Пламя дьявола

ГЛАВА ПЯТАЯ

Несмотря на свое бунтующее самолюбие, Рэчел решила, что будет разумнее воспользоваться теплой водой для омовения. Она была сносным, но не сильным пловцом, и темная крутящаяся вода реки мало привлекала ее. Кроме того, Рэчел не имела никакого желания показываться на глаза своему противнику завернутой в одно только полотенце.

Умывание ее освежило, несмотря на то, что она мылась в тесной палатке. Речел расчесала волосы и закрепила густые медового цвета пряди элегантным узлом на верху головы, а на него водрузила шляпу. Она понятия не имела, как выглядит, и отчаянно уверяла себя, что это ее нисколько не заботит. Если она похожа на чучело, тем лучше. В глубине души девушка побаивалась, что Витас де Мендоса надумает заставить ее расплатиться раньше, чем они доберутся до Диабло, и она не сможет рассчитывать на защиту Марка. Вообще-то, чем больше она об этом думала, тем яснее понимала, что Витас должен прекрасно понимать, что ее брат не будет спокойно стоять в стороне и наблюдать, как она приносит себя в жертву. Ей надо постоянно быть на чеку, — предупреждала она себя, до самого горла застегивая рубашку.

И еще, — пыталась она взбодриться, — если она сделает себя как можно некрасивее, то, может быть, станет менее привлекательной для Витаса, и он придет к выводу, что не стоит настаивать на своем. Что бы он там ни говорил, такой мужчина, как Витас де Мендоса, не станет спать с женщиной, откровенно давшей ему понять, что он ей отвратителен.

Эта мысль доставила ей удовольствие, и она улыбнулась. Рэчел уже складывала одеяла, когда ей пришла в голову мысль, от которой ей стало не по себе. На расстоянии она вполне способна его презирать, говоря себе, что он — олицетворение всего, что она не может терпеть в мужчинах, сексуально самоуверенный и чудовищно самовлюбленный. Она ни в коей мере не была феминисткой, но подобных типов терпеть не могла. В то же время нельзя было отрицать, что физически он производил на нее необыкновенно сильное и нежелательное впечатление.

Вчера ее пытались изнасиловать — это должно бы оставить в ее душе глубокий шрам, напугать ее и унизить. Но, если быть честной, она сознавала, что неуклюжая попытка Карлоса овладеть ее телом произвела на нее не такое уж сильное впечатление. По-настоящему унизительным для нее было воспоминание, которое постоянно возвращалось к ней. Это было воспоминание о том, как она находилась в объятиях Витаса де Мендосы в Асунсьоне с губами, раскрытыми для поцелуя, с телом, устремленным ему навстречу в немом призыве.

Рэчел мрачно поднялась на нога, потрясенная своими мыслями. Она должна смотреть фактам в лицо. Если Витас начнет ее ласкать, ей будет очень трудно держаться за свои моральные убеждения и самоуважение. Ничто из испытанного ею с Ли не подготовило ее к тому пламени, что мог легко зажечь в ней Витас. Он как бы отпер закрытую до этого времени тайную дверь в запретную комнату и показал ей целый мир, наполненный чувственным наслаждением, который был спрятан в ней где-то очень глубоко, и о существовании которого она прежде не имела понятия. А теперь какая-то часть ее тянулась к этому миру.

“Самое главное, — думала она, — чтобы эта дверь никогда больше не открывалась. По крайней мере, не им, — торопливо поправилась она, — не тем мужчиной, для которого женщины были просто дичью, на которую он охотится, и который научился множеству чувственных ухищрений с дюжинами женщин”.

Однако почему Ли не мог открыть в ней эти глубины? — удивленно спрашивала она себя. — Она вполне была готова полюбить Ли, а Витаса де Мендосу она ничуть не любила.

Рэчел испуганно вздрогнула от его нетерпеливого голоса, донесшегося до нее сквозь клапан палатки.

— Ты думаешь собираться весь день, Ракиль? Нам пора отправляться.

Она поспешно схватила ставшими сразу непослушными руками одеяла и выбралась из палатки. Со сдвинутой низко на лоб черной шляпой он еще более походил на бандита или пиратского капитана. Не хватало только меча или пары серебряных пистолетов.

Он тоже оглядел ее.

— Все твои предосторожности совершенно бесполезны. — Его взгляд намеренно остановился на вороте ее рубашки, застегнутой до самого верха. — У меня есть и память, и воображение, на которые я вполне могу положиться. Кроме того, спрятанные красоты сами по себе являются провокацией — или ты этого и хотела?

— Я ничего не хотела, — отвечала Рэчел с достоинством, хотя и не совсем правдиво. — Но я не сомневаюсь, что вы можете поверить только тому, чему захотите верить.

Он с насмешкой изобразил полупоклон и указал ей на лошадь, привязанную рядом, уже оседланную и навьюченную для нее. Она подошла к животному и стала потихоньку с ним разговаривать. Лошадь шевельнула ушами и нагнула голову в поисках подачки, которой у Рэчел не было.

Витас проходил мимо нее, неся сложенную палатку.

— Пожалуй, мы используем лошадь Карлоса для перевозки поклажи, — бросил он девушке через плечо. — Она вряд ли может пригодиться на что-то другое.

— Они обе такие, — заметила Рэчел. — Зато твой конь великолепен. Он, должно быть, очень дорого стоил.

Сказав это, Речел готова была откусить себе язык. Она просто высказала вслух свои мысли, но прозвучало это как намек на сомнительные источники доходов. Но Витас ничуть не оскорбился и даже не смутился.

— Да, но он отплатил мне сотни раз своим мужеством и верностью. — Он ласково провел рукой по лошадиной шее. — Он был взращен на Ллянос, где эти качества бывают врожденными.

— Ллянос? — удивилась Рэчел.

— Наши долины, где разводят скот. Мили и мили трав и кустарника, везде, насколько видит глаз. В жаркие месяцы — это раскаленная пустыня, а потом приходит разлив. Место, о котором говорят, что там человек может потерять свое прошлое и найти истинного себя.

— Кажется, вы много знаете об этих местах. — Она наблюдала, как он нагружает свободную лошадь.

Он пожал плечами.

— Это естественно. Я там родился.

— Вы были в долинах? — спросила она.

— Мы называем их Ллянос, — сказал он. — Да, я перегонял скот. Тогда я и научился ездить верхом.

— А теперь вы предпочитаете пасти человеческие стада вокруг гор? — спросила она и тут же ответила за него: — Что за глупый вопрос! Разумеется, да. Это, должно быть, куда легче, да и заработки выше.

Он искоса посмотрел на нее.

— Как скажет сеньорита, — согласился он, одним ловким движением взлетая в седло.

Она почувствовала странное разочарование. В какой-то степени она надеялась, что он возмутится и выступит в защиту своего занятия и своих причин выбора именно этой работы. Но, может быть, этому не было оправданий, и он это знал.

— Когда-нибудь вы вернетесь туда? — Она забралась на свою лошадь.

Он снова пожал плечами.

— Возможно.

Поравнявшись с Витасом, она сбоку посмотрела на него.

— Чтобы потерять свое прошлое?

— Возможно, — снова протянул он. — Или, может быть, чтобы найти свое будущее. Кто знает?

“А это уже вообще не ответ”, — сердито подумала Рэчел, следуя за ним вдоль берега реки. Когда они доехали до более широкого места, где она могла ехать с ним рядом, Рэчел заметила, что лицо его стало задумчивым и грустным и поймала себя на мысли: не пробудили ли ее вопросы в нем воспоминания или даже сожаления, которые он сам не имел желания будить. Еще она думала о том, что заставило его покинуть Ллянос, и предположила, что это могла сделать нищета или жажда городской жизни.

Ей хотелось бы расспросить его об этом, но казалось, что он как-то странно отстранился от нее, и она не осмелилась прервать его размышления.

Влажный пахучий воздух леса окружил их снова, и они начали медленно, но неуклонно подниматься в гору. Дорога шла вверх, как бы делая серию зигзагов. Странные и совершенно незнакомые запахи доходили до Рэчел, и она гадала, что за незнакомые растения они проезжают. “Упакуй такие запахи в бутылки и наживешь капиталы на Бонд Стрит”, — подумала она и улыбнулась.

Они уже ехали с час, когда вдруг воздух вокруг них ожил от движения, переливов цветов, стрекотания, вибрации массы крыльев.

Рэчел натянула чуть ослабленный повод своей лошади.

— Что это?

— Колибри. На этом уровне их тысячи. Условия здесь, видимо, им подходят, — ответил Витас отрывисто.

“По крайней мере молчание между нами нарушено, и он признал тот факт, что я жива”, — подумала Рэчел, и сразу же обругала себя за противоречия. Она бы должна была радоваться его молчанию, какова бы ни была его причина. Ей не следовало привлекать его внимание. Просто это объясняется контрастом между его постоянным вниманием прежде и теперешним равнодушием, — убеждала она себя. — Именно это заставляет ее чувствовать неудобство. Как раз, когда она решила, что поняла его, он снова стал для нее загадкой.

Нежное щебетанье и шелест крыльев колибри вокруг них, казалось, внесли разброд в ее мысли. Витас снова уехал вперед, и Рэчел не пыталась догнать его, нарочно приотстав, чтобы впитывать странную чуждую красоту окружающего мира. Деревья тут были высокими, тянулись к небу, как гордые великаны; внизу росли кусты и вьющиеся растения, многие из которых ей еще никогда не приходилось видеть. Они как бы образовывали темную паутину. Один раскидистый куст особо привлек ее внимание: он весь был покрыт цветами, яркими, как пламя в тусклом свете.

— Вы вовсе не образцовый проводник, сеньор, — холодно заметила она, снова поравнявшись с Витасом. — Разве обычно вы не даете вашим клиентам какие-нибудь пояснения по поводу окружающей природы?

— Вы сказали, что всего только хотите добраться до Диабло, — ядовито возразил Витас. — Если вам нужно было ботаническое турне, то следовало бы обратиться к кому-нибудь другому.

Рэчел вздохнула.

— Очень сожалею, сеньор, что не сделала этого, — сказала она ласково.

— И я тоже начинаю жалеть, сеньорита, я начинаю жалеть, что не оставил вас на милость нежного Карлоса, — грубо сказал он. — Хотя его интерес к биологии был немного низменным для вас.

Она прикусила губу. Просто возмутительно, что любая словесная дуэль с ним кончалась ее поражением. К тому же ссориться и спорить недостойно, — убеждала она себя. Речел вполне уверенно играла навязанную ей Ли роль Снегурочки в Лондоне. И ей отлично удавалось совместить холодный и загадочный вид с замкнутой, даже немного презрительной манерой держать себя, что в сочетании с ее светловолосой и светлокожей красотой, заставляло даже самого прожженного охотника за женщинами дважды подумать, прежде чем приблизиться к ней. И все-таки весь ее оборонительный арсенал не производил на Витаса де Мендосу никакого впечатления. Ничто, кроме ее внешнего вида. “Мед и сливки”, — назвал он ее, и щеки Рэчел потеплели от смущения и раздражения, вызванных воспоминанием.

Она заставила себя сказать спокойно:

— Я думаю, может быть, нам стоит заключить перемирие, Сеньор де Мендоса?

Он бросил на нее откровенно насмешливый взгляд.

— А почему, собственно, мы должны это сделать, сеньорита Кричтон?

— Ну… — Она пожала плечами, слегка растерявшись: Речел ожидала, что он примет ее предложение без комментариев. — Мне подумалось, что раз мы вынуждены провести вместе некоторое время, то должны постараться провести его как можно лучше.

— Он насмешливо улыбнулся.

— У меня никогда не было иных намерений, поверь мне. Ты хочешь дать мне понять, что смирилась со своей судьбой?

— Я говорю о поездке в Диабло, — холодно отвечала она, — а вовсе не о том, что может или не может случиться, когда мы достигнем нашей цели.

— Ты говоришь так, будто у тебя какие-то сомнения в моих намерениях, — заметил он. — Если это так, то рекомендую тебе не думать, что я не подозреваю о твоих проектах избежать моих хищнических объятий. Ведь именно эти проекты занимали твой коварный женский ум последние несколько часов.

— Я не знаю, о чем вы говорите, — ответила она гордо.

— Нет? — Он поднял бровь. — Ну, что ж, тогда подумай, что ты будешь делать, если мы доберемся до Диабло, а твоего брата там все-таки не окажется?

Она чуть слышно вскрикнула и побледнела. Эту возможность из-за стремительного развития событий в последние двадцать четыре часа она совершенно упустила из виду.

Витас холодно продолжил:

— Я честно предупреждаю тебя, Ракиль. Я согласился проводить тебя до Диабло с тем, чтобы ты могла найти своего брата, но если его не окажется там, я вовсе не посчитаю, что наш договор расторгнут, и мы в расчете.

— Но он должен быть там, — проговорила она едва внятно.

— Для чего? — Он наклонился в седле в ее сторону. — Чтобы ты могла с ним сбежать от меня? Ты на самом деле думаешь, что я это позволю?

— Мне наплевать на твои позволения! — воскликнула она прерывающимся голосом. — Я сказала тебе еще в Асунсьоне, почему хочу найти Марка. Мой дедушка очень болен, он, может быть, умирает, пока я здесь с тобой спорю. Он хочет видеть Марка перед смертью, и я обещала привезти его. Это — главная и единственная причина, из-за которой я здесь с вами, сеньор. Потому что время не терпит, и я должна найти Марка быстро — если не в Диабло, то в другом месте.

Последовало короткое напряженное молчание, потом он процедил сквозь зубы:

— А что же за человек твой дед, если он послал девушку с таким поручением?

Она неприязненно посмотрела на него.

— Вообще-то у вас с ним много общего. Он тоже считает, что у женщин не может быть других функций, кроме как наряжаться, готовить пищу и быть покорными в постели.

— Твои кулинарные способности меня не интересуют, Ракиль, и я жду от тебя кое-чего более захватывающего, чем простая покорность.

— Значит, вам придется разочароваться, — воскликнула она.

— Не думаю. — Он слегка нахмурился. — Итак, если, как ты говоришь, таковы взгляды твоего деда на место женщины, что ты тогда тут делаешь? Он не мог послать тебя сюда.

— Почему же? — холодно возразила она. — Возможно, все получилось не так, как я ожидала, и как ожидал дедушка, но ни его, ни меня нельзя в том винить. И я решила поехать потому, что он меня просил. Я не знаю, есть ли у вас семья, сеньор де Мендоса, но если есть, вы не можете не знать, что имеете перед ней определенные обязательства, от которых нельзя убежать. Кроме того… — Она поколебалась.

— Продолжай, пожалуйста. — Голос его стал ледяным. Возможно, замечание о семейных обязательствах его задело.

— Кроме того, это была первая просьба моего деда ко мне, — добавила Рэчел совсем тихо. — Впервые он на деле признал, что я человек, а не красиво одетая кукла.

— И это было очень важно для тебя? — Он повернулся к ней и не сводил с нее глаз. — Из-за этого ты готова была отбросить все остальные дела? Тебе не пришло в голову, что ты можешь подвергнуть себя опасности?

— Нет, — ответила Рэчел. — Моим главным делом всегда была моя карьера. Кроме просьбы деда, меня заботило, конечно, и то, как это отразится на моей работе.

— Ага. — Он слегка наклонил голову. — Твоя карьера много для тебя значит?

— Она значит для меня все, — ответила она коротко.

— Все? — Голос его стал насмешливым. — Ты удивительно целеустремленна. Скажи мне, разве не было никогда мужчины, который заставил бы тебя почувствовать, что в жизни есть нечто гораздо большее, чем изображение обитания других людей?

Лицо Ли всплыло на мгновение в ее памяти и исчезло. Странно, как мало сейчас значила рана, которая некогда казалась ей неизлечимой. Может быть, ранена была только ее гордость, а не сердце.

— Нет, — коротко ответила она, — никого.

Только зачем она призналась в этом? — в ужасе подумала она. Возможно, солгать, что у нее была толпа любовников, было бы ей выгоднее, — подсказывала ей интуиция.

— Но хватит обо мне, — поспешно сказала Рэчел. — Как насчет вас, сеньор. Есть ли у вас где-нибудь тихая и покорная жена?

— Почему ты спрашиваешь об этом? — спокойно поинтересовался он. — Боишься, что она может узнать о тебе и устроить сцену ревности?

— Вовсе нет. — У Рэчел почему-то забилось сердце. — Хотя я и не могу представить себе женщины настолько глупой, чтобы разделить навек вашу жизнь. Если таковая и нашлась, она вряд ли станет устраивать подобные сцены.

— В таком случае, — сказал он сухо, — хорошо, что несчастная сеньора де Мендоса существует только в твоем воображении. Ты, кажется, почувствовала облегчение, — продолжал он. — Неужели мысль том, что я женат, так тебя расстроила?

— Ничуть, — холодно заверила его Рэчел. — Почему это должно было меня расстроить?

— И в самом деле, почему? — елейным тоном согласился он. Рука его поднялась и, ухватив ее за подбородок, повернула ее лицо к нему. Вспыхнув, Речел вырвалась и отвернулась.

— Не трогайте меня, пожалуйста!

— Это тоже расстраивает тебя или волнует?

— Нет, — отрезала Рэчел. — Просто я… у меня отвращение к тому, чтобы меня трогали.

— Столько шума из-за одного прикосновения. — Губы у него скривились. — Ты предпочла бы, чтобы я снял тебя с лошади и овладел тобой здесь, у дороги?

— Нет! — К ее страшному стыду слово это вырвалось у нее, как испуганный вопль.

— Тогда не провоцируй меня, притворяясь, что мои ласки вызывают у тебя отвращение, — отрезал он холодно. — Мы оба знаем, что это не так, и ты просто ухудшаешь свое положение, повторяя это.

Щеки у нее горели, а глаза наполнились сердитыми слезами. Так вот к чему это привело — та единственная и фатальная потеря самоконтроля в спальне отеля в Асунсьоне. Если бы только она сдержалась, даже если бы дала ему пощечину, она не была бы сейчас в таком беспомощном и опасном положении. Но какой-то темный ангел, пролетавший над ней в тот момент, заставил ее желать его, и он это почувствовал, а теперь потребуются нечеловеческие усилия, чтобы вырваться из его когтей. Просто уму не постижимо, как минутная слабость может привести почти на грань крушения.

И, возможно, самой предательской мыслью была мысль о том, что любая из ее знакомых девушек, была бы очень счастлива после короткого формального сопротивления поддаться его темному очарованию и жить одним днем, нисколько не задумываясь о том, что принесет ей будущее. Речел снова заставила себя собраться внутренне. Зачем тратить время на подобные размышления? Витаса де Мендосу совершенно не интересуют ее чувства. Все, что ему надо, это добровольное сотрудничество в постели и то на очень короткое время — до тех пор, пока ему не наскучит этот каприз.

Она почувствовала, как кровь медленно отливает от лица, — и вдруг поняла, к какому выводу подвели ее мысли. К осознанию того, что, если Витас овладеет ею, она будет принадлежать ему всю жизнь. Что для нее невозможна короткая любовная связь с последующим дружеским расставанием. Когда кончится ее короткое время любовницы, что совершенно неизбежно, сердце ее будет не просто болеть — оно будет кровоточить. Что то, что она так старается предотвратить, будет не любовной игрой, а настоящей любовью. А для подобного чувства не существует никакого будущего.

Незаметно ее рука, державшая поводья, почти разжалась, и, когда лошадь споткнулась, Рэчел едва не вылетела из седла. Только Витас спас ее от падения, успев крепко ухватить ее за талию и помочь восстановить равновесие.

— Мечтаешь в седле? — насмешливо осведомился он. — Это верный способ сломать себе шею, или, может, ты на это и надеешься?

Она все еще находилась под впечатлением своего открытия, но он, без сомнения, свяжет ее широко распахнутые испуганные глаза и приоткрытые губы с едва не произошедшим несчастным случаем, — предположила она и постаралась поскорее овладеть собой.

— Вряд ли, сеньор. Боюсь, что не могу со всей откровенностью сказать, что рассматриваю вас или любого другого мужчину, как судьбу худшую, чем смерть.

— Правильно, — одобрил он все еще насмешливо. — Но даже перелом ключицы может помешать моим планам в отношении тебя, потому будь осторожна.

— “Предупреждение”, — подумала Рэчел тоскливо, снова собирая поводья и направляя лошадь вверх по склону.

Они остановились в середине дня на отдых. Рэчел хотелось вытянуться на ровном местечке в тени покрытых мхом огромных валунов. Витас заглянул в ее седельную сумку с едой и скорчил недовольную гримасу, потом достал из собственной какой-то пакет с супом. Смесь, приготовленная им, пахла непередаваемо вкусно, но Рэчел не могла заставить себя принять кружку, поднесенную им.

— Я не голодна, — сказала она, как бы извиняясь, и прикрыв глаза от солнца ладонью, посмотрела на него снизу вверх. — Я… я думаю, что мое, хотя и не состоявшееся, падение все же подействовало на меня сильнее, чем показалось сначала.

Это было не очень-то удачное объяснение, но и оно могло сойти за правду.

— Ты больна? — Он нахмурился, — стоя против солнца, он казался просто огромным.

— Нет, — поторопилась ответить она, — во всяком случае… может быть, это только действие высоты.

Он нахмурился еще сильнее.

— Я не думал, что она подействует на тебя уже на этом уровне. Но не волнуйся, сегодня мы больше не будем подниматься.

— Не могу сказать, что сожалею об этом, — кисло улыбнулась Рэчел. — Вчера мы целый день спускались, сегодня как раз наоборот.

— Таковы уж наши горные дороги. — Он чуть пожал плечами. — Потому-то дорога до места, находящегося на карте совсем близко, отнимает иногда несколько дней.

— Мы будем добираться до Диабло несколько дней? — На этот раз она не встречалась с ним взглядом и услышала его тихий смех.

— Разве один из твоих соотечественников не сказал, что лучше с надеждой путешествовать, чем прибыть на место. Я не обману твоего ожидания, ответив на этот вопрос. А сейчас выпей суп. Нам придется еще долго ехать до ужина. — Он поставил кружку рядом с нею и отошел.

Рэчел подавила вздох, наблюдая, как он шел. Никогда еще не была она так растеряна и близка к панике. Она заставила себя поднять кружку и поднести ее ко рту. Теплая, вкусная жидкость оказалась к тому же сытной и влила в нее новые силы. “Знает Бог, — подумала она грустно, — мне никогда еще так не требовались силы”.

Во всем происшедшим с нею был какой-то жуткий юмор. И это — она, Рэчел Кричтон, такая холодная и сдержанная, всегда твердо знавшая, чего она хочет от жизни и каким образом получить желаемое… Или только думала, что знает…

И еще девушка, знавшая, чего она хочет от мужчины, — знавшая, что единственным переносимым для нее отношением может быть то, что основано на уважении и одобрении, физической страсти вместе с товарищескими отношениями. Для нее идеальными были бы отношения равенства, — так она всегда говорила себе. Надо, чтобы к ней относились, как к самостоятельной личности, а не просто как к красивому дополнению удачливого мужчины.

Именно этого она хотела для себя. Важно самоуважение. Потому-то она никогда и не вступала в дешевые временные интрижки.

Или, по крайней мере, она считала, что это было тому причиной. Теперь ей пришлось задать себе вопрос: потому ли это было, что она просто никогда еще не встречалась с настоящим соблазном. Даже Ли, желавший стать ее любовником, никогда не мог добиться от нее той реакции, которую Витас — незнакомец — вызвал практически в первую встречу.

Признание этого могло, разумеется, заставить ее стыдится, но это было правдой. С того самого момента, когда она его увидела, она была поражена и испугана тем, что так остро воспринимала его как мужчину. Она, чья жизнь протекала в окружении блестящего мира, населенного привлекательными мужчинами! Если бы она подала малейший повод подумать, что хочет легкой любовной игры, у нее не было бы отбоя от претендентов. И вполне вероятно, что одна из таких случайных связей могла бы перерасти во что-то более серьезное и длительное. Она знала немало счастливых браков, созданных именно на таком, вроде бы непрочном фундаменте.

— Но это совсем другое, — тихо прошептала она. — Это совершенно другое.

Она выпила суп и поставила кружку, потом поднялась на ноги и устало потянулась. Долгие часы в седле были для нее очень утомительны, и вполне вероятно, что выдумка насчет влияния на ее самочувствие высоты, была не совсем неправдой. Приятно было снова почувствовать под ногами твердую землю и посмотреть на окружающее с высоты собственного роста. Оглянувшись туда, откуда они приехали, она поразилась — вершины деревьев образовали как будто совершенно непроницаемую массу. Складывалось впечатление, что они с Витасом были первыми людьми, прошедшими по забытому всеми пути. За все утро они не встретили ни одного человека, и сознание, что они тут совершенно одни, производило на нее несколько жутковатое впечатление.

Вероятно, было бы легче, если бы они держались по-дружески, как обычные спутники, но это было невозможно. Между ними существовало слишком сильное напряжение. Рэчел смотрела вниз, в долину, напрягая глаза, чтобы разглядеть блеск бегущей реки. И тут она подумала, что увидит все гораздо лучше, забравшись на один из валунов. Витас стоял немного поодаль, спиной к ней, и занимался лошадьми. Она собралась было позвать его и сказать о своем намерении, но остановила себя.

— Да, Бог с ним, — пробормотала она, — для чего мне нужно его одобрение? Забраться самой на эту скалу будет совсем нетрудно.

— На склоне было полно всякой всячины, за которую можно было уцепиться. Она уперлась носком ступни в трещину и попробовала, выдержит ли та ее вес. Убедившись в прочности камня, полезла вверх.

Она уже была почти у цели, рука ее тянулась, чтобы уцепиться за последний выступ, но тут Речел услышала голос Витаса, что-то кричавшего ей. Она инстинктивно замерла, повернула голову и увидела, что он бежит по траве в ее сторону. Витас держал в руке мачете, и солнце ярко отражалось от его лезвия. На одно мгновение ей показалось, что он сошел с ума. Потом она услышала нечто другое над самой своей головой — шорох и низкое свистящее шипение.

— Не шевелись, дурочка! — Голос Витаса, донесшийся до нее, был хриплым. — Там, на этом уступе может быть змея. Они любят такие места…

— Там… — едва вымолвила Рэчел пересохшими губами, — она там, о Боже!

Мачете полетело далеко в сторону. Витас крикнул:

— Прыгай! Прыгай, я тебя поймаю.

Она отвечала медленно:

— Я… я не могу пошевелиться.

— Нет, можешь. — Его голос звучал грубо и решительно. — Просто перестань держаться, доверься мне.

Рэчел захотелось истерически засмеяться, но из ее горла вырвался лишь тихий стон, и, не думая больше, она сделала то, что он велел, и свалилась с опасной скалы прямо в его руки. Она почувствовала, как они сомкнулись на ней, и он отшатнулся назад, потеряв равновесие от сильного толчка. В следующую секунду она уже лежала прямо на нем в траве и все еще в его руках.

— Я тебя не ушибла? — неловко спросила Рэчел, делая бесполезную попытку подняться на ноги.

— Немного оглушила, вероятно. В тебе больше веса, чем я думал.

Рэчел покраснела и снова попыталась встать и освободиться от его рук.

— Мне очень жаль.

— А мне нет. Зачем это ты лезла на скалу?

— Хотела хорошенько осмотреться.

— Это чуть не стало твоей последней возможностью вообще что-то увидеть. — Он помрачнел. — Ты сейчас не в Озерном Крае в Англии и не на прогулке, Ракиль. Твое приближение могло испугать змею, а они особенно опасны, когда пугаются.

То, что она почти во весь рост лежала на нем, смущало и нервировала Рэчел. Лицо у нее было всего в нескольких дюймах от его лица. Она опустила глаза и, как завороженная, смотрела на серебряный медальон, который Витас носил на шее. Прежде Рэчел думала, что это одна из дешевых религиозных медалей, которые она видела на базаре в Асунсьоне. Но теперь, рассмотрев медальон поближе, она увидела, что это — фигурка какого-то животного, почти геральдическая по исполнению, и подивилась, откуда она взялась. Фигурка выглядела старинной и стоила, вероятно, гораздо дороже, чем ей сначала показалось.

— Ну, — после паузы начала она с наигранной легкостью. — Я должна снова поблагодарить вас за спасение.

— Очень проникновенно сказано, — пробормотал он, и в его голосе слышалась насмешливая нотка. — Но я надеялся, что ты выразишь свою благодарность более ощутимо.

— О! — Она решила, что дыхание у нее сделалось неровным лишь из-за того, что ей приходилось лежать на нем.

— Поцелуй меня, — прошептал он хрипло.

Она всхлипнула и возразила:

— Но… вы не можете просить об этом.

— Нет, могу и прошу. — Одна его рука двинулась вверх и зарылась в ее волосах, подвинув вперед голову. Когда ее губы были на расстоянии вздоха от его рта, он остановился.

— Ну, — тихо подсказал он.

Рэчел молчала, взгляд ее блуждал по резким и четко обрисованным чертам его лица. Мрачной казалась на фоне его бронзовой кожи черная повязка. Губы Витаса были резко очерчены, но их жесткость несколько смягчалась чувственным изгибом нижней губы. И Речел помнила — ох, как она хорошо помнила, — как эти губы двигалась по ее собственным губам, помнила их тепло, их настойчивость. Долгая предательская дрожь пробежала по ее телу, и она почувствовала, как его другая рука чувственно заскользила вниз по ее спине к основанию позвоночника.

Если бы она действительно хотела освободиться от него, все, что ей надо было бы сделать, это рвануться всем телом в сторону и скатиться с Витаса в траву. Если бы она хотела освободиться.

— Витас, — прошептала она умоляюще.

— Мне нравится слышать свое имя из твоих уст, — сказал он тихо, — а теперь позволь быть там моим губам.

С тихим невнятным звуком Рэчел опустила голову и губы ее застенчиво прикоснулись к его губам. Она бы тотчас отпрянула, но его рука придерживала ее голову. Рот его раскрылся, приглашая ее к более глубокой и интимной ласке, и она не имела сил противостоять ему. Небо и трава завертелись и помчались куда-то, пока она старалась сохранить последние крохи самоконтроля.

Его ласкающая рука высвободила рубашку из-под пояса джинсов и скользнула на ее теплую спину. Она чуть слышно вздохнула, когда рука эта начала двигаться, дразня, открывая каждую чувствительную точку вдоль ее позвоночника до тех пор, пока Речел конвульсивно не прижалась к нему. Его собственная реакция была немедленной и недвусмысленной, давая ей откровенное свидетельство желания, которое она в нем возбудила. Одним гибким, быстрым движением тела он повернулся так, что уже она лежала под ним, губы их все еще были сомкнуты, будто они хотели выпить друг друга досуха.

Его другая рука освободилась из ее волос, и принялась гладить щеку и изгиб скулы, затем медленно двинулась вниз, через горло к воротнику чопорно застегнутой рубашки. Без спешки он стал расстегивать пуговицы.

Голос, который Рэчел с трудом признала своим, выкрикнул: “Нет!” — ее руки рванулись и уперлись в его грудь.

— В чем дело? — Его голос был хриплым, а тон нарочито насмешливым, но неровное дыхание выдавало его. — Неужели нагота после полудня тоже тебя шокирует?

Если он расстегнет еще одну пуговицу, Рэчел будет обнажена до талии, и он коснется ее груди и станет ее целовать. Тогда она пропала, окончательно и бесповоротно пропала.

— Ваша техника разочаровывает меня, сеньор, — ядовито заявила она. — Не думаете ли вы, что она несколько затаскана?

Она почувствовала в нем вспышку ярости и внутренне напряглась, но он лишь скатился с нее, разжав руки, будто держал в них что-то нечистое.

— Превосходно, сеньорита. — Голос его был очень тих, но в нем звучала нотка, которая больно задевала ее нервы. — Тебе придется до конца испытать ее, когда мы прибудем в Диабло.

Он поднялся на ноги, стряхивая пыль и стебли травы со своей одежды, и отошел к лошадям, оставив ее, расстроенную и заброшенную, самостоятельно подниматься с земли.