Одним движением обутой в высокий сапог ноги он заставил притухший было костер ярко разгореться.
— Ты снова взялся за старые фокусы?
Карлос заговорил, слова лились потоком — грубые, монотонные и испуганные, и, хотя Рэчел не могла их понять, каким-то внутренним чутьем она почувствовала, что он говорит. И ей захотелось зажать уши, чтобы не слышать эти отвратительные слова. Но она не могла шевельнуться. Она не могла выговорить ни слова. Она чувствовала себя буквально так, будто превратилась в камень. Она и похолодела, как камень. Языки горящего рядом костра не могли ее согреть.
Наконец грубая речь Карлоса стала прерываться, и он замолчал, чтобы отдышаться. С внутренней дрожью она поняла, что Витас обращается к ней.
— Мой друг говорит мне, что вы поехали с ним сюда по доброй воле, сеньорита. Это правда?
Танцующий свет пламени еще усиливал гордый вид его бронзового лица, превращая его в суровое изображение, как будто вырезанное из темного дерева задолго до завоевания Колумбии конкистадорами. Только резкое пятно черной повязки, прикрывающей его глаз, да чувственный изгиб губ напоминали ей о том, что он живой человек.
— Вы молчите, сеньорита, — заметил он после паузы. — Разве в вашей стране не говорят, что молчание — знак согласия? Если я помешал, прошу прощения.
Он поднял руку к широким полям своей шляпы и повернулся, как бы собираясь уходить.
— Нет, подождите! — Слова с трудом вырвались из ее сведенного горла. — Не уходите… пожалуйста! Это… это правда, я поехала с этим человеком, но не так, как вы думаете… не так, как он вам рассказал. Я заплатила ему, чтобы он довел меня до Диабло, вот и все. — Голос ее задрожал и оборвался. Что, если он ей не поверит? Что говорил ему Карлос? Что она знала, что должно произойти, когда они остановятся на ночь? Что она была добровольной участницей происходящего? Но он же был здесь — он видел. Он должен знать правду. Когда до нее дошло, что именно он наблюдал, руки ее непроизвольно рванулись, чтобы прикрыть грудь. Цепкие пальцы Карлоса разорвали пополам нежный кружевной бюстгальтер, почти все пуговицы на ее рубашке были вырваны с корнем. Потому она смогла только кое-как стянуть полы рубашки. Подняв глаза, она увидела, что Витас де Мендоса наблюдает за ее неловкими движениями, а на лице его играет мрачная улыбка.
Карлос снова заговорил, голос его поднимался до сердитого визга. Когда он закончил, Витас снова повернулся к Рэчел.
— Мой друг очень сердится. Он говорит, что только сумасшедшая могла ожидать, что он доведет ее до Диабло за ту ничтожную плату, о которой вы договорились. Что вы должны были понимать, что он будет ждать оплаты … другого типа.
— Это ложь, — ответила она отчаянно. — Я заплатила ему столько, сколько он запросил. О, Боже, как я желала бы, чтобы это вообще не начиналось!
— А вот это, — убийственным тоном заявил Витас де Мендоса, — единственная умная вещь, которую я от вас услышал.
Ружье в его руке шевельнулось и поднялось. Карлос кое-как поднялся на ноги и уставился на него, что-то блея высоким дрожащим голосом, на лбу у него выступили капли пота.
Рэчел задохнулась:
— Что?.. Что вы собираетесь сделать?
Он даже не обернулся — все с той же мрачной улыбкой он, не отрываясь, смотрел на Карлоса:
— Вы не первая женщина, пострадавшая от рук друга Карлоса. Может быть, я осчастливлю мир, сделав так, чтобы вы были последней.
— Но вы не можете! — Голос Рэчел был резок от ужаса.
— Могу, — мягко возразил он. — У меня есть средство, — он слегка шевельнул ружьем, — и желание сделать это.
— Но я вам не позволю! — Рэчел с трудом поднялась на колени. — Это будет хладнокровным убийством, и вы хорошо знаете это. Ни в одной стране такое не сошло бы вам с рук. И ничего не произошло… Вы же знаете.
— Да, знаю, — сказал он. — Но если бы я опоздал на полчаса… Что тогда? Карлос, знаете ли, любит грубую игру, да и этим дело бы не закончилось. Вы вовсе не направлялись в Диабло. Я думаю, что Карлос собирался свезти вас к границе Венесуэлы и встретиться там со своими дружками. После этого никто не узнал бы о вас… если, конечно, у вас нет друзей, посещающих притоны в Каракасе или в Буэнос-Айресе.
Сильная дрожь пробежала по ее телу. Она, разумеется, слышала о подобных происшествиях, но всегда считала, что это бабьи выдумки. Ей никогда и в голову не приходило, что с ней самой может случиться такое.
— И все-таки, — возразила она тихо, — вы не можете убить его.
Он долго и пристально смотрел на нее, потом жестом приказал ползающему в его ногах Карлосу подняться.
— Тебе повезло. Сеньорита дарит тебе жизнь. Я не был бы столь щедрым. А теперь — в путь. Но сначала — ремень из твоих брюк, пожалуйста. — Так как Карлос заколебался, он продолжил безжалостно: — Скромность не та черта, которая тебе присуща, так мне кажется, маленький человечек. Совсем недавно тебе не терпелось снять брюки перед сеньоритой. — Он щелкнул пальцами. — Твой ремень, и не заставляй меня больше ждать.
Карлос подчинился, бормоча вполголоса проклятья, а Витас продолжал спокойно:
— Как ты, без сомнения, знаешь, в нескольких милях по течению есть маленький поселок. Прогулка быстрым шагом при свежем ночном воздухе охладит твой пыл. И не позволяй мне увидеть твою отвратительную рожу около Асунсьона.
Он сделал повелительный жест ружьем, и Карлос, спотыкаясь и придерживая обеими руками сползающие брюки, побежал. Еще некоторое время до них доносились звуки его спотыкающихся шагов и проклятия, но постепенно они замерли где-то вдали, и ночь вокруг них снова затихла.
Напряженное тело Рэчел вдруг расслабилось, и она поняла, что сейчас ее стошнит. Со стоном она выбежала из освещенного костром круга, и в тени ее начало отчаянно рвать. Когда спазмы кончились, она продолжала лежать без движения — лишь дрожь сотрясала ее тело с ног до головы. Как сквозь туман почувствовала она, что Витас де Мендоса стоит на коленях с нею рядом.
— Оставьте меня, пожалуйста, — еле выговорила она. То, что ее стошнило, само по себе было достаточно плохо, не говоря уже о том, что этот человек стал свидетелем ее слабости.
— Не будь дурочкой, — сказал Витас чуть устало. — Выпей немного.
Он протянул ей узкую серебряную фляжку. “Еще один подарок от anamorador”, — подумала Рэчел, открывая крышку и поднося флягу ко рту. Что-то похожее на жидкое пламя потекло по ее горлу, и она отдернула фляжку, задохнувшись. Но дрожь почти сразу же прекратилась.
Она села, потянулась за одеялом и сказала тихим и напряженным голосом:
— Большое вам спасибо.
Его голос прозвучал насмешливо:
— Какого усилия это, должно быть, вам стоило! Сядьте к огню и согрейтесь. Карлос хотя бы позаботился о самом необходимом, прежде чем пытаться вас изнасиловать.
Рэчел сидела и смотрела, как он подкинул дров в костер и снова наполнил кофейник. Она слабо запротестовала, когда он начал накладывать сахар ложку за ложкой в темную парящую жидкость, прежде чем передать ей кружку, но он не обратил на это внимания.
— Ты перенесла сильный шок. — Это было все, что он сказал ей отрывисто и подал кружку.
“Это совершенно верно”, — подумала она, отхлебывая послушно глоток за глотком. И все же самый сильный шок у нее вызвало его неожиданное появление.
— Как вы узнали, где нас искать? — наконец спросила она. Витас был занят — расседлывал лошадь. Он успел уже расстелить для себя одеяло по другую сторону костра.
— Это было нетрудно. — Он вытянулся на одеяле, надвинул шляпу на глаза и потянулся за своей парящей кружкой кофе. — Я весь день ехал за вами.
— Вы ехали за нами? — Голос ее изумленно поднялся. — Но зачем?
— Из всех людей именно вы не должны бы задавать этот вопрос, — сказал он лениво. — Карлос мне хорошо известен, а многие видели его вчера в Асунсьоне с вами вместе.
— Понимаю, — сказала она, но это было неправдой. Она ничего не понимала. Рэчел облизала губы. — Он… он казался таким безобидным маленьким человечком. — Она снова вздрогнула, вспомнив мокрые губы и жирные жесткие руки.
— Коралловая змея тоже кажется безобидной, когда лежит на склоне и греется на солнышке, но ты скоро поймешь, как ошиблась, если приблизишься к ней. И эта ошибка может оказаться смертельной. Как она чуть было не оказалась для тебя. Как ты могла быть такой безрассудной?! Кто угодно сказал бы тебе правду о Карлосе, если бы ты спросила, и все же ты бросилась в лес с человеком, о котором практически ничего не знала. Ты всегда ведешь себя так по-дурацки с мужчинами?
— Это была естественная ошибка, — заявила она холодно. — Мне нужен был проводник, и он подошел ко мне. Я поняла так, что ваш друг Рамирес направил его ко мне.
Рот его насмешливо скривился.
— Хуан имеет свои недостатки, но поставлять беззащитных овечек прямо в зубы тигру — не один из них, — протянул он. — Совсем наоборот, он думал, что вы благополучно находитесь… под моей защитой.
Эта небольшая пауза перед последними его словами не ускользнула от ее внимания.
“Вместо “под защитой” следует понимать “в постели””, — сердито подумала она. В ней снова всколыхнулся прежний антагонизм. Может быть, она и вынуждена быть ему благодарной, но и только. Это вовсе не означает, что он ей должен нравиться, он или его macho, мужской шовинистический апломб по отношению к женщинам.
— Что ж, ошибиться всегда можно, — пожала она плечами с добродушной иронией.
Он зажигал одну из своих тонких сигар, и взгляд, который он бросил на нее, был в равной мере ироничным и непринужденным. Этот взгляд напомнил ей о долгом мгновении в его объятиях, когда ее тело хотело не только поцелуев.
Рэчел почувствовала, как румянец приливает к ее щекам, и беспокойно завозилась под прикрывавшим ее одеялом. Она не нуждалась в напоминаниях и не хотела их. Ей только пришло в голову, что, может быть, она попала из огня да в полымя. Напавший на нее перепугал ее, но действительно ли она находится в безопасности со своим спасителем?
Она провела языком по вдруг пересохшим губам.
— Что же дальше? — осведомилась она, делая слабую попытку казаться беззаботной.
Он чуть повел плечами.
— Мы немного отдохнем, а утром вы вернетесь в Боготу.
Она сразу же резко выпрямилась, одеяло соскользнуло с ее плеч.
— Я не собираюсь возвращаться в Боготу. Я собираюсь в Диабло. Я уже говорила вам… я должна найти брата.
Он тонко улыбнулся.
— Счастлив брат, заслуживший такую преданность. Но это ничего не меняет. Диабло — не место для женщины, особенно для столь наивной и неосторожной девчонки, какой ты себя показала.
— Я признаю, что ошиблась в Карлосе, — горячо заговорила Рэчел. — Но меня вряд ли проведут во второй раз.
— Да? — Он изогнул брови. — Можешь ты сказать хоть с какой-то точностью, где ты находишься в данный момент? Я сомневаюсь в этом. Даже если бы я дал тебе из своей седельной сумки карту. Карлос, возможно, обещал проводить тебя в Диабло. Но он никогда не рискнул бы своей шкурой, чтобы приблизиться к этой адской яме. По крайней мере, в течение последних двух часов вы ехали в противоположном направлении, а ты об этом и понятия не имела.
— Но вы-то знаете, где это, — медленно сказала Рэчел. — Вы могли бы проводить меня туда.
— А почему ты думаешь, что я имею желание рисковать шкурой? Он глубоко затянулся сигарой, наблюдая за Речел сквозь выдохнутое им облако дыма.
Она растерялась.
— Но вы же проводник. Разве вы можете позволить себе выбирать работу?
— Иногда могу. Но я отвечу на твой вопрос своим. Можешь ли ты позволить себе заплатить ту цену, которую я потребую за услуги?
— Не знаю, — сказала она, и брови ее сдвинулись. Возможность такого поворота ситуации она как-то не приняла во внимание. Большая часть ее наличных денег исчезла вместе со сбежавшим Карлосом. Она, разумеется, могла бы достать еще денег в Боготе — в этом у нее не было сомнения. Но, если Витас де Мендоса настоит на расплате авансом, как это сделал Карлос, это будет означать задержку, которую она не может себе позволить. — Может быть, я не смогу отдать вам всю плату сейчас, но после возвращения… — Она замолчала, увидев, что он качает головой. — О, пожалуйста, вы должны выслушать меня! Мне на самом деле надо как можно скорее добраться до Диабло. Я… я заплачу вам, сколько захотите… со временем, но я боюсь сейчас терять время из-за денег. Вы должны мне поверить. — Она снова ненадолго умолкла, потом продолжила: — Вы надо мною смеетесь, — неуверенно упрекнула Рэчел.
— Верно, смеюсь немного. — Он помолчал, глядя на тлеющий кончик сигары, потом резко швырнул ее в огонь. — Я сказал, что ты наивна. Это верно. Уж не вообразила ли ты, что я последовал за вами сегодня просто, чтобы спасти тебя от участи худшей, чем смерть?
— Я не понимаю.
— Нет? А Карлос понял. Ползая у меня в ногах, он просил простить его за то, что посмел тронуть мою женщину.
— Но я… я не ваша женщина, — сказала она дрогнувшим голосом.
— Пока нет, — возразил он тихо. — Но будешь, chica. Потому что это и есть та цена, которую я требую за то, что провожу тебя до Диабло, чтобы найти твоего брата.
Последовало долгое молчание. Его слова вертелись у нее в голове, но она не могла понять их смысл. Наконец она сказала:
— Вы не можете говорить это всерьез!
— Я никогда в жизни еще не был так серьезен, — лениво протянул он. — Почему ты сомневаешься в этом? Я, может, и назвал тебя ребенком, но ты в достаточной мере женщина, чтобы узнать, что я хочу тебя. Ты знала это там, в Асунсьоне.
— Я… не знала, — неуклюже возразила она, а он расхохотался, откинув голову.
— Я знаю, ты актриса, — смеялся он. — Надеюсь, на сцене ты играешь более убедительно. Представь себе, если хочешь, что тебе только что предложили новую роль — моей главной леди.
— Главной — без сомнения, на самое короткое время во всей истории театра? — спросила она мрачно. — Спасибо, но меня это не привлекает.
Он слегка пожал плечами.
— Как хочешь. Тогда завтра мы вернемся в Боготу.
— Вы можете вернуться, если хотите. — Дыхание у нее прервалось. — А я поеду в Диабло… одна, если потребуется.
— Ты недолго будешь одна, — сухо заметил он. — Ты сможешь даже догнать Карлоса. Я уверен, что он с удовольствием заключит с тобой новый договор.
— Ты ублюдок! — Голос ее задрожал.
— Браво, Ракиль. Вот эту фразу ты произнесла с настоящим чувством. Но, если ты собираешься заставить меня устыдиться и проводить тебя до Диабло без оплаты, тогда тебе не повезло. Я сказал мои условия. Теперь выбор за тобой.
— Ты сумасшедший! — Она обвила руками колени, вся напряженная, как пружина. — Ты, должно быть, сошел с ума. В конце концов, ты в этом не нуждаешься. Ты… ты очень привлекателен. — Он насмешливо склонил голову. — Ты мог бы иметь любую женщину, какую захочешь, — продолжала она потерянно. — Зачем же делать это? Все, чего ты добьешься, если возьмешь меня силой, так это заставишь меня навсегда тебя возненавидеть.
— Какую силу я использовал? — Эта повязка на глазу делала его похожим на сатану. — Я до тебя даже не дотронулся. Это все — в твоем воображении так же, как и твоя ненависть. Но когда придет время, я научу тебя не ненавидеть меня, поверь.
— Возможно, ненависть слишком сильное слово. — Она заставила свой голос не дрожать. — Тебе придется преодолевать мое безразличие. Я не думаю, что вам будет приятно, сеньор де Мендоса, находиться в постели с женщиной, которая будет к вам холодна.
— Это что вызов? — Он тихо засмеялся. — Если так, я его принимаю. Английский лед против испанского огня. Но потухнет ли огонь или он растопит лед, вот что интересно?
— Я уже ответила на этот вопрос. — Она набрала в грудь побольше воздуха. — Хорошо, сеньор, я принимаю ваши невообразимые условия. Вы проводите меня до Диабло, чтобы найти моего брата за… что? Одну или две ночи?
— Столько, сколько потребуется, — сказал он с чувственной усмешкой. — И не льстите себя надеждой, что лучшая часть моей души восторжествует, или что я позволю тебе исчезнуть раньше, чем ты оплатишь по счету. Этого не произойдет.
Рэчел отвернулась, не решаясь встретить его многозначительный взгляд. Сердце ее вдруг забилось медленно и тяжело, она начала задыхаться — до нее по-настоящему дошел весь смысл его невозможного требования. Она была желанна для многих мужчин, Рэчел не была слепа относительно собственной привлекательности. Но никогда еще не попадала она в такое положение, из которого не могла найти выход. Единственным исключением был неприятный эпизод с Ли, разумеется. Она больно прикусила губу, вспоминая отвратительные минуты и то, как она чуть не сваляла дурака. Так неужели ей всегда суждено быть для мужчин только сексуальной приманкой, — мрачно думала Рэчел. — Неужели она никогда не встретит человека, который полюбит ее как личность, а не как желанное тело? Несмотря на боль, доставленную ей статьей Ли о Снегурочке, она иногда надеялась, что когда-нибудь найдет человека, которому будет интересна и близка девушка, скрывающаяся за красивым лицом.
Она с усилием заставила себя встряхнуться. Что за странные мысли пришли ей в голову! Как могло циничное предложение Витаса натолкнуть ее на размышление о любви? “Его единственная забота заключается в удовлетворении собственных потребностей”, — сердито подумала Рэчел. И она без малейшего угрызения совести обманет его, едва представится возможность. Если он, хотя бы на один миг, вообразил себе, что она выполнит аморальные условия их договора, как только благополучно встретится с Марком, тогда он не только эгоист, но и дурак и вполне заслуживает пощечины, которую непременно получит.
Его голос прервал ее мысли, почему-то вдруг ставшие грустными.
— Нам пора спать. Завтра придется отправляться в путь очень рано.
Она бросила в его сторону быстрый и испуганный взгляд. Насмешливая интимность исчезла из его голоса, который теперь звучал холодно и деловито. Возможно, он так и будет держаться с нею, пока они не доберутся до места назначения. Может, и не стоит заранее беспокоиться о том, что будет дальше?
— Кажется, ты удивилась? — насмешливо спросил он, одним ловким движением поднимаясь на ноги. Он обошел вокруг костра и встал над ней, глядя сверху вниз. — Ты ждала, что я потребую плату авансом?
— Нет, конечно. — Она с трудом оторвала глаза от его темного лица.
Он рассмеялся и, нагнувшись, поднял ее на руки.
— Ты слишком доверчива, — упрекнул он. — Сегодняшний урок ничему не научил тебя? Но не стоит беспокоиться. Пока этот урок останется единственным. Когда придет наше время, я хочу твоего безраздельного внимания, незамутненного прошлыми страхами и тревогами, а благодаря другу Карлосу ты не сможешь дать мне этого нынче ночью.
Она замерла в его руках.
— Давайте до конца выясним с вами этот вопрос, сеньор, — сказала она очень тихо. — Я… ничего не собираюсь давать вам ни сегодняшней, ни любой другой ночью. А теперь, если вы будете так добры, пустите меня. Я бы хотела взять кое-что из своей седельной сумки.
Слабая улыбка чуть приподняла уголки его губ.
— Что бы могло вам понадобиться? Может быть, пистолет, чтобы защитить свою честь или застрелить меня?
Она подняла брови.
— Я актриса, но не питаю пристрастия к дешевой мелодраме. Нет, мне нужны совершенно прозаические вещи — свежая рубашка взамен той, которую порвал ваш… предшественник. — Она стряхнула скрывавшее ее одеяло и позволила ему упасть на землю. Рэчел знала, что некоторые мужчины восприняли бы это, как вызов, но не он. Он поймет, что она просто демонстрирует полное безразличие к нему. Речел надеялась, что его мужская гордость будет задета, если не всерьез уязвлена. Кроме того, если уж говорить начистоту, в Асунсьоне, когда он стоял над ней спящей, то видел гораздо больше. Это было еще одно унижение, за которое она надеялась скоро отплатить ему.
Изображая цинизм, она продолжила:
— Скажите мне, как только насмотритесь вдоволь, сеньор. — Она распахнула глаза, как будто ей только что пришла в голову новая мысль. — Или, может, мне не стоит менять ее, — возможно, для вас будет приятнее появиться в Диабло, ведя на поводу лошадь, на которой я буду восседать в разорванной одежде? — Она подняла на него невинно-вопросительный взгляд и на одну секунду с удовольствием заметила мелькнувшее на его лице выражение холодного гнева — именно та реакция, на которую она надеялась, но это выражение тут же сменилось полным безразличием, только пальцы его на мгновение больно вонзились в ее ладони.
— Это чарующая мысль, готов признать, — сказал он почти ласково. — Но я думаю, что ты ошибаешься во мне. — Взгляд его темных глаз был холоден и нагл. Он с явным удовольствием смотрел на белую кожу, видневшуюся из-под разорванной рубашки. — Зачем срывать с женщины одежду, если снимать ее медленно между поцелуями во много раз приятнее? — Он с насмешливым интересом наблюдал, как горячая волна краски заливает ее щеки. — Ты не согласна со мной?
— Откуда мне знать? — воскликнула Рэчел, выворачиваясь из его рук и направляясь в сторону палатки, куда Карлос перенес все ее вещи. Ей уже казалось, что это было когда-то давно, в другой жизни.
Она пришла в ярость, заметив, как тряслись у нее руки, когда она вынимала наугад свежую рубашку из сумки и встряхивала ее, чтобы расправить.
Рэчел тщательно закрыла вход в палатку, быстро сняла в темноте порванную одежду и скатала ее в комок. Впервые ей приходится одеваться перед сном, — подумала она. — Но в этой поездке ей многое приходилось делать впервые, слишком многое, по ее мнению.
Утром она избавится от порванной одежды — выбросит или сожжет ее, но сегодня уж она больше ни по какому поводу не покинет относительно безопасную палатку, хотя она поверила Витасу де Мендоса, когда он сказал, что этой ночью ей не о чем беспокоиться. Но даже это не означает, что он сколько-то беспокоиться о ней, — возмущенно напомнила она себе. — Гораздо больше волнует его тот факт, что ее столкновение с Карлосом может помешать ей дать ему ожидаемое удовлетворение.
“О боже, — думала она, сжимая кулаки, — я заставлю его пожалеть об этом! По крайней мере, я знаю, что его тоже можно задеть. Мой выпад, кажется, в самом деле подействовал на него”.
Улыбаясь, она завернулась в одеяло. О, она его великолепно проведет! Она может даже притвориться, что смирилась с неизбежным, но в то же время, едва представится возможность, она будет его подкалывать. Он все припомнит, когда она с Марком в конце концов сбежит от него.
Все еще улыбаясь, она решительно закрыла глаза, стараясь не прислушиваться к внутреннему голосу, говорившему, что в прошлый раз, когда она рассердила Витаса де Мендосу, единственным, кто пострадал, оказалась она сама.
Рэчел беспокойно повозилась в темноте. Об этом ей не хотелось сейчас думать. Так же как и о том, для чего ей так хотелось рассердить его снова.
Разбудил ее запах готовящейся еды — вкуснейший, изумительный запах, перемешавшийся с запахом костра, — он заставил Рэчел подняться. Она откинула одеяло, вертя от удовольствия носом, как викторианская сирота у витрины булочной. Она понятия не имела, чем это пахнет, но наверняка не консервами или рисовым пудингом, что само по себе было уже большим утешением. Она выбралась из-под одеяла и осторожно приподняла входной клапан палатки.
Было еще очень рано. Вокруг вершин деревьев вились остатки тумана, а солнечный свет пока еще не проник в затененные места. Воздух дышал прохладой и влагой и был необыкновенно свеж. От свежести у нее зазудела кожа, и она поежилась. В нескольких футах от палатки весело потрескивал костер, а Витас де Мендоса, присев на корточки, казалось, полностью сосредоточился на жарящейся на вертеле над пламенем рыбе. Рэчел могла бы поклясться, что все его внимание было поглощено этим, и она подпрыгнула от неожиданности, когда он, не поворачивая головы, сказал:
— Завтрак почти готов, сеньорита.
Рэчел выбралась из палатки и поднялась на ноги, расправляя складки одежды дрожащими от волнения руками. Она проспала ночь гораздо спокойнее, чем надеялась, проснулась в каком-то предвкушении добра и не была уверена, что заслужила это.
Теперь, стоя на солнце, она думала, что гораздо уместнее было бы ей испытывать страх. Он был гол до пояса, его черная рубашка небрежно свисала с одного бронзового плеча, а темные волосы блестели от влаги. Очевидно, он только что искупался. Рэчел стало неловко за свой смятый и заспанный вид.
— Вероятно, вы поймали ее голыми руками, — предположила она, глядя на жарящуюся рыбу.
— Сожалею, что вынужден разочаровать тебя, но я воспользовался крючком и леской, как все прочие. — Он снял одну рыбину с огня и положил ее на алюминиевую тарелку, ловко очистив от кожуры.
— Кофе тоже готов, — продолжал он, указывая на дымящийся кофейник. — Осторожно, не обожгись.
— Вы обо всем подумали, верно? — Она чувствовала, какой была неблагодарной, но не могла с собой ничего поделать. Первое ее радостное чувство при виде новорожденного дня свернулось, как туман вокруг деревьев, при виде Витаса, темного и гибкого, с мускулами на плечах и руках, говорящих о его большой силе. На одно сумасшедшее мгновение, стоя так и глядя на него, она представила, каково будет чувствовать его кожу под пальцами, сжимать руки за его спиной, прижиматься к нему грудью. Ей не понравился образ, созданный собственным воображением и то, какое чувство он у нее вызывал. Ну и что из того, что он великолепное животное! В этом она никогда не сомневалась. Но это вовсе не означает, что и она должна реагировать на него, как животное.
Она приняла из его рук тарелку и осторожно налила себе кофе. Рыба была чудесной — упругое, слегка розоватое мясо с приятным привкусом дымка. И совершенно без всякой логической причины она почувствовала нарастающее раздражение.
— Не оденетесь ли вы? — неприязненно спросила она. — Боюсь, что вид обнаженного тела не увеличивает по утрам моего аппетита.
Он расхохотался. Рэчел сердито смотрела на него, чувствуя, что выставила себя на посмешище.
— Как желаете, сеньорита. — Он поставил тарелку и изобразил поклон прежде, чем сунуть руки в рукава рубашки и заправить ее в брюки. — Слава Богу, ты не вышла из своего святилища пятью минутами раньше. В отличие от тебя, я не сплю в одежде и не купаюсь в ней. Но все же я надеюсь, что не окончательно испортил тебе аппетит.
Она подозрительно посмотрела в его сторону, чувствуя какую-то двусмысленность в его словах, но выражение его лица было почти ласковым, и она решила, что не будет дальше ставить себя в дурацкое положение и оставит эту тему — он явно ждал этого. Кроме того, она была слишком голодна, чтобы спорить. В конце концов она не ела со вчерашнего полудня, — вдруг вспомнила Рэчел. Настроение у нее сразу упало, так как она вспомнила и то, каким непохожим на теперешнее могло бы быть для нее это утро. Она продолжала машинально есть, но ее аппетит испортился окончательно.
Через некоторое время она проговорила отрывисто::
— Я не думаю… что поблагодарила вас как следует за вчерашнее своевременное появление. Я хочу, чтобы вы знали, что я признательна вам.
Он закончил есть последний кусок, швырнул кости в огонь и взглянул на нее, при этом его рот чуть покривился.
— Благодарность… Это не то, чего я от тебя жду.
Сердце у Рэчел на мгновение остановилось.
— Но это все, что есть, — сказала она поспешно, слишком поспешно. Потом отодвинула свою тарелку и наклонилась вперед, глядя на затухающее теперь пламя, как будто стараясь себя загипнотизировать и загородиться от его взгляда волной упавших волос.
— Я знаю, что… прошлая ночь была довольно напряженной, но теперь мы оба имели возможность подумать, и я не могу поверить, что вы на самом деле говорили серьезно или, что собирались довести дело до конца.
— Тогда будет лучше, если ты поверишь этому, Ракиль, — сказал он нежно. — Потому что я говорил серьезно каждое слово. Он помолчал, ожидая ответа, но она сидела неподвижно и глядела на огонь. Он безжалостно продолжал: — Я не разделяю твоего отношения к обнаженному телу по утрам. Ты очаровательна, когда только проснулась, и волосы у тебя растрепаны, а глаза большие и блестящие после сна. Перспектива просыпаться и находить тебя, обнаженную, в моих объятиях имеет для меня непреодолимую привлекательность.
— Нет! — Звук, вырвавшийся из ее рта, был полузадушенным. — Не надо!
Но он не обратил внимания на ее мольбу.
— Да, я тоже думал прошлой ночью, но мои мысли текли по другому руслу. Я думал о той бархатной черной родинке на твоем бедре и о том, как сильно я хочу прижаться к ней губами. — Голос у него погрубел. — Волосы, как мед, а кожа, как сливки. Мужчина, если он не евнух, не может не думать, не представлять себе, какова ты будешь на ощупь, на вкус. — Он резко рассмеялся. — Бедный Карлос, он, должно быть, подумал, что наступили одновременно и Новый год и его день рождения, когда ты согласилась поехать с ним.
— Не говорите мне о Карлосе, — резко воскликнула она. — Я солгала, что благодарна вам. Вы… вы хуже его!
Он насмешливо поднял бровь.
— Не преждевременно ли это сравнение? И несправедливо по отношению к бедному Карлосу, который не успел…
— Вы знаете, о чем я говорю! — снова крикнула она. — И можете прекратить свои грязные намеки. Они могут нравиться вашим… крашеным матронам из Санта Барбары, но мне они причиняют боль!
Она хотела уколоть его, сделать ему больно, но он только засмеялся.
— Ты и сердитая прекрасна. Этот холодный, каменный фасад немного приоткрывается, и из-за него становится видна страсть. Ты доставишь мне много удовольствия.
— Спасибо, — ядовито сказала она. — Не ждите, что я буду польщена.
Он сардонически ухмыльнулся.
— Я жду гораздо большего. А теперь, если ты кончила завтракать, нам лучше готовиться к отъезду. Я оставил тебе немного теплой воды, если захочешь помыться. Я не рекомендую тебе купаться в реке. Течения слишком сильны и коварны, и там могут найтись обитатели, которым твоя белая кожа покажется весьма привлекательной.
Рэчел потянулась к котелку с теплой водой и осторожно поднялась.
— Очень обязана вам за заботу, — сказала она с ледяной вежливостью, явно неискренней. — Но, если мне придется выбирать между вами и косяком пираний, я всегда предпочту их!
Она повернулась и пошла к палатке.