Пиранья. Алмазный спецназ

Глава девятая Летучее сокровище

– Вы сможете проделать все качественно? – спросил Мазур тихо.

– Будьте спокойны, – усмехнулся пилот. – Случалось устраивать фокусы и почище...

Это был верзила лет сорока с буйными соломенными кудрями, совершенно неидентифицируемой национальной принадлежности. Себя он выдавал за француза и именовался Шарлем, но вот его английский был настолько головоломен, так изобиловал непонятными с ходу напластованиями, жаргонизмами и прочими загадками, что даже Мазур не смог четко определить, в какой части света и в какой стране издал первое «агусеньки» этот типчик. Со временем он бы, конечно, докопался, скрупулезно ставя ловушки и призвав на помощь все умение, – но этого времени у него в запасе не имелось – да и к чему извращаться в данном случае? Попутчики на один рейс и не более того. Достаточно будет смотреть в оба. В воздухе с этим никаких проблем, поскольку Шарлю предстоит сидеть за штурвалом... а впрочем, он и за штурвалом сможет выкинуть что-нибудь – скажем, направить самолет совсем не туда, куда ему поручено, в точку, где поджидают сообщники, он же осведомлен о характере груза... Ну, с Мазуром такие штучки не прошли бы, слава богу, сами умеем разбираться в компасах и курсах.

– В том районе достаточно редколесья и обширных полян, – сказал Шарль деловым тоном. – Полетал достаточно, знаю. Не беспокойтесь, босс. Найдется куча мест, где можно аккуратненько посадить птичку и качественно инсценировать потом крушение. Главное – на партизан не напороться. Совершенно непредсказуемый народ. Сегодня могут отдать тебе последнее виски и проводить до ближайшего города, а завтра в тех же условиях и в том же составе прирежут к чертовой матери. Неврастеники долбаные...

– Да уж, – с чувством сказал Мазур, насмотревшийся в разных уголках света на разнообразнейших партизан и давным-давно избавившийся от романтического к ним отношения. Как правило, сволочь законченная – как раз оттого, что хотят, как лучше, но почему-то получается еще похуже, чем всегда...

Они сидели под тентом на краю обширного двора, у самой изгороди – высоченной, из восьми рядов колючей проволоки, причем надпись гласила, что некоторые нитки под током, но, разумеется, не сообщалось, которые конкретно. Подобных изгородей, минных полос и еще каких-то хитроумно-кровожадных заграждений здесь было предостаточно. Ни один объект Ньянгаталы так не берегли, как алмазные копи: несколько кордонов и запретных зон, чуть ли не полк солдат в охране, бронетехника, мобильные патрули, собственные авиаотряды и прочее, и прочее. Игра, понятно, стоила свеч.

А еще здесь, пожалуй, были самые окультуренные, чистенькие и цивилизованные места во всей стране: безукоризненные здания с чисто вымытыми окнами, аккуратные асфальтовые дорожки, клумбы с цветами, за которыми ухаживал целый штат садовников. У власти было достаточно ума, чтобы компенсировать повышенным комфортом жизненные неудобства здешнему персоналу, который держали чуть ли не на тюремном режиме...

Ничего, сказал себе Мазур. Прорвемся. Оружия навалом, провизии тоже, команда не из хлюпиков, маршрут не так уж сложен. По закону теории...

К ним, звонко стуча каблуками по бетону, приблизился аккуратный солдатик, вытянулся, бросил ладонь к берету:

– Прошу прощения, господин курьер, вас просят в хранилище...

Кроме обычного набора шевронов, нашивок, эмблем и значков, на его левом плече красовался черный треугольник острием вниз с золотым изображением окруженного сиянием алмаза и скрещенных мечей – «алмазный спецназ», придуманный кем-то из весьма далеких предшественников нынешнего президента.

Мазур охотно встал и двинулся следом за провожатым через невероятно чистый, не по-африкански ухоженный двор – ни единой сориночки, ни клочка бумаги, не говоря уж об окурках. Они подошли к большому прямоугольному зданию, этакой глухой коробке с немногочисленными окнами, больше смахивающими на бойницы, – и началось…

По въевшейся в кровь привычке прилежно фиксировать все детали, Мазур насчитал восемь постов охраны, причем шесть из них представляли собой не просто часового за стойкой, а перегородившую коридор стальную решетку. Провожатый отсеялся еще на входе в здание по причине малозначительности, через три следующих поста его вел детина с капральскими нашивками, на четвертом капрала сменил лейтенант, на пятом тормознули и лейтенанта, заменив целым майором с зелено-золотым аксельбантом штабиста. По логике, следовало бы ожидать появления полковника, но обошлось – майор и довел Мазура до последней, вроде бы ничем не примечательной двери. А уж сколько было проверок документов, цепким взглядом, сличавших с фотографией персону курьера, – не сосчитать. Гораздо больше, чем постов, – кое-где за поворотом коридора или на лестничной площадке обнаруживался автоматчик, которому опять-таки следовало по новой предъявлять все, чем богат.

Только когда майор распахнул перед Мазуром дверь, оказалось, что она стальная, толщиной чуть ли не в ладонь. Но двигалась легко и абсолютно бесшумно.

Банально, но Мазур ожидал увидеть нечто вроде ряда сундуков, заполненных сияющими каменьями, или, на худой конец, длинные шеренги стеклянных витрин, опять-таки полные алмазов. Ничего подобного. Все четыре стены обширной комнаты были заняты чем-то вроде старомодной библиотечной картотеки: десятки маленьких ящичков с крохотными круглыми ручками и аккуратными ярлычками с непонятными буквенно-цифровыми обозначениями. Посреди комнаты помещался не особенно и большой стол, крытый зеленым сукном, чертовски старомодный, может быть, и впрямь антикварного возраста. По одну сторону сидела Анка (щеголявшая ради такого случая в строгом и элегантном сером брючном костюме с белой блузочкой), по другую – два пожилых субъекта, черный и белый, в серых костюмах, сшитых в те времена, когда был еще жив Джон Кеннеди (такое сложилось впечатление, с первого взгляда), и узких черных галстуках. Было в них что-то то ли от гробовщиков, то ли от диккенсовских клерков, разве что одетых чуточку современнее.

Черного звали господин Абди, белого – господин Лабранш. Они еще раз проверили многострадальные документы Мазура, все до единого, переглянулись с уныло-многозначительным видом, и господин Абди объявил, что «пора начинать». Разумеется, если господа курьеры не против.

Господа курьеры были не против. И началось...

Появились электронные весы и куча других причиндалов. Парочка работала сноровисто, отработанными до автоматизма движениями выполняя каждый свою часть работы: господин Абди взвешивал очередной камешек (больше похожий на кусок бутылочного стекла или осколок автомобильного подфарника), записывал вес, дожидаясь кивка Мазура как подтверждения того, что записано совершенно точно. Затем господин Лабранш брал означенный камешек в левую руку, правой, не глядя, хватал кусок вощеной бумаги и в три секунды заворачивал, превращая в некое подобие неказистой конфеты. «Конфетки» складывались в мешочек из прозрачного пластика. Горловина мешочка туго обматывалась витым шнурком, на него надевались две металлических печати, которые они поочередно сминали в лепешку: Мазур – маленькими щипцами-пломбиром, выданным ему при отлете, а господин Лабранш – аналогичным своим. Мешочек откладывался к собратьям.

Мазур должным образом оценил придумку: если с коробочкой или ящичком, даже опечатанными, еще можно провести какие-то манипуляции в обход печатей, то любой разрез на прозрачном пакете сразу бросится в глаза. Можно, конечно, разрез потом аккуратно сплавить чем-то раскаленным... нет, наверняка что-то придумано и против этого, синтетика какая-то х и т р а я: скажем, особо тугоплавкая или, наоборот, при попытке поднести раскаленный предмет к разрезу сгорит наполовину, моментально выдав, что мешочек вскрывали...

Процедура была нудная, невероятно долгая, очень скоро вогнавшая Мазура в тихое уныние. Господа в серых костюмах вовсе не священнодействовали – шуровали с бесстрастностью пересыпающего уголек кочегара. Этакий «синдром старого кассира», ага. Неудобно было спрашивать прямо, но у Мазура создалось впечатление, что два спеца работали на этих должностях еще при португальцах, спустивших флаг более тридцати лет назад. Через их руки алмазов должны были пройти тонны... ну, во всяком случае, многие пуды. Ни проблеска интереса, ни тени каких-то эмоций, канцелярские крысы работали бесстрастно, с ненаигранной скукой, будто не алмазы паковали, а горох перебирали.

Поскольку все унылое когда-нибудь кончается, пришел конец и фабрикации некрасивых «конфеток». Получилось ровно двадцать пять мешочков, как и было сказано, вес нетто – два килограмма три грамма (в каратах, соответственно, впятеро больше).

Пытка на этом не оборвалась – Мазуру пришлось подмахнуть еще кучу бумаг, причем люди в сером настаивали, чтобы он каждую сначала внимательно прочитал, а там, где бумаги были в нескольких экземплярах, убедился в совершеннейшей идентичности таковых. Напоследок подписали еще парочку бланков: о том, что Мазур передает данным господам свой пломбир, номер такой-то... а они ему, соответственно, свой, номер сякой-то...

Мазур настолько втянулся, что отодвинув акты обмена пломбирами, остался сидеть с авторучкой на изготовку – не верил, что все кончилось, ждал продолжения.

Господин Абди соизволил скупейшим образом улыбнуться:

– Это почти все, господин курьер. Распределим теперь отчетность. Это вам... это нам... это вам... это нам... вам... нам... В чем вы намерены транспортировать груз?

Мазур взял стоявшую у ножки его стола обыкновенную спортивную сумку, защитного цвета, не особенно и большую, поднял над столом, продемонстрировал, мысленно испугавшись: вдруг существуют какие-то замшелые предписания и на этот счет? И транспортировать алмазы можно, скажем, исключительно в железном чемоданчике темно-синего цвета с ручкой и петлями утвержденного образца?

Нет, кажется, обошлось – оба сморчка промолчали, лишь обменялись кисло-саркастическими взглядами, выражавшими примерно следующее: «Совсем распустилась молодежь, никакого уважения к традициям, с чем только ходют...» Не выдержав немого укора в их глазах, Мазур промолвил извиняющимся тоном:

– Согласно инструкции для данного случая. Особые условия маскировки и все такое...

К его удивлению, этот аргумент произвел на старичков убойное действие – моментально перестали сожалеючи кивать головами, подобрались, глянули одобрительно: ну, коли инструкция, дело святое... Встав, Мазур взвесил сумку на руке с видом весьма легкомысленным – за что вновь удостоился осуждающего взгляда в четыре выцветших ока за стеклами старомодных очков.

Душа рвалась на воздух, на простор из этого сонного царства. Мазур уже разевал рот, приготовившись тепло распрощаться...

– Минуту, – без выражения произнес господи Лабранш, – еще не все формальности выполнены...

Господин Абди, словно эти слова послужили сигналом, нажал давно уже усмотренную Мазуром кнопку на краю столешницы – едва заметную, утопленную заподлицо с зеленым сукном. Раскрылась узкая дверь в дальнем углу.

Появились еще один черный и еще один белый, в серых костюмах самую малость помоднее и галстуках самую чуточку веселее, темно-синих, в белую полоску. Э т и были гораздо моложе пожилых, чахнувших над алмазами гномов, – косая сажень в плечах, короткие военные стрижки... и моментально отмеченные Мазуром кобуры под просторными пиджаками. Судя по первым впечатлениям, там у них покоились не пистолеты, а маленькие автоматы.

– Капитан Ачебе. Лейтенант Моди, – представил их господин Абди, – сотрудники спецгруппы конвоирования. Будут сопровождать вас до столицы.

Мазур был настолько удивлен, что не сразу смог произнести хоть слово.

– Позвольте, – сказал он наконец, – характер нашей миссии, мне казалось, исключает подобные дополнительные меры. Мы выполняем задание лично...

– Президента, – кивнул господин Абди. – Я это давным-давно уяснил из ваших документов, молодой человек. Будь все иначе, отыщись в ваших бумагах малейшая неточность или упущение, вы просто не попали бы сюда, не говоря уж о приемке груза... Я прекрасно понимаю, что вы выполняете поручение президента. Но, каковы бы ни были в а ш и инструкции, я обязан руководствоваться с в о и м комплексом секретной документации. Позавчера мы получили очередной циркуляр Наблюдательного совета корпорации «Даймонд-Ньянгатала». Касающийся как раз перевозок г р у з а. Категорически и недвусмысленно предписывается: независимо от того, чье поручение выполняют в н е ш н и е курьеры, невзирая на то, к какому ведомству они принадлежат, до конечного пункта их отныне сопровождают сотрудники спецконвоя. Я не комментирую и не подвергаю собственным оценкам указания свыше – я их просто-напросто скрупулезно исполняю. Пока циркуляр действует, я выпущу вас отсюда с грузом исключительно в сопровождении господ офицеров. Разумеется, я не могу вам препятствовать, если вы решите улететь без груза...

Этот серенький понурый мышонок был непреклонен, как триста спартанцев. Мазур слишком хорошо знал подобный тип людей и потому даже не пытался протестовать, качать права. Спросил лишь:

– Возможно, нам имеет смысл связаться со столицей?

– На мой взгляд, не стоит, – господин Абди доверительно понизил голос: – Как мне передали, циркуляр этот был введен по настоянию господина Мозеса Мванги, члена Наблюдательного совета и спикера парламента. Президент его утвердил.

Мысль работала лихорадочно. Без сомнения, и Кавулу, и Олеся в курсе. Следовательно, бесполезно до кого-то из них дозваниваться и просить помощи. Но почему никто не предупредил? Ответ жутковатый и циничный: полагают, что Мазур с Анкой и с этим п р е п я т с т в и е м справятся в рамках поставленной задачи...

Канцелярские крысы выжидательно посматривали со своей стороны стола. Двое офицеров, чуть расставив ноги, стояли на прежнем месте с видом записных служак, не обремененных собственным мнением и собственными эмоциями – равнодушно ждали, когда придет время пуститься в путь... или остаться дома.

И тут Мазуру пришла в голову нехорошая догадка: а что, если старый бессребреник и идеалист Мванги что-то такое все же пронюхал? Прослышал краем уха о намерении президента уйти по-английски с полными карманами бриллиантов? Вполне могло оказаться так, что президент разоткровенничался с кем-то доверенным в охотничьем домике, а старый проныра подслушал и подсмотрел. И продавил эту бумаженцию, душой болея за истощающиеся закрома родины. Это на него похоже. Борец с казнокрадством, мать твою, чуть ли не взвыл мысленно Мазур, что ж ты этим двум обормотам жизнь укоротил, идеалист хренов? Мы ж сейчас в игре, где велено – м н о г и м и велено! – не жалеть пешек! Что ж ты из меня супостата-то делаешь, сам того не ведая, хрыч старый, святоша долбаный, борец за идеалы, чистые руки и светлые души...

Он покосился на Анку, не принимавшую до сих пор никакого участия в происходящем. Она сидела с невозмутимейшим видом – и наверняка пришла уже к тем же выводам, что и он: никакого толку не будет от звонков в столицу, заранее ручаться можно, услышат в ответ что-нибудь вроде: «Поступайте в соответствии с планом». Ведь не могли не знать заранее об этом клятом циркуляре – и Кавулу, и Олеся. Как он мог мимо них пройти? Все они знали, но предпочли остаться в белом, чистенькими. А пачкать руки должен Мазур за двадцать пятый мешочек... и обязанный выполнить с в о е задание, не предусматривающее ни эмоций, ни гуманизма. Угораздило же...

Почувствовав, что молчание нехорошо затягивается, он поднял глаза и сказал насколько мог безмятежно:

– Что же, господа, остается скрупулезно выполнять циркуляры. Официальные бумаги для того и пишутся, чтобы государственные служащие их выполняли...

Господин Абди одарил его благосклонной улыбкой, а господин Лабранш ободряюще закивал. Видно было, что их скептичное отношение к нынешней молодежи несколько изменилось в лучшую сторону. Выразительно прокашлявшись, Мазур подхватил сумку и выпрямился, выжидательно глядя на столь неожиданно навязанных ему спутников.

Капитан Ачебе прекрасно понял его взгляд, но не торопился пускаться в дальнее странствие. Он сказал спокойно:

– Будьте так любезны, подождите немного. Мы прихватим снаряжение.

– Бога ради, – сказал Мазур с величайшим смирением, – кто мы такие, чтобы препятствовать?

Пропустив мимо ушей явную иронию (которую не мог не почуять), капитан вместе с напарником удалился в ту же самую дверь. Через пару минут оба показались оттуда, вооруженные германскими автоматами, с объемистыми, определенно тяжелыми сумками и рацией в зеленом пластиковом футляре – армейская модель типа «Эр-пи-6», компактная и достаточно мощная, чтобы связаться отсюда со столицей. «Ребята не мелочатся, – подумал Мазур неприязненно, – в сумках у них, дураку ясно, еще немалый арсенал. Надо же, крепенько озаботился старина Мванги сохранностью камешков... интересно, знает все же что-то конкретно или просто исходит из горького жизненного опыта? Для этих двоих – никакой разницы».

Они проделали обратный путь уже вчетвером, их точно так же сопровождали сначала майор, потом лейтенант и, наконец, капрал, на каждом посту документы – у всех четверых проверяли с тем же рвением и скрупулезностью, словно видели впервые, да вдобавок всякий раз заставляли предъявить охапку документов на груз и дважды попросили расписаться. К капитану и лейтенанту ни малейшего снисхождения проявлено не было, на них таращились с той же заученной подозрительностью и документы разглядывали так, словно надеялись уличить в куче грехов и преступлений.

Армейский джип с капралом за рулем, предназначенный для них, двинулся в путь в сопровождении второго, где в тесноте, да не в обиде разместились пятеро «алмазных спецназовцев» и пулемет на кронштейне. Мазуру это показалось совершенно идиотской предосторожностью, они как-никак были в самом сердце прииска, посреди минных полей, многочисленных полос колючки, поясов сигнализации и уймы вооруженного народа. Но ничего не попишешь, в каждом монастыре свой устав...

Чтобы попасть на взлетную полосу, пришлось миновать еще четыре поста-заграждения. На каждом – проверки всех имеющихся документов, сличение фотографий с оригиналами и прочие забавы.

К счастью, и это кончилось, машины помчались по бетонке, слева тянулся уходящий за горизонт тройной ряд колючки, справа раскинулось немаленькое бетонное поле. Летательных аппаратов тяжелее воздуха, правда, было маловато – огромный транспортник, два боевых вертолета да легкий биплан, неизвестно что тут делавший. Ну, а аппаратов легче воздуха не было вовсе.

Их птичка стояла в персональном загоне – квадрате, отмеченном широкими белыми линиями и огромной буквой «R», неведомо что означавшей. Поодаль бдительно прохаживались два спецназовца. Оба винта легкого самолетика, довольно новой восьмиместной игрушки, уже вращались – Шарль запустил моторы, увидев их издали.

Стали выгружаться. Лейтенант потащил свое барахлишко в самолет, не дожидаясь приглашения, а капитан бережно опустил на бетонку рацию, присел на корточки, надел наушники и принялся крутить верньеры. Мазур, стоя над ним, воззрился вопросительно. Капитан снизошел до объяснения:

– Я обязан сообщить, что мы вылетаем. Короткое условное сообщение.

Мазур равнодушно кивнул. Сквозь идеально чистое лобовое стекло видно было, что Шарль, напялив наушники, занят тем же самым – вышел на связь со столицей, чтобы передать условную фразу. Ее содержанием Мазур не интересовался: в таких случаях возможна любая ерунда – «бабушка приехала», «теща померла», «порося загрипповало». Какая разница?

Закончив передачу, Шарль распахнул дверцу со своей стороны, ловко спрыгнул на бетонку, подошел к Мазуру и кивнул в знак того, что все сделано правильно, сигнал принят. Оглянулся:

– А это что за клоуны?

– Полетят с нами, – сказал Мазур сухо. – Спецконвой. Новый циркуляр из столицы, в целях повышения бдительности и прочего...

– Пон-н-ятно, – процедил пилот, глядя на нежданных спутников с совершенно мирным и невозмутимым лицом, только глаза сузились. Он определенно думал о том же, что и Мазур, но, в отличие от Мазура, сразу видно, нимало не терзается угрызениями совести.

Потом сел в самолет, где уже устроились все прочие. Обнаружив, что остался в одиночестве, Мазур повернулся, но высоченный спецназовский лейтенант проворно загородил ему дорогу, подсунул очередной бланк сугубо официального вида, держа наготове авторучку:

– Сэр, требуется расписаться...

– Что еще?

– Ваша подпись свидетельствует, что вы выходите из зоны моей ответственности. Таков порядок...

Мазур украсив бумагу лихим росчерком, кивнул верзиле, одним прыжком оказался в салоне. Захлопнул за собой дверцу, сел у окошка. Взвыли винты, самолет дрогнул и тронулся с места, стал выруливать влево, на взлетную полосу.

Мазур небрежно повернул голову – словно бы случайно. Оба навязанных им спутника сидели с каменными лицами, положив руки на колени, как живые подобия известных статуй фараонов в Египте. Один примостился впереди двери, второй – позади, с таким видом, словно они опасались, что кто-то из присутствующих ломанется с бесценным грузом наружу. Хорошо еще, тарахтелки свои прислонили к креслам, а не держали на изготовку. Вид у них был ревностный до идиотизма – и ведь не специально так держатся ради данного конкретного случая, надо полагать, они всегда такие при исполнении, придурки...

...На исходе – пятьдесят пятая минута полета, исполненная все того же ровного гула моторов. Время от времени Мазур столь же небрежно поворачивался в кресле, окидывая взглядом салон. Анка, давно откинувшая спинку, притворялась, что дремлет. Капитан и лейтенант восседали на прежних местах, то и дело поглядывая в окна так, словно опасались, что лихие абордажи случаются и в воздухе.

Вряд ли эта парочка ощущала разлившееся в салоне напряжение, а оно крепло, нарастало. Через несколько минут, согласно первоначальному плану, от которого никто не собирался отклоняться, Шарль должен был положить самолет на новый курс – тридцать восемь градусов, юго-запад, иначе все летит к черту, разработанный маршрут накрывается медным тазом и придется в темпе придумывать что-то новое. А как прикажете общаться меж собой касаемо изменений в программе при этих двух дуболомах? Не нашлось никакого экзотического наречия, которое знали бы они трое. И не записками же обмениваться?

Шарль уже пару раз оборачивался, встречался с Мазуром взглядом – он, похоже, начинал нервничать настолько, что это прорывалось наружу. Анка держалась не в пример спокойнее, но и ее выразительный взгляд говорил о том же: пора что-то решать...

И уж совсем не понравилась Мазуру извлеченная капитаном из внутреннего кармана небольшая черная коробочка. Капитан не походил на разгильдяя, который вопреки уставам будет забавляться в столь ответственный момент с электронной игрушкой. Так и впился цепким взором в невидимый Мазуру экран, ничего не нажимает, не включает, просто таращится... На рацию что-то не похоже. Самое скверное, если у него там прибор спутниковой навигации, давно ставший обыденным даже у грибников с рыбаками джи-пи-эс. Ничего невероятного в таком предположении нет: вполне может еще и бдительно надзирать за маршрутом, сравнивая его с предписанным. Если так – скверно. Скоро, скоро...

Анка откинула вверх широкий мягкий подлокотник кресла – якобы для того, чтобы развалиться поудобнее, а на деле наверняка хотела обеспечить свободу действий. Шарль оглянулся снова, и его лицо Мазуру очень не понравилось: ну нельзя же пялиться так тоскливо, тревожно... Нужно импровизировать – но поди угадай, что придет в голову сообщникам, как и они не в состоянии отгадать, что Мазур придумает. А он так ничего и не придумал, решив не бежать впереди событий...

Его легонечко отклонило к борту – самолет, в точном соответствии с расчетным временем, менял курс, уходил вправо, и отклонение было таким, что его должны были чувствовать все, кто находился на борту...

– Да, вот кстати… – вдруг громко произнес капитан.

Реплика была насквозь дурацкой – никто не разговаривал, за время полета прозвучала лишь пара пустяковых фраз. Походило на условный сигнал, не особенно и изощренный, Мазур начал утверждаться в этой мысли, когда увидел, как мгновенно подобрался лейтенант и машинальным движением коснулся цевья прислоненного к креслу автомата. Тут же опомнился, неуловимым движением запустил руку под пиджак и тут же убрал – но этого якобы небрежного жеста как раз хватило бы, чтобы расстегнуть чехол висевшей под мышкой мини-трещотки, – кобура, очень может оказаться, и вытяжкой снабжена...

Бросив прибор на свободное сиденье рядом с собой, капитан рванулся из кресла, в два шага преодолел расстояние, отделявшее его от пилотского кресла, громко спросил:

– Почему изменили курс?

– Берегите пенсне, Киса... – произнес Мазур по-русски.

Это было сказано исключительно для Анки, поскольку Шарль вроде бы русским не владел, – по крайней мере, так он сам говорил. Совсем недавно Анка при Мазуре показала неплохое знакомство с шедевром русской классики и должна была прекрасно помнить, что реплика эта послужила прологом к бурной сцене...

Шарль повернул голову:

– То есть?

– Почему изменили курс? – уже чуть ли не рявкнул капитан, нависая над ним в неудобной позе, задевая затылком скошенный к носу потолок пилотского отделения.

– С чего вы взяли? – откликнулся Шарль довольно хладнокровно, продолжая вести самолет н о в ы м курсом.

– Вы отклонились от утвержденного маршрута. У меня с собой навигационный прибор, я прекрасно понял...

Сидевший вполоборота к двум оставшимся пассажирам Мазур видел, что Анка готова вскочить, а лейтенант подался вперед, с нехорошим выражением лица. Вряд ли они что-то подозревали. Скорее уж, дело обстоит классическим образом: им назвали несколько ключевых п о з и ц и й, предупредив, что в случае малейших изменений реагировать следует предельно жестко, пресекать, возвращать события в прежнее состояние...

– Знать не знаю ни про какие в а ш и маршруты, – рявкнул в ответ Шарль, очевидно, как и Мазур, приверженец здоровой наглости. – У меня свои инструкции. Какой еще маршрут?

– Утвержденный правилами.

– Чихать мне на правила. У меня свои. Я обязан груз доставить в целости и сохранности, а не баловать с...

– На прежний курс! – вовсе уж несгибаемо рявкнул капитан, выхватывая из-под пиджака «Скорпион». – Стрелять буду!

Кургузенькое дуло маячило у виска пилота, что, в общем, было совершеннейшим идиотством – или капитан умел, как и Мазур, управлять такими игрушками и полагал, что в случае чего справится сам?

Шарль что-то сделал – в тот самый момент, когда Мазур, увидев быстрый жест Анки, прыгнул на капитана.

Слишком многое произошло одновременно.

Самолет провалился вправо и вниз, задирая левое крыло градусов на сорок пять, Мазур и Анка столкнулись в проходе, треснувшись висками так, что в глазах искры засверкали, машину крутануло в парочке причудливых виражей, оглушительно стрекотнула близкая очередь, салон заволокло тухлой вонью порохового чада... Что-то обожгло Мазуру макушку. Вскрик, треск, мельтешение разноцветных пятен за окнами, тугие струйки воздуха, ударившие в лицо, словно жесткие прутья сухого кустарника...

Руководствуясь исключительно звериным инстинктом, а не человеческим рассудком, Мазур ухитрился развернуться на месте, упал на мягкий, чистейший пол, крытый синим синтетиком, одновременно выхватывая револьвер, выбрасывая вперед руку с оружием, нажал на спуск...

Лейтенанта выбросило из кресла, он завалился набок, выпустил «Скорпион», рухнул с неуклюжестью уже неживого. Над головой Мазура захлопали новые выстрелы. Самолет уже швыряло, болтало, трясло, то неимоверная тяжесть наваливалась, то, полное впечатление, взлетаешь к потолку, не чувствуя заходящегося сердца...

Моторы звучали как-то странно, ненормально. Невероятным усилием Мазур ухитрился извернуться, цепляясь одной рукой за ближайшее кресло, поднялся на ровные ноги и встал в проходе, удерживаясь вертикально, как ни мотало.

Уши резанул отчаянный визг – это Анка, расставшись с суперменистостью, чуть ли не ультразвук испускала.

Было от чего: капитан, нелепо скрючась, полусидел-полулежал в узком закуточке меж креслом пилота и дверцей, голова моталась так, как у живых не бывает, но и Шарль уткнулся лицом в приборную доску (в затылок попало, тут же определил Мазур), посунулся вперед, навалился на штурвал, лобовое стекло наполовину затуманено пулевыми пробоинами и сетью разбегающихся от них трещин. Воздух тугими струйками, прямо-таки т в е р д ы м и, бил в дыры. На глазах Мазура вывалился треугольный кусок стекла – и воздух ворвался в него форменным п о л е н о м, бесконечным, лупившим в лицо со всей дурацкой мощи...

Свист рассекаемого воздуха заглушил Анкин отчаянный визг. Самолет чуть ли не вертикально рушился вниз – в неуловимую долю секунды Мазур успел осознать, что в штопор они не свалились, но все равно, дела хреновейшие, за окнами – мельтешение уже совершенно неразличимых цветов и оттенков, сливавшихся в пестрые полосы, словно бы винтообразно завивавшиеся вокруг машины, Мазура швыряло совершенно непредсказуемо, он, однако удержался на ногах, выпустил уже ненужный револьвер...