцати секунд после того, как мы ушли с танцплощадки, как моя восьмидесятидевятилетняя бабушка Глэдди приковыляла к нам довольно быстрым шагом для человека, у которого две искусственные шейки бедра. Она опиралась на трость, специально украшенную ради такого события белыми лентами и шелковыми цветами. Я забыла предупредить Кэла, что она немного не в себе.

— Джесси, ты такая кррра-шииии-вая, — прокричала, шепелявя, Глэдди.

Я не была уверена насчет «кррра-шииии-вая», но сегодня выглядела намного лучше, чем обычно. Несмотря на отвратительный покрой и цвет платья, я неплохо смотрелась, потому что швея увеличила бюст, подшив поролон, а благодаря профессиональному макияжу (Бетани, считавшая, что знает толк в свадебных фотографиях, хотела, чтобы они получились идеальными) моя кожа была гладкой, как у человека, уже давно пережившего половое созревание. Я никогда не скажу этого сестре, но мне даже понравилось, что она приколола к моим волосам накладку из искусственных волос — от этого я стала выглядеть взрослее.

Затем Глэдди сосредоточила внимание на Кэле. Сначала она громко и продолжительно присвистнула.

— Каааа-кой краа-шшшааав-чик! — кричала бабушка своим шепелявым голосом. — Когда вы двое шооо-едини-ти швои шудьбы?

Кэл чуть не выплюнул на нее коктейль. Мое лицо горело.

— Глэдди, мне ведь только шестнадцать…

— Мне было шемнадцать, когда я вышла за твоего дедушку, упокой Гошподь его душу!

— А мы только что познакомились, — объяснила я.

— Ну ты когда-нибудь должна вштретить швоего мужа. Пошему не шегодня? — громогласно продолжала бабушка.

Дело в том, что я потеряла голову от Кэла, поэтому в этот момент мое сердце говорило мне, что Глэдди, может быть, права. Между нами пробежала искра. Этого никогда не произошло бы, если бы я привела на свадьбу Скотти, как все хотели.

— О! Какой шудесный экземпляр, — орала Глэдди. — Я его хо-шу.

Прежде чем пошаркать дальше, она схватила Кэла за ягодицу и со всей силы ущипнула ее.

Через десять минут, когда мы с Кэлом перестали хохотать, он сказал:

— А я думал, что мне не повезет сегодня вечером.

При этих словах мы стали хохотать еще громче.

На протяжений всего вечера мы с Кэлом веселились и дурачились в стиле «а-ля макарена». Было настолько весело, что я сделала кое-какую глупость, но для этого были достаточные основания. Кэл продолжал приносить мне бокалы с шампанским, но, вместо того чтобы пить, я ставила их на соседний стол или выливала в раковину в туалете или в большую вазу с цветами. Но он думал, что я их все выпила. На самом деле только два. От шампанского я почувствовала легкое головокружение, но притворялась, что очень пьяная, для того чтобы почувствовать, какие ощущения испытаю, когда мы начнем целоваться. Если окажется, что и поцелуй Кэла будет напоминать прикосновение паука-долгоножки — поцелуй а-ля Скотти в седьмом классе, то я смогу притвориться, что между нами ничего не было.

Поэтому, когда разрезали торт и я знала, что все взгляды будут сосредоточены на красавице-невесте и женихе, я сказала Кэлу, что хотела бы прогуляться и подышать воздухом. И Кэл, который к этому времени был в стельку пьяным, поднял два больших пальца рук вверх и сказал:

— Клево!

Мы вышли на улицу. Звездное небо казалось бесконечным, воздух был напоен ароматом роз. Кэл заявил, что много раз приезжал сюда к отцу и он знает одно шикарное местечко. С криком: «Сюда, за мной!» он побежал. Но я не могла бежать быстро в своей длинной юбке и в туфлях на высоких каблуках, поэтому велела ему подождать меня. Он вернулся, поднял меня, перекинул через плечо и закричал:

— Ты легкая, как пушинка.

Я невольно взвизгнула, как маленькая девчонка.

Кэл пронес меня несколько метров к искусственному водоему, выглядевшему как настоящее озеро. Мерцающие звезды отражались в воде. Он снял свой пиджак и положил на траву, чтобы мы могли сесть. Но сидеть — нелегкая задача в моем платье, поэтому мне пришлось лечь на спину. Кэл примостился рядом, подперев голову локтем. Его лицо было совсем рядом с моим. Я смотрела на звезды. Было слышно, как играл музыкант на барабане, и ритм напоминал неровное биение сердца.

— Здесь так красиво, правда? — наконец сказала я.

Кэл произнес:

— Ты краа-шша-випа.

Я улыбнулась и взглянула на Большую Медведицу: «Спасибо, Глэдди».

— Я правда так думаю, — сказал Кэл с нежностью.

Я хихикнула и закусила губу. Опять это напряжение.

— Тебе не надо говорить об этом.

— Знаю, — прошептал он.

Наши взгляды встретились. Мы снова оба рассмеялись. Когда успокоились, Кэл сказал:

— Как я смогу целовать тебя, если мы все время смеемся?

Мне понравилось, что он открыто спросил меня об этом. Я приподнялась, закрыла глаза и почувствовала, как его губы прикасаются к моим. Мы целовались.

Его поцелуй не был противным. Он мне нравился. Честно говоря, он мне очень нравился. Я могла ощущать вкус виски на его языке и чувствовать горячее дыхание на лице. Его ладони у меня на волосах, на затылке, на плечах, на пояснице…

Ну, должно быть, те мозги Кэла, что ниже пояса, кое-что придумали, ощущая мою страсть. Он вдруг перестал целоваться и прошептал мне на ухо что-то невнятное.

— Что? — переспросила я.

— У меня есть презерватив.

— Что?

Кэл улыбался мне.

— Правильно ли я поняла, что ты мне сказал?

— Что?

— Сказал ли ты мне, что у тебя есть презерватив, для того чтобы заняться со мной этим…

— Дааааа…

— Чтобы мы могли заняться сексом?

— Даааааа…

Я оттолкнула его и поправила платье.

— Мы лишь раз поцеловались, и ты думаешь, что можешь заняться со мной сексом?

— Дааа… Я подумал…

Я не могла в это поверить! За кого он меня принимал?

Идиот! Он ничего обо мне не знал. Не знал, что я на предварительном вступительном экзамене заработала 1500 очков. Не знал, что я пробегаю марафонские дистанции. Не знал, что я ем печенье «Капитан Кранч» на завтрак, обед и ужин. Не знал, что я не могу наслушаться «современной классики» и насмотреться шоу «Реальный мир». Не знал, что моя лучшая подруга переехала в другой город и я ненавижу всех остальных. Не знал, что недавно я сделала попытку совершить правонарушение.

Да. Он не знал ничего. И представлял, что я потаскушка, у которой вошло в привычку трахать едва знакомых парней на площадках для игры в гольф.

— Ты даже не знаешь меня! — прокричала я.

Он нежно погладил мою руку с внутренней стороны.

— Я знаю, что ничего о тебе не знаю, но собрался узнать больше, — говорил он, едва двигая языком. Он настолько был пьян, что ему было все равно с кем.

Боже мой! Можно ли быть еще более ничтожным и грязным типом!

Я оттолкнула его руку и встала.

— Знаю, все говорят, что ты гений и все такое, но ты полный идиот, раз решил, что я попадусь на твою удочку.

И я быстро зашагала туда, где все веселились без моего участия, раз и навсегда упустив возможность лишиться девственности на свадьбе у своей сестры.

Какой кошмар. Думаю — это все в наказание за то, что оттолкнула Скотти и допустила в свою жизнь совершенно незнакомого типа.