Пламя дьявола

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Квартира капитана Лопеса в армейских казармах хотя и отличалась спартанской простотой, но имела отдельную ванную комнату, в которой из крана в изобилии лилась горячая вода. К тому же дверь в нее запиралась на засов, и Рэчел облегченно вздохнула, надежно задвинув его.

Ей было совершенно необходимо побыть в одиночестве, чтобы обдумать, что делать дальше. Для дела такого рода тишина и покой являлись главным условием. “Даже Витас, — рассуждала она, — подумает прежде, чем вышибить дверь в чужую ванную комнату”.

До казарм они доехали на джипе, и присутствие шофера, не говоря уже о Пабло Лопесе, сделало невозможным ведение личных разговоров, чему Рэчел была очень рада.

Она поморщилась, погружаясь в теплую воду — каждая ссадина на теле давала о себе знать. Не говоря уж о тех синяках, которые она заработала позже.

Но, если уж говорить начистоту, то в данном случае пострадала больше ее гордость, — хотя удары были весьма ощутимы, — чем тело. Настоящий же шок она почувствовала, когда он дал понять, что не собирается позволить ей вот так просто уйти из его жизни.

Рэчел вздохнула и осторожно намылила руки и плечи. Справедливо или несправедливо, но она все еще чувствовала, что ее обманом затащили в постель, хотя именно этого ей и следовало ожидать. Он с самого начала совершенно откровенно утверждал, что, когда они доберутся до Диабло, она будет принадлежать ему, не уточняя, как именно это должно будет произойти. С другой стороны, она, в свою очередь, столь же твердо была убеждена, что сумеет избежать его когтей. Ее решение было абсолютно верным, как теперь она убедилась на собственном опыте. Случилось то, чего она и боялась: теперь она принадлежит ему. И не только физически, но и морально, и эмоционально. Даже в гневе она остро чувствовала его присутствие.

Рэчел подняла ногу и стала смывать с нее грязь.

“По крайней мере, теперь я стала как-то разбираться в происшедших за последние дни событиях”, — подумала она. Например, она поняла, что Витас ездил к военным в тот день, когда оставил ее у Марии, и что именно тогда он впервые узнал, что Марк и в самом деле находится в Диабло, что Родригес находится там же, и то, что бандиты захватили Марка. Лопес почти решился ворваться в монастырь, но Витас попросил его подождать, чтобы таким образом спасти Марка, которого при взятии монастыря вполне могли убить. И за это, по крайней мере, ей следовало бы быть благодарной Витасу.

Именно тогда Витас и задумал один спуститься в монастырь, чтобы выторговать жизнь англичанина — брата своей возлюбленной, что, разумеется, мог подтвердить Карлос. Он, конечно же, прекрасно знал, какую именно цену потребует Родригес, и его целью было выманить бандитов из монастыря, поближе к винтовкам солдат, нетерпеливо поджидавших их. Но, когда Рэчел сама так глупо попала в западню, план пришлось поменять в последнюю минуту. Тогда Витас и решил на самом деле провести бандитов к изумрудам Диабло и заодно вместе с бандитами уничтожить и шахту камнепадом, который он намеревался так или иначе вызвать.

Рэчел перестала мыться и на мгновение задумалась. Теперь, когда ее гнев несколько поостыл, ей пришло в голову, что предыдущей ночью его отношение было не таким уж и ханжеским, как ей сначала показалось. Вполне вероятно, что он сомневался вовсе непритворно. Риск все равно оставался риском, каким бы рассчитанным он ни был. Все что угодно могло сорваться, пойти не так, как было задумано. И во всяком случае его голова могла бы сейчас быть разбитой обломком скалы, как это и случилось с Родригесом.

Было и еще одно обстоятельство, о котором она раньше не подумала. Когда Витас вышел на освещенный пламенем костра двор монастыря, чтобы начать свой опасный торг с Родригесом, он сделал это, думая, что Марк был ее любовником. Эта мысль ее изрядно отрезвила — может быть, его поступок говорил о том, что не все его действия в отношении ее были эгоистичными. И все же это тоже не совсем верно, так как в данном случае основной движущей силой было его желание отомстить Родригесу — уж в этом-то сомнения быть не могло. То, что Марк вообще оказался втянутым в эту историю, было чистой случайностью.

Марк же стал для нее еще одной проблемой. Речел надеялась, что они смогут сразу же отправиться в Англию вдвоем, но армейский доктор, наложивший ему гипс, заявил, что перенесенный им шок при захвате бандитами, их дурное обращение и его болезнь делали такое путешествие опасным для молодого человека. Врач считал, что ему необходим отдых под медицинским контролем. К величайшему своему удивлению Рэчел услыхала, как Витас сообщил капитану Лопесу, что он заказал частную машину скорой помощи для того, чтобы доставить Марка в свой дом де Мендоса у Вивавиченцио, где за ним будет ухаживать опытная сиделка.

В то время, как она, Рэчел, без сомнения, должна будет выполнять желания хозяина дома, — сердито подумала про себя девушка. Но при этой мысли она поймала себя на том, что глубоко внутри она была этим не так уж и недовольна, как ей хотелось бы показать. Она даже заметила, что на губах ее заиграла легкая улыбка приятного воспоминания. Впрочем, эта улыбка была моментально подавлена.

Она старалась избежать объятий Витаса потому, что знала, что это повлечет для нее в конце концов большую сердечную боль, когда она неизбежно надоест ему. Вот тогда-то ей будет по-настоящему плохо.

Она выбралась из ванны и насухо вытерлась, потом завернулась в большое мохнатое полотенце, как в саронг, и открыла дверь в комнату. Одежда, выстиранная за день до этого Марией, была разложена на покрывале кровати капитана Лопеса. Она предполагала, что галантный капитан, уступивший ей свою квартиру, вполне мог бы по ее просьбе обеспечить ее и халатом для купания. За всем, что он для нее делал, так и чувствовалось, что любое одолжение, сделанное для женщины, которую почтил своим внимание сеньор де Мендоса, доставляет ему одно удовольствие.

Она грустно вошла в комнату и вздрогнула, почувствовав у себя на руке прохладные пальцы.

— Одно слово, chica.

— Ты! — взорвалась Рэчел. — Убирайся отсюда!

— Не так громко, — произнес он холодно. — У меня нет желания устраивать скандал.

— Ты меня поражаешь, — возразила девушка, насколько это было возможно, собираясь с духом и стараясь говорить насмешливо. — Если я тебе сопротивляюсь — это скандал. Если же я с тобой сплю, все довольны и делают вид, что ничего не заметили. Мне нравятся люди с моралью, хотя бы даже и двойной.

Он нетерпеливо вздохнул.

— Прекратишь ли ты оскорблять меня? Послушай, у меня мало времени. Пабло сообщил мне, что ты просила у него транспорт до Боготы.

— Верно. — Ей не оставалось ничего другого, как признаться, хотя в тот момент она готова была свернуть Пабло шею.

— Так я сказал ему, что в этом нет нужды. Что ты едешь со мной в Вивавиченцио — в мой дом.

— Вовсе нет!

— Ты сделаешь, как я сказал, Ракиль. — Голос его прозвучал холодно и надменно. Это говорил высокородный сеньор, самоуверенный и гордый. “До кончиков ногтей гранд”, — без всякой связи подумала Рэчел.

— Ты не понимаешь, — поспешно возразила она. — Я должна вернуться в Англию, встретиться с моим дедом и сообщить ему, что Марк жив.

— Я уже сделал все необходимое, чтобы твоему деду было сообщено, что вы оба целы и нормально себя чувствуете, — сказал Витас. — Так же и о том, что вы оба слишком потрясены пережитым, а потому отдохнете у меня в Лляносе, где будете гостями моей матери.

— Ты слишком много на себя берешь! — воскликнула она. — Интересно, как ты собираешься представить меня своей матери? Я не думаю, что она привыкла развлекать твоих любовниц. Или ты собираешься ввести Марка в парадную дверь, а меня протащить как-нибудь контрабандой, с заднего хода?

— Ничего подобного, — отвечал он, едва сдерживая гнев. — И представлять тебя, как любовницу, я тоже не собираюсь. Я скажу: “Мамочка, это Ракиль, душа моей жизни. Охраняй и люби ее, как собственного ребенка”.

Рэчел на минуту совсем растерялась, и не знала даже, что сказать. Наконец, в недоумении, она посмотрела на Витаса.

— Не понимаю.

— Не понимаешь? Это совсем просто, — как ни в чем не бывало сообщил он. — Ты поедешь в Вивавиченцио как моя будущая жена, моя novia.

Хорошо еще, что Речел стояла у края кровати, потому что нога вдруг совсем отказались ее держать, и она без сил опустилась на нее.

— Ты, должно быть, сошел с ума! — Она удивилась, что голос ее не дрожит. — Можешь ты привести мне хотя бы одну разумную причину, почему я должна выйти за тебя замуж?

— Я мог бы привести несколько причин, но хватит и одной. — Он говорил без малейшего выражения каких-либо эмоций, как будто они говорили о погоде. — Возможность, которую мы обсуждали ночью.

— Ты хочешь сказать, что мы могли… что я могу… — она почувствовала, как краска заливает ее щеки. — Но не разумнее было бы подождать и убедиться, так ли это?

— Вовсе нет, — сказал он, и в голосе его появился лед. — Мы поженимся и как можно быстрее. Мой ребенок должен родиться только в браке и без малейшего намека на скандал!

— Снова рассчитанный риск? — горько спросила она.

— Если тебе хочется так думать.

— Но, Витас… — она попыталась рассуждать разумно, — если честно, это вряд ли возможно, не так ли? После одной ночи…

Он посмотрел на нее удивленно.

— Уж не учат ли у вас в Англии, что это не может произойти в первый же раз?

— Нет, разумеется, нет.

— Это несколько успокаивает меня, — цинично заметил он. — По крайней мере, двое из моих знакомых мужей обнаружили утреннюю тошноту у своих невест еще до конца медового месяца. Кроме того… — Он замолчал.

— Что, кроме того? — невольно спросила Рэчел.

— Не имеет значения. — Голос его снова стал холодным. — Пабло просил передать, что он приглашает нас отобедать с ним.

— Буду рада этому. — Ее голос тоже теперь звучал холодно. — Надеюсь, он не ожидает, чтобы я была как-то специально одета для этого события.

Впервые на губах у Витаса появилась улыбка, смягчившая мрачное до того выражение его лица.

— Думаю, что он надеется все же, что на тебе будет одето чуть больше, чем это полотенце, — протянул он. — Но он, разумеется, понимает, что юбки вряд ли входят в багаж путешествующих в Диабло.

— Это путешествие влетело мне в копеечку в смысле одежды, — сказала она, не подумав. — Все, что было на мне сегодня, придется выкинуть, не считая еще того, что порвал Карлос.

— Тогда, значит, тебе повезло, что ты выходишь замуж за человека, способного купить тебе новый гардероб, — сухо заметил он.

Рэчел посмотрела на него заблестевшими от расстройства глазами. Ей хотелось возразить, что ее слова не имели никакого подтекста, что ей и в голову не приходила мысль о его богатстве. Но она знала, что все ее уверения прозвучат неискренне и что достойнее будет просто промолчать.

Вместо этого она сказала:

— Ты, кажется, совершенно уверен, что я выйду за тебя.

— А разве в этом можно сомневаться?

— Думаю, что нет, — чуть слышно признала она. — Ты всегда получаешь то, чего хочешь. Верно, Витас?

Вопрос ее, казалось, повис в наступившем молчании. Потом Витас тихо сказал:

— Так ли это, chica? Иногда я сам сомневаюсь в этом.

И он вышел, прикрыв за собой дверь и оставив ее с недоумением смотреть ему вслед.

— Да уж, — подумала она. — Это, без сомнения, одно из самых необычных предложений руки и сердца, сделанных когда-либо девушке. Фактически, он и не сделал ей никакого предложения, а просто поставил ее в известность о том, что должно произойти, как будто ее слово вообще ничего в этом деле не решало. Она осторожно потрогала щеку.

“Он даже не сказал, что хочет жениться на мне, — подумала она. — И нисколько не обрадовался моему согласию. Он меня даже не поцеловал”. — От этой мысли ей вдруг сделалось холодно и одиноко.

Чуть поежившись, она потянулась за одеждой, убеждая себя, будто ей холодно от влажного полотенца, в которое она завернулась.

На следующее утро Рэчел безо всякого сожаления покидала казармы. Обед оказался для нее нелегким испытанием, так как некоторые молодые офицеры искоса бросали на нее довольно странные взгляды и обменивались многозначительными улыбками. Услышав от одного из них произнесенное вполголоса имя Арнальдес, она все поняла — именно этим объяснялось их отношение к ней. По всей вероятности, Карлос, находившийся в камере при казармах, развлекал всех желающих своей версией их с Витасом отношений.

Но эта их фамильярность вскоре сменилась уважением, так как Витас объявил об их предстоящей свадьбе. Пабло поднялся, и предложил тост за их здоровье.

Рэчел не очень-то понравилось это новое доказательство того, как высоко ценится в этой стране незапятнанная репутация женщины, и с каким презрением относятся здесь к малейшему отступлению от принятых правил. Она даже не была уверена, благодарна ли она Витасу за то, что сделанное им заявление столь резко переменило отношение к ней.

Витас вежливо принял все добрые пожелания, но продолжал по отношению к Рэчел держаться холодно, и она с горечью решила, что это было наказанием за все ее грубости. Но самым лютым холодом обдал ее Витас, когда узнал, что она решила путешествовать до его дома в скорой помощи с Марком, а не с ним, Витасом, на поджидавшем его вертолете.

Сначала ей даже показалось, что он собирается спорить с ней или даже просто приказать ехать с ним, но вместо этого он отвернулся, безразлично заметив, что она вольна поступать так, как ей больше нравится.

Ее путешествие прошло не очень приятно. Марк испытывал некоторую боль, настроение у него было отвратительное, — он, не переставая, ворчал и жаловался, явно обвиняя Витаса в том, что сломал ногу, даже не задумываясь о том, что его вообще могли убить.

Терпение Рэчел истощилось задолго до конца поездки, и она откровенно высказала ему, что он должен бы считать, что ему крепко повезло.

— Не могу понять, с чего это ты взяла, — раздраженно возражал Марк. — Втянул нас в собственные дрязги и свары. Он что — не понимал, насколько это опасно?

— Он тебя ни во что не втягивал, — огрызнулась Рэчел. — Ты завяз во всем этом безо всякой посторонней помощи. И все из-за идиотской ссоры с дедушкой… и твоей жадности.

Марк посмотрел на нее обиженно.

— Подумать только, все это время там была эта груда изумрудов, а я понятия об этом не имел, — пробормотал он тихо.

— Как и миллионы других людей, — сказала она. — Я довольна, что Витас сделал то, что сделал. Теперь они похоронены, и больше никого не будут соблазнять.

— А я думаю, что он чокнутый, — не согласился с ней Марк. — Никто в здравом уме не станет уничтожать такое богатство.

— Эти драгоценности несли в себе зерно разрушения, возразила Рэчел. — Они приносили несчастья. Разве Мигель Аврилес не говорил тебе, что…

— Мигель, — как старая баба, — пожаловался Марк. — Я бы не возражал против небольшого риска, если бы в мои руки попало несколько камешков. Уж не хочешь ли ты сказать, что эти важные и гордые Мендосы не тянули оттуда потихоньку камешки все эти века?

— Я вообще не собираюсь тебе больше ничего говорить. — Голос Рэчел прозвучал утомленно. — Ты, вероятно, все равно мне не поверил бы. И я думаю, что ты получил достаточно неприятностей за одну попытку найти изумруды, — добавила она, многозначительно кивнув на его ногу, закованную в гипс.

Марк обиженно умолк, и Рэчел пожалела о том, что решила ехать с ним. Он явно не нуждался в ее обществе.

Несмотря на духоту в машине и постоянную тряску, она ухитрилась задремать и проснулась, только почувствовав, что машина замедляет ход. Она с усилием стряхнула с себя остатки сна, пригладила волосы и вытерла слегка потные ладони о джинсы.

Первым, кого она увидела, выйдя из машины, был Витас. Но он совершенно преобразился в строгом костюме из легкой дорогой ткани. Витас выступил вперед, подал ей руку и легко коснулся губами ее щеки.

— Добро пожаловать в твой новый дом, Ракиль, — тихо сказал он. — Моя мать с нетерпением ждет тебя.

Она ухватилась за подставленный ей локоть и, чувствуя себя очень глупо, пошла с ним к арке парадного входа, возле которого выстроились в ожидании слуги. Она пожалела, что входит в дом Витаса, будучи одетой столь непрезентабельно — в пыльные джинсы и простую рубашку. “Сейчас были бы к месту натуральные шелка, — мечтательно подумала она. — И может, даже шикарная шляпа”.

Особняк, к которому они направлялись, производил очень приятное впечатление. Элегантное двухэтажное здание, вероятно, было построено в прошлом веке. Красная черепица на крыше мягко светилась в лучах уже клонящегося к закату солнца, а сквозь арки виднелись тенистые дворики с цветниками и фонтанами. Яркий синеватый отблеск в глубине двора говорил о том, что здесь есть плавательный бассейн.

И то, что оказалось внутри дома, не обмануло ее ожиданий. Пол в холле был покрыт прекрасной плиткой, а на верхний этаж вела изящная лестница из кованого железа.

— Моя мать — в своих покоях на втором этаже, — коротко сообщил Витас. — Я приказал отнести твоего брата прямо в его комнату. Для него это было трудное и долгое путешествие.

“И для меня тоже”, — подумала Рэчел. Но понимая, что если скажет ему об этом, то он, вероятно, возразит, что она вполне могла бы добраться с большим удобством, поехав с ним, Рэчел промолчала. Теперь-то она осознала, что ей значительно легче было бы предстать перед матерью Витаса, если бы она не заупрямилась и прилетела на вертолете, а не тряслась в душной и пыльной машине.

Витас предложил Рэчел подняться с ним по лестнице, потом они прошли по галерее и остановились возле внушительных резных дверей. Он поднял было руку, чтобы постучать, и при этом взглянул на ее напряженное лицо.

— Не волнуйся, Ракиль, — мягко посоветовал он. — Моя мать будет от тебя в восторге. Ты — ответ на ее многолетние молитвы.

Женщина, поднявшаяся им навстречу, была небольшого роста, но умение держаться и достоинство в осанке делали ее выше в глазах окружающих. На ней было простое черное платье, безукоризненно сшитое. На плече у нее сверкала великолепная брошь. Рэчел тут же очутилась в нежных объятиях.

— Благослови тебя Боже, дитя! — На глазах сеньоры блестели слезы, она чуть отстранилась. — И благослови Боже тебя, Витас, за то, что привез ее ко мне. Она прекрасна, как ангел. Что за чудесная невеста получится из нее, и какое будет для меня счастье наряжать ее. Уже так много времени прошло с тех пор, как Хуанита вышла замуж.

— По крайней мере, два года, — сухо заметил он. — Если ты хочешь говорить с Ракиль о платьях, тогда я вас оставлю и проверю, удобно ли устроен ее брат, и есть ли у него все, что ему нужно.

Рэчел совсем растерялась, когда за ним закрылись двери, и она осталась с сеньорой наедине.

— Иди сюда, сядь рядом со мной, дитя мое. — Сеньора указала на диван, стоящий перед широким окном. — Я ненадолго задержу тебя. Тебе, разумеется, хочется пойти в свои покои, вымыться и отдохнуть перед обедом. Витас уже послал за твоим багажом в Асунсьон, но я выбрала несколько вещей, из тех, что принадлежали прежде Хуаните, чтобы ты могла ими воспользоваться. Если ты выберешь себе платье на сегодняшний вечер, моя горничная подгонит его к твоей фигуре. — Она ласково улыбнулась Рэчел. — Позже ты, естественно, сама выберешь для себя горничную, а пока тебе будут служить несколько служанок по очереди, чтобы ты могла к ним присмотреться и выбрать себе подходящую.

Сеньора взяла свою вышивку и сделав два-три стежка сказала:

— Еще я договорилась с моей портнихой, чтобы она приехала послезавтра, когда ты отдохнешь, с фасонами и образцами тканей для свадебного платья.

Рэчел вздохнула.

— Так скоро?

Во взгляде сеньоры мелькнула насмешка. Но ответила она очень осторожно:

— Дорогое дитя, судя по тому, что сообщил мне мой импульсивный сын, мне кажется, что ваша свадьба должна быть сыграна как можно быстрее.

Рэчел покраснела до корней волос. Последние крохи ее уверенности испарились.

— Он все вам рассказал? — тихо спросила она.

— Он всегда мне все рассказывает. — Сеньора на мгновение замерла с иглой в руке. — Это расстроило тебя? Уж не ожидала ли ты, что… я буду презирать тебя за то, что ты отдалась ему без благословения церкви и закона? Не могло же тебе прийти в голову такое? Та ночь, что ты провела с моим сыном, вполне могла оказаться его последней на земле. Как могу я презирать девушку, которая подняла над ним завесу тьмы в ту ночь?

Рэчел почувствовала, что глаза у нее повлажнели.

— Я… я не знала, чего ожидать. — После враждебности Марка она, признаться, ожидала худшего.

— Ты устала, — успокаивала ее сеньора. — Ты пережила столь тяжелое испытание, оказавшись в руках этого злого Родригеса. — Она перекрестилась. — Сжалься, Боже, над его душой. Я позвоню, чтобы Хозита отвела тебя в твои покои.

Хозита оказалась пожилой женщиной с довольно-таки суровым лицом, но улыбка совершенно преображала его, а она много улыбалась, наблюдая первую реакцию Рэчел при виде ее спальни.

Сама кровать была очаровательна: четыре резные колонны и масса тугих белоснежных кружевных оборок, свисавших до самого ковра на полу. Солнечный свет, заливший комнату, просачивался сквозь бледно-розовые шелковые занавески. Каждое окно было обрамлено спускающимися до пола шторами из тяжелого кружева, подхваченными шнурами того же цвета. Ковер и стены были почти одного оттенка нежно-абрикосового цвета. Рэчел пришлось принять помощь служанки, когда она снимала джинсы и рубашку и переодевалась в отделанный кружевом красивый пеньюар. Хозита показала ей платья, о которых говорила раньше сеньора. Было ясно, что горничной больше нравится белое шифоновое с широкими рукавами классического фасона, и она разочаровалась, когда Рэчел отрицательно покачала головой. В данных обстоятельствах она вовсе не собиралась появляться внизу одетой в девственно белый цвет, чтобы на нее цинично смотрел Витас.

В конце концов она выбрала темно-синее в мелкий белый горошек типично испанское по фасону платье, с широкой юбкой и приспущенными плечами. Длина ей подходила, но в талии она, видимо, была потоньше Хуаниты, и Хозита унесла его, чтобы убавить, где нужно.

Рэчел залезла в постель и постаралась успокоиться. Радушный прием сеньоры способствовал тому, что она немного отогрелась изнутри, но для Речел гораздо нужнее были бы сейчас руки Витаса, обнимающие ее.

Ее пугала его холодность.

“Даже насмешки было бы легче переносить от него”, — подумала она. — Или страсть, от которой она раньше так старалась укрыться. “Неужели его так сильно переменило мое поведение в Диабло после того, как мы выбрались из шахты?” — гадала Рэчел. Спутанные мысли все кружились и кружились у нее в голове.

“Сеньора права, — подумала она засыпая. — Я устала. Я совершенно измождена. И завтра все покажется мне другим”.

Но на следующий день ничто не изменилось. И еще через день, и через неделю тоже.

Рэчел казалось, что она живет во сне. Она стояла, как робот, когда маленькая смуглая женщина подкалывала, прикладывала и накручивала бесконечные ярды кремового шелкового шифона, тонкого и воздушного, и закрывавшего ее почти с головы до ног. Она гуляла в саду у фонтанов. Она навещала Марка, пока он был вынужден сидеть в своей комнате по приказу докторов. Она беседовала с сеньорой. Она плавала в бассейне, наряженная в бикини Хуаниты, переделанное для нее Хозитой. Она загорала. Она переодевалась к обеду и спускалась по лестнице в салон, где ее ждала сеньора и все возраставшее количество родственников, приглашенных на венчание Витаса. После обеда она сидела и, спотыкаясь, пыталась вести беседы по-испански, беседы, затевавшиеся специально для того, чтобы она, Рэчел, получше овладела испанским языком. И все время она старалась не смотреть в противоположную сторону комнаты, где сидел Витас. А когда маленькие часы, стоящие на пристенном столике, отзванивали десять часов, она поднималась, получала прощальный поцелуй от сеньоры и шла к двери, у которой ее ждал Витас, чтобы поцеловать ей руку, а потом поспешно и холодно прикоснуться губами к ее щеке.

Когда это произошло в первый раз, она почти не поверила своим глазам. Ведь он же сказал в Диабло, что далеко не считает ее долг оплаченным. Она, как во сне, поднялась в свою спальню и позволила круглолицей девушке, с беспокойством ожидавшей ее, помочь ей снять платье и надеть ночную сорочку из тончайшего кружева. Потом она долго лежала в темноте, глядя в пространство и изо всех сил желая, чтобы он оказался с ней рядом. Даже когда весь дом уже уснул, она все еще ждала его.

Но дверь ее спальни оставалась закрытой и не только в ту ночь, но и в каждую из последующих. Он вообще не подходил к ней близко. Днем, в тех редких случаях, когда она его вообще видела, он был с ней холодно предупредителен. Она догадывалась, что так он относится ко всем гостям. Она сама имела возможность наблюдать, как он окружал той же самой предупредительностью бесчисленных милых кузин и суровую тетушку из Магдалены.

Но большую часть времени он отсутствовал. Сеньора объяснила, что Витас очень занят делами.

— Он работает вдвое больше обычного, чтобы после свадьбы иметь возможность посвятить все время своей очаровательной невесте.

Очаровательная невеста с усилием улыбнулась в ответ и мрачно подумала: собирается ли он вообще обращать на нее внимание в будущем.

И все же она не могла отрицать, что он очень внимателен и заботлив. Витас устроил так, что его друг — дипломат, живущий в Лондоне, — навестил сэра Жиля и, лично во всем убедившись, сообщил им, что ее дед, хотя и беспокоится о внуках, выздоравливает и довольно быстро. Ее багаж был доставлен из Асунсьона, и гардероб ее значительно пополнился во время двух продолжительных экскурсий по магазинам Боготы, устроенных сеньорой.

Казалось, дни ее были заполнены и в то же время они оставались совершенно пусты. И поняв, что уже меньше, чем через неделю она встанет у алтаря семейной церкви и обвенчается с человеком, который становится для нее все более и более незнакомым, она едва сдержала панический крик.

Ей не к кому было обратиться за помощью, даже к Марку она не могла прийти и просто поговорить с ним. Брат очень быстро оправился и научился передвигаться с помощью костыля. Он подружился с одним из кузенов Витаса, молодым человеком его же возраста, но вдвое самоувереннее его, по имени Хайме, разделявшим страсть Марка к автомобилям и гонкам с предельной скоростью. Теперь Марк носился с ним по окрестностям Вивавиченцио по грунтовым дорогам или сам ездил в город. Вдвоем они объехали все обширное поместье.

Рэчел однажды отправилась с ними, но ей не доставила удовольствие эта поездка, потому что манера вождения Хайме ее вовсе не устраивала. Но она подумала, что ей могли бы полюбиться бесконечные, покрытые колышущейся травой, пастбища, тянущиеся на многие мили, если бы их показывал ей ее любимый. Но Витас не предлагал ей показать ранчо, а она была твердо настроена не просить его об этом. Из разговоров с Хайме и другими она узнала, что он не только занимается разведением крупного рогатого скота, но имеет широкие интересы в промышленности, о чем он ей никогда не говорил. С болью Рэчел думала, что, чем больше она узнает о нем, тем менее знакомым он ей кажется. И, однако, очень скоро она будет принадлежать ему в самом интимном и глубоком смысле.

“Так не должно больше продолжаться”, — говорила она себе. Она не может быть его женой и оставаться совершенно исключенной из всего, что имеет для него значение. Не может же он требовать, чтобы она превратилась в послушную колумбийскую жену без единой мысли в голове, кроме как о последней моде и о том, как удержать мужа от измен…

Это мучило ее более всего. Каждый раз при воспоминании о фотографии, которую она видела у Марии, боль, как нож, впивалось ей в сердце. Рэчел казалось, что она смотрела на себя, изголодавшуюся, молящую о тепле и любви, которые никогда уже не будут ей принадлежать.

Ей хотелось остаться с ним вдвоем, хотелось пойти к нему и рассказать о своих сомнениях, своей неуверенности, почувствовать, как его руки обнимут ее.

Он все еще хочет ее, — мрачно думала Рэчел. — Или, во всяком случае, он так ей сказал в Диабло. А может и этого уже нет. Так или иначе, но ей необходимо выяснить все прежде, чем они совершат непоправимое и не разрушат обе свои жизни.

Она выбрала утро, когда была уверена, что он — в своем кабинете, в задней части дома. Дверь кабинета была приоткрыта, и она с замиранием сердца увидела, что он там один и укладывает какие-то бумаги в дипломат. Лицо его было замкнутым и довольно грустным, когда он склонился над массивным резным столом.

В первый момент он не заметил Рэчел, и ей пришлось тихонько кашлянуть, чтобы привлечь его внимание. Голова Витаса моментально поднялась, и девушка увидела, как удивленно изогнулись его брови.

— Неожиданная честь, querida, — протянул он. — Ты чего-нибудь хочешь?

Рэчел очень хотелось ответить: “Да, тебя”. — Но слишком уж чужим он теперь казался ей для такого ответа. Она медленно пошла вперед, не сводя глаз с его лица. Несмотря на холодно-вежливую манеру поведения и строгие костюмы, которые он носил в последнее время, черная повязка на глазу придавала ему явно отчаянный вид.

— Я хотела поговорить, — сказала Рэчел. — Мне кажется, я так мало тебя вижу в последние дни.

Он взглянул на часы.

— К несчастью, мне необходимо сейчас уходить. У меня назначена деловая встреча. Но я польщен… и удивлен, что ты ищешь встречи со мной. Не так давно ты сказала, что не желаешь меня больше видеть.

Она неловко повела плечами.

— Ну, это было тогда. Но ведь мы собираемся пожениться, не так ли? — Она попыталась улыбнуться. — Вряд ли я буду в состоянии избегать тебя, и нам придется встречаться хотя бы иногда, когда ты будешь моим мужем.

Он насмешливо посмотрел на нее. — Как это верно. Так значит, ты пришла сюда из-за этого, правда, Ракиль? Выяснить точно, какие требования я намерен предъявлять, когда стану твоим мужем?

— Нет, — возразила она. — Вовсе не то. Я просто хочу поговорить… чтобы узнать тебя, — добавила она тихо.

Он застегнул замок дипломата.

— И снова ты мне льстишь. И все же есть некоторые люди, которые могли бы сказать, что мы уже… знакомы гораздо ближе, чем имеют право быть знакомыми неженатые пары.

— Это не то, что я имела в виду, и ты это хорошо знаешь. — Она увидела, как он поднял дипломат и снова быстро посмотрел на часы. — Не позволяй мне задерживать тебя.

— Мы поговорим сегодня вечером, если ты этого хочешь, — сказал он. — Возможно, нам на самом деле пора поговорить. Но сейчас ты должна простить меня.

Он пошел к двери, но когда поравнялся с ней, почти незаметно замедлил шаги, и она почувствовала его задумчивый взгляд, скользнувший по ее лицу, остановившийся на губах. Рэчел почувствовала, как ее качнуло к нему, точно он ее гипнотизировал, — все ее тело потянулось ему навстречу. Ей так захотелось ощутить его губы на своих, его руки на своем теле.

Но это мгновение прошло. Витас дошел до двери, коротко без улыбки поклонился и ушел.

Рэчел, как завороженная, застыла посреди комнаты. Она чувствовала себя брошенной, отвергнутой, одинокой. Она резко повернулась и руками ухватилась за край стола, почти конвульсивно сжимая пальцы, приветствуя боль. По крайней мере, эта боль помогала ей почувствовать, что она еще жива, и что какие-то ощущения ей еще доступны. Ей хотелось броситься на пол и разрыдаться, но она хорошо знала, что надо уйти. Два секретаря, работавшие у Витаса, вероятно, пошли пить кофе, но могли вернуться в любой момент. А у нее не было ни малейшего желания, чтобы ее застали стоящей в одиночестве посреди его кабинета и выглядящей так, будто она может в любой момент потерять сознание. Речел решительно двинулась к двери, когда один из стоящих на столе телефонов вдруг зазвонил. Она не была уверена, внутренний ли это телефон или внешний. Если звонят откуда-то, у нее вряд ли хватит знания испанского языка, чтобы объяснить, что Витаса нет на месте, так же как и ни одного из его секретарей. Но, с другой стороны, это, может быть, важный звонок.

С внезапной решимостью она вернулась и подняла трубку.

Говорил женский голос, теплый и с явным североамериканским акцентом.

— Витас, родной! Планы пришлось переменить. Будет удобнее, если мы встретимся в отеле. — Последовала пауза, как будто она ждала ответа. Потом она спросила резко: — Витас, ты слушаешь?

Рэчел провела языком по неожиданно пересохшим губам и сказала:

— Извините, сеньора. Сеньор де Мендоса уже ушел. Боюсь, что планы придется оставить прежними.

И она осторожно положила трубку.

Рэчел, сгорбившись, сидела на сиденьи машины Хайме. Она все еще не знала, что за внезапное желание заставило ее выбежать через весь дом на свет солнца, где она обнаружила, как Хайме помогал Марку усесться в машину. Они как раз собирались отправиться в Вивавиченцио и были очень удивлены, когда узнали, что она хочет ехать с ними.

— Прыгай. — Марк внимательно смотрел в ее бледное лицо. — Хотя вид у тебя не такой, с каким следовало бы куда-либо ехать, — добавил он с обычной для братьев жестокостью. — А сумку ты возьмешь? Разве ты не захочешь…

— Это неважно, — перебила его она. — Не можем ли мы отправиться сейчас же? Ну, пожалуйста.

Марк и Хайме обменялись удивленными взглядами, и она услышала, как Хайме что-то сказал насчет предсвадебной нервозности.

“Пусть думают все, что угодно, — сказала она себе. — Это не имеет значения. Ничто больше не имеет значения”.

Всю дорогу до Вивавиченцио она просидела молча, безразличная даже к сумасшедшей скорости, с которой они мчались. Она не замечала красоты окружающей природы. Кто-то однажды за обедом сказал, что в поместье прекрасная охота на кабана и оленя. Сейчас ей казалось, что она знает, какие чувства испытывает зверь, за которым охотятся, пока прячется в высокой траве, а нервы его напряжены до предела в ожидании неизбежной насильственной смерти. Может быть, олень был бы рад смертельному удару, может, именно неопределенность и ожидание так ужасны. Она надеялась, что так оно и есть, потому что ее боль была почти невыносимой. И что только заставило ее решить, что пережитое вместе, опасность, которую они делили, могут что-то значить? Он хотел ее и он ею овладел, а теперь готов жениться на ней из-за того, что она может быть беременной, и что ему пора произвести на свет наследника земель Мендосов и их богатств. Но это все. Для него она была просто еще одной женщиной, и его жизнь в дальнейшем пойдет так же, как шла и до их встречи. Она подумала: сколько раз он встречался со своей американской любовницей под прикрытием деловых совещаний.

Неудивительно, что он был так напряжен, когда она предстала перед ним в кабинете! Может быть, его беспокоила совесть. Наконец-то… Он сказал, что им пора поговорить. Возможно, что он хочет говорить именно об этом, дать ей ясно понять, что их брак должен быть построен на его условиях, и что его жена должна будет закрывать на все глаза и не требовать от него верности, на которую он не способен.

Хайме был удивлен, когда она стала расспрашивать его об отелях Вивавиченцио, но выложил ей все, что она хотела знать.

— Их там несколько, — сказал он. — Но отель Попайан самый популярный у туристов и самый дорогой.

Марк же сказал с ноткой раздражения:

— Тебе не нужен отель, детка. Хайме и я накормим тебя лэнчем. Есть тут местечко, где, как он говорит, подают самые вкусные томале в Лляносе.

— Возможно, я и встречусь там с вами попозже, — ответила она. — Но сначала мне… надо кое-что сделать.

— Уж не в магазины ли опять? — простонал Марк. — Я рад, что это Витасу приходится оплачивать твои счета.

— На этот раз, — прервала она брата, — ему ничего не придется платить.

В фойе Попайана царила прохладная — из-за множества кондиционеров — роскошь. Вокруг столов сидело множество людей, и Рэчел с трудом отыскала свободное местечко за огромным экзотическим растением. Растение это сплошь было покрыто цветами, и от их запаха она испытывала головокружение и даже легкую тошноту.

И еще она чувствовала себя не совсем нормальной. В конце концов, она ведь даже не знала, тот ли это отель. Возможно, что и в других сдаются комнаты для нетерпеливых любовников. Не могла же она спросить у дежурного, находится ли Витас в отеле, и если да, то в каком номере.

И тут она его увидела. Он спускался по лестнице не один, держа ее нежно за руку. Это была женщина с фотографии, но выглядела она совсем по-другому. Рэчел сразу заметила это. Во-первых, она улыбалась. Лицо ее было счастливо и расслаблено, и чувствовалось в ней какое-то роскошное удовлетворение, которое невозможно было бы скрыть. Так же, как элегантный наряд будущей матери не мог скрыть ее явной беременности.

Рэчел сжалась в своем кресле. Все оказалось гораздо хуже, чем она ожидала, что вообще могла представить себе. На одно жуткое мгновение ей показалось, что они собираются подойти к столикам и сесть за один из них. Тогда он поднимет голову и увидит Рэчел, сидящую напротив.

Но хотя бы от этого она была избавлена. Но больше ни от чего. Женщина говорила совершенно отчетливо, не видя причины скрывать свои чувства.

— Витас, я так счастлива. Счастливее, чем я даже могла мечтать. Но будет ли это продолжаться?

В его голосе не было никакой насмешки — только нежность и забота:

— Это будет продолжаться столько, сколько ты захочешь, Вирджиния, дорогая. Всегда помни об этом. Счастье в твоих руках.

Рэчел наблюдала, как они дошли до двери. Там они постояли, но на этот раз она была слишком далеко, чтобы слышать их голоса. Наконец, эта женщина, Вирджиния, рассмеялась, а Витас, тоже улыбаясь, поднес к губам ее руку. Он вышел на улицу, а женщина вернулась одна, тихонько напевая про себя что-то. Она прошла мимо стола, за которым сидела Рэчел. На мгновение их взгляды встретились — безразличный, безмятежный взгляд Вирджинии, исполненный спокойствия и радости, и растерянный — Рэчел. Потом Рэчел заставила себя отвести глаза и наклонилась, чтобы налить себе чаю, который совершенно не хотела пить — не просто не хотела, но не была в состоянии проглотить хотя бы каплю.

Рэчел закрыла чемодан и в последний раз осмотрела комнату. Она не оставила ничего, что принадлежало бы ей самой, но и не взяла ничего другого. Все вещи, когда-то принадлежавшие Хуаните, которая должна завтра приехать на церемонию венчания, и с которой она теперь уже никогда не встретится, висели в шкафу вместе с теми, которые входили в роскошное дорогое приданое, с такой радостью купленное для нее сеньорой де Мендоса.

Осталось только одно-единственное. Она расстегнула медальон, переданный ей Витасом в Диабло, и положила его на прикроватный столик, где его невозможно было не увидеть. Она не оставляла ни записки, ни объяснений. Возможно, и следовало бы сделать это, но она не знала, как и начать.

“Так лучше, — говорила она себе. — Просто убраться из его жизни”.

Она была не в состоянии оставаться и ждать дальнейшей еще большей боли.

Всю обратную дорогу от Вивавиченцио, пока Марк болтал с Хайме, Рэчел обдумывала, что ей делать дальше. Она знала, что на машине можно добраться до Боготы приблизительно за три часа, и что Хайме редко забирает ключи из своей машины. Она обычно оставалась стоять Во дворе. Следовательно, ей надо только дождаться, когда все в доме уснут, потихоньку спуститься и выйти из дома, чтобы воспользоваться этой машиной. Она может оставить ее в одном из гаражей в Боготе, и попросить вернуть ее Хайме, или хотя бы сообщить ему, где находится его машина.

Мысль о возвращении в Англию и о неизбежных объяснениях с дедом мало ее согревала, но ничего другого не оставалось. Посвятить в свои планы Марка она тоже не могла. Вероятнее всего, брат заявил бы ей, что она сама во всем виновата, раз связалась с таким человеком, как Витас де Мендоса. Теперь она начинала думать, что он был бы прав, говоря так.

Она старалась заставить себя думать именно так, старалась заставить себя рассердиться за ту боль, которую он причинил ей, потому что знала — спасение для нее только в гневе, в ненависти. Она не могла стать его женой и делать вид, что не замечает его измен.

Теперь она ни сколько не сомневалась в том, что связь его с Вирджинией установилась надолго, и что он не откажется от нее. Тем более, что приходилось еще думать о будущем ребенке. Рэчел болезненно глотнула. По крайней мере, теперь она знала, что у нее самой ребенка не будет. Она не носит ребенка Витаса, как это произошло с другой женщиной. Она подумала: бросила ли та своего мужа? Возможно, она уже ожидает развода, и, если Рэчел уберется с их дороги, Витас сможет жениться на Вирджинии.

Она подавила рвущееся рыдание. Она должна заставить себя понять, что ей еще повезло. Какая бы сложилась жизнь у нее с Витасом, если бы она вовремя не узнала правду насчет Вирджинии? Они жили совершенно по-разному, были совершенно непохожими людьми, не говоря уже о других вещах. Он увидел ее и захотел на некоторое время, но это вовсе не может быть основанием для постоянных и крепких, по-настоящему близких, отношений, какие необходимы ей. Напрасно она позволила себе поверить, что раз он сделал ей предложение, значит хочет быть с ней вместе, что она ему нужна по-настоящему. Она почти уже поверила, что ее собственная любовь может совершить чудо и превратить ее смуглого любовника-пирата, этого миллионера, бизнесмена и плейбоя в любящего мужа. Значит, она была просто дурой.

Речел приоткрыла дверь спальни и осторожно выглянула в коридор. Не было слышно ни звука. Она не спустилась обедать под предлогом головной боли. Ведь утром Витас обещал поговорить с ней, а она знала, что не сможет перенести эту встречу и разговор с ним. Она попросила, чтобы ее не беспокоили, и ее желание было выполнено.

Пробираясь на цыпочках по галерее к лестнице, она пожалела, что не может проститься с сеньорой де Мендоса.

Добравшись до основания лестницы, Рэчел почувствовала, что вся дрожит. Она неслышно прошла через холл к парадной двери и с удивлением обнаружила, что дверь была не заперта. Она повернула массивную ручку и тихонько вышла. Она уже сделала первые два шага, как вдруг услыхала шум приближавшейся машины. Рэчел застыла на месте. Бежать с тяжелым чемоданом в руке она не могла, просто бросить его тоже было невозможно и не было времени спрятать его так, чтобы его не заметили. Она растерянно огляделась, но мощный свет фар уже выхватил ее из темноты. Машина въехала под арку и остановилась у самого крыльца в нескольких ярдах от Рэчел, застывшей с глазами, расширившимися от ужаса. Она уже ничуть не сомневалась в том, кто был за рулем.

Витас неторопливо вышел из машины и направился в ней.

— Интересно, куда это ты направляешься? — В его голосе клокотал гнев.

— Я теперь отлично все знаю, — ответила она. — И потому возвращаюсь в Англию.

— Можно спросить почему?

Она пожала плечами.

— Я получила утром письмо от своего агента, — сообщила Рэчел. — Мне сделано потрясающее предложение на роль в новой пьесе. Это — шанс, который нельзя упускать. Потому я принимаю предложение.

— А как насчет более раннего обязательства — передо мной?

— Не думаю, что ты предлагал это всерьез. Я хочу сказать, — поправилась Рэчел, — что в этом больше нет нужды. Наверное, мне следовало сообщить тебе еще утром, успокоить тебя. Ребенка не будет, так что можешь за меня не беспокоиться больше.

— Не беспокоиться, — тихо повторил он. — Из всех грубых и жестоких вещей, которые ты мне наговорила, эти слова самые жестокие.

— Не смей говорить мне о жестокости! — воскликнула Рэчел.

— Что это значит?

— Не имеет значения, — пробормотала она измученно. — Ничто уже не имеет значения. Пожалуйста, отпусти меня.

Витас тихо выругался, нагнулся, вырвал из ее рук чемодан и отшвырнул его подальше в кусты.

— Ты никуда не едешь, — заявил он. — Без меня ты никуда не поедешь, ты слышишь меня, Ракиль?

Он поднял ее на руки и внес в дом, в салон, где бесцеремонно бросил на один из диванов.

— Как ты смеешь так со мной обращаться! — крикнула она. — Я свободный человек. Я…

— Ты будешь моей женой, — сказал он.

— Нет. — Она покачала головой. — Ты… ты слышал, что я сказала тебе, Витас? В этом нет больше нужды — нет нужды в притворстве. Я… я не беременна, и, значит, ты можешь сразу отказаться от этого фарса.

— Фарса? — недоуменно переспросил он. — Ты говоришь о венчании со мной, как о фарсе?

— Да, говорю, — крикнула Рэчел. — И в этом фарсе у меня даже не первая роль.

— А это что значит? — медленно спросил он. — Будет лучше, если ты объяснишь мне, Ракиль.

— Я видела вас, — устало проговорила она. — Я ответила на телефонный звонок у тебя в кабинете сразу после твоего ухода, и это звонила она… твоя Вирджиния. Она — женщина с фотографии, верно? Та самая, которую ты возил в Кордильеры?

— Да, — ответил он. — И что из того?

— Тебе даже не стыдно?

— Мне еще надо узнать, почему я должен стыдиться. Ты говоришь, что видела меня. Надо понимать так, что ты поехала за мной в Вивавиченцио из-за этого звонка?

— Да, — призналась она. — И видела вас вместе в отеле. Я видела… какая она. Слышала, что она тебе сказала… о том, как она счастлива. — Она с трудом набрала воздух в легкие. — Ну, так, когда я исчезну, вы сможете быть еще счастливее. Не можешь же ты ожидать, чтобы я вышла за тебя замуж, а потом делала вид, что не вижу, как ты развлекаешься.

Темное лицо его застыло и стало похожим на каменную маску, холодное и далекое, как вершины Андов.

— Ты считаешь, что у меня такие намерения?

— Я не знаю, что мне думать, — отвечала она устало. — Мне просто надо уехать — вернуться в Англию. Здесь меня, в сущности… ничто не держит. А когда я исчезну, ты сможешь жениться на Вирджинии, если этого хочешь.

— Как ты великодушна, даже считаешься с моими желаниями, chica, — протянул он.

Рэчел вздрогнула. Его слова стегнули ее, как плеть.

— Но женитьба на Вирджинии меня мало привлекает. Могу себе представить, что ее муж тоже может иметь некоторые возражения.

— Ее муж? — переспросила она.

— Его зовут Роберт, — холодно сообщил он. — Я знаю его, их обоих, несколько лет. Он устанавливал несколько станков на одной из моих фабрик в Меделине, и в результате мы подружились. Сейчас ведутся переговоры с компанией, которую он представляет, и он приехал в Вивавиченцио для предварительных переговоров со мной перед тем, как говорить с моим советом директоров в Меделине. Сегодня мы должны были встретиться в ресторане во время лэнча, но Вирджиния хотела переменить план, так как у Роберта был небольшой приступ мигрени. Она сказала, что пыталась связаться со мной, но неудачно. Я вернулся в их номер вместе с ней, но Роберт слишком плохо себя чувствовал для делового разговора, и потому я ушел. — Он помолчал. — Не хочешь ли ты знать, чем еще я занимался сегодня?

Рэчел промолчала, и он продолжал:

— Твои глаза и настороженные уши обманули тебя, querida. Вирджиния ждет не моего ребенка. Это ребенок Роберта. Дитя, которого они желали с самого начала их совместной жизни. Верно, она говорила о счастье, потому что не всегда была счастлива. Из-за того, что у них не было детей, она слишком занялась своей карьерой. Придавала ей чересчур большое значение. Потом она винила себя, когда обнаружила, что у Роберта появилась другая женщина. Ей было горько и больно, и она была очень несчастна.

— И она обратилась к тебе? — тихо спросила Рэчел.

— Верно, обратилась ко мне, — насмешливо ответил он. — Но не в том смысле, что ты вообразила себе. Ей было необходимо на время отдалиться на некоторое расстояние и от Роберта, и от всего, что доставило ей столько боли. Она хотела четко все обдумать и решить, что для нее главное в жизни. Я взял ее с собой в Кордильеры, чтобы дать ей возможность сделать это. Но я не занимался с ней любовью ни тогда, ни в другое время. Ей нужен был друг, и я стал для нее другом.

Рэчел отвела взгляд и теперь смотрела на свои стиснутые на коленях руки.

— Но она хотела тебя. Я видела фотографию. Видела, как она на тебя смотрела.

— Ей казалось, что она хочет меня. Она была одинока и думала, что Роберту больше нет до нее дела. — Он сел с ней рядом на диван, рукой приподнял ее подбородок, заставив Речел смотреть ему в лицо. Вокруг рта у него пролегли горькие складки.

— Ты всегда плохо обо мне думала, верно, querida? Неужели ты на самом деле решила, что я добавил бы забот и горя Вирджинии, переспав с нею?

Нет, так она не думала, но почему-то невозможно было сказать ему это, так как это привело бы ее к другому признанию, которого она не собиралась допустить. Пусть лучше считает, что она плохо думает о нем, чем поймет, что она решила так из-за ревности и отчаяния. С самого начала мысль о Вирджинии в его объятиях была для нее кошмаром, хотя она и не понимала тогда, почему.

Она с трудом выговорила:

— Извини… я подумала …

— Ты вообще слишком многое придумываешь, — сказал он сердито. — Ты придумала, что я женюсь на тебе потому, что ты можешь быть беременна. Придумала, что я не дождусь того момента, когда женюсь на тебе, чтобы начать тебе изменять. Наконец, придумала, что я позволю тебе уйти из моей жизни. Ну, так ты ошиблась, querida, ошиблась по всем трем пунктам. И не лги мне о чудесном предложении, которое ты получила. Вся почта, приходящая в этот дом, прежде всего проходит через мои руки, и я прекрасно знаю, что такого письма не было. Я не совсем дурак.

— Я тоже не дура. — Глаза у нее были полны слез, но ей уже было все равно. — Я… я может и ошиблась насчет Вирджинии, но были другие женщины. Этого ты не можешь отрицать.

— И не собираюсь. — Он гордо выгнул брови. — Ты что на самом деле ожидала, что я жил, как монах, до того, как появилась в моей жизни ты?

— Ничего я не ожидала, — измученно ответила она. — Я не знаю тебя, разве ты не видишь этого? Я ничего не знаю о тебе, — продолжала она в каком-то ужасе. — Ничего!

“Кроме того, какой ты любовник, — подсказал ей внутренний голос. — Кроме твоей силы и тепла и того, каким нежным ты был со мной сначала, а потом стал совсем не нежным”.

— Как странно, что тебе так кажется, — сказал он уныло. — А я с первой минуты нашей встречи чувствовал, будто всегда знал тебя. Всегда ждал, что ты придешь ко мне. Как ты думаешь, почему я поехал за тобой? Потому, что хотел сделать тебя своей любовницей? — Он резко рассмеялся. — Хватало женщин, которым это доставило бы удовольствие, зачем же мне было связываться с той, что постоянно стремилась оттолкнуть меня? Я пошел за тобой потому, что не мог поступить иначе. И если бы Карлос тронул тебя, я убил бы его голыми руками. И если ты бросишь меня, я снова пойду за тобой — в Англию, если это понадобится.

Она не сводила с него глаз, впервые замечая боль и неуверенность, скрывавшиеся раньше за его цинизмом.

— Витас… — всхлипнула она, и в следующее мгновение была в его объятиях, и он целовал ее со страстью, которая окончательно уничтожила все ее сомнения.

— Любимая, — шептал он, — душа моя. Разве ты не знаешь, что я всю жизнь ждал тебя? Малышка моя, глупенькая моя, я же никогда не отпущу тебя.

— Я не знала. — Она и плакала, и смеялась. — Я думала, что ты… просто хотел переспать со мной. Сначала было такое впечатление…

Он усадил ее к себе на колени, крепко обнял. Его рука нежно гладила ее плечо, грудь, шею.

— Может, так оно и было сначала, — признался он. — Все, что я знал, это то, что совершенно сходил по тебе с ума, особенно когда вошел в твою комнату в отеле и увидел тебя спящей, такую прекрасную и такую беспомощную. — Он застонал. — Я целые ночи лежал без сна, мучая себя, представляя себе, как ты выглядела. С самого начала я был уверен, что с тобой это будет совершенно по-другому, но, откровенно говоря, не думал о том, что захочу на тебе жениться. — Его взгляд стал насмешливым. — Это пришло позже, той первой ночью в доме Марии, когда я вошел в нашу комнату и увидел тебя, стоящей у кровати в ночной рубашке Марии.

— Ты был ужасен. — Она смущенно подняла руку и погладила его по щеке. Витас поймал ее и поднес к губам.

— Я был потрясен, — исправил ее он. — Я высидел этот бесконечный ужин с одной мыслью, что наконец-то мы будем вместе в постели. — Он улыбнулся своим воспоминаниям. — Когда Мария вернулась, я полетел через двор, как будто у меня на ногах выросли крылья. Но что же я увидел, открыв дверь? Невесту, любовь моя, — очень молодую, очень прелестную, очень стесняющуюся и невинную. И я почувствовал, что если трону ее хотя бы пальцем, даже если бы ты хотела этого, это будет святотатством и насилием. Я понял, что ты нужна мне как жена, но прежде, чем я мог сказать об этом, я должен был уничтожить Родригеса. Я слишком долго его преследовал, чтобы позволить ему убежать только из-за того, что я влюбился. Кроме того, живой он всегда был угрозой. — Он вздрогнул. — Никогда мне не забыть своего чувства, когда я понял, что ты спустилась в монастырь. Мне пришлось поставить на то, что его жажда завладеть изумрудами Диабло перевесит другие побуждения, например, удовольствие медленно убить тебя у меня на глазах.

— Изумруды, — тихо сказала она. — Ты нарочно разрушил шахту?

— Так лучше, — сказал он безразлично. — Мой отец умер, защищая их. Я не готов нести такую ответственность. Слишком много жизней было потеряно за века.

— Но когда все закончилось, когда ты просил меня выйти за тебя замуж, — медленно проговорила Рэчел. — Ты был так холоден. Ты заставил меня думать, что важна была только возможная беременность.

— Ты так сердилась на меня, слишком сердилась, чтобы выслушать то, что я хотел тебе сказать на самом деле, — сухо возразил он. — Да и сам я немного сердился.

— Но ты продолжал быть таким же холодным, — возразила она. — Я думала, что… после того… что между нами произошло… ты больше меня не хочешь. Что ты женишься на мне только из… чувства долга.

— Не хочу тебя, жизнь моя? — Губы его надолго припали к ее губам так, что у нее закружилась голова. — Не было ни часа ни днем, ни ночью, когда я не жаждал бы тебя, как заблудившийся в пустыне жаждет глотка воды.

— Тогда почему… — начала она.

Но он нежно приложил палец к ее губам, заставляя ее молчать.

— Потому что теперь ты моя невеста, — просто сказал он. — Моя будущая жена. Моя мать простила нас за тот единственный раз, но ясно дала понять, что все остальное время до свадьбы надо избегать и тени скандала. И я решил, что единственная возможность удержаться для меня — это быть от тебя подальше.

Она шаловливо посмотрела на него снизу вверх.

— Тогда, значит, хорошо, что нас сейчас никто не видит?!

— Вот именно. — Он улыбнулся ей в ответ. — А завтра я собираюсь сказать маме, что наше венчание должно состояться на следующий день, потому что именно послезавтра я собираюсь начать медовый месяц, в любом случае — будем ли мы к тому времени женаты или нет.

— Боюсь, что она на нас рассердится, — мечтательно протянула Рэчел. — Мое приданое еще не готово.

Он ухмыльнулся.

— Твоя одежда меня нисколько не волнует, куда важнее — ее отсутствие… Я отвезу тебя в Рио на первые несколько дней, и там ты сможешь купить все, что тебе понадобится. А потом мы поедем в Англию и навестим твоего деда.

— А потом?

— Потом вернемся домой. — Он обнял ее еще крепче. — Моя страна так не похожа на твою, любимая. Сможешь ли ты когда-нибудь считать ее родной и мой дом своим?

Она обняла его за шею, притянула его вниз, к себе. Витас везет ее в Англию, хотя и не ее так нетерпеливо ждет дед, а Марка. Но больше эта мысль уже не доставляла ей боли.

— Дом, родной мой, это там, где ты, — нежно сказала Рэчел и поцеловала его.