Письма к родным и друзьям

5. КАТЕРИНЕ ЛАУЭРМАНОВОЙ

8 ноября 1849 г.

Дорогая, любимая подруга моя!

[...] Как ты себя чувствуешь? Надеюсь, здорова, и поверь мне — это прекрасно! Ведь только тогда ценишь здоровье — этот дар природы, когда досаждает нездоровье. С тех пор как я вернулась из Праги, у меня беспрерывно боли в желудке, они становятся тем сильнее, чем большую досаду вызывают. К тому же здесь холера, умерло уже больше тридцати человек. Что касается меня лично, то я ничего не боюсь, однако тревожусь за семью. Скорее бы уже наступила сухая погода — она покончит с эпидемией. Умирали чаще всего бедняки, как говорят состоятельные горожане — «всякий сброд». Это и неудивительно: у несчастных нет ни теплой одежды, ни сытной пищи, помещения у них холодные, сырые, скорее звериные логова, нежели человеческое жилье. А сколько здесь богатых людей, которые тратят деньги на всякие излишества — лакомства, вина, на наряды и предметы роскоши, проигрывают в карты. И столько рядом несчастных бедняков! Тебе, Катинка, не доводилось наблюдать людское горе так близко, как мне, и поверь — это печальное зрелище. Сердце всякого человеколюбца сжимается от жалости при одной только мысли об этом. Когда я надеваю дорогое платье, когда ложусь в мягкую постель, когда развлекаюсь, мне всякий раз кажется, что я грешу против ближнего, и я думаю, что могла бы удовлетвориться лишь самым необходимым, а все остальное отдать страждущим братьям.

Но мы люди слабые, эгоисты! Когда я смотрю, нет ли у меня чего лишнего, мне начинает казаться, что и я тоже неимущая, что у меня самой не хватает многого, а если и есть что, так только самое необходимое. Но ведь у бедняков часто нет и пятидесятой доли того, чем располагаю я, а они должны существовать. Намерения у меня добрые, однако недостает смелости сказать мужу и детям: «Удовлетворимся малым, дадим тем, у кого меньше, чем у нас, или тем, у кого вообще ничего нет». Ведь привычки играют большую роль, не правда ли? Мы посчитали бы себя совсем несчастными, если бы пришлось оторвать от себя лишний кусок, который мы привыкли съедать, если бы стали носить более грубую одежду и отказывать себе во всех удовольствиях. Но пусть бы я даже сумела ограничить себя во всем, так будет ли еще какой прок? Ведь всего этого хватит только одному человеку, и то на время; существенную помощь может оказать только все общество. Пусть дадут бедным людям постоянную работу и такое справедливое вознаграждение, чтобы каждый мог прилично существовать, заработав на жизнь своим трудом, пусть дадут разумно устроенные школы, чтобы все могли получить образование, — тогда и будет оказана помощь телу и душе. Но хоть умри, а того, что желаем мы, никогда не случится. Можно было бы воскликнуть: да будет свет! Однако ж не говорим.

[...] Поцелуй своего прелестного мальчугана, будь здорова и помни

Божену Немцову.