Мама и папа наотрез отказались это обсуждать. Сейчас, мол, слишком поздно, не до разговоров. Я умолял их все объяснить. А они сказали, что это, мол, подождет до завтра. И отослали меня наверх, в мою комнату.
На следующее утро я второпях спустился к завтраку, надеясь, что родители объяснят мне насчет садовых гномов. Однако папа вместо этого прочел мне получасовую нотацию. Он был сильно не в духе. Едва позволял мне словечко вставить.
— Джей, ты же обещал, — говорил он. — Ты прекрасно знаешь, что никто не гуляет по ночам. И тем не менее, тебе зачем-то взбрело в голову…
— Мне нужно было выйти, — перебил я. — Я…
— Ты не должен был нарушать правила, Джей. В том числе и правило не выходить из дома ночью. Но ты решил им пренебречь.
Я повесил голову.
— Да, тут ты прав, — пробормотал я. — Но у меня была уважительная причина. Мистер Макклэтчи…
Папа нахмурился:
— Джей, мы просили тебя не воевать с соседями. Ты обещал, что прекратишь подшучивать над людьми.
— Но он пнул Мистера Финеаса.
— Меня не волнует, что сделал мистер Макклэтчи, — отрезал папа. — Речь о тебе. Так ты будешь подчиняться правилам и прекратишь создавать проблемы? — Он приблизил свое лицо к моему.
Деваться было некуда.
— Да, — сказал я. — Да. Обещаю, папа. Отныне я буду паинькой.
И я не лукавил. Не скрещивал пальцы, ничего такого.
Я решил, что мне будет гораздо легче, если я стану хорошим. И уж всяко легче, чем постоянно не вылезать из неприятностей.
Папа забрал свою чашку кофе в другую комнату. Послышался кашель. Обернувшись, я увидел в дверях кухни Эллиота, паренька, что показывал мне трясину.
— Здоро̀во, — сказал я. Мне стало неловко. Интересно, много он услыхал? Вдруг он слышал, как папа меня отчитывает?
— Как дела? — спросил Эллиот. — За велик влетело?
Я покачал головой:
— Не. За другое.
Может, хоть Эллиот объяснит мне, что за чертовщина с этими оживающими садовыми гномами…
— Пошли ко мне, — сказал я и повел его наверх.
— Хороший дом, — проговорил он своим хрипловатым голосом.
— Ничего так, — согласился я.
Мы вошли в мою комнату. Стол был завален химическими реактивами и всяческим оборудованием. Эллиот посмотрел на него, после чего присел на краешек моей кровати.
Он пригладил свои темные волосы, огляделся. В помещении он казался крупнее, массивнее, чем на улице. Слишком крупным для моей кровати. Не толстый, а именно здоровый.
Я вытащил свой высокий лабораторный стул и уселся напротив Эллиота.
— Вчера ночью со мной произошла странная вещь, — начал я. — Может, хоть ты мне сумеешь помочь.
Он покосился на меня:
— Помочь тебе?
— Я ходил к дому Макклэтчи, — я показал на окно, — и эти садовые гномы…
Его глаза расширились.
— Ты выходил ночью? Правда?
— Ну… да, — признался я. — И эти садовые гномы… они оказались живыми. Они схватили меня и…
Он вдруг отвел взгляд. На щеках его проступили пятна румянца. Густо покраснев, он пробормотал что-то, но я не расслышал.
— В чем дело? — спросил я. — Ты знаешь, что садовые гномы оживают? Скажи мне. Ты должен мне сказать!
Он пожал своими широченными плечами.
— Ты и так знаешь, — пробормотал он. А сам все глазел в окно.
— Нет, правда, — сказал я. — Не знаю. Скажи мне. Как вышло, что гномы оживают? Они же всего лишь куски раскрашенного гипса, верно?
Эллиот вздохнул.
— Брось, Джей. Ты же знаешь ответ. Чего ты добиваешься?
— Не знаю я ответа, — возразил я. — И хочу, чтобы ты мне сказал. Они схватили меня, Эллиот. Это было чертовски страшно. Они взяли фломастер и поставили мне на лоб букву «Н».
— О Боже, — пробормотал Эллиот.
— Они все повторяли это слово. Неисправность. Неисправность. Ты знаешь, что это означает?
Он наконец перевел взгляд на меня.
— Нет, — сказал он. — Нет. Что это означает?
— Я тебя спрашиваю! — закричал я. — Почему ты мне не поможешь? Слушай: Мистер Финеас сорвался с поводка и устроил аварию, и водитель машины повторял то же самое слово. Неисправность. Неисправность. Что это значит? Почему он так делал?
— Без понятия, — сказал Эллиот.
Он вскочил и подошел к столу. Окинув его взглядом, он взял одну из пробирок.
— Наукой увлекаешься?
Было ясно, что помощи от него не дождешься. Я подошел к нему.
— Я люблю экспериментировать с реактивами, — сказал я. — Смешиваю разные составы, смотрю, как они реагируют… Иногда даже придумываю всякие штуки. Ну, знаешь, изобретения.
Он осторожно поставил пробирку:
— Изобретения?
Я кивнул:
— Давай покажу.
Я вытащил одну штуковину собственного изготовления и вручил ему.
Он покатал ее в ладони.
— Свечка, что ли?
— С виду как свечка, — сказал я и забрал ее назад. — Но я называю ее световой палочкой. Видишь ли, чтобы она зажглась, спичек не надо. Я обработал ее реактивами. Нужно только подуть на кончик, чтобы ее зажечь, а потом еще раз, чтобы погасить.
Я поднял палочку, набрал в грудь побольше воздуха и дунул. И поскорее отвел глаза. Я-то знаю, как она ярко вспыхивает.
Послышалось громкое «БЗ-З-З-З-З-З-З!», а потом — «БАЦ!» Яркое желтое пламя вспыхнуло на конце палочки, окружив нас ослепительным светом.
Глаза Эллиота вылезли из орбит. Он дико закричал и со стоном рухнул, как подкошенный. Его голова стукнулась об пол. Он закрыл глаза и неподвижно распростерся на спине.
Я издал испуганный вздох. Неужели свет оказался для него слишком ярким? Я подул на световую палочку, затушив ее, отвернулся от стола и упал возле Эллиота на колени.
О нет! Что я наделал?!