Планета червей

Глава 23

Хлада резко открыла глаза и тут же закрыла их, почувствовав укол острой боли в голове. Осторожно повернувшись и чуть приоткрыв веки, она увидела рядом со своей кроватью заснувшую смотрительницу Анну, с вышивкой в руках.

– Анна… – тихо позвала Хлада, но увидев, что женщина крепко спит, решила не будить её и, стараясь не шуметь, выскользнула из постели. Но выпавшая из руки Хлады стеклянная чаша, о которой она совершенно забыла, с глухим звуком ударилась об пол, от чего Анна сразу открыла глаза.

– Ты куда собралась, Хлада? С тобой всё хорошо? – тут же задала вопросы Анна, поднимаясь и откладывая вышивание.

Хлада растерянно посмотрела на Анну, словно пытаясь что-то вспомнить, потом подняла чашу, на миг залюбовавшись ею, и затем решительно сказала:

– Мне нужно видеть совет. Нам с Флэмом сказали, что «зовущим» пока нельзя касаться друг друга. А он такой же «зовущий», как и я.

После этих слов Хлада быстро вышла из своего жилища и стремительно направилась под навес.

Флэм с трудом разлепил тяжёлые веки и увидел Калиле. Девушка сидела рядом с ним и подбрасывала в печку сланцы для растопки.

– О! Проснулся! – радостно воскликнула Калиле, и тут же схватила за плечо, пытавшегося встать Флэма. – Погодь, погодь, – быстро заговорила она. – Нам велено подождать решение совета, на который и мой Дюгуть ушёл. Вот вернётся и всё разъяснит, что там надумали. А пока давай-ка отвару моего испей.

Флэм послушно лег. Приняв в руки горячую плошку с дымящимся отваром, он негромко сказал:

– Не пойму, отчего такая слабость меня одолевает… Прям как во время той болезни, после потока…

***

Хлада стремительно зашла под навес и быстро поспешила к столу советов. По пути она кивала людям, что с радостными лицами приветствовали её, разделывая только что привезённый улов.

Первой, приближающуюся девушку, увидела мать Вайза и, выбегая навстречу, спросила с тревогой в голосе:

– Как ты себя чувствуешь, Хлада? Не рано ли с постели вставать после такого?

Хлада лишь слабо улыбнулась в ответ и, обращаясь к совету, что собрал человек двадцать за столом, негромко, но твёрдо сказала:

– Я не говорила вам о нашем с Вайзой разговоре, что был больше маха назад, а теперь самая пора всё рассказать.

Хлада села за стол, где ей тут же освободили место, и продолжила:

– Был момент, когда мать Вайза меня справедливо попрекнула в моих повадках властных, что мною стали управлять, сама того не понимаю – как. И тогда я рассказала ей о своём одиночестве, которое стало давить на меня хуже глыб каменных и злить меня, отчего и я в ответ злилась на всех. Уж простите меня за такое. И хоть была я постоянно на виду у всех, да всегда с вами рука об руку всё делала, но в душе и мыслях одолевало меня отчаяние, что не смогу я одна всё вынести, что задумала, и что сил моих просто не хватит. Оттуда и появилась та тоска одиночества, что нет со мной рядом такого же, как и я «зовущего», кто смог бы часть забот на себя взять. А мать Вайза всё думала, что я клятвой по обряду женскому тягощусь, что нельзя мне по той клятве селение покидать. Вот тогда-то я ей и объяснила о своей тоске, и рассказала, как черви в видениях мне поведали, что появился такой же «зовущий», как и я, и что срок пройдёт, и встретимся мы, чтобы всё задуманное свершить. С тех пор ни на мгновение не переставала я ждать его, отчего всё больше тоскою себя давила. И вот теперь он пришёл… Мне бы радоваться, да сиять от счастья… Но… все вы видели - он не полунг, как мы с вами, а сальдарец…

Хлада тяжело вздохнула и поймала на себе удивлённые взгляды, среди которых Пётр и Трюн, только вернувшиеся с улова, смотрели с особой тревогой на девушку, потому как совсем недавно узнали о произошедшем из разговоров.

Немного помолчав, Хлада, продолжила:

– Вы удивитесь несказанно, но сейчас мы вместе с Флэмом говорили с червями и Разумом, что помогает им. Нам было велено не касаться друг дружки, пока не научимся управлять своими чувствами, которые они «энергией» назвали… И вот как дальше мне быть, я уж и не знаю… – печально закончила Хлада и опустила беспомощно голову, обхватив её руками.

Мать Вайза, сидящая рядом, нежно гладила плечи Хлады и смотрела на неё с любовью и жалостью.

Пару раз всхлипнув, Хлада тяжело вздохнула и с нотами отчаяния в голосе обратилась к слегка седовласому Лэви:

– Дядька Лэви! Ты же не раз говорил, о том, как недолго могут прожить у нас сальдарцы без светила своего, потому как начинается у них «болезнь слабости». Так ведь?

Лэви медленно кивнул, не отводя взгляда от Хлады, и та с мольбой в голосе продолжила:

– Но ведь ты же мудрый и столько всего навыдумывал для нас важного! Так подскажи советом, дядька Лэви – можно ли сделать что-то, чтобы Флэм остался здесь?! Верно, есть же хитрости какие, а?!

Мужчина уткнулся взглядом в сжатые перед собой кулаки на столе, вздохнул и, глядя на Хладу, негромко сказал:

– Хитрости, наверно, есть, но помогают ли они, не знаю… И уж коль говорить о помощи Флэму, то главное для него, как сальдарца - почаще бывать под своим светилом и пожить под его лучами хотя бы маха[1] полтора. Только это силы им возвращает. По себе помню, Хлада, как мы с отцом твоим, Киркасом, смастерили первые тачки да начали ездовые пути прокладывать и в Сальдаре бывать. Вот там то, поначалу нам, ох, как не сладко приходилось от палящих лучей светила Сао. Прятались мы в любой тени, чтобы кожу свою не сжечь и лихорадкой от ожогов не заболеть. Так же и сальдарцам у нас тяжко не проходящую темень да холод непривычный им выносить долго. Их тела к палящим лучам привычные, а вот без них они силы теряют. Немногие из них, кто приезжал сюда, поначалу понимали это, оттого и укладывали мы их здесь на последний сон под корнями деревьев. Но есть мысль одна, что одежда сальдарская, которая тепло их светила хранит, в помощь будет немного. Может в ней парнишке этому удастся пробыть здесь подольше.

Хлада слушала Лэви, с надеждой во взгляде, и на последних словах встрепенулась и тут же спросила:

– А как надолго? Маха на два поможет одежда? Так я её вмиг наменяю, сколько потребуется. Да свою всю отдам, чтоб только помогло это.

Неожиданно в разговор вступил Дюгуть, что сидел на самом краю стола, и смущаясь немного, пробасил:

– Так Флэм в Полунгаре, считай уж мах с большей половиною пробыл. Я ж его из кустов выдрал после потока, где его убить один подлец решил, выбросив из тачки на ходу. Потом Флэм всё по тебе спрашивал, госпожа Хлада, и всё с тобою свидеться мечтал. А парень то он пылкий и душой светел.

Дюгуть в подробностях рассказал всё, что случилось с Флэмом во время его путешествия в Полунгар, и как они с Калиле выхаживали его, не забыв повторить о спасении от рыкуна Флэмом. Не утаил Дюгуть и про суд главами селений подлеца Блаба, на котором тот пытался оклеветать Флэма, рассказывая про его безудержный блуд и козни по наговорам на людей. Закончил свой рассказ Дюгуть словами:

– И хоть водились за Флэмом глупости по молодости, но кто ж без глупостей взрослеет то… Но теперь это другой человек. И он светлый! Иначе как бы ему черви отозвались, будь он душою чёрен.

Хлада слушала рассказ Дюгутя с огромным интересом и надеждой, но прозвучавшие слова про блуд Флэма, тут же сделали её лицо словно каменным. На последних словах Дюгутя она встала из-за стола и сухо сказала:

– Если уже более полутора махов он здесь, то ничего не поделать. Придётся его назад в Сальдар отправлять.

Обернувшись к Лэви, она с ледяным взглядом попросила его:

– Помоги с отъездом путнику, дядька Лэви. Пусть живёт у себя и силы набирает.

Все, кто сидели за столом стали недоумённо переглядываться на резкую перемену в Хладе, и только мать Вайза, подойдя к Дюгутю и выведя его из-за стола, грустно посмотрела на него и сказала:

– Ох, Дюгуть… Простота твоя, да сердце бесхитростное плохую службу сослужили для Флэма…

Дюгуть смотрел на Вайзу ничего не понимая, а та продолжила с печалью в голосе:

– Ведь девице непорочной такое откровение, про блуд да козни о человеке, которого она уж полюбила, считай, как нож в грудь по самую рукоятку вонзить. Простить ведь такое нам, женщинам, а особливо девицам, сложно, да и немногие прощают. И теперь вот и не знаю, уж как Хладу отвратить от мыслей тёмных в сторону Флэма, но поговорю с ней наедине...

***

Флэм чувствовал, как слабость, вдруг навалившаяся на него по приезду в Зов Песко, которую он сначала посчитал за усталость от дальней дороги, всё нарастает и нарастает. Даже отвары Калиле, которая та успела наготовить из грибов и кореньев помогали ему совсем ненадолго. Мысленно призвать червей и Разум не получалось, так как на это уходили последние остатки сил, после чего юноша проваливался в короткие сны урывками. Вместе с этим тяжесть, поселившаяся в душе Флэма, не давала ему покоя, потому что он догадывался, что на совете что-то произошло. Особенно эти догадки утвердились, когда Дюгуть, по возвращению, рассказал лишь о том, что решено отправить Флэма назад в Сальдар, потому что именно из-за отсутствия светила Сао у того начинается «болезнь слабостью», и если Флэм останется в Полунгаре и не уедет через несколько оборотов[2] в ближайшем потоке, это может его погубить.

Сам Дюгуть после совета оставался суровым и неприветливым, отвечая на все вопросы словно через силу. Калиле своим чутким сердцем догадалась, что произошло что-то ужасное, и решила, что пока не разгадает причину этой суровости мужа, не успокоится. Поговорив со стряпухами, от них она узнала, что Хлада резко охладела к новому «зовущему» и виной тому был рассказа Дюгутя про суд над Блабом и про прежнюю жизнь Флэма.

Сразу после стряпух Калиле быстро вернулась к своей телеге, и стараясь не шуметь, достала ожерелье из когтей рыкуна. Она решительно направилась к столу советов, за которым сидели Хлада с Вайзой, и Лэви с незнакомым ещё Калиле Петром. Подойдя к столу, она тут же звонко заявила:

– Прошу меня послушать до конца и не гнать, покуда всю правду не узнаете, чтоб чёрные мысли не плодить по Флэму.

Мужчины и мать Вайза смотрели на Калиле внимательно, и только Хлада опустила голову, молча приглашая за стол девушку жестом.

Калиле быстро присела и, глядя решительно, начала:

– Вам нужно знать, что всё, о чём рассказал мой муж про прошлое Флэма, мы услышали не на судилище! Потому как рассказал нам всё про себя Флэм сам ещё до суда над негодяем, что убить его хотел. В том свидетелями мне будут уважаемые люди селения Огнище, Асюри и жена его Саж. Флэм искренне захотел избавить душу свою от тяжести, которую уж не мог сносить в себе! Потому я и пришла, чтоб честь Флэма защитить и не дать вам повода считать его распоследним негодяем и развратником, ибо изменился он! И уж коль я, женщина, говорю об этом, то и веры словам моим дóлжно быть больше в этом. Ведь от женщины слова такие дорогого стоят и не говорятся, дабы разговор пустой занять!

Мать Вайза, сидя рядом с Калиле, смотрела на Хладу взглядом, полным надежды и мольбы, словно безмолвно восклицая: «Поверь словам этим! Помоги себе, Хлада! Убери мысли свои чёрные про юношу и дай себе больших сил прощением!»

Хлада, выслушав Калиле и не поднимая взгляда, глухо ответила:

– Спасибо за искренность и силу твою женскую. Но теперь я должна сама себе ответить на многие вопросы, что уже по-другому звучат во мне. Потому и решила пока не встречаться с вашим попутчиком до поры, пока мы своими энергиями не научимся управлять. Так нам Разум с червями и велели, чтоб беды никакой не случилось, – и подняв глаза на Калиле, продолжила она уже не так отрешённо, – Все мы люди, и у каждого из нас есть, как светлое, так и тёмное. Потому то наша главная цель в жизни, укреплять в себе светлое, чем и освещать тёмное, изгоняя его из себя.

Повисло молчание, которое прервал Пётр, чем-то напомнивший Калиле её мужа.

– Ты у нас почти оборот пробыла, красавица, так ведь? – осторожно начал он.

Калиле утвердительно кивнула головой и уверенно ответила:

– Да. Но уже за этот оборот смогли мы с мужем моим, Дюгутем, показать, что мы не только говорить умеем, но и дела делать нам сподручно.

Мать Вайза положила свою ладонь на руку Калиле, словно останавливая её от спора и мягко сказала, обращаясь к мужчине:

– Пётр, эта пара, по моему разумению, может много пользы нам принести. И уже то, как умеет готовить эта жена, – повернула она голову с улыбкой на Калиле, – даст тебе повод не сомневаться в этом. Не говоря о её муже, что в одиночку рыкуна поборол.

Пётр улыбнулся, глядя на Калиле, и миролюбиво пробасил:

– Да, наслышаны мы уже про удаль мужа твоего. Мало кто у нас может похвалиться, что рыкуна поборол, да ещё и в одиночку.

На что Калиле расстегнула на груди простую накидку, и все увидели у неё на шее ожерелье из десяти когтей на высушенной жиле.

– Это ожерелье только с передних лап рыкуна и его жилы с них же, ежели вдруг неверие от слов мужа моего вас посетило, – с горящим взором, сказала Калиле. – Рыкунову накидку не стала я нести сюда, чтобы Дюгуть вопросы не задавал, но когти эти вы и потрогать можете, чтоб убедиться, что не подделкой они из веток опавших выструганы. И выменять такое вряд ли кто сможет, потому как только глупец их на обмен отдаст. Всё это я показываю и говорю, чтоб знали вы, что все дела наши правдивы, да искренни, как и мои слова в защиту Флэмову.

Сказав это, Калиле сняла ожерелье и с небольшим стуком положила его на стол перед мужчинами и Хладой.

Пётр взял ожерелье в руки, потрогал когти и даже постучал ими по каменному столу, издав глухой костяной звук.

– Смотри-ка, Лэви, и впрямь рыкуновы когти! – улыбнувшись, хмыкнул Пётр.

Лэви взял ожерелье в руки, так же, как и Пётр, потрогал когти и с улыбкой вернул их Калиле.

– Про вас двоих с мужем мы уже решение приняли, – отстранённо-холодно сказала Хлада. – Живите и помогайте нам развивать селение трудом своим и знаниями по собирательству, да охоте. Да на стряпню тебя будем теперь звать, когда другими делами занята не будешь. Твой отвар вмиг все выпили да добавки просили.

Хлада повернулась к Лэви и добавила:

– Есть у нас возможность жилище соорудить вблизи центрального навеса для них, чтоб сподручней им обустроиться было?

Лэви кивнул, и Хлада, встав из-за стола и пожелав крепких снов, ушла не оборачиваясь.

Мать Вайза посмотрела внимательно на Калиле и с усталой улыбкой сказала:

– Знай ты Хладу так же долго, как и я, с самого её рождения, то поняла бы сейчас, что её только время излечит и работа поможет душу осветлить. Но то, что она теперь не будет встречаться с Флэмом, это уж точно. Поверь мне. Уж очень она упряма в своих решениях. Я, кстати, собиралась к вам как раз после этого малого совета зайти и поговорить с Флэмом. Может и смогу его немного успокоить и надежду дать на встречу с Хладой, как только он вернётся в другой раз.

– Ох, мать Вайза, – опустив глаза, негромко прошептала Калиле, сдерживая слёзы – Чахнет наш парнишка. Да и не только от этой болезни слабости. Я ж видела, когда приносила ему отвары, как глаза его горят надеждой на встречу с Хладой.

Тут Пётр прокашлялся и, указав рукой на фонари, миролюбиво сказал:

– Уж сиаляки спать собираются и нам пора на покой. А как проснётесь, вас Лэви в новое жилище определит. Там и обустроитесь основательно. И верьте, что всё уладится. Надежда ведь тоже силы даёт. А парнишку вашего мы сопроводим в ближайший поток чин по чину. Уж кто-кто, а Лэви в этом мастер непревзойдённый. Это же он потоки первым оседлал с отцом Хлады, чтоб ты знала, красавица.

Калиле улыбнулась сквозь слёзы и закивала в ответ:

– Рада знать Вас, Лэви, и благодарствую за помощь, когда растерзать нас с мужем не дали. И Вас, дядька Пётр рада знать. И за поддержку Вашу особо благодарна. Так и передам Флэму слова такие важные Ваши.

Пётр пожелал всем крепких снов и ушёл, а мать Вайза с Лэви пошли провожать Калиле, где Вайза попросила наедине поговорить с Флэмом.

Флэм с трудом открыл глаза, когда к нему на лежанку присела мать Вайза, и с надеждой впился в неё взглядом.

[1] «Мах» - промежуток времени, равный 33 оборотам (Оборот - промежуток времени, равный земным суткам в соотношении 1 к 1,00314).

[2] «Оборот» - промежуток времени, равный земным суткам в соотношении 1 к 1,00314.