Письма к родным и друзьям

13. ВАЦЛАВУ ЧЕНЕКУ БЕНДЛУ[33]

6 марта 1858 г.

Не сердитесь, Вацлав! Если бы вы только знали, как я загружена работой, вы простили бы мне, что я так долго не писала, хоть и собиралась отвечать тотчас же. Хотите верьте, хотите нет, но я и шагу из дома не делаю, а если выхожу, то только в тех крайних случаях, когда дело настолько важное, что его нельзя поручить никому другому. Я работаю по целым дням и каждую ночь сижу до двух часов. Таким образом я написала несколько очерков; сказки тоже потребовали массу работы, причем не столько само написание, как корректура. Я держу ее уже в третий раз, а ошибок все еще столько, что просто неловко! Для сербских потребуется и новый шрифт. Я совсем не думала, что словацкие сказки будут пользоваться таким спросом, но уж если сам Шалек[34] говорит: «Der Absatz ist sehr gut»[35], значит это чистая правда. А ведь ребятишки в Праге уже лопочут по-словацки! Когда выйдет все до конца, Шалек даст часть тиража переплести так же богато, как и произведения немецкой поэзии.

Мне давно уже хотелось поговорить с Шалеком об издании Пушкина в вашем переводе, а теперь, когда вы сами об этом просите, я это сделаю. Он был бы и не прочь, но только в том случае, если вы не потребуете большого гонорара. Дело в том, что он сомневается, будет ли спрос на стихи, но чешская литература его весьма интересует. Если вы не станете настаивать на большом гонораре и согласитесь получить его книгами, я попробую соблазнить его этим. Было бы только начало положено, а когда он увидит, что книгу покупают, то согласится напечатать еще что-нибудь. Поэтому просмотрите рукопись еще раз, отшлифуйте ее, сообщите свои условия, и тогда я поговорю с ним уже серьезно. Я сказала, что сама принесу рукопись. Не будем никому ничего говорить, пока самим не станет все ясно, тогда мы это торжественно отпразднуем, а я уж позабочусь, чтобы по всему свету раструбили. Впрочем, Пушкин сам за себя говорит, а вы достаточно хорошо известны как его переводчик. Итак, готовьтесь, Вашек! Посылать все сразу — «Пленника», «Фонтан», «Мазепу» и прочее — совсем не обязательно. Если он возьмется за это издание, я буду так счастлива, словно это мой собственный труд. Поверьте, ведь я стараюсь лишь ради сближения славян. В журналах все это растворится, но книга (а он должен издать ее хорошо) привлечет к себе внимание.

Так значит «Хороший человек» вам понравился? Я тоже довольна своим «дядюшкой». А теперь послушайте, что я скажу: после продолжительного отсутствия у нас появился пан Штулец! Удивил же он меня! Он стал благодарить меня, говорил, что я доставила ему большое удовольствие, и все время глаза в восхищении закатывал. Наконец я поняла, что он в прошлое воскресенье удосужился наконец прочитать «Горную деревню», и так был потрясен, что в понедельник, не мешкая ни минуты, отправился ко мне, желая сказать, что «Горная деревня» выше «Бабушки», что это первый чешский роман и все прочее по сравнению с ней только сор, в том числе и «Мечтание» Сабины. А дело было в том, что он вознамерился писать о чешской беллетристике, стал читать, и «Горная деревня» его от головной боли избавила. Мне было приятно услышать это: ведь еще никто так не говорил. Да и в самом деле, «Горную деревню» никто не понял как следует, а что касается образов и идей, я тоже ставлю ее выше «Бабушки». Мешает немного диалект, но он там необходим.

[...] Да, чешская литература растет, писатели появляются, как грибы после дождя, жаль только, что мало среди них боровиков! Галек, Неруда, а с ними еще несколько человек будут издавать альманах в пользу Общества читателей, я тоже должна что-нибудь туда нацарапать. Еще огромная литературная новость! Кобер будет издавать энциклопедию. Палацкий[36] предполагал, что это сделает «Матица» и теперь охладел к своей затее. У Кобера[37] есть разрешение, Ригер[38] будет редактором. Через два года энциклопедия выйдет в прекрасном оформлении и будет стоить 28 флоринов. Пока что не говорите никому — это тайна, и даже в Праге знают только те, кто близок к Палацкому. Просто мне хотелось вас еще чуточку порадовать. Другая новость — будет выходить художественно-политический еженедельник под редакцией Мюллера (он переводчик «Импровизатора» Андерсена, что вы нам приносили). Он всегда жил в Вене, человек он состоятельный, в политическом отношении чист, как стеклышко и поэтому хорошо сыграет роль подставного редактора. Проспект издания прилагаю.

Наши семейные дела обстоят так же, как и всегда. Немец в Здицах, но платят ему нерегулярно и мало, он не может мне ничего выделить, а пенсии ему все еще не дали. Помощи нам нет ниоткуда ни гроша. Одно мое перо должно обо всем позаботиться!

[...] Сказок моих, дружище, у Поспишиля до сих пор еще нет, и я сама жду их. Мне подарили прекрасную лампу с белым стеклом, она небольшая, но элегантная. Вечером, когда я сижу в натопленной комнате, приятно светит лампа, чашка чая под рукой, тогда и возникают перед моим мысленным взором такие приятные картины: то красивая девушка-крестьянка, то какой-нибудь деревенский «дядюшка», а там и храбрые парни, и зачарованные княгини, драконы, крылатые кони. Но когда пробьет двенадцать часов, час, два часа, я гашу свою лампу, забираюсь в постель, и тут мне прямо в глаза светит с неба огромная серебряная лампа; я зажмуриваюсь и часто, уже сонная, думаю: «Угасай же!».

(Без подписи.)