Песенка про любовь (СИ)

Глава 11

Мама осталась в санатории и клятвенно пообещала мне, что ни в коем случае не забудет вовремя принять лекарства и ни за что не опоздает на процедуры. Потоцкий заехал за нами на машине. В салоне у него уже сидели фотограф и какая-то девица кавказской внешности, очень красивая. Юрка галантно чмокнул ей ручку и уселся на заднем сидении между мной и ею.

Ехали мы не очень долго. А когда прибыли, Потоцкий занялся приготовлениями собственно к пикнику, а фотограф, его звали Владимиром Николаевичем, потащил всю нашу компанию смотреть дольмены. Он очень интересно рассказывал про эти сооружения. А ещё он нас фотографировал, меня и девицу. Её звали то ли Амира, то ли Самира, я не расслышала. Юрка с любопытством разглядывал дольмены и даже совался внутрь. Вот сумасшедший исследователь!

Потом мы ели и пили. Нас угощали каким-то невероятно вкусным местным вином, нежнейшими шашлыками и пресным сыром. Амира мне рассказала, что сыр делают из овечьего молока и он очень полезный для женщин. Она хихикала и жеманилась, и я так и не поняла, в чём заключается целенаправленное действие этого сыра на женский организм. Юрка как-то быстро опьянел и вытянулся во всю длину на ковре, который расстелили в виде стола для трапезы. Он уложил голову мне на колени и исподтишка гладил меня ниже талии. Кончилось тем, что и он, и Амира уснули. Их закутали в одеяла.

— Свежий воздух, — с усмешкой сказал мне Потоцкий, — и экологически чистая пища.

Я пожала плечами. Меня снова потянуло к дольменам. Я попросила не сопровождать меня. С лёгкостью добралась до самого большого сооружения и, положив ладони на шершавый камень, попыталась загадать желание. Это было не так просто сделать. В голове теснились самые разные, иногда противоречивые мысли. В конце концов, из этого хаоса сформировалось одно только желание. Невыполнимое желание. Потому что того, кого оно касалось, больше нет на свете, совсем нет.

В какой-то момент я поняла, что камень, которого я касаюсь, совсем не холодный, более того, он просто обжигает. Я отдёрнула руки. Ко мне подошёл Потоцкий.

— Вы не озябли, Полина? Может быть, тоже хотите вздремнуть? На свежем воздухе так сладко спится…

А я поняла вдруг, что мне жарко, как-то не по-хорошему жарко, будто из-за высокой температуры. Я с опаской взглянула на дольмен, возле которого медитировала. Видимо не напрасно про эти сооружения рассказывают всякие разные истории, одну страшнее и загадочнее другой. Уловив моё настроение, а может быть чувствуя что-то похожее, Потоцкий прочитал мне стихотворение Лорки. В нём было про горы, привидения злодеев и праведников, про тщету земных желаний и про безжалостную вечность. Я поёжилась.

К нам присоединился Владимир Николаевич. Невероятно! Он жевал «Сникерс»! После всех тех изысканных продуктов, что мы съели, он жевал «Сникерс». Потоцкий тоже с усмешкой взглянул на него. Фотограф тут же предложил нам угоститься, вытащив из кармана целую горсть батончиков. Мы со Станиславом засмеялись и отказались. Владимир Николаевич был пьяненький и принялся рассказывать нам с Потоцким, как здорово мы смотримся вместе. Он несколько раз сфотографировал нас.

Я воспользовалась его состоянием и перевела разговор сначала на его работу, потом на выставку и, наконец, принялась расспрашивать про фото, которое меня так заинтересовало. Владимир Николаевич вдруг оживился и принялся рассказывать мне про полную приключений поездку. Что-то в этом рассказе было не так, я никак не могла понять, что именно. Неожиданно я заметила, как нервничает Потоцкий. Он не просто беспокоился, он был ещё и страшно зол при этом.

Но вот фотограф дошёл до нужного мне места, и я перестала замечать всё вокруг.

— Ты понимаешь, — говорил он. — Там полно русских, эмигранты и всё такое. Я поэтому и не удивился, когда этот парень заговорил со мной по-русски. Удивился я, когда услышал его просьбу. Представляешь, он попросил меня передать компьютерную дискету в российское посольство, такой зачуханный местный хомбре и дискету. Я чуть не расхохотался…

— Вовик! — громко сказал Потоцкий. — Держи!

Он протянул ему, а потом мне по стакану с вином.

— Надо согреться, — сказал он мне. — Ваша матушка не простит, если я вас простужу.

Я заверила его, что мне совсем не холодно. Потоцкий похлопал себя по бокам и высказал сожаление, что он за рулём. Мы ещё немного попозировали с ним для Владимира Николаевича. Мне очень хотелось дослушать рассказ фотографа, но он больше не вернулся к прерванной теме. Тогда я решила расспросить его на обратной дороге. Будто подслушав мои мысли, Потоцкий решительно заявил, что нам пора собираться.

Когда мы вернулись к месту пикника, Юрка и Самира всё ещё спали. Я опустилась на ковёр и стала тормошить Юрку, а Потоцкий просто взял девушку на руки и понёс в машину. Владимир Николаевич стал собирать мангал и другие принадлежности для приготовления шашлыков. Он попросил помочь ему, но я никак не могла разбудить Юрку. Потом я заметила, что у него как-то нехорошо посерели губы, и перепугалась. Я вскинулась навстречу подошедшему Владимиру Николаевичу, чтобы высказать свои опасения. Я вдруг вспомнила про Юркины проблемы со здоровьем.

Фотограф как-то странно в упор смотрел на меня.

— Извини, — сказал он. — Я думал, что получится проще…

Я поздно увидела у него в руках одноразовый шприц без колпачка, попыталась вскочить, но не успела. Игла воткнулась мне в шею. Потом я увидела, как он тщательно прячет пустой шприц и достаёт пистолет. Я завопила. Я закрыла собой Юрку и завопила. Я не помню, что говорила. Помню только, что просила его не убивать. А потом стало темно. Но совсем я не вырубилась. Я слышала звуки и чувствовала, как меня переносят с места на место. Вот только мне никак не удавалось понять происхождение звуков, а ещё — где в этом мире верх, а где низ.

Я приходила в себя мучительно долго. Иногда меня кто-то звал по имени. Иногда я видела куски разных пейзажей. Однажды я очнулась в незнакомой комнате, которая была плохо освещена и казалась мне красно-чёрной. Ещё я видела расплывчатые лица разных людей. Чаще всего их появление сопровождалось жидкостями, которые проливались мне на лицо. Даже в сомнамбулическом состоянии я помнила про отраву и изо всех сил стискивала зубы. Но пить хотелось всё время, и иногда я не выдерживала и глотала то, что мне давали.

Окончательно я пришла в себя, когда увидела, что нахожусь внутри палатки, обыкновенной туристической палатки из блёклой синтетической ткани. Пробуждение было приятным, потому что оказалось, что мучительных приступов рвоты больше нет и сознание очень ясное.

— Ну вот, — услышала я такой родной голос Юрика Маркова. — Я ведь говорил! Полина, — позвал он, — посмотри на меня…

Я с трудом повернула голову и в первый момент не узнала Юрку. Он был с многодневной щетиной на лице и с фанатично запавшими глазами.

— Ты меня понимаешь? — спросил Юрка.

Я попыталась ответить, но во рту было так сухо, и язык был такой большой и неповоротливый, что у меня ничего не получилось. Тогда я прикрыла глаза и снова их распахнула.

— Хочешь пить? — спросил Юрка.

Я попыталась кивнуть, и это, кажется, удалось несмотря на то, что шея моя была какой-то невероятно распухшей. Юрка поднёс к моим губам металлическую кружку.

— Не бойся, — сказал он. — Это вода.

У Юрки что-то спросили, кажется, не по-русски, и он резко ответил. Я ничего не поняла. Я пила, пила и пила. Вода была такая вкусная, хоть и горькая. Потом я снова уснула. А вот когда проснулась, всё резко изменилось. Во-первых, мне очень сильно сделались нужны кое-какие удобства, а во-вторых, я поняла, что могу не просто пошевелиться, а даже встать. Было темно. Я на ощупь выползла из палатки и увидела огромное чёрное небо в бриллиантовой россыпи звёзд.

Снаружи было светлее, чем в палатке. Я определила, куда мне надо, и быстро на коленках добралась до какой-то угловатой глыбы. В её чёрной, почти лунной тени, я сделала свои мелкие делишки и снова поползла к палатке. По пути меня одолела слабость, и я решила немного полежать. Было холодно и колко. В какой-то момент я услышала звук шагов. Ко мне подошёл кто-то неразличимый в темноте. Этот человек резко встряхнул меня и заставил забраться назад в палатку.

Я добралась до своей лежанки, попыталась укрыться одеялом, но тут в палатку влез ещё кто-то. Он принялся шарить в потёмках, а нащупав меня, начал перебирать лапами по телу. Я хотела заорать, но звук вышел жалкий, вроде хныканья.

— Тихо, — сказал мне в ухо Юрка. — Молчи, пожалуйста. Просто кивай.

Ну я и кивнула, соглашаясь.

— Ты меня узнала? — первым делом спросил он.

Я утвердительно мотнула головой.

— На, пей, — шепнул Юрка.

Я услышала всхлип сворачиваемой пробки и тут же ощутила в руке пластиковую бутылку. Пока я пила, Юрка продолжал говорить. Он мне объяснял, что мы должны куда-то пойти, причём срочно. Он ещё что-то говорил, но я ничего не понимала, то есть совсем ничего, ни слова. Потом я уловила вопрос и сделала над собой неимоверное усилие.

— Сейчас, — повторил Юрка, — мы пойдём. Ты можешь идти?

Я не знала, но на всякий случай утвердительно кивнула.

— Пошли, — сказал Юрка.

И мы выбрались из палатки и пошли. Это была твёрдая каменистая дорога. Сначала мы спускались в кромешной тьме, потом поднимались. Потом ноги отказались меня слушаться. Юрка меня схватил и перекинул через плечо. Мне снова сделалось очень худо. А когда я пришла в себя, было уже светло, и я всё так же висела на нём. Мне стало очень неловко, что вот он меня тащит, тётку такую, и попыталась освободиться.

— Всё, — сказал Юрка. — Всё. Мы пришли.

Вокруг были сплошные камни. Кажется, это была какая-то горная местность. Юрик нырнул в узкую щель между двумя серо-жёлтыми глыбами и опустил меня на землю. Меня тут же стошнило. Юрка выругался и опять протянул мне бутылку с водой. Я напилась, но вода продержалась во мне не больше минуты.

— Сейчас, — сказал мне Юрка. — Я сейчас.

Он тоже сидел на камнях, прислонившись к стене этой душной щели, и тяжело дышал. Через некоторое время он нашарил карман трясущейся рукой и достал шприц, зубами сдёрнул колпачок с иглы.

— Дай мне руку, — попросил он.

Я послушалась и терпеливо ждала, пока он воткнёт иглу и вольёт в меня лекарство. Я сосредоточилась на том, чтобы задавить тошноту. Потом снова был то ли сон, то ли бред. По крайней мере, слишком быстро менялось освещение: свет и тьма чередовались со скоростью взмаха ресниц. От этого меня мутило.

В один из моментов, когда снова стал свет, я услышала чей-то удовлетворённый голос:

— Ну, вот видишь, всё гораздо проще, чем ты думал.

— Да ни о чём я не думал, — ответил этому голосу Юрка. — Я перетрусил как последний заяц.

Я открыла глаза, вернее, оказалось, что они итак открыты, просто я стала воспринимать свет. Мир вокруг ходил ходуном и трясся как припадочный. С большим трудом я сообразила, что это просто автомобиль. Он едет, и поэтому качается и вздрагивает всё вокруг. Я огляделась и поняла, что нахожусь в микроавтобусе, лежу на задних сиденьях, как на диванчике.

Юрку я увидела в двух шагах от себя. Он сидел боком, выставив ноги в проход. А потом я увидела других мужчин, и в сравнении с ними Юрка вдруг показался таким маленьким и тщедушным. Было их семеро и были они с оружием. Они разговаривали. И из их разговоров я поняла, что они подшучивают над Юркой, а он не обижается.

Мне захотелось пить, и я попыталась приподняться, чтобы привлечь Юркино внимание. Но мне надавили на плечо, заставляя лежать, и поднесли к губам пластиковую бутылку. Пила я осторожно, опасаясь новых приступов тошноты. Но ничего такого не случилось. Потом я поняла, что всеобщее внимание привлечено ко мне.

— Ну как ты, красота? — спросил парень, который сидел напротив Юрки, так же выставив ноги в проход.

Я улыбнулась. И все в автобусе почему-то засмеялись.

— Живучая, — сказал кто-то, — как кошка.

Мне снова положили руку на плечо, и я поняла, что моя голова лежит на чьём-то колене. Я посмотрел вверх, но увидела только край камуфляжной куртки, такой же, как у всех здесь. Разговор в автобусе опять возобновился, и я стала прислушиваться. Они обсуждали какой-то переход. Время от времени обращались к Юрке и называли его наследным. Мне стало интересно, и я спросила, почему наследный. В салоне стало тихо, и из-за моей спины повторили мой вопрос.

— Так ты что, не помнишь? — я перевела взгляд на говорившего и вдруг узнала Потоцкого, неузнаваемого, с ободранными руками и серой щетинистой физиономией. — Ты не помнишь?

Я пожала плечами.

— Ты же сама обозвала его внебрачным сыном президента. Когда его убить хотели…

Я не помнила. Это было так давно. И в другом мире. Тот, кто сидел со мной рядом, положил мне на лоб прохладную ладонь, и это было очень приятно. Я дотронулась до этой руки кончиками пальцев и ощутила неимоверный покой. Я опять уснула.

А когда снова пришла в себя, рядом со мной была мама, мамочка моя дорогая. А ещё была кровать с белоснежным постельным бельём и ощущение чистоты.

Мне захотелось потянуться, что я и проделала, выпростав руки из-под одеяла и закинув их за голову. Мама тихонько засмеялась, наклонилась и поцеловала меня в лоб.

— Доброе утро, — сказала мама.

— Утро? — переспросила я. — А какого дня?

— Десять дней прошло, — пояснила мама.

— О! — не поверила я. — А как ты себя чувствуешь?

— Лучше тебя, — усмехнулась мама.

И в этот момент пришли папа и Егор. Маленький братец кинулся обниматься, радость моя неописуемая. От него так приятно пахло детским мылом и глаженой одёжкой. Потом пришла бабка Лидия. И на меня свалилось счастье. Моя семья была со мной. Они были здоровы и веселы, а большего мне в тот момент и не требовалось. Некоторое время меня заваливали всякой интересной информацией. Например, о том, что о кошках моих сейчас заботятся Лариса и Артём. Или о том, что Егор умеет рисовать буквы и может прочесть длинное слово Полина. А ещё о том, что мама снова проходит обследование, и теперь мы опять будем с ней рядом.

— Ладно, — сказал папа. — Идите все в мамину палату. Я тоже сейчас приду.

— Что со мной? — спросила я, когда они ушли.

— Тебя отравили, — сообщил папа, — но уже всё хорошо. Некоторое время будешь ощущать слабость, но это скоро пройдёт.

Потом папа сказал, что со мной хочет поговорить один человек, и пошёл открыть дверь. Я думала, что придёт Юрка. Но это оказался Харьков.

— Прости, — сказал он сходу.

— За что? — спросила я.

Оказалось, что меня охраняли и не сумели защитить. Потому что не от тех охраняли. А ещё он поблагодарил меня за то, что я спасла Юрку, за которым тоже не уследили.

— Нафиг тогда нужна ваша контора! — буркнула я.

— Ну хотя бы для того, — очень серьёзно сказал Харьков, — чтобы было, кого позвать на помощь.

— Может, хватит загадками говорить? — рассердилась я.

— Да я пытаюсь, — пробормотал Олег Иванович. — Думаешь, так всё просто?

— Я помогу, — сказала я. — Начните с того, кто такой был тот сочинский фотограф…

Харьков кивнул.

— Есть такая организация. Международная. Она занимается похищениями людей и всякой… мерзостью. Этот фотограф — один из боссов средней руки. Ты ему понравилась как объект. Сначала. А потом проявила… интерес к деталям, и с этого момента он решил тебя упрятать в такое место, откуда ты не выберешься. Но пошли осложнения у него. Появились Потоцкий и Юрик Марков. А потом… ещё один человек.

— Прям кино, — буркнула я.

— Ты будешь слушать или нет? — нервно прикрикнул Харьков.

— Идите нафиг, — устало сказала я. — Итак всё ясно. Меня подставили, чтобы его поймать. Почему опять меня?! Я что, подписывалась быть собственностью вашей конторы?!

В палату стремительно вошёл папа и мягко попросил Харькова выйти. А меня трясло. От ненависти. Как я теперь понимала Серёжку! Он ещё в школьном возрасте такое подобное предвидел и послал тогда контору далеко и решительно. Папа некоторое время смотрел на меня, а потом объявил:

— Водные процедуры вон там, а насчёт завтрака я сейчас распоряжусь.

Я сползла с кровати и потихоньку поплелась в душ. Голова опять отчаянно кружилась, но раз сей факт не озаботил моего родителя, то и мне на это было начихать.

Я провела в больнице около недели. За это время меня замучили визитами. Первым примчался, конечно же, Юрка. Он уже отъелся и больше не выглядел ощипанным аистом. Держался он чинно и настороженно, но всё равно пробивалась у него через этот экран буйная радость. Как выяснилось, он синтезировал наш антиген. Когда я принялась расспрашивать о подробностях, он засмеялся.

— Но ты же сама!.. Помнишь, там, в Сочи, ты сказала, что тот участок — открытый сегмент? Я стал проверять. Оказалось — правда. И, — тут Юрка слегка замялся, но потом решительно продолжил, — айтишники помогли. На моделях уже всё отработано и идёт синтез.

Я завистливо повздыхала на предмет того, что такой важный этап проходит без меня.

— Никто твоих заслуг оспаривать не будет, — успокоил Юрка и полез целоваться.

Этим он занимался всякий раз, когда мы оказывались наедине. А случалось это часто. Несколько раз Марков порывался о чём-то мне рассказать, но каждый раз всё кончалось обнималками и разговорками про то, что отношения требуется оформить. Я эти высказывания упрямо пропускала мимо ушей, а когда он настаивал, отговаривалась тем, что вот выйду отсюда, тогда и поговорим.

Навещали меня и Артём с Ларисой. Однажды с ними явилась мадам Люси. Она очень стеснялась моего отца и говорила только о кошках. Например, я узнала, что Царица Савская после моего отъезда трое суток отказывалась от еды, а Кариночка эта манерная позволяла себя вычёсывать только мадам Люси. Эта Кариночка пребывала теперь в положении и вокруг неё, как жалобным шёпотом сообщил мне Тёмка, требовалось каждую пылинку сдувать.

Суворин выглядел как обычно. Но Лариска рассказала, что этот новый сериал сделал из него сущую знаменитость. С ним теперь опасно ходить по улицам. Лариску однажды даже побили его поклонницы. Плохо было одно. К Тёмке без конца приставали с предложениями выпить. Он отказывался, но не всегда. Они с Лариской жили теперь вместе, у его родителей. Тёмкина мама души в Лариске не чаяла. Лично я и не сомневалась, что так всё и сложится. У Артёма была замечательная мама.

Приходили меня навещать ребята из нашей группы. Чаще других — Манера. Она притаскивала всякие разные музыкальные записи, которые часто были не в моём вкусе. Я каждый раз принимала новую флэшку и благодарила, не решаясь огорчать Манеру подробностями о своём истинном отношении ко всему этому. Однажды Манька притащила не музыку, а записку. От Чингачгука! Он желал мне скорого выздоровления. Я от этого буквально выпала в осадок. Мне тут же захотелось в школу. Я уже соскучилась по нашим гулким аудиториям, библиотеке, лаборантским и лингафонным кабинетам. Я соскучилась даже по сейшенам в общаге.

Самой волнительной получилась встреча с Игорьком. Без инвалидного кресла он оказался очаровательным высоким мальчиком. Его очень украшали его романтичные длинные волосы. И вообще он теперь был раскованный и очень лёгкий в общении. Осчастливил меня сообщением, что собирается подать документы к нам на биофак. Сразу, как только подтвердит свои сертификаты ЕГЭ. Это его Юрка вдохновил, трепач очарованный. Я осторожно посоветовала Игорю подумать ещё.

В этом вопросе меня неожиданно поддержал папа. Оказывается, у нашего Игорька открылся невероятный водительский талант. И не только водительский. Он каким-то образом усовершенствовал папину старенькую Ауди, и она забегала как молодая. Папа поэтому решительно посоветовал Игорю подумать о соответствующем образовании.

— Глядишь, — сказал он. — Отечественный автопром получит своего Форда, ну или кто там теперь самый модный конструктор автомобилей?..

Игорь хмуро буркнул, что к машинам у него свой счёт, но обещал подумать..

По вечерам мы оставались с мамой одни. Мама спускалась со своего этажа, или я поднималась к ней. Нас пытались гонять наглые няньки, но папа побеседовал на эту тему с заведующими отделений, в которых мы с мамой числились. Не знаю, что подействовало, папины хлопоты или наши с мамой взятки младшему персоналу. Мы переправляли нянькам практически все наши гостинцы с апельсинами и печеньем. Так или иначе, нас оставили в покое.

В один из вечеров мама рассказала мне, что было, когда мы с Юркой не вернулись с пикника. Естественно, она начала звонить. Сначала мне, потом Юрке, потом Станиславу. Никто не ответил. Мама побежала в милицию. Там посмеялись и сказали, что мы объявимся утром, что загуляли просто и всё. У них, дескать, это обыкновенное дело. А на следующий день, когда мама дошла до начальства, попробовали запеленговать мобильники, но оказалось, что все они выключены. Вот тогда и начались поиски, безрезультатные поначалу.

— Хуже всего, — призналась мама, — что я была там одна. Не к кому кинуться, не с кем посоветоваться. И Саше я боялась звонить. Знала, что приехать он не сможет, только станет изводиться и из-за тебя, и из-за меня тоже…

Я очень посочувствовала маме и узнала, наконец, как случилось, что нас нашли. И ещё узнала, КТО на самом деле нас нашёл.

— Понимаешь, — сказала мама. — Я готова была схватиться за любую возможность. Однажды смотрела на твой ноутбук, который ты так и оставила включённым, и вспомнила твой рассказ про этого человека — Соло Хана. Про ту историю с близнецами. Я ему написала. Рассказала, что случилось.

— Он ответил? — замирая, спросила я.

Мама кивнула.

— Что он ответил? — спросила я.

— Ответил, что найдёт тебя. И нашёл. Это он потом связался с этими, из ведомства Харькова… И Потоцкого выручили заодно…

— Мам! — меня тогда буквально окатило жаром. — Ты его видела?

Мама кивнула. Я молча ждала. Мама зажмурилась и некоторое время размышляла.

— Ты с ним увидишься, — сказала она наконец. — Он не захотел приходить сюда. Просил передать, что встретится с тобой, когда тебя отпустят на волю.

— Мам, — не выдержала я. — А какой он?

Мама усмехнулась и не стала вдаваться в описания.

— Тебе понравится, — грустно сказала она.

Когда нас выписали, я навострила лыжи домой. Но мама попросила пожить немного с ними.

— Я волнуюсь, — сказала она. — Вот увижу, что ты здорова. И тогда — пожалуйста.

Мне показалось глупым возражать, тем более что вся семья была счастлива от моего пребывания в родных стенах. Одно было плохо. Я до такой степени отощала за время своих приключений, что не знала, во что мне одеваться.

На другое утро, собираясь в университет, я вспомнила про тот голубой объёмный пуловер, что мне подарила бабка Лидия. Он мог отменно замаскировать мои внезапно повылезавшие углы. Только за ним требовалось зайти в мою квартиру. Я быстро сглотала завтрак и помчалась, не слушая брюзжания Лидии и недовольных высказываний мамы. Дорога была привычная, и заняла лишь четверть часа. Я взлетела на шестой этаж пешком, потому что этот припадочный лифт опять издох. Как только я вошла в квартиру, поняла, что что-то не так.

Не разуваясь, я прошла на кухню. Он поднялся мне навстречу. Медленно и бесшумно. Я прислонилась плечом к стене и стала смотреть на него. И он смотрел, не делая попыток сдвинуться с места. И выражение лица у него было непонятное. Кажется, ему не понравилось, что я пришла.

— Мне нужен мой пуловер, — пробормотала я.

Он пожал плечами и сделал приглашающий жест рукой. Я прошла в комнату, отметила, что спал он на диване, что в комнате не мешало бы прибраться. Потом я отыскала нужную мне одежду. Торопливо переодеваясь там же, в комнате, я вдруг поняла, что реву. Молчаливые слёзы лились из моих глаз. Я попыталась их задавить, но это оказалось не по силам. Я закончила одеваться, снова натянула куртку и на деревянных ногах пошла в кухню. Ему надо было что-то сказать, прежде чем я уйду.

Он снова сидел за столом, вертел в руках чайную чашку. Поднял на меня глаза, когда увидел, что я вышла в прихожую. Я замерла. Глаза у него сейчас были практически чёрные. Он оказался выше, чем я помнила. И черты лица у него были более резкие, а рот сжат в прямую жёсткую линию. Я всё ждала, что он что-нибудь скажет. Я мысленно умоляла его как-нибудь разрядить ситуацию, потому что не знала, как быть. Но он молчал и только непонятно смотрел.

— Пойду, — сказала я наконец.

Кое-как доковыляла до лифта, вспомнила, что эта дрянь не работает, врезала ногой по двери и наконец-то разревелась в голос.

Он возник за моей спиной бесшумно, обхватил за плечи и увёл обратно в квартиру.

— Что ж ты убегаешь-то от меня опять, — пробормотал он.

Я стёрла кулаками слёзы. Они мешали смотреть. А потом потрогала его за руку. Рука была живая. Настоящая живая рука.

— Это правда ты? — спросила я.

Он кивнул.

— Извини, что вломился. Но это как бы мой дом.

Я чуть не задохнулась. Он, вообще, что такое вообразил?! Что я у него квартиру хочу отнять?! Я закинула голову, чтобы взглянуть ему в лицо. Он смотрел спокойно и иронически кривил губы. Я поняла в тот момент, что он с радостью воспользовался возможностью исчезнуть из моей жизни. И сейчас его волновала только ситуация с моим наследством.

— Не беспокойся, Серёжа, — сказала я. — Я всё верну. Я же не знала, что ты живой. Прямо сейчас и займусь. Отпусти меня, пожалуйста.

Он отдёрнул от меня руки и даже отшатнулся, а я вышла из квартиры и стала спускаться по лестнице. Ни в какой университет я не пошла. И к адвокату тоже. Я забилась в слякотный холодный парк и дала волю слезам и гневу.

Я чуть не сошла с ума от тоски по нему! Я каждый день умирала с тех самых пор, как стало известно, что его больше нет! Я до сих пор люблю этого человека, а он!.. И я стала вспоминать, каким увидела его только что. И наконец, испытала дикую радость и взмолилась всем на свете богам за такую их милость. Ну и пусть он меня больше не любит, зато он живой!!! Вот только он меня больше не любит… Я с новой и страшной силой разрыдалась, и в этот момент позвонил Юрка. Я спросила, что ему надо.

— Я думал, ты в школу придёшь сегодня, — сказал он.

— Не приду! — отрезала я и отключилась.

Этот звонок меня неожиданно отрезвил. Я позвонила Харькову.

— Вы знали?! — злобно спросила я.

— Полина! — торопливо сказал Олег Иванович. — Я пытался тебе сказать, но ты слушать не стала!

— Вы просто гад! — сказала я.

— Ладно, — ответил Харьков. — Ты там что, плачешь?! Он тебя обидел?!

— Да он вообще со мной не стал разговаривать! Зачем вы позволили Валерии Сергеевне завещать мне …

Я не договорила. Меня будто молотком трахнули по голове.

— Почему вы даже Валерии Сергеевне не сказали?! Как вы могли?!

— Полина, ты где? — уже кричал в трубку Харьков. — Полина, ты же не знаешь ничего! Полина, только глупостей не наделай! Прошу тебя!

Я выключила телефон и замерла, не зная, что же мне делать-то теперь…