Первые уроки (СИ)

Глава 10

Иногда, переборщив с волшебством, маги выгорают.

Не так давно, месяца четыре назад, и меня не миновала чаша сия. Обережница я ещё начинающая, сил рассчитывать не умею… Да и, по правде сказать, предупреди меня кто о неприятностях — отмахнулась бы. Не по беспечности, а потому, что просто надо было открыть портал, что меня почти угробил. Надо. И кроме нас с Рориком было некому. [1]

Впрочем, утратив Дар, я не шибко горевала. В конце концов, сорок лет жила как-то без него — обойдусь и дальше… Хотя уже и не хватало чего-то. Но после того как я умерла и воскресла — удивила многих видавших виды магов. И даже не самим фактом воскрешения: в Гайе, это иногда случается.[2] Я уже говорила, что смерть — своеобразная перезагрузка? Так вот, после возвращения к жизни мои утерянные способности вернулись, да ещё подросшие. Что оказалось очень кстати, ведь нужно было каждый день делиться магией с детишками! Тройня магов — это вам не шуточки. Если в нашем мире будущим малышам полезно мамино правильное питание, спокойствие и прогулки на свежем воздухе, то крошечным магическим матрицам плюсом к тому нужны ежедневные подпитки чистой магией. Забудет мама поделиться или не сможет — они сами оттянут из её ауры, сколько нужно. Поэтому-то дважды в сутки я «заряжалась» от стихий: медитировала на рассвет, собирала с росистой травы земную мощь, вдыхала ветер, черпала силу из моря: правда, с последним приходилось обращаться аккуратно, дозы-то были нужны гомеопатические.

Такой режим шёл на пользу всем. Малыши, судя по тому, как был доволен мой врач-куратор, развивались нормально, сама же я чувствовала себя так хорошо, как никогда прежде. И даже иногда, оставаясь одна, позволяла себе небольшие эксперименты со стихийной магией; впрочем, именно небольшие, помня предостережения Симеона. Тот не советовал баловаться волшебством, пока не рожу, даже оберегами просил не увлекаться, чтобы излишками магопотоков не повредить детским матрицам. Вот после родов — пожалуйста, можно работать в полную силу.

А вот про такое ответвление Дара, как вещие сны, старец ничего не говорил. Сны — это ведь не стихийная магия, верно?

Однако видеть их осознанно, «по заказу», больше не удавалось. Скорее всего, не было серьёзной надобности. Жизнь вошла в новую колею и текла себе ровно, без особых потрясений; не считать же трагедиями мелкие вредности от донны Мирабель! Да и шпильки до сегодняшнего дня отпускались ею только в словесной форме. А вот нынешняя булавка — это, пожалуй, перебор.

Ладно, вернёмся к снам.

Верный признак того, что вещий сон ухвачен — стойкое ощущение, что ты, собственно, проснулась в этом самом сне. Иногда в знакомой обстановке. Иногда в сером клубящемся тумане… по-видимому, когда сам Дар не определился с местом переноса. А ещё при этом я становлюсь бестелесной. Чистым сгустком сознания, невидимым для окружающих. Состояние не совсем привычное, но полезное, ибо, если меня заносит не в прошлое и будущее, а самое что ни на есть махровое настоящее, то сон остаётся сном лишь для меня, а для участников событий всё как раз реальнее некуда.

И вот опять передо мной наружная галерея Эль Торреса, что ведёт из крыла, соседствующего с Магиной башней, в центр резиденции. Я вижу Магу, печатающего шаг по мраморным плитам, из тени колонн на свет, со света в тень, его суровое сосредоточенное лицо, плотно сжатые губы… и сжимающийся кулак. Тихонько вздохнув, пристраиваюсь ему в спину. Взбешён. Расстроен. Но держит себя в руках.

По одному из маршей лестницы, чем-то похожей на Эрмитажную Иорданскую, он спускается в парадный холл, изменённый до неузнаваемости. Судя по всему, после того, как я заснула, прошло какое-то время: атриум, в обычные дни залитый светом, преобразился в мрачный зал с приглушённым освещением, с полной сменой интерьера. Паркет застелен ковром настолько густого чёрного цвета, что кажется, будто дон Теймур, неторопливо прохаживающийся по нему, разгуливает над бездной. Три высоких кресла-трона, обитых чёрным бархатом, расположились по центру; за ними замерли истуканами Тёмные рыцари. В некотором отдалении, прямо напротив кресел — ряд широких скамей.

— И к чему весь этот фарс? — угрюмо спрашивает мой супруг.

Они с отцом обмениваются взглядами, как ударами.

— Это не фарс, Маркос.

Дон Теймур снисходителен. Дон Теймур терпелив. Дон Теймур ненавязчиво даёт понять, что та буйная пора, во время которой они с Магой, молодым и неразумным, устраивали не только словесные, но и магические баталии, закончилась. Наследник вырос, сменились методы.

— Это суд. Ты ведь понимаешь, что некоторые акции со стороны противников нужно пресекать тотчас, не просто наказывая, но предупреждая рецидивы? Объяснять, кто и в чём виновен, нужды нет: ты сам считал с кольца подробности. Достаточно отследить траекторию отражённого проклятья и вычислить семейство преступников. Возможно, виноваты все. Возможно, лишь один или одна. Посмотрим. И взыщем по справедливости.

— Показательная порка? — сухо уточняет Мага.

— Совершенно верно. Урок остальным. Наглядный.

Мой супруг не отводит взгляда.

— Согласен, урок нужен. Но не объяснишь ли, дорогой отец…

Косится на Тёмных рыцарей и чуть приглушает рычание в голосе.

— Я понимаю: рыцарь Бастиан находится в твоём непосредственном подчинении, и в чрезвычайных ситуациях докладывает о происходящем лишь тебе, напрямую. Но почему о покушении на Иву я узнал не от тебя? И не от Бастиана, которому ты мог поручить это сделать? Но нет, со мной связалась Элизабет! А если бы не она? Я бы так и пребывал в неведении?

Дон Теймур якобы в глубокой задумчивости закладывает руки за спину. Машинально или по привычке Мага зеркалит его позу. Так и стоят друг против друга, сверкая глазами. Первым молчание нарушает сын.

— Собственно, можешь не объяснять.

Голос его звучит на удивление спокойно. Мало того: в нём проскакивают нотки горечи. Он протягивает отцу что-то небольшое, длинное, тускло сверкнувшее в свете настенных светильников.

— Вот через это Иву нашли и попытались столкнуть с лестницы. Кольцо сработало, но проклятье успело зацепиться за маячок и активировалось снова, когда Ива выходила из кареты. Ей теперь вообще лучше забыть о лестницах? А что ещё придумает это семейство в следующий раз?

Взгляд Главы холоден и остёр, как та булавка, что он выхватывает у сына.

— Следующего раза не будет.

— Будет, — говорит, как обрубает, Мага. — Ты знаешь, почему.

Далее… они долго молчат, переглядываясь одинаково свирепо, и я вдруг понимаю, что их диалог ушёл в иной, неслышный диапазон. Мысли же считывать даже во сне я не умею. Остаётся лишь догадываться. И опять Мага заговаривает первым.

— Хорошо. Выслушаем всех. Но если окажется, что Иглесиасам помогали из Эль Торреса не по недомыслию, а вполне осознанно — мы с Ивой покинем твой дом навсегда. Это не обсуждается.

***

Их оказалось десятеро, представителей фамилии Иглесиас, которых так называемое «приглашение» Главы Клана явно не застало врасплох. Во всяком случае, отец семейства, показавшийся мне вдруг смутно знакомым, обе его супруги, единственная дочь, три маленьких сына — лет десяти, семи и пяти — все прибыли разодетые, как на приём к королю. Нет, не расфуфырены: туалеты подобраны с большим вкусом, в единой гамме — похоже, выдержаны родовые цвета — без пестроты и разностилья. Вдумчиво, дабы и обеспеченность показать, и нарочитую скромность. Даже гувернантка, сопровождающая мальчиков, хоть сейчас могла смело пройтись по центральной площади Тардисбурга, где её запросто приняли бы за какую-нибудь графиню, из каприза нарядившуюся попроще.

Исключение составляет молодая пара, держащаяся слегка на отшибе: племянник отца семейства, с виду мужчина за тридцать — подозреваю, что намного старше, просто, как и все некроманты, выглядит моложе своих лет — и его жена, худенькая, изящная, как статуэтка, но почему-то странно неловкая. Скованная в движениях, будто боящаяся лишний раз пошевелиться. И вообще — боящаяся. Всего или чего-то конкретно — непонятно, но казалось, что иногда она забывала дышать, не говоря уж о том, чтобы поднять голову и глянуть на окружающих. Странно это. Хоть и не основание для подозрений. Есть же люди, что готовы шарахаться от собственной тени, и не потому, что чувствуют за собой какую-то вину, а просто ужасно робки от природы.

Эти двое выглядели на фоне семейства аристократов типичными провинциальными родственниками, отставшими и от моды, и от жизни вообще. Я не удивилась бы, узнав, что в их местности до сих пор царит средневековье, этакое настоящее, выдержанное, не то, что в больших городах вроде Терраса и Тардисбурга, где быт и нравы заметно изменились под влиянием новинок и тенденций, приносимых из других миров.

Итак, на скамьях в качестве обвиняемых — семейство Иглесиас, в полном составе, с приехавшими погостить родственниками и даже гувернанткой. Напротив них расположились в высоких креслах дон Теймур дель Торрес да Гама, по левую руку от него донна Софья Мария Иоанна дель Торрес да Гама, по правую — Мага, он же Маркос дель Торрес да Гама. Фактически три Главы клана: предыдущий, нынешний и будущий. Тоже семейство, хоть и не в полном составе. Обвинители.

Отчего-то мне кажется, что Дар мой либо мухлюет, как подросток, который во взрослой книжке наскоро пропускает скучные страницы «про любовь» и отыскивает, наконец, приключения, либо просто устал вести трансляцию непрерывно: в конце концов, он ведь лишь недавно ожил… Потому что между диалогом отца и сына и очередным эпизодом пропущен изрядный временной кус: само начало встречи и выдвигаемые Главой обвинения. А его гневную тираду я начинаю слышать с половины фразы.

— …напомнить, что наше с вами соглашение, дон Хуан, было расторгнуто без каких-то претензий со стороны вас и вашей старшей супруги, донны Ноа. Приняв во внимание факт, что мой сын отыскал давно утерянную супругу, да ещё с двумя дочерьми, а помимо самого факта — мои глубочайшие извинения вкупе с денежной компенсацией, вы объявили о расторжении заочной помолвки между доньей Даниэлой и Маркосом. Подобные решения, как правило, принимаются в здравом уме, а главное — в твёрдой памяти. Однако ваша память вдруг стала давать сбои. Иначе чем объяснить, что вы допустили в своём доме организацию настоящего заговора? Вы, глава семейства, не могли не видеть происходящего. Допускаю, что прямого участия не было; но именно при вашем попустительстве мы сегодня едва не лишились донны Иоанны и трёх будущих детей. Трёх, дон Хуан, учитывайте это! Кроме заслуженного наказания, ваша семья уже должна мне компенсацию за покушение на четыре жизни.

Речь дона Теймура полна пламенного негодования. Мага же, являя абсолютную противоположность отцу, серьёзен, но сдержан: облокотившись на ручку кресла, подперев рукой подбородок, внимательно изучает присутствующих, время от времени трогая и покручивая большим пальцем обручальный перстень на безымянном. Загадочно вспыхивает изумруд, такой же, что на моём пальце. И я вдруг иным, магическим зрением вижу, как от него тянутся поисковые нити к тем, кто пришёл сюда.

А ещё я вспоминаю, что наши обручальные кольца — парные, с камнями-близнецами, выточенными из одной друзы. Что запомнил один, считает и другой.

Дон Хуан Гарсия Иглесиас отвечает спокойно и с достоинством:

— Я по-прежнему хозяин своего слова и уж тем более не отказываюсь от обязательств, дон Теймур. Глубоко сожалею о происшествии с донной Иоанной и рад, что всё завершилось благополучно. Со всей искренностью заверяю, что ни я, ни мои жёны, ни мои дети не имеют непосредственного касательства к покушению на вашу невестку, и готов принести в том магическую клятву.

А ведь он так просто не сдастся, вдруг понимаю я. Магическая клятва — не шутка, ею не разбрасываются; тем не менее, дон готов рискнуть. Возможно, он и в самом деле не в курсе дел, что творились за его спиной? Или… тонко играет словами? Что значит — «непосредственное касательство»? Это ведь можно по-всякому истолковать!

— Вы ручаетесь за всё ваше семейство, дон Хуан? — вкрадчиво уточняет мой свёкор. — Прекрасно. Я готов вам поверить. Допустим, ваши сыновья слишком малы, чтобы ввязываться во взрослые интриги. Ваши жёны… хм. Достаточно умны, чтобы понимать ситуацию адекватно и принять неизбежное. Ваш племянник слишком поглощён делами своей общины, а потому бывает в Террасе раз в полгода, не чаще. Но что вы скажете о бесконечных жалобах вашей дочери подругам, о её выпадах в адрес некоей «иномирной выскочки», отнявшей у неё самого завидного, по её словам, жениха? Добавлю: о сплетнях и злом язычке доньи Даниэлы не знает в городе разве ленивый. А за последние три недели, что донна Иоанна гостит в Эль Торресе, моими людьми были задержаны четверо посторонних, пытавшихся в личинах кого-то из прислуги проникнуть в резиденцию. Все четверо были подосланы вашей дочерью, дон Хуан.

— Я ничего не знаю об этом, — с достоинством отвечает тот. — А что, у этих задержанных было при себе оружие? Опасные артефакты? Яды?

— К счастью нет. Они оказались всего лишь шпионами, целью которых было выяснить всё, что можно, о моей невестке. Распорядок дня. Вкусовые пристрастия. Привычки. Время выездов. Наличие охраны и возможные слабые места. Слабые места у Тёмных рыцарей, подумать только… Полагаете, этого мало? Чрезвычайно напоминает сбор предварительной информации, этакую разведку перед решительными действиями.

Обсуждаемая девица Даниэла, смуглолицая волоокая красавица, отнюдь не нежный цветочек, а, скорее всего, будущая женщина-вамп, сурово поджимает губы, но глядит дерзко. И помалкивает, обнаруживая и ум, и выдержку. Что ж тебе, красотка, того и другого не хватало при болтовне с подружками? Сама себя ведь подставила!

— Прошу меня извинить, дон Теймур…

Голос старшей из жён звучен и хорошо поставлен, как у оперной певицы. Она приседает в реверансе — как бы принося извинения за то, что вмешивается в разговор мужчин. Скорее всего, ей, как супруге главы семейства, это не запрещено, поскольку дон Теймур, ответив полупоклоном, кивает ей со вниманием:

— Мы слушаем вас, донна Ноа.

— Благодарю. Мне хорошо понятны ваши подозрения, дон Теймур. Более того, я вынуждена признать, что моя племянница порой ведёт себя слишком легкомысленно, не задумываясь о последствиях. Но девичья глупость и злые слова ещё не повод для обвинений. Да, её поведение её же и порочит, сейчас это очевидно. Но, доны и донна, разве сожалеть об упущенной партии — преступление? Да, она поступила глупо, подсылая своих шпионов следить за счастливой соперницей, как она полагала… Хоть мы с Анной не раз пытались донести до неё простую мысль, что ни о каком соперничестве и речи быть не может. Взбалмошная девчонка, пусть и молодая, и красивая, никогда не вытеснит из сердца некроманта его истинную избранницу, да к тому же мать его детей. К сожалению, всё это пролетало мимо ушей нашей Даниэлы. Вынуждена признать: мы с Анной знали о её попытках вернуть себе жениха, пытались её вразумить, удержать от глупостей, скрывали всё от мужа… Это наша вина, за которую мы все, трое — я с сестрой и племянницей — готовы понести наказание. Но никогда, слышите, никогда в сердце нашей разбалованной, но, в сущности, доброй девочки не зарождалась мысль об… убийстве. И я готова принести в том магическую клятву.

— И я, — помедлив, дополняет её сестра, младшая жена дона Хуана.

Смуглая красавица-обвиняемая, пылая щеками, низко опускает голову, пряча глаза. Судя по всему — и она, блин, согласна принести эту страшную-престрашную магическую клятву. На да. Хитр о. В её умишке идея о покушении могла и не зародиться… первой. А вот поданная кем-то — матерью или тёткой Ноа, например… Вон как напряжены обе. У мамы даже испарина на лбу проступила. Тётка более хладнокровна, держится молодцом, даром, что руки иногда подрагивают. Замечательно. Нет, ей-богу, прекрасно сыграно! Должно быть, всю дорогу готовились к представлению.

Словно поддерживая меня, дон несколько раз негромко хлопает в ладоши, изображая аплодисменты.

— Я тронут, дон и донны. Нет, в самом деле, тронут. Только объясните мне, ничего не понимающему в психологии юных девиц, считающих себя обманутыми невестами: каким образом траектория от проклятья, угодившего в мою невестку, привела всё же к вашему дому, а не к чьему-то иному, дон Хуан? Более детального следа она не оставила, рассеявшись в защитных плетениях, но оно и не нужно. Преступник — или преступница — действовал в вашем особняке, дон Хуан. И имя злоумышленника вы мне сейчас назовёте сами.

Вместо ответа дон Иглесиас опускает глаза и словно бы подаётся назад. И тут я его узнаю. Тот самый недовольный дон, которому мы с Бастианом перебежали дорогу на ярмарке, дав большую цену за красавца-жеребца. Случайно ли он оказался на торге рядом? Приглядывался? Выслеживал?

А ведь не признается. Нипочём.

Кажется, и Мага это понимает. Иглесиасы заняли железную оборону: вроде бы и вины не отрицают, и в то же время пытаются искусственно её занизить. Ну да. А проклятье, что едва не сшибло меня на прибрежные камни, само собой зародилось, как жизнь в тигле средневекового алхимика. На что они надеются?

И вдруг я понимаю.

Булавка.

Ещё непонятно, каким боком ко всей этой афере повёрнута моя свекровь, но… возможно, Иглесиасы хотят ею прикрыться? Дескать, не станет Глава порочить имя супруги причастностью к грязному делу, замнёт. Ведь если начнёт допытываться до подробностей — всплывёт имя прекрасной Мирабель, и тогда уже увязнет в компромате сам Архимаг, справедливейший из справедливых. А «жена Цезаря должна быть выше подозрений», как говаривали древние римляне. Не факт, что я права, но ведь возможно.

…Покосившись в очередной раз на кольцо, Мага бросает сумрачный взгляд на дона Хуана.

— Не назовут. Они все могут присягнуть в своей невиновности, причём по заранее заготовленной текстовке. Дон Хуан, как юрист, знает тонкости грамотного плетения формулировок, предназначенных для судебных артефактов. Те ведь достаточно тупы, чтобы понимать всё напрямую, не улавливая нюансов… Дон Иглесиас, наставляя ваших женщин, как им себя вести в Эль Торресе и что говорить, вы упустили из виду одно обстоятельство: здесь и сейчас вас судят и выносят приговор не тупые артефакты, а живые люди, руководствующиеся фактами и логикой. И рядом доказательств, кстати. Лично мне, собственно, было заранее известно, что я услышу, но хотелось всё же увидеть вашу реакцию на происходящее и возможное раскаяние. Хотелось оставить вам шанс, прежде чем позволить «Карме» наконец сработать…

И выразительно поднимает сжатый кулак, демонстрируя налившийся чёрным свечением изумруд.

На сей раз дон Хуан отступает отнюдь не символически, изрядно побледнев и переменившись в лице.

— О, нет… — выдыхают обе жены. Донья Даниэла в испуге переводит взгляд от матери к тётке, от них к отцу. В глазах непонимание: что-то пошло не так?

— Это… негуманно! — выжимает из себя дон Хуан.

— Да? Вы находите? — с любопытством спрашивает мой супруг. — «Каждому воздастся по делам его» — это, по-вашему, негуманно? А по мне так в самый раз. Поэтому не так давно я вплёл в защитное кольцо своей жены «Проклятье Кармы». Оно не только берёт след злоумышленника, но и оставляет на нём пожизненную метку, тем заметнее, чем тяжелее вина. Это я для непосвящённых говорю, донья Даниэла: а вот ваши родители поняли меня сразу. Негуманно, дон Хуан? А сталкивать с крутой лестницы беременную женщину, да ещё усилив при этом воздействие, чтобы она заведомо расшиблась — насколько это, по-вашему, гуманно?

Голос его дрожит от сдерживаемого гнева.

Мальчики, давно уже ничего не понимая, испуганно жмутся друг к дружке. Побледневшая гувернантка обнимает их, что-то успокаивающе нашёптывая. Парочка из провинции замерла, не дыша. Впрочем, мужчина абсолютно спокоен, вроде даже наслаждается зрелищем. Лишь вздрагивает от несильного хлопка. Это донна Софья энергично складывает веер.

— В мире, откуда пришла моя новая невестка, есть хороший термин: двойные стандарты. Весьма уместен в данном случае. Теймур, что скажешь?

Он бесстрастно опускает веки.

— Мы выслушали обвиняемую сторону и нашли их оправдания неубедительными. Возможно, напрасно. Что ж, пусть «Карма» нас рассудит.

Дон Иглесиас судорожно дёргается, пытаясь добраться до медальона на груди, засветившегося вдруг тусклым огоньком. Кажется, то же самое пытаются повторить и его женщины. Активируют защитные амулеты? Но из-за кресла Главы выразительно взмахивает рукой Бастиан, и с шёлковых, бархатных, атласных одежд, с широких рукавов и пышных юбок, с черепаховых гребней, с рук, унизанных кольцами, даже с обувных пряжек стекает, сыплется тончайшая золотая пыль рассыпавшихся охранных драгоценностей… Под тяжелым взглядом Софьи Марии Иоанны обвиняемое семейство цепенеет.

— Ведь знали, куда ехали; нет, обвешались побрякушками, как дети… — ворчит она. Не тебе тягаться с Архимагами, Хуан Гарсия. Остановил бы своих интриганок с самого начала — глядишь, не пришлось бы им потом выть в голос… Маркос, отпускай «Карму».

Суженому моему плевать на спецэффекты. Его отец наверняка сотворил бы сейчас какой-нибудь неприлич… красивый жест и озвучил оный высокопарной фразой, сын же лишь поворачивает камень в перстне. На мгновение зал накрывает тьма, будто разом погасили все светильники. Но вот их сияние разгоняет мрак…

Бессильно опустив руки, ссутулившись, дон Хуан глядит на свою дочь. А та, ещё ничего не понимая, пытается подцепить и стянуть с лица какую-то маску… У меня вдруг перехватывает дыхание.

Это не маска.

Угольно-чёрная жирная паутина, от уха до уха, от линии волос до основания шеи. Толстые нити вибрируют, впиваются в кожу, застывая неровными секторами, уродуя прелестное ещё недавно личико. В смятении отвожу глаза и едва не вскрикиваю: у донны Ноа на левой щеке, а у её сестры на правой растягивается такая же отвратительная сеть, только меньше…

Вот что такое «Карма».

Игнорируя рыдания женщин, матриарх встаёт. Щелчок пальцами — и плач стихает, переходя в сдавленный, чуть слышный.

— Дон Хуан Гарсия Иглесиас, заклятье Кармы не причиняет абстрактного вреда ради вреда; его нельзя наслать намеренно, оно лишь возвращает зло виновникам. Впрочем, мизерный шанс на помилование есть. Вы вольны обсудить с Иоанной дель Торрес да Гама условия прощения ваших жён и дочери. Возможно, вам повезёт. Я же вполне удовлетворена тем, что вижу, и оставила бы всё как есть.

Занавес.

[1] См. Сороковник, книга 3, последние главы. Открытие портала в Ново-Китеж.

[2] См. Сороковник, книга 4, Финальный квест Ивы