Пламя дьявола

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Он лежал, спокойно вытянувшись на ее кровати, и чувствовал себя, очевидно, как дома. Наполовину выкуренная сигара дымилась в пепельнице рядом.

— Какого черта вы тут делаете?! — возмутилась Рэчел.

Он причмокнул:

— Ну, что за язык! Что случилось с той холодной леди, которую я встретил внизу?

Она распахнула дверь и оставила ее широко открытой.

— Убирайтесь!

— Ваши соотечественники, кажется, сказали, что женщина всегда имеет право передумать. Но зачем же быть столь противоречивой? Совсем немного времени прошло с тех пор, как вам не терпелось поговорить со мной наедине. Теперь же, когда я готов к этому разговору, вы хотите от меня избавиться. — Уголки его губ поднялись в улыбке. — Это не очень-то по-дружески.

— Как вы сюда попали? — потребовала она ответа. — Я запирала дверь.

— У Рамиреса, естественно, есть ключ.

— О, естественно, — саркастически повторила она. — И, конечно, естественно, что он не видит ничего странного в том, что одалживает его вам, чтобы вы могли входить в номера его клиентов.

Улыбка его стала шире.

— В данных обстоятельствах в этом нет ничего странного.

Лицо у Рэчел вспыхнуло от гнева. Обычно она всегда в любом споре держала себя в руках. Она могла и пофлиртовать, могла удачно среагировать и на более наглые заигрывания, которые ей иногда приходилось парировать. Но в этом мужчине было что-то такое, что парализовало ее мыслительные способности и позволяло ему выводить ее из себя.

Гневные слова уже просились ей на губы, но она сдерживала их. “Пока рано”, — подумала она, потому что вдруг поняла, как ему отплатить. Если он считает, что может обращаться с ней столь бесцеремонно, тогда он сильно ошибается. Он, вероятно, решил, что ей отчаянно нужны его услуги проводника, и потому она все стерпит. Ну, так скоро он обнаружит, что ошибся, — но пока еще рано. Будет забавно немного поводить его за нос, польстить его самолюбию, постепенно усыпить его бдительность перед большим разочарованием. Потом она спокойно сообщит ему, что не собирается идти с ним даже на другую сторону улицы.

— Может быть, мне и следует извиниться, сеньор, — сказала она. — “А может и нет”, — добавила она про себя. — Просто я растерялась, увидев человека в моей комнате. Я знаю, что вы обещали поговорить позже, но я не ожидала, что это будет… так поздно. — Она сделала руками неуверенный жест и слегка засмеялась; ее порадовало скользнувшее по его лицу выражение удивления.

“И это не последний сюрприз, ожидающий тебя, — про себя добавила она. — Ну уж, нет!”

— Это вас раздражает? — Он потянулся за сигарой.

— Нет, почему же? — спокойно солгала она. Рэчел развернула стул у туалетного столика и села на безопасном от кровати расстоянии.

Он отметил ее движение насмешливым кивком.

— Это — уже ответ на мой вопрос, — выговорил он. — И все же тебе нечего бояться. Я сказал тебе внизу, что не продаюсь. Ну, так я и не покупаю, и не беру силой.

— Мне повезло, что вы столь достойный человек, — елейным тоном заметила она.

— Я бы на твоем месте не очень успокаивался. — Казалось, она его позабавила. — Если я решу, что хочу тебя, ты окажешься на этой довольно узкой кровати со мной рядом.

Улыбка у нее получилась отличная. Прохладно-веселая и немного недоверчивая.

— Вы так полагаете?

— Именно так, — ответил он тихо. — Я действительно так полагаю.

Внутри у Рэчел все кипело от возмущения при виде этой спокойной уверенности в том, что она послушно кинется к нему на шею, если он надумает ее соблазнить. Но Речел не показала своего гнева. Злил ее и его взгляд, странствующий между ее губами и тремя расстегнутыми пуговицами рубашки, и то, как он наблюдал за ней. У нее вдруг появилось странное желание застегнуть пуговицы до самого горла, но она сдержалась. Это было бы полным признанием ее реакции на него, а в этом она и себе не хотела признаваться.

— Я и забыла, — сказала она наивно. — У вас ведь это… слабость к блондинкам, верно? Ох! — Рука ее поднялась к губам в жесте хорошо сыгранного сожаления. — Мне не следовало этого говорить…

Он раздавил сигарету в пепельнице.

— Кажется, Рамирес не терял времени, — прокомментировал он. Прозвучало это так, будто ему стало скучно. “Может, так оно и есть на самом деле”, — решила Рэчел. Блондинка, сеньора из Штатов, осталась просто воспоминанием, а такой мужчина, как Витас де Мендоса, не живет воспоминаниями.

Он лениво потянулся, заставляя ее почувствовать, как подтянуто и мускулисто его тело под облегающей черной одеждой, потом сцепил пальцы рук за головой. Свет лампы блеснул на серебряном медальоне у его горла.

— Рамирес говорил и о вас, сеньорита. Он сказал мне, что вы хотите ехать в Диабло на поиски… брата?

— Да.

Он нахмурился.

— Почему это так срочно? Он сказал вам об армейском патруле?

— Я хочу сама найти Марка. Я не желаю вмешивать в это никого больше, — сказала Рэчел, и сердце у нее громко застучало.

Он опять следил за ней. И почему у нее возникло это странное впечатление, что он видит одним глазом лучше большинства людей, имеющих два?

— Но тогда я спрашиваю себя: почему? — произнес он задумчиво. — И мне не нравятся некоторые ответы, которые сами собой приходят в голову. Скажи мне, Ракиль, не связан ли твой брат с гаримпейрос?

Она крепко сцепила руки.

— Я не знаю, о чем вы говорите.

Он поднял брови.

— Нет? Тогда я объясню. Это нелегальные искатели изумрудов — мужчины, женщины и даже дети, которые ищут неуловимое зеленое пламя богатства в туннелях, которые их душат, в камнепадах, которые их убивают, в реках, которые их топят. Все они мечтают о сокровищах, которые будут им принадлежать, но, знаешь, чем они кончают? Они становятся трупами на грязных улицах Боготы, застреленные или с перерезанным горлом из-за своих жалких находок. Говорят, что можно найти дорогу в Санта Изабель, где живут гаримпейрос, по кровавым следам. Так если твой брат ищет в Диабло изумруды, лучше скажи мне об этом сейчас.

Ей стало больно глотать, так пересохло у нее горло.

— Мой брат геолог на предвыпускной практике, — наконец сказала она.

— Что бы он ни искал, это — не изумруды. Единственная причина моих поисков состоит в том, что наш дедушка болен и срочно хочет его видеть.

В этом нет ничего такого, что может заинтересовать армейский патруль, — говорила она себе. Может за информацию о нелегальных искателях изумрудов дают награду, потому-то Витаса де Мендосу так интересует деятельность Марка. Совершенно определенно, что у него есть иной источник доходов, кроме работы проводника. Такого размера плата, какую запросил Карлос, не обеспечила бы его этой дорогой шелковой рубашкой, да и ничем из того, что на нем надето. Разве что одежда подарена ему довольными клиентами, — горько подумала она.

— Геолог, — задумчиво повторил Витас. — Специалист, который будет знать, где искать изумрудоносную породу, лучше любого другого человека.

— Наверное, — согласилась она, уже жалея, что не назвала Марка ботаником или орнитологом.

— И он выбрал для своей полевой практики поездку в Диабло, — продолжил он все так же задумчиво. — Не такое это место, которое выберет каждый.

Рэчел пожала плечами.

— У него есть какие-то друзья в Колумбии, однокурсники. Возможно, кто-то из них упомянул в разговоре с ним это место.

— Возможно, — сухо заметил он. — Именно этого я и боюсь.

Рэчел хотела отвлечь его от этой темы. Теперь она уже пожалела о том, что соблазнилась возможностью развлечься за его счет, заставить его поверить, что с замирающим сердцем ждет, когда он предложит свои услуги проводника, а потом сказать ему спокойно и холодно, что уже договорилась с другим. Разговор шел не по ее плану.

И вдруг еще одно пришло ей в голову. Он называл ее Ракиль — именно так называла ее и Изабель. Но он не мог знать ее имени. Она не упоминала его и Карлосу Арнальдесу — тот знал ее только как сеньориту Кричтон.

— Откуда вы знаете мое имя? — резко спросила она, не заботясь о том, что он поймет ее вопрос, как попытку переменить тему разговора.

Он пожал плечами.

— Пока я ждал тебя, я развлекался чтением твоего паспорта. Ты оставила его здесь, у кровати. Это было очень интересно, и фотография почти точно изображает тебя. — Он лениво улыбнулся. — Но я напрасно искал в графе “Особые приметы” упоминание о той очаровательной родинке в форме сердечка, которая украшает твое левое бедро. Неужели ты боялась, что назойливый офицер таможни обязательно пожелает увидеть ее?

У Рэчел появилось странное чувство, будто она превратилась в камень.

— Ты сердилась на то, что я поздно нанес тебе визит, безжалостно продолжал он. — Однако я заходил сюда и раньше, воспользовавшись тем же ключом. Ты спала так сладко, что у меня не хватило духу будить тебя.

В театре у Рэчел не было отдельной уборной, но там между актерами обоих полов существовало закулисное чувство братства, которое помогало ей держаться безо всякого смущения. Но сейчас сознание того, что этот мужчина стоял у ее постели и видел ее спящей, почти обнаженной, заставляло ее щеки гореть от стыда. Те крошечные кружевные лоскутки, которые на ней были, ничего не могли от него скрыть.

— По крайней мере, спасибо и на этом, — сказала она дрогнувшим голосом. — А теперь я попрошу вас, как я уже говорила вам вначале, убраться вон из моей комнаты.

Он точно остолбенел, и Рэчел почувствовала, что сильно задела его. В ней запела радость. Такой неотразимый, незаменимый сеньор де Мендоса, и вдруг его отвергли. Кажется, ему это совсем не понравилось. Ну что ж, Подглядывающий Том это заслужил.

Он медленно поднялся, и в каждой мускулистой части его тела таилась угроза. Она приказала ему убираться, но сейчас ей самой хотелось убежать. В его взгляде угадывалось нечто большее, чем просто слегка задетая гордость, и ей не особенно хотелось вникать, что это такое.

Рука его крепко взяла ее за плечо, пальцы вонзились в нежное тело, и она с трудом сдержала крик боли.

— Кого ты наняла? — спросил он тихо, но отчетливо. — Отвечай, черт тебя возьми!

— Пусти меня, — проговорила она сквозь зубы. — Ты делаешь мне больно!

— Я сделаю тебе еще больнее, — сказал он тем же угрожающим тоном. — Скажи мне, кого ты наняла отвезти тебя в Диабло.

— Я ничего не скажу, — воскликнула Рэчел. У нее на коже очень легко появлялись синяки, и мысль о том, что следующие несколько дней она проведет с отметиной его пальцев на руке, была ей отвратительна. — Вероятно, ты желаешь продемонстрировать свою мужественность, но на меня это не произвело впечатления. Я не реагирую на запугивания.

— На что же ты тогда реагируешь? — спросил он вполголоса. — На это?

Сильная рука дернула ее вперед. Она споткнулась и упала на его теплое и твердое тело. Она хотела отпрянуть, но потеряла равновесие, и его ладони крепко сомкнулись у нее на спине, как ловушка, а его рот стал орудием возмездия. Никто еще в ее жизни не осмелился так поцеловать ее; она сопротивлялась, как дикая кошка, колотила его кулаками по груди, а когда это не помогло, вонзила ему в лицо ногти.

Она слышала, как он выругался, и понадеялась, что расцарапала его до крови, но все-таки он ее не выпустил. Вместо этого поцелуй становился глубже, заставляя ее губы раскрыться, хотя она изо всех сил старалась стиснуть их.

Его рот служил ее унижению, но бороться с ним значило унижать себя. Будет лучше, — сказала она себе, — если она просто перенесет пассивно отвратительную интимность его объятий. Ему скоро надоест целовать статую.

Но одно дело решить быть пассивной в его руках и совершенно другое — выполнить это решение. Как будто угадав ее намерения, он стал гораздо нежнее. Одна его рука двинулась сзади к ее шее, осторожно и чувственно гладя ее, и она вдруг с дрожью и возбуждением почувствовала, как другая оставила ее талию и заскользила неотвратимо вверх, чтобы лечь на ее грудь. Рот его двигался нежно, как ветерок, язык медленно скользил по краям ее губ.

Возбуждающе действовал на нее и контраст ощущений. Его пальцы на затылке казались прохладными, однако, обжигали сквозь шелк блузки. А ведь все, что ей надо было сделать, чтобы уйти от него, — это шагнуть назад из паутины магии, которую его рот и руки свили вокруг нее. Хотя бы ради самоуважения она должна была освободиться.

Но ее стройное тело двигалось против ее воли, выгибаясь к нему в слепой бездумной реакции, которая не имела никакого отношения к самоуважению, а вызывалась потребностью, о которой она до этого момента вряд ли подозревала.

Отступил Витас. Именно этот факт вспоминала она потом неоднократно — каждый раз все с новым стыдом и мукой. Это и еще его слабая улыбка, говорившая ей о том, что для него женское тело было не более, чем музыкальным инструментом, которым он овладел давным-давно, и его прощальные слова, когда он уходил, оставляя ее дрожащую и обездоленную.

— Прими мои поздравления. Когда-нибудь ты даже сможешь научиться быть женщиной.

Лошади, нанятые Карлосом для поездки, не были ни особенно красивы, ни норовисты, но зато верны на ходу, — в этом нельзя им было отказать. “А ведь это главное на таких дорогах”, — думала Рэчел, натягивая поводья и оглядываясь вокруг.

Они были в пути с самого рассвета, и она уже чувствовала, как болезненно протестуют мускулы с непривычки. “Но это все к лучшему”, — уверяла она себя. Думая о физическом неудобстве, она, по крайней мере, хоть ненадолго забывала об эмоциональном потрясении, пережитом ею прошлой ночью. Ей было необходимо забыть об этом, выкинуть из головы все происшедшее…

Предыдущей ночью она не очень-то хорошо спала, а этой — не спала почти совсем и утром поднялась с тяжелой головой и покрасневшими глазами.

Она ожидала, что сеньор Рамирес спросит ее о чем-нибудь, когда она будет расплачиваться в вестибюле, но он не задал ни одного вопроса ни о ее отъезде, ни о выборе спутника для поездки. Она собиралась было сделать ему едкое замечание по поводу того, с какой свободой он разрешает своим друзьям пользоваться ключами от чужих номеров, но по размышлении решила этого не делать. Неважно, как истолкует он ее молчание.

Карлос предупредил ее, что в дорогу надо взять как можно меньше вещей, и она тщательно отобрала самое необходимое: джинсы, хлопчатобумажный жакет в тон им, рубашки и пару смен белья. Все это было упаковано в седельную сумку, а остальные вещи она оставила в отеле, чтобы забрать их на обратном пути, как она сказала сеньору Рамиресу. Тот без тени улыбки пожал плечами. И этот молчаливый жест показал ей яснее слов, что он вовсе не уверен в ее возвращении. Сейчас, когда она вспомнила об этом, по спине ее пробежал холодок, хотя и было очень тепло.

В самом деле, было даже жарко, чего она никак не ожидала после прохладной атмосферы Боготы. Дикая дорога к Асунсьону петляла в горах и вела все время вниз. И сейчас они тоже спускались, хотя уже давно покинули места, где было что-то напоминающее дорогу, сделанную человеком. Впрочем, они встречали тропки, свидетельствующие о том, что люди в этих местах все-таки бывают, и это было хоть каким-то ободряющим признаком.

Рэчел не любила необжитых мест, видно, уж сделана она была не из того материала, из которого получаются пионеры-первопроходцы. И она очень надеялась, что настигнет Марка прежде, чем эта поездка станет еще более походить на кошмар.

Речел попыталась определить, без особого интереса, сколько они уже проехали. Она не очень-то умела оценивать расстояние, кроме того, ей казалось, что они движутся, меняя направление почти каждый час. Но Карлос, казалось, ехал уверенно, и она могла только довериться ему. Он сдержал свое слово относительно снаряжения и, насколько она могла судить, ни в чем ее не обманул. Однако в чем же причина ее какого-то смутного беспокойства? Она никак не могла это определить, но неприятное чувство мучило ее, как начинающаяся зубная боль, все время, с самого их отъезда. Это чувство заставляло ее постоянно оглядываться назад, туда, откуда они вышли, что было совсем глупо. Но даже понимание того, что это глупо, не рассеивало это чувство, и теперь она гневно подумала, что знает, кого ей винить в этом — в том, что она лишилась душевного покоя.

Они остановились на маленьком плато, где крохотный водопад непрерывно ронял свои воды в небольшой темный пруд. Там они напоили лошадей. Карлос развел костер и разогрел еду для обеда — банку консервированных овощей и банку рисового пудинга. Глядя на содержимое мешка с продуктами, Рэчел грустно подумала, что, по всей вероятности, вся их пища будет в том же роде и доведет ее до хронического гастрита.

Но не все же время они будут в дороге, — вспомнила она. Когда они с Карлосом обсуждали поездку, он заверил Рэчел, что они будут пользоваться всеми доступными во время пути удобствами. Это было именно той соломинкой, за которую с огромным облегчением ухватилась Рэчел. Она мало знала о Южной Америке, но в одном была уверена совершенно твердо — в том, что здесь живет великое множество змей, и все они ядовиты. И даже отдаленная перспектива возможной встречи с одной из них заставляла ее внутренне ежиться.

За едой последовал кофе, довольно терпимый на вкус, хотя и слишком для нее крепкий. Допив кофе, Рэчел выплеснула осадок в костер и легла на спину, подложив под голову сложенный жакет. Она глядела в голубое небо: на его фоне контуры гор выделялись особенно четко и казались нарисованными декорациями, сделанными для какой-то волшебной сказки. Вот только никто из знакомых ей театральных художников, наверное, не сумел бы передать все эти утонченные переходы цветов столь необычные и не принятые для изображения скал, — подумала Рэчел. Впечатление от освещенных солнцем скалистых утесов, упирающихся в самое небо вершинами, вокруг которых курились облака, было просто потрясающим.

Высоко в небе кружилась птица, медленно и зловеще паря на мощных крыльях. “Кондор, — подумала она, — стервятник Андов”. Она читала однажды, что размах крыльев вполне позволяет этой огромной птице поднять в воздух всадника вместе с лошадью. И вдруг ей стало холодно, она поежилась и резко села. Нет, в этом высокогорьи не место для волшебной сказки. Здесь место для борьбы, убийств, и внезапной смерти, а она меньше всего хотела сейчас думать о подобных вещах. Снова сесть в седло было для нее почти облегчением. Они покинули долину и опять направились вниз. Все время становилось теплее, воздух влажнел, и природа вокруг, казалось, менялась на глазах. Камни и скалы уступали место колючим зеленым кустарникам. Деревья, увешанные лианами, стояли по обе стороны тропы, образую как бы непроходимую стену, и Рэчел была рада, что у них не было необходимости пробиваться сквозь нее. Мухи постоянно гудели вокруг и кидались в ее ничем не защищенное лицо; ей приходилось то и дело отгонять их рукой. Иногда тропа становилась такой узкой, что ехать по ней можно было только по одному. Единственным утешением для нее служило то, что, очевидно, Карлос находил поездку столь же утомительной. Его пухлая фигура держалась в седле как-то неловко, плечи были устало опущены, он болтался при каждом шаге лошади из стороны к сторону.

Рэчел пожалела о том, что не настояла на путешествии по наезженной дороге, как бы ни замедлило это их продвижение. Пусть бы эта поездка и получилась длиннее. Ведь, договариваясь с Карлосом, она упомянула о срочности. Потому, видимо, он и выбрал более короткий путь по тропам.

Она устало пошевелила плечами под тонкой рубашкой, чувствуя, как по спине между лопаток побежала струйка пота. Ей не терпелось добраться до finca[2], где они проведут ночь. Из услышанного она знала, что санитарное состояние таких мест очень примитивно, но ведь должны там быть хотя бы таз и вода, чтобы она могла помыться. “Вот так мы и не ценим все удобства жизни, пока не лишаемся их на какое-то время”, — подумала она.

Но, насколько она могла видеть, нигде не было никаких признаков жилья — ни струйки дыма меж развевающимися на легком ветерке зелеными ветвями. Во всяком случае, человеческий глаз не был в состоянии заметить ничего подобного. И Рэчел рассердилась, когда вновь нахлынула на нее волна неуверенности. Она просто устала, — говорила она себе. Целый день в седле на свежем воздухе, с единственным небольшим перерывом в полдень, это было слишком много для нее с непривычки. К тому же она практически не спала ночью. Губы ее раздраженно покривились. Неужели мало того, что в этом лесу, на тропе, она была окружена хищниками? Вдобавок к этому она еще без конца вспоминает о другом, одетом в черное, хищнике из Асунсьона, ждущем неосторожных туристов, чтобы заманить их в свои сети. “И таких вполне хватает, — подумала она с непонятной горечью, — полно таких, которые хотят этого. Женщина из штатов, которая приехала только для того, чтобы побыть с ним вдвоем, несомненно, не была единственной”. Мгновение или два она грустно размышляла об этом, потом мысленно встряхнулась. Да что с ней твориться? — ругала она себя. Ну, он ее поцеловал, что из этого? Это был просто жест, с помощью которого он удовлетворил свое мужское тщеславие и то, что она на мгновение поддалась слабости и ответила на его поцелуй, вовсе не имеет значения. Если он ведет учет своим победам, она будет зафиксирована, как неудача, как та, что ушла из его сетей. Мысль эта была забавной, но почему-то она не вызвала у нее даже намека на улыбку.

Ей не хочется даже смеяться по этому поводу, — убеждала она себя. — Она должна просто выкинуть все это из головы. Витасу де Мендосе нет места в ее мыслях, или, точнее, не должно быть. У нее слишком много других поводов для беспокойства. Во-первых, она понятия не имеет, как чувствует себя ее дед. То улучшение его состояния, что наступило перед ее отъездом, могло быть и временным.

Какой нелепой казалась теперь мысль о том, как раньше она представляла, что к этому времени уже будет вместе с Марком возвращаться в Лондон. И где-то в глубине сознания к ней без конца возвращалась мысль, что вся эта поездка — большая глупость, что здравый смысл все-таки победил и Марк, должно быть, выкинул из головы эту идею с Шахтой Дьявола. Вполне возможно, что он сейчас за тысячи миль отсюда, когда ее заживо едят насекомые, и до смерти пугает каждый шорох кустов. “Говорят, что мир театра похож на джунгли, но, по всей вероятности, те, кто так говорит, не испытали на себе, что такое настоящие джунгли”, — горько подумала она.

Вдруг Рэчел поняла, что уже поздно. Прохладнее не стало, но солнце опустилось над деревьями. Она снова стала оглядываться в поисках признаков жилья — кофейной или банановой плантации, хотя бы лесной хижины — но ничего похожего не было. Лес и днем казался жутковатым. Если стемнеет раньше, чем они доберутся до места ночлега, она просто сойдет с ума.

Издалека донесся знакомый звук — плеск воды. Ее усталое тело напряглось в ожидании, и она наклонилась в седле, пытаясь проникнуть взглядом сквозь кустарник туда, откуда доносился шум. Карлос повернулся к ней и крикнул что-то через плечо — это были первые слова, произнесенные им за несколько часов. Но смысл сказанного до нее не дошел. Однако она подняла руку в ответ и увидела, что он заставил лошадь идти быстрее, явно удовлетворенный. “Может быть, он сказал, что ночлег близко”, — с надеждой подумала она. Больше всего ей сейчас хотелось напиться и умыться, а после этого она готова была даже поесть консервов и рисового пудинга. “А, может, мне даже предложат что-нибудь более аппетитное”, — с надеждой сказала она себе, сжимая пятками бока лошади.

Деревья поредели, и ее настроение сразу улучшилось. Лошадь тоже, точно обрадованная, пошла быстрее, предчувствуя скорый отдых.

Тем больше было разочарование Рэчел, когда, выехав на поляну, она обнаружила, что они находятся на берегу реки, воды которой были грязновато-коричневого цвета и неслись довольно быстро. И это было все, что она увидела — ни крыши, ни дымка, ни даже полуразвалившейся лачуги. Рэчел огляделась и заметила, что Карлос уже спешился и расседлывает лошадь.

Она медленно подъехала к нему.

— Что это за место? — потребовала она ответа.

Карлос только пожал плечами.

— Просто место, сеньорита, — сказал он, явно стараясь ее успокоить. — Скоро стемнеет, поэтому мы остановимся здесь.

— Здесь? — совершенно откровенно ужаснулась Рэчел: она и не собиралась скрывать свои чувства. — Но ты же сказал, что будут специальные сторожки. А здесь ничего нет!

Круглое лицо Карлоса вдруг стало не таким добродушным.

— Такие места есть, но добираться до них слишком долго. Нам надо еще развести костер — стемнеет совсем скоро. Сегодня мы будем спать в палатке, которую я взял с собой.

— В палатке? — беспомощно повторила Рэчел. В их разговоре не упоминалось ничего о палатке. И к тому же она не могла быть большой, если поместилась в одну из седельных сумок Карлоса.

Ее охватило неприятное чувство при мысли о том, что ей придется спать в одной палатке — какой бы величины она ни была — с Карлосом да еще в совершенно диком месте.

Она облизнула губы.

— И все же я предпочитаю ехать дальше, — сказала она настойчиво. — Это место, по-моему, слишком дико для ночевки.

Карлос хмуро посмотрел на нее.

— Плохо, сеньорита, до ближайшей стоянки очень далеко. Мы добрались бы до нее только к утру.

Сердце Рэчел упало, но на выручку ей пришла актерская выучка, и она смогла заставить себя принять безразличный вид. Ей вдруг почему-то показалось важным, чтобы Карлос не заметил ее тревоги. Кроме того, — уверяла она себя, — она просто снова дает волю воображению. Все это из-за суровости леса, окружавшего их, и приближающейся ночи, а с ней темноты. Да еще это зловещее кружение коричневой речной воды! Все это действовало ей на нервы. Карлос просто безобидный человечек, не рассчитавший времени, вот и все. Может быть, ей следовало еще в Асунсьоне дать ему понять, что она настроена против ночевок на природе. Если бы их отъезд не был столь поспешным, — по ее собственному настоянию, — они успели бы договориться обо всех этих подробностях. Но ее нетерпение отыскать Марка подвело ее.

Как бы почувствовав ее нерешительность, Карлос сказал заискивающе:

— Это хорошее место, сеньорита. Лучше нам остаться здесь. Я разожгу костер. — Улыбка его стала умоляющей. — Вы можете забрать себе палатку, сеньорита.

Рэчел прикусила губу. Казалось, он совершенно точно определил главную причину ее сомнений и тем самым заставил ее выглядеть дурочкой. Она чуть пожала плечами и соскользнула с седла.

Карлос одержал слово. Палатка, когда она была установлена, оказалась совсем маленькой. А скоро уже и костер загорелся, и закипела вода в жестянке над ним.

Солнце теперь уже почти совсем закатилось, оставив за собой сверкающий след. Воздух наполнился прохладой, и Рэчел была рада накинуть на плечи одеяло, переданное ей Карлосом, когда она уже начала пить кофе.

В костре потрескивали горящие ветки, а пламя оказывало на нее усыпляющее действие, и ее веки начали тяжелеть. Рэчел заставила себя очнуться, напоминая себе, что надо бы, по крайней мере, помочь ему приготовить ужин. И еще следует выяснить у Карлоса, где именно они находятся, и сколько еще времени займет у них эта прямая, но одинокая дорога до Диабло. Если бы только она не так отчаянно устала! Она просто не привыкла бывать так подолгу на свежем воздухе. Тепличный цветок, — укоряла она себя.

Ей так хотелось с кем-нибудь поделиться сегодняшними впечатлениями — чувством восхищения, захватившим ее, когда она смотрела на высокие пики, покрытые снегом и поднимающиеся выше облаков, очарованием великолепного заката. Хотелось поделиться своими страхами перед окружающим лесом. Она могла бы сделать из всего этого довольно занимательную историю, — решила Рэчел, но рассказывать об этом Карлосу было бы пустой тратой времени. Она усмехнулась, представив себе, с каким недоумением посмотрел бы он на нее, если б ей пришло на ум откровенничать с ним.

Она глубоко задумалась и поначалу не заметила, как Карлос поднялся на ноги и обошел вокруг костра и, когда, наконец, она увидела рядом с собой толстенькую приземистую фигуру, то было решила, что он подошел подлить еще кофе, и протянула к нему руку с кружкой.

Выбитая из ее руки кружка отлетела далеко в сторону, а осадок расплескался по одеялу. Ошеломленная Рэчел подняла на него глаза и впервые поняла, почему ее преследовало весь день это неприятное чувство. Карлос глядел на нее глазами сатира. Она попыталась подняться на ноги, но ей мешали складки одеяла и, кроме того, он всей силой своего плотного тела сшиб ее на спину.

Жирные руки рвали с нее одеяло, коленями он прижимал ей ноги так, что она не могла сдвинуться. В глазах у нее помутилось, а мокрый рот с толстыми губами был совсем близко.

Рэчел завизжала. Ее учили визжать в актерском училище, так почему же в этот момент, когда она так нуждалась в защите, она смогла выдавить из себя какой-то полузадушенный всхлип? Мозг ее твердил, что она должна как-то вразумить его. Сказать, чтобы он прекратил это идиотство, или она сообщит властям. Что, если он от нее отстанет, она больше не напомнит ему об этом. Но в то же время она с холодным ужасом сознавала, что уговаривать его было уже поздно, что никакие угрозы, никакие обещания не повлияют сейчас на Карлоса. Он отчаянно пыхтел и бормотал на своем языке какие-то, как догадывалась Рэчел, неприличные слова, пока его руки разрывали на ней рубашку, так что пуговицы летели во все стороны. Она услышала, как он удовлетворенно хмыхнул, обнажив ее грудь. Рот его был мокр и отвратителен, когда он с жадным рычанием наклонился над ней.

Тут Рэчел снова завизжала, и на этот раз звук, вырвавшийся из ее горла, был силен и пронзителен, хотя, разумеется, глупо было кричать в этом месте, где на многие мили вокруг не было ни одного человека. И, возможно, ей лучше было бы поберечь силы для борьбы, — для последней отчаянной борьбы.

Но на какое-то время она почти оглушила своего противника. Девушка увидела, как Карлос отпрянул, и его красное лицо вдруг потемнело от злости, увидела, как он сжал кулак и отвел руку для удара, целя ей в лицо. Рэчел про себя взмолилась, чтобы этот удар лишил ее сознания.

Звук выстрела, казалось, заполнил весь мир. Глаза ее были закрыты в ожидании удара Карлоса, но тут они снова распахнулись. Тяжесть тела Карлоса, давившая на нее, вдруг исчезла. Рэчел смогла сесть и смахнуть с лица волосы, растрепавшиеся во время борьбы. Карлос скатился с нее и лежал неподвижно, через плечо глядя назад. Дыхание у него стало хриплым и тяжелым.

Она бросила взгляд туда, куда смотрел он, и от удивления перестала дышать. В полутьме лошадь и всадник казались каким-то сказочным животным из забытого мира, вырезанным из камня. Она увидела, как блеснуло дуло винтовки, которую держал в руках всадник, когда он наклонился и одним гибким и быстрым движением спешился и шагнул вперед. Но Рэчел уже совершенно твердо знала, кто он. Это был Витас де Мендоса.