Пламенные эвкалипты

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

В три часа пополудни, в самое пекло, Эбби брела рядом с повозкой, на которой ее отца везли на кладбище. Девушку сопровождали четверо отцовских друзей-ирландцев — они тоже шли возле повозки, увозившей Финли в последней путь. Эбби пришлось довольствоваться самым простеньким сосновым гробом для отца, и это сильно ее угнетало, но в память о нем она шла с гордо поднятой головой. Эбби передала Вере, что Нила будут хоронить в половине пятого, и та обещала прийти с соседями Мэг. До того как началась заупокойная по Филби, на кладбище, проститься со своим сотоварищем, подоспели и другие горнорабочие. То была скорбная процессия, и Эбби вышла ей навстречу.

Эбби сообщили, что Джока Макмануса тоже похоронят сегодня, только позже и на другом кладбище — в Абердине, в шотландском квартале городка. Берра фактически состояла из нескольких поселков, образовывавших то, что и называлось собственно Беррой. Сюда входили пригороды Южноавстралийского горнодобывающего общества Куранга и Редрут, где поселилось большинство корнуолльцев. Абердин принадлежал шотландцам, в Ллухуре жили валлийцы. А в той части, что называлась Хэмптон, — преимущественно англичане. Кроме того, в Берре тут и там проживали и представители других народностей, включая ирландцев.

Местный католический священник говорил о том, какую жизнь прожил Финли, а жизнь его, в общем, была короткой и тяжкой. Когда он сказал, как высоко ценили его друзья-товарищи и каким добрым отцом был он для Эбби, девушка почувствовала гордость и вместе с тем глубокую скорбь утраты. Когда горняки покинули кладбище и отправились пропустить пивка, обещав успеть к отпеванию Нила, она осталась одна, чтобы в одиночестве горячо оплакать папу, перед тем как могильщик засыплет его землей. После этого она возложила на могилу цветы и отошла в тень под эвкалипты, где собиралась дождаться, когда Герман доставит на кладбище тело Нила.

Главное кладбище Берры располагалось на холме, обращенном к городку. Отсюда Эбби был хорошо виден Громада-рудник на бурой возвышенности в отдалении, и от этого зрелища ей стало еще горше. И обиднее, что отцу придется вечно «глядеть» на рудник, забравший у него жизнь. Это несправедливо, решила она.

«Как только смогу, папа, я непременно перевезу тебя в местечко получше», — плача, поклялась она.

Эбби все еще дожидалась Германа Шульца с телом Нила, когда заметила на дороге роскошный экипаж, направлявшийся в сторону кладбища. Он обогнал Веру Никольс и кумушек, которые поднимались на холм той же дорогой, обдав их облаком удушливой пыли. Когда экипаж остановился рядом с нею, Эбби не поверила своим глазам: из него вышел Эбенезер Мэйсон. Он был в богатом костюме и цилиндре. Эбби сердито посмотрела на него, когда он подошел ближе. Прежде она никогда не разговаривала с мистером Мэйсоном, хотя не раз видела его на руднике, когда встречала отца после работы, и сейчас ничуть не оробела. Ведь он, как она теперь знала, и сам когда-то трудился старателем, а значит, был ничем не лучше других. Да и потом, он ее отцу уже не хозяин, так что он ничего не сможет сделать, прояви она неучтивость.

— Добрый вечер, мисс Скоттсдейл, — произнес Эбенезер Мэйсон, чуть склонив голову в цилиндре, под которым в лучах вечернего солнца лоснились редеющие волосы. Он едва взглянул на земляной холмик над гробом ее отца. Эбби не заметила на его бесстрастном лице ни капли сочувствия, сожаления или раскаяния, и это ее разозлило.

— Вы опоздали, отца уже похоронили, — гневно бросила она в ответ.

— Я вряд ли успел бы раньше, мисс Скоттсдейл, дома задержали дела. Но смею ли я выразить вам мои соболезнования? — Он воззрился на нее совершенно холодными зелеными глазами.

Было что-то оскорбительное в его взгляде, и Эбби ощутила, как у нее по коже побежали мурашки.

— Не смеете! — отрезала она. — Это по вашей милости погиб отец. Да и какие такие дела могли задержать вас дома? Будь у вас хоть капля приличия, вы примчались бы в Берру сразу, как только узнали, что погибли трое ваших рабочих. Так хоть проявили бы какое-то уважение, порядочность. Или, по вашему, рабочие и их близкие не заслуживают ни малейшего внимания?

Эбенезер едва заметно вздрогнул.

— Разумеется, но, смею вас уверить, на руднике произошел самый натуральный несчастный случай, — невозмутимо заявил он. — И, полагаю, вдове Джока Макмануса и матери Нила Тэвиса это понятно.

— Понятно?! Знайте же, ничегошеньки им непонятно, как и мне. Это же не ваше горе! Ведь вы экономили каждый грош, а в результате — беда! — резко возразила Эбби. — Отец как чувствовал, что это случится.

— Неужели? — Эбенезер хитро прищурился.

— И оказался прав, он с лихвой заплатил за вашу промашку с Морфеттовой станцией. Спохватись вы пораньше, он и те двое были бы живы и остались с теми, кому они дороги.

— Не знаю, чего вы там понаслушались, но станцию я старался держать в исправности. Однако машинному оборудованию свойственно время от времени выходить из строя, и трагическая случайность состоит как раз в том, что рабочие углубились до уровня грунтовых вод в то самое время, когда сломался насос.

— Трагическая… — слабым голосом отозвалась Эбби. Со вчерашнего утра во рту у нее не были ни маковой росинки, и под безжалостно палящим солнцем она вдруг ощутила головокружение. Перед глазами запрыгали зайчики — и ее качнуло.

— Хорошо ли вы себя чувствуете, мисс Скоттсдейл? — осведомился Эбенезер. Несмотря на головокружение, Эбби не расслышала в его тоне ни толики сочувствия. Не услышав в свою очередь ни слова в ответ, он велел вознице принести воды.

— Не трогайте меня! — резко проговорила Эбби, когда Эбенезер было взял ее под руку, желая поддержать. Ей была противна сама эта мысль. Возница принес флягу с водой, но Эбби ударила его по руке, и фляга упала на землю. Вдалеке девушка разглядела похоронную повозку с гробом Нила: та поднималась по дороге к кладбищу, — и на глазах у нее опять навернулись слезы. Ей стало тем более горько оттого, что рядом не было ни Мэг, ни девочек.

Эбби шатало из стороны в сторону. Она сердито взглянула на Эбенезера.

— Из-за вас вместе с отцом погиб человек, которого я любила и за которого собиралась замуж. Я даже не смогла устроить папе достойные похороны, ведь он был замечательный и заслуживал большего, чем сосновый ящик с безвестной могилой. Много большего!

Эбенезер сунул руку в карман и достал три однофунтовые купюры. Это походило на недостойный жест запоздалого раскаяния.

— Вот, пожалуйста, возьмите, — сказал он, беря ее руку и вкладывая в нее деньги.

Тут Эбби взорвалась.

— Три фунта! Три жалких фунта! По-вашему, это все, чего заслуживает мой отец? — Она подбросила бумажки в воздух — их подхватило ветром и, как осенние листья, разметало по соседним неухоженным могилам. Эбби не нуждалась в такой подачке. — И вы смеете думать, будто жизнь моего отца стоит три фунта? — воскликнула она.

Эбенезер явно негодовал, но держал себя в руках. Он понимал — это волнение преходяще. Он мельком взглянул на возницу, дав знак, чтобы тот подобрал три фунтовые бумажки, — немедленно.

— За день до смерти отец сказал, что узнал вас с лучшей стороны. — Это прозвучало не как утверждение, а скорее как обвинение. — И будто вы даже убедили его, что люди к вам «предвзяты». — Эбби усмехнулась, словно это и правда было смешно. — Он даже проникся к вам уважением и поверил, что рабочие вам небезразличны, что вы действительно радеете за них. Он стал считать вас своим другом. — От волнения у Эбби дрогнул голос.

Лицо Эбенезера по-прежнему ничего не выражало.

— Представляю, как ему было бы обидно, знай он, что вы не пришли не только на его похороны, но и на рудник, когда погибли люди. Уж тогда бы его иллюзии по поводу вашей порядочности вмиг развеялись.

Эбенезер не проронил ни слова.

— Или вы станете отрицать, что в последнее время сблизились с ним? — спросила Эбби, сбитая с толку его молчанием.

— Нет, мы действительно много о чем говорили, — наконец подал голос Эбенезер. — И о вашем будущем тоже.

Эбби пребывала в таком смятении, что пропустила последние его слова мимо ушей.

— Как мне теперь быть без отца? — прошептала она, оттого что от боли у нее перехватило горло.

— Мы с вашим отцом договорились касательно вашего будущего, но давайте это обсудим, когда вы успокоитесь, — с холодной невозмутимостью продолжал Эбенезер. Он терпеть не мог, когда женщины дают волю чувствам.

— Мне нечего с вами обсуждать, — давясь от злости, проговорила Эбби. — И нет, думаю, между вами с отцом никаких договоренностей.

— Отец ваш был человек слова, и я надеюсь, к его словам вы относитесь с почтением, — возразил Эбенезер. При этом его зеленые глаза пронизали ее насквозь.

Эбби поняла, что он не шутит, и, невзирая на послеполуденный зной, по спине у нее пробежали мурашки.

— Не знаю я ни о каких ваших договоренностях с отцом. И не верю, что такие договоренности вообще существуют.

Впрочем, пока она это говорила, в ее душу все глубже закрадывались сомнения. Она знала, что отцу уж больно хотелось, чтобы она была счастлива в замужестве, потому-то он и согласился отобедать с Эбенезером Мэйсоном, чего она и представить себе не могла. Как не могла она представить себе и то, что отец резко изменил свое мнение о хозяине, хотя, по его признанию, так оно и было. Но и в таком случае ей не верилось, что он и в самом деле договорился с этим человеком о том, что она выйдет за него. Неужели это правда?!

— Я же сказал, мы обсудим это после того, как у вас будет время обдумать ваше нелегкое положение. — Эбенезер развернулся и направился к экипажу. Он был высок и сухощав, его можно было даже назвать крепким, но во всем его облике сквозило самодовольство и самолюбование. Где же тот человек, которого узнал в нем ее отец? Тот, который, по его признанию, когда-то сам мыл золото. Такого она в нем не увидела, зато хорошо разглядела исходившее из каждой его клетки презрение к тем, кому повезло меньше, чем ему самому.

Эбби поняла, что в его словах прозвучало скрытое предостережение, в них явно таилась угроза — и девушка невольно вздрогнула. Тем не менее гордость не позволила ей выказать страх перед человеком, повинным в смерти ее отца.

— Хоть без папы мне будет нелегко, я найду себе работу и уж как-нибудь проживу! — выкрикнула Эбби ему вдогонку. Ей хотелось, чтобы это прозвучало твердо, но на поверку желаемой решимости ее голосу не хватило.

Усаживаясь в экипаж, Эбенезер бросил на нее короткий леденящий взгляд. И взгляд этот говорил о многом. У Эбби не осталось ни малейшего сомнения, что Эбенезер решительно настроен добиться своего.

Эбби чувствовала себя беззащитной и затравленной, но, глянув на отцовскую могилу, она взяла себя в руки. «Конечно, я еще слишком молода, но уже сполна узнала, почем фунт лиха, — говорила она про себя, вспомнив, как им жилось в Ирландии и здесь, в землянке. — А сам-то он знает, что такое горе мыкать? Нет, ни в жизнь не поверю, что когда-то он был старателем, иначе радел бы за своего брата-рабочего и папа был бы жив». Эбби думала, что хуже, чем сейчас, ей уже никогда не будет.

— Эх, папа-папа, как бы мне хотелось, чтоб ты был рядом! — чуть слышно проговорила она.

Эбенезер отправился прямо к доктору Миду в контору при больнице на улице Правосудия.

— Передайте Вернону — я хочу его видеть, прямо сейчас, — обратился он к регистраторше.

— У него сейчас посетитель, мистер Мэйсон, — с некоторой робостью сказала Кора Блэйк. — Я не могу его отрывать.

Эбенезер завел глаза и принялся мерить шагами приемную.

— Когда он освободится? — спросил Эбенезер достаточно громко, чтобы его было слышно в докторском кабинете.

— Точно не скажу, — с тревогой ответила Кора. — Может, пока присядете?..

— Нет уж, — отрезал Эбенезер. — У меня времени в обрез.

В приемной доктора дожидались еще какие-то люди — им не понравилось, что Эбенезер вознамерился пройти без очереди, но высказать свое недовольство вслух никто не посмел.

После разговора с Эбби Эбенезер больше, чем когда-либо, был настроен заполучить ее. Раньше он видел девушку лишь издали, но и тогда считал ее красавицей. Вблизи же она показалась ему просто обворожительной, а ее враждебность только распалила его страсть.

Поначалу Эбенезер рассчитывал, что ему без труда удастся завоевать расположение девушки, тем более с помощью отца. Прежде он никогда не испытывал трудностей в делах амурных. Обычно пары-тройки дорогих подарков вкупе с заверением осчастливить объект страсти ему вполне хватало, чтобы добиться своего. Но Эбби совсем другое дело: он собирался взять ее в жены и хотел, чтобы она родила ему детей. Впервые за многие годы Эбенезер понял, что только юная красавица жена и дети могут скрасить его жизнь в Мартиндейл-Холле. Он хотел слышать в доме их смех, хотел принимать гостей на пару с очаровательной супругой.

Эбенезер знал, что Финли своенравен, как и всякий ирландец, а посему он решил узнать его поближе. И вскоре смекнул, что может с ним поладить, заручившись согласием Финли на свой союз с его дочерью. Но вот Финли погиб в руднике, и Эбби теперь его оплакивает. Это давало ему повод для беспокойства, тем более после того, как она не поверила, что они с ее отцом обо всем договорились. Теперь ему следовало убедить девушку в том, что он чувствует свою ответственность за случившееся, чтобы избежать при этом судебных тяжб. Кроме того, ему надо было каким-то образом завлечь ее к себе в дом, и вот теперь он знал, как это сделать. Правда, ему нужна была помощь Вернона Мида. Эбенезер был уверен, как только Эбби окажется в его руках, укротить ее он сумеет.

— Чем могу быть вам полезен, Эбенезер? — осведомился Вернон, спешно выпроваживая посетителя из своего кабинета. — Что-нибудь срочное, а то у меня люди в приемной?

— Да, дело срочное, — сказал Эбенезер, входя в кабинет доктора и затворяя за собой дверь. Он понизил голос: — Мне нужно еще немного опиата и того снадобья, что вы мне прописали… — он продолжал уже шепотом, — …для укрепления мужской силы.

Вернон встревожился.

— Тут нужен глаз да глаз, Эбенезер. Опиаты штука небезопасная, если перестараться с дозировкой, а это ваше снадобье… — Он посмотрел на Эбенезера. — В избытке оно не очень-то полезно для сердца. Я не хочу отвечать, если вы отдадите Богу душу.

— Это моя печаль, Вернон, — отрезал Эбенезер. — Я человек занятой, дел у меня сегодня по горло, так что давайте что нужно, и я откланяюсь.

Вернон понял, что у него нет другого выхода, и направился к шкафчику с препаратами.

— В последний раз, Эбенезер, — сказал он. — Этим не шутят, — прибавил он уже на полном серьезе.

Эбенезер заявил, что опиаты нужны ему для успокоения: ведь управлять рудником дело и впрямь нешуточное, — но Вернон догадывался, что это ложь, и на душе у него кошки заскребли. Он знал, что Эбенезер имел виды на девушку, и не хотел нести ответственность за то, что может случиться.

— Ну-ну, давай поживей! — с нетерпением бросил Эбенезер.

Прошло несколько дней, и Эбби пришлось крепко задуматься о своем положении. Она обошла все лавки и конторы в Берре, спрашивая работу, и все без толку. Заходила даже в прачечную, где трудилась Мэг Тэвис, но получить работу так нигде и не смогла. В конце концов, совсем поиздержавшись, она вспомнила о предложении Пэдди Уолша и отправилась к миссис Слокомб, державшей пансион на Часовенной улице. У Эбби душа взыграла, когда ей предложили заступить уборщицей прямо с завтрашнего дня. Платили маловато, но Эбби была рада и этому. По крайней мере, с голоду теперь не умрет, а там, глядишь, и встанет на ноги. Возвращаясь домой на Речную, она думала, как бы отец сейчас гордился ею, и на глазах у нее снова выступили слезы.

Когда на другое утро, рано-рано, Эбби явилась на работу после еще одной кошмарной бессонной ночи, миссис Слокомб объявила, что в ее услугах уже не нуждается.

— Что-то не пойму, миссис Слокомб, — стушевалась Эбби. — Ведь еще вчера вы сказали, что я могу приступать к работе нынче утром. Что же теперь не так?

— Сожалею, голубушка, — сказала миссис Слокомб, чувствуя себя явно не в своей тарелке. — Но мы с мужем заглянули в расходные книги и поняли, что с лишним работником придется малость обождать.

Эбби вконец отчаялась. Ей показалось, что миссис Слокомб лжет, но зачем? У нее складывалось ощущение, что это Эбенезер Мэйсон каким-то образом приложил руку к тому, что ей никак не найти работу, особенно после того, как другая девушка с Речной нашла ее себе без труда. Эту девушку, Кэрри Финч, взяли в ту самую лавку, где за пару часов до того отказали Эбби.

Бредя домой, Эбби корила себя за глупые подозрения, тем более когда ей припомнилось, что муж миссис Слокомб когда-то работал на руднике вместе с ее отцом — до того, как сломал себе шею, навсегда оставшись калекой.

Чем больше Эбби над этим размышляла, тем отчетливее сознавала, что это именно Эбенезер Мэйсон приказал всем не брать ее на работу. В Берре он был важной птицей: ведь городок жил за счет рудника. Но зачем ему это, она никак не могла взять в толк. Как можно быть таким жестокосердным?

Вернувшись к себе в землянку, она снова ударилась в слезы. И вдруг Эбби услышала, как ее кто-то кликнул. То была Вера Никольс.

— Слыхала, милочка? — мрачно спросила Вера.

— Что? — удивилась Эбби. У нее бешено заколотилось сердце. Еще одну дурную весть ей было не пережить.

— Мэг отдала Богу душу прошлой ночью, — негромко сообщила Вера.

— О Господи! — вскрикнула Эбби, закрыла лицо руками и разрыдалась.

— Прости, голубушка. — У Веры тоже глаза были на мокром месте. — Я думала, ты в курсе.

— А что… с Эми и Эмили? — сквозь слезы вопросила Эбби.

— Их как будто отправили в сиротский приют в Аделаиду, — сказала Вера. — Бедные крошки, — покачав головой, с грустью заключила она.

Эбби закрыла глаза. И представила себе, как огорчился бы Нил, узнав, что сталось с его матерью и сестрами. Понятно, он этого не узнает, но у Эбби было такое ощущение, словно в случившемся есть и ее вина. Будь у нее работа, она непременно позаботилась бы об Эми с Эмили. «Но кого я обманываю? — опомнилась она. — Мне бы о себе самой подумать».

Спустя несколько минут, когда Эбби все еще размышляла, как ей теперь быть, у входа возник какой-то человек. Эбби признала в нем возницу Эбенезера Мэйсона.

— Что вам угодно? — холодно спросила она.

— У меня для вас записка, мисс Скоттсдейл, — ответствовал он без лишних слов. — Пожалуйста, прочтите прямо сейчас! — В его тоне слышалось нетерпение.

Эбби кивнула, и возница передал ей сложенный листок бумаги.

— Мне велено дождаться ответа, — прибавил он. Развернулся и отошел в сторонку, ожидая, когда Эбби прочтет послание.

«Досточтимая мисс Скоттсдейл!

По некотором размышлении я осознал свой долг перед родными и близкими тех, кто погиб на руднике вследствие давешнего несчастного случая. Хотя мне кажется, что это было результатом прискорбного стечения обстоятельств, я, однако, не снимаю с себя моральную ответственность за происшедшее и хотел бы пригласить вас в Мартиндейл-Холл, чтобы обсудить вопрос о возмещении ущерба, понесенного вами в связи со смертью вашего отца. Мой возница будет ждать вашего решения.

Искренне ваш,

Эбенезер Мэйсон».

Эбби не сдержала досады. «Стечение обстоятельств, ну конечно!» Она разорвала записку в клочья.

Возница, памятуя о строгом наказе хозяина, метнул в нее недобрый взгляд.

— Я обожду в трактире «В руках рудокопа». Может, передумаете, — сказал он. — Буду там только до половины седьмого. — С этими словами он пошел прочь.

— Да хоть неделю, мне-то какое дело, — бросила Эбби ему вслед. — Уж я-то не передумаю.

Вера Никольс, беседовавшая меж тем с соседкой Эбби, слышала краем уха их разговор. И зашла следом за Эбби к ней в землянку.

— Это, случаем, не возница ли мистера Мэйсона? — полюбопытствовала Вера.

Эбби злобно кивнула.

— Он думает, будто может возместить мне смерть отца, — сердито буркнула она. — Посмел предложить мне целых три фунта на кладбище, когда папу хоронили. Да он самый заносчивый и безответственный крохобор…

— Уж коли мистер Мэйсон протягивает тебе руку помощи, Эбби, не стоит ее отклонять, — заметила Вера.

Деньги были нужны Эбби на похороны отца — для себя же она ничего не просила.

— Как я могу брать деньги в уплату за жизнь отца? Это же грешно!

— Отца тебе уже не вернуть, да только и работу ты тогда навряд ли найдешь, так ведь?

— Знаю. И все по вине мистера Мэйсона. Это же он науськал всех в городе, чтоб меня не брали.

Вера всего не знала и думала, что горе застилает девушке глаза.

— Откажешься от денег мистера Мэйсона, умрешь с голоду или, того хуже, пойдешь… на панель.

Эбби открыла рот от ужаса.

— Ни за что на свете. И как только такое могло прийти тебе в голову?

— Скольким добропорядочным девицам, Эбби, пришлось торговать своим телом, лишь бы не помереть с голоду, лишь бы сохранить крышу над головой, — сказала Вера, вспомнив свою постыдную историю, которую она четыре года тому назад похоронила у себя глубоко в памяти. — Не будь дурочкой. Хватай его деньги обеими руками. Гордостью да обидой сыта не будешь и уж нипочем не выберешься из этой проклятой богом дыры.

Несмотря на переполнявшее ее возмущение, Эбби была вынуждена признать, что Вера права. Она и правда была в самом отчаянном положении. У нее не осталось денег на пропитание, а гордость не позволяла ей побираться у соседей, потому как те и сами едва сводили концы с концами. А стало быть, придется все же взять деньги у Эбенезера Мэйсона и позаботиться, чтобы часть из них досталась Эми с Эмили: ведь они остались сиротами, пусть у них будет хоть что-то на будущее.

Наступив себе на горло, Эбби отправилась в трактир «В руках рудокопа» сообщить вознице Эбенезера Мэйсона, что она согласна поехать с ним, если только тот пообещает потом отвезти ее обратно в Берру. Спустя несколько минут они уже были в дороге.

Роскошный экипаж трясся по извилистым пыльным сельским дорогам, и сидевшая в нем Эбби с грустью поглядывала в окошко. К концу дня медленно наползающие тени принесли вечернюю прохладу, но Эбби едва замечала бегущее время. Она думала о том, как радовался бы отец их предстоящей совместной поездке, если бы за какие-то роковые мгновения их жизнь не изменилась навсегда.

К тому времени, когда они остановились и возница пошел открывать черные кованые железные ворота перед въездом в Мартиндейл-Холл, отстоявший в полутора милях от городка Минтаро, на глазах у Эбби снова навернулись слезы: она уже пожалела о своем решении. Они проезжали по длинной подъездной дорожке мимо каретного сарая с конюшнями, и Эбби изумленно разглядывала эту махину. Прежде она и представить себе не могла, что каретные сараи бывают такие большие. Построен он был из песчаника и стоял чуть поодаль от подъездного пути, обрамленный по бокам и сзади финиковыми пальмами.

После того как дорожка, повернув сперва влево, а потом вправо, пошла дальше под уклон, Эбби затаила дыхание. Она думала увидеть просто большой дом, пусть даже очень большой, но то, что открылось ее взору, превосходило все ожидания.

Стоявший на возвышении, Мартиндейл-Холл представлял собой громадную, в георгианском стиле постройку квадратной формы. С фасада, на уровне двух этажей, — восемь окон со ставнями, и еще одно, в зашторенном эркере, — над парадным входом. К дому вела лестница в шестнадцать ступеней. По обе стороны от нее стояли две колонны, увенчанные урнами с горящими светильниками.

Возница Эбенезера открыл Эбби дверцу, приглашая выйти из экипажа. Она последовала его приглашению и глянула вверх: плоскую кровлю дома с богато украшенной оградой тоже венчали роскошные урны. Девушка огляделась кругом. Дом стоял посреди обширной лужайки. В сгущающихся сумерках Эбби, однако, успела разглядеть поляны для крикета и поло, а за ними — сотни акров пастбищной земли и деревья.

— Прошу сюда, мисс Скоттсдейл, — сухо бросил возница.

И Эбби, склонив голову, двинулась вверх по лестнице — к дому. У парадной двери она глубоко вдохнула, прежде чем постучаться, но дверь отворилась раньше, и перед девушкой возник дворецкий, высокий седеющий мужчина средних лет с темными усами.

— Мисс Скоттсдейл? — в его баритоне явно слышался английский выговор.

— Да, — кротко ответила Эбби. И вдруг почувствовала необоримую тревогу.

— Я Уинстон. Входите, прошу. Хозяин ждет.

Эбби удивилась — откуда мистер Мэйсон узнал, что она приедет? Впрочем, этот человек привык добиваться своего. Предстоящая встреча немного пугала ее, но Эбби рассчитывала выйти отсюда не с пустыми руками. Эбенезер Мэйсон был перед нею в неоплатном долгу, но память об отце должна быть оплачена сполна.

Эбби обернулась к вознице.

— Дождитесь…

Но того уже и след простыл. Она только видела, как экипаж рванул прочь.

— Погодите! — крикнула она.

— Алфи всего лишь отгонит экипаж в каретный сарай, мисс, — объяснил Уинстон.

— Но ведь он обещал отвезти меня обратно домой, — сказала Эбби.

Уинстон сделал удивленный вид.

— Неужели? — вопросил он. — Если на то будет воля хозяина.

Эбби совсем стушевалась, когда ее провели в выложенную черно-белым мрамором переднюю, что вела в главную залу величественного дома, крытую куполообразной стеклянной крышей и выстланную паркетным полом. В конце залы возвышалась резная лестница, она заканчивалась площадкой, расходившейся влево и вправо. С лестничной площадки были выходы на подвесную галерею второго этажа со множеством дверей. Эбби с нескрываемым изумлением озиралась по сторонам.

— Хозяин ждет в столовой, — сказал Уинстон. — Прошу сюда.

Эбби удивилась, с чего бы это мистеру Мэйсону быть в столовой, но, тем не менее последовала за Уинстоном в боковой коридор, а оттуда в английскую столовую. Эбенезер сидел в дальнем конце большого стола, окруженного дюжиной обитых материей стульев с высокими спинками. Стол был накрыт на двоих, без всякой радости отметила Эбби.

Эбенезер поднялся с приветственным жестом.

— О, мисс Скоттсдейл, благодарю, что навестили. — Ему показалось, что Эбби пребывает в восхищении, и его пробила легкая дрожь.

Эбби хотела было сказать, что у нее не было другого выхода, но гордость ей этого не позволила. К тому же в его тоне не было ни малейшего сомнения в том, что она могла не приехать.

— Мне здесь как-то не по себе, — громко призналась она.

Эбенезер только передернул плечом, предпочтя не считаться с ее ощущениями.

— Не угодно ли что-нибудь выпить перед обедом? Я позволил себе смелость наполнить ваш бокал лучшим из моих вин.

Эбби почувствовала дивный аромат — и у нее мучительно засосало под ложечкой. Она даже не помнила, когда ела последний раз, но готова была скорее проглотить осколки от разбитого бокала, чем сесть за обеденный стол с Эбенезером Мэйсоном.

— Я, мистер Мэйсон, не обедать с вами приехала, а говорить о возмещении ущерба, — коротко напомнила ему она.

Эбенезер посмотрел на нее со странной улыбкой. Она и понятия не имела, что он замыслил обломать ее непокорный нрав, как только она окажется в его власти.

— Понимаю, дорогая, — сказал он, выдвигая перед нею стул. — Но сейчас время обеда, так что давайте сперва отобедаем!

Эбби разозлилась, чувствуя, как ловко он пытается ею управлять.

— Неужели вы думаете, что я соглашусь обедать с вами, зная, что вы в ответе за смерть моего отца?

Зеленые глаза Эбенезера сверкнули стальным блеском.

— Как вам будет угодно, — проговорил он с напускным смирением. — Но, может, вы все же присядете, и мы обсудим наше дело?

Простой вопрос, но Эбби угадала в нем едва уловимую угрозу.

— Хорошо, — тихо сказала девушка. А про себя решила, что, как только дело будет улажено, она не задержится здесь ни на минуту.

Эбенезер подошел к Эбби и поставил перед нею бокал с вином. Рубиновое содержимое бокала искрилось в свете свечей. От волнения Эбби пригубила вино, думая, что оно придаст ей смелости. Оно было чуть горьковато, но девушка скоро почувствовала, как по ее телу разливается тепло, а ноги деревенеют. Эбенезер рассказывал о доме, пока она потягивала вино. Она слышала, как он говорил, что стены дома сложены из манурского песчаника, кое-где толщиной три фута. Еще он сказал, что мастеровых, строивших ему дом, вызывали из Англии, а потом его голос зазвучал как будто издалека. Эбби ощутила странное головокружение, а в руках и ногах — свинцовую тяжесть.

— Что-то не так, дорогая? — услышала Эбби, как Эбенезер обратился к ней спустя несколько минут. Она подалась вперед, силясь разглядеть его на другом конце огромного обеденного стола. Прищурилась, потому что ей вдруг показалось, что он от нее далеко-далеко. И тут увидела рядом с ним человека, похожего на слугу.

— Кто вы? — с трудом выговорила Эбби, не узнавая собственного голоса. Но ответа не последовало — Эбенезер безмолвно улыбался. Это была не любезная улыбка, а зловещая ухмылка. Эбби нутром почувствовала — она в опасности.