Письма на волю

Письма (1941–1942 гг.)

25 декабря 1941 г.

Секретарю ЦК КП (б) Б

П. К. Пономаренко

Надеюсь, Вы помните, что в начале августа, когда я явилась к Вам с поручением из партизанского отряда, Вы, несмотря на мои возражения и просьбы, не разрешили вернуться обратно и отправили меня в тыл, потому что у меня оставалось очень мало времени до родов.

Я подчинилась тогда, уехала, нашла свою семью, а 5 октября родила сына. Теперь я живу в Пермской области, работаю в колхозе и невыносимо томлюсь от мысли, что в такие грозные дни, когда фашистские изверги терзают и топчут родную мою Белоруссию, я, отдавшая более 20 лет борьбе за свободу и счастье моего народа, остаюсь в резерве, веду тихую, мирную жизнь.

Я больше так не могу. Я должна вернуться. Я буду полезной. У меня большой опыт работы, я знаю белорусский, польский, еврейский и немецкий языки, я готова выполнять любую работу на фронте или в тылу у врага, я ничего не боюсь. В душе кипит столько ненависти, столько жажды борьбы, столько любви и желания отдать всю себя, что я готова идти одна на целые полчища фашистских сволочей. Да ведь все это понятно. Дела на фронте таковы, что скоро снова будут вестись бои на Могилевском, Гомельском и Минском направлениях. Будут нужны работники, люди. Так не забудьте же обо мне. Сынок мой подрос немножко, и скоро я смогу его оставить с сестрой и бабушкой.

Я жду Вашего вызова. Жду с горячим нетерпением и убедительно прошу поручить кому-нибудь ответить хоть несколькими словами на мое письмо.

Не поступили ли в ЦК какие-нибудь сведения о моем муже — Корнилове Сергее Гавриловиче? Он работал зав. военным отделом Пинского горкома. С тех пор как 4 июля был тяжело ранен в бою под Пинском, я ничего о нем не знаю, но не хочу думать, что он погиб.

Итак, до скорого, надеюсь, свидания, когда я буду получать от Вас боевой приказ. Мой адрес: Пермская область, Сивинский район, село Усть-Буб, колхоз «12 лет Октября».

С горячим приветом, Вера Хоружая.

Извините, что так неряшливо написала. У нас нет керосина, темно.

Москва, 23 февраля 1942 г.

Товарищам Ю. И. и С. О. Ошеровичам.

…Прежде всего не могу вдоволь нарадоваться, что вы оба вообще живы и существуете здесь, на свободной земле. Написала я это, и сердце облилось кровью. Да. Только здесь свободная земля, а наша Беларусь…

Друзья мои дорогие… Мне много раз приходилось уезжать из Беларуси и жить подолгу вдали от нее. Но всегда мое сердце было согрето мыслью о ней, о ее росте, о ее расцвете, нашей красоте и силе.

А теперь сердце разрывается на куски, нет меры мучительной боли. Ну, да ладно, что там рассказывать! Сами знаете, сами чувствуете то же самое. Не хочу больше об этом говорить…

О себе сейчас не хочется рассказывать. Слишком много для письма. Аня с бабушкой и с маленьким Сереженькой живут в колхозе в Пермской области. А большого Сергея[82] нет и, вероятно, уже никогда не будет. Да, Юленька, да, друзья мои! Теперь мне очень часто приходят на память слова Долорес Ибаррури: лучше быть вдовою героя, чем женою труса. Сергей погиб, как герой. Но есть еще маленькая-маленькая искорка надежды. Вспомните его и поймете, что такому погибнуть нелегко. Вася[83] — в армии, но работает в совхозе — обстреливает Гитлера картошкой, как он говорит. Надя с двумя своими малышами вместе с моими в колхозе, Люба [84] с Кимочкой — в Джамбуле, а Юлик пропал без вести, не будучи еще даже мобилизованным. Я пока работаю в ЦК КП (б) Б, но это, можно сказать, проездом, скоро уеду. Вот вам самое главное обо мне и моих.

Москва, 21 марта 1942 г.

Товарищу Н. С. Орехво.

Здравствуй, мой друг дорогой!

Ничего не знала о тебе с начала войны, беспокоилась, спрашивала и вот сегодня, просматривая списки товарищей, бывших активистов КПЗБ, увидела твою фамилию. Как же я обрадовалась! Как хорошо, что ты жив и цел. А где твоя маленькая дочка? Уцелела ли она, с тобой ли она?

Напиши, дружище, скорей, с нетерпением жду твоего письма. Но прошу тебя написать не только о себе, но и о других людях из Белоруссии, особенно из Западной Белоруссии. Понимаешь ведь, что нам очень важно не растерять своих людей, рассыпанных по всему Союзу, разузнать о них, установить с ними связь, чтоб в нужную минуту иметь возможность их найти без промедлений.

А минута эта с каждым днем приближается, скоро, скоро мы снова будем на нашей родной Белоруссии.

Так вот, помоги, пожалуйста, в этом деле: напиши мне сейчас же, о ком из наших людей ты имеешь сведения, и сообщи их адреса. Благодарить тебя, я думаю, не надо, сам понимаешь, как это важно для ЦК Белоруссии и для них самих. Еще раз прошу тебя написать поскорее. Когда ответишь, напишу о себе.

Ну, будь здоров и весел, крепко жму твою руку.

Вера.

Москва, 7 апреля 1942 г.

Товарищу С. М. Файланду.

Здравствуй, Сергей!

Ты меня уже, может быть, и забыл, а я тебя помню и не только помню, но и храню в душе теплое хорошее чувство к тебе — старому другу.

Как же ты живешь? Почему не в армии? Или по-прежнему болеешь? Для такой войны, брат, надо было немедленно выздороветь. Но, я надеюсь, что и в Москве — ты на фронте. Никак не могу себе представить тебя где-то в стороне от фронта, от того, что в данную минуту самое главное.

Очень бы хотелось тебя увидеть, поговорить. Но у меня очень мало времени. На днях уезжаю. На старые знакомые места, Сережка. Порадуйся вместе со мной.

Сколько же это лет мы с тобой не виделись? Как будто семь лет. Много воды утекло за это время. Много прожито и много пережито. Но самое лучшее это то, что и сегодня я от всей души восклицаю, как и в дни нашей солнечной юности: «Хорошо жить на свете!» — и так же, как и тогда, чувствую крылья за плечами, крепкие крылья. Далеко и уверенно можно на них лететь. Да. Да… И это несмотря на то, что я, вероятно, больше никогда не увижу своего любимого мужа (он был смертельно ранен в начале войны, и больше я о нем ничего не знаю), несмотря на то, что я оставляю двоих детей, а младшему из них сыну Сереженьке — всего полгода. Он родился уже без отца, и мы назвали его в память об отце тоже Сергеем. Видишь, как прочно вошло в мою жизнь твое имя.

Ну, что ж тебе еще рассказать? Признаюсь, трудно мне писать тебе: от первого до последнего слова, какое я написала, в мысли моей неотступно следует дорогая тень Маруси[85]. Любимая подруга, моя дорогая. Теперь, когда в душе у меня какая-то особенно торжественная радость, я особенно часто вспоминаю ее…

Кончаю. Если можешь, позвони мне или напиши… Я когда-нибудь получу. Наверно получу.

Ну, будь здоров. Вера.

Москва, 16 апреля 1942 г.

Подруге Ю. И. Ошерович.

Я собиралась написать тебе в ответ на твое дорогое письмо, которое я перечитывала не раз, много-много всякой всячины, но получается иначе. Я могу написать тебе только несколько слов, слова «Здравствуй и прощай». Я завтра уезжаю и в ближайшее время писать не смогу. Ты нашла меня для того, чтоб снова пока что потерять. Думаю, что, умудренная многолетним опытом, на этот раз ты уж не будешь обо мне беспокоиться и, прощаясь со мной, будешь радоваться вместе со мной…

Я чувствую себя счастливой, я всей душой ощущаю необъятную красоту нашей жизни и в мою старую формулу: «Хорошо жить на свете» — вкладываю в тысячу раз больший смысл и большее значение, чем во все годы, во всю жизнь, когда я эту формулу от всей души изрекала. Да, да. Хорошо, несмотря ни на что, потому что самое главное счастье, самое главное хорошо — это борьба и победа. Не доказываю, потому что пишу тебе, потому что знаю, что ты все понимаешь и, конечно, разделяешь мою какую-то особенную, торжественную радость.

Ну, будь здорова, любимая, родная… Пиши. Вера.