Плененное сердце

Глава I

Август, 1698 года.

— Мое сердце сейчас выскочит из груди! Я так счастлива! — молодая девушка с пышной копной иссиня-черных волос прижала надушенные ручки к трепещущей груди в предвкушении самого знаменательного события в своей жизни, и с восхищением оглядела свое отражение в старинном овальном зеркале с серебряной оправой.

Через высокие стрельчатые окна просачивался яркий солнечный свет, заливая золотистым сиянием большую светлую комнату. Невеста с особым благоговением провела тонкими пальчиками по роскошному, обильно расшитому индийским жемчугом, кружевному лифу свадебного платья, цвета слоновой кости, выгодно оттенявшему ее смуглую оливковую кожу, и, задержав торжествующий взгляд на широкой распашной юбке из тяжелой флорентийской парчи с выбитыми на ней узорами из крупных цветов, ослепительно улыбнулась.

— Теперь все соседи умрут от зависти, — она весело подмигнула младшей сестре, в тот момент старательно расправляющей длинный шлейф ее платья, казавшийся легким белоснежным облаком, опустившимся с небес и мягко окутавшим стан прекрасной невесты. — Они-то думали, что мы с тобой так и умрем старыми девами, ни разу не познав мужской ласки и радостей материнства, и, в конце концов, окончим жизнь благочестивыми и смиренными монахинями в монастыре Святой девы Ангелов. Но как бы ни так! Мы не доставим им такого удовольствия. Пусть эти высокомерные Меласкесы, Баррето, Креспо, Вальехо и в особенности Ибарра, гордившиеся чистотой своей крови и воротившие от нас свои напыщенные носы, стоило нам случайно столкнуться с ними в Кафедральном Соборе Гранады или лавочках торговцах, подавятся своей собственной желчью!

— О, Элена, — девушка с шелковистыми волосами цвета золотистого меда и огромными ясными глазами необыкновенно глубокого синего оттенка с сиреневыми вкраплениями, напоминающие нежные цветки фиалок, укоризненно воззрилась на старшую сестру. — Не будь столь злопамятна, месть тебе не к лицу, — плавным движением она поправила кружевную вуаль на изящной головке Элены и убрала за ушко короткий черный завиток, мешавший, как она считала, по достоинству оценить яркую красоту невесты.

Темно-карие миндалевидные глаза заискрились теплым светом:

— Ты неисправима, — коротко вздохнула Элена. — Всегда ищешь в людях добро, даже если они сами далеки от совершенства, пытаешься помочь им всеми силами, но не замечаешь их лживой сущности. Воистину, твое милосердие не знает границ, Каталина.

— Все мы божьи создания, — с обворожительной улыбкой ответила ей младшая сестра, — и, если мы имеем возможность, то почему не воспользоваться дарованными нам свыше благами и не поделиться ими с ближними?

Элена театрально закатила глаза к потолку, затейливо украшенному старинной лепниной, в некоторых местах потресканному, со слегка облупившейся и выцветшей краской, но все же сохранившему былое величие семейства Перес.

— Кое в чем ты права, моя добрая самаритянка, — она добродушно подмигнула Каталине и вновь обратила свой взор к зеркалу, с довольным видом разглядывая в нем себя. — Но как же я счастлива! Диего обожает меня, он очень добрый, заботливый и всегда готов исполнить любое мое желание, — Элена лукаво взглянула на сестру, — и вот не далее как вчера, мой будущий супруг пообещал нашему отцу дать за тебя достойное приданое… Я тебя удивила? Ну-ну, будет. Не делай такого изумленного лица, морщинки никого не красят, дорогая сестричка. Если Диего Руес граф д’Альварес дал слово, он его не нарушит, уж я-то за этим прослежу, будь уверена.

Щеки Каталины вспыхнули и покрылись ярким румянцем, она решительно замотала головой, отказываясь от щедрого дара:

— Нет, Элена! Мне ничего не нужно. Зачем ты ставишь нашего отца в неловкое положение? Он всю свою жизнь будет считать себя должником твоего мужа, ведь он никогда не сможет расплатиться с графом. Ты же это знаешь. Что ты наделала? Я ни за что не соглашусь взять деньги д’Альвареса!

— Как тебя понимать?! — Элена, мгновенно подбоченившись, буквально нависла над младшей сестрой, словно грозная птица над своим непутевым чадом. — Как ты можешь выказывать пренебрежение родственными узами? Да ты сама только что разглагольствовала о помощи ближним. Разве не этому учит нас создатель? Между прочим, матушка с радостью поддержала меня, в отличие от тебя, и поблагодарила графа за его великодушие и завидную щедрость. К тому же, не забывай, я когда-то дала слово, что позабочусь о нас обеих! Помнишь? Так вот, я сдержу свое обещание!

— Нет-нет, все это лишнее, — Каталина продолжала упорствовать, в волнении теребя шелковые банты на своем новом платье из голубого атласа и кружев, подчеркивающем сливочную белизну ее чистой гладкой кожи. — К чему так тратиться?

— Что за странный вопрос? — в свою очередь удивилась Элена. — Ты разве забыла, что мы бедны, как церковные мыши? Отец только расплатился с сезонными рабочими на плантации. Продажа зерна и оливок едва покроет затраты на поместье. Ты же понимаешь, в эти трудные времена нам с тобой не на что рассчитывать. Наше родовое гнездо майоратное, после смерти отца все земли отойдут дальнему родственнику по отцовской линии. Отец ему давно все отписал, а нам выделил такое скудное приданое, что я могла рассчитывать на брак только с сыном благородного идальго либо же… взять в мужья торговца тканями. Брр… Ты только представь на мгновенье, какой была бы наша жизнь, не встреть я моего славного Диего!

Повлажневшие фиалковые глаза изумленно округлились:

— А почему именно торговец тканями?

— Да потому, глупышка, — заразительно засмеялась старшая сестра, — что я, может и готова иногда не доедать и спать на голых досках, но уж от красивых платьев я точно никогда не откажусь! Вот так. А теперь перестань роптать и поблагодари, наконец, сестру за то, что теперь твоя редкостная красота, которую по праву должны воспевать королевские менестрели, не зачахнет за воротами монастыря Святой Каталины де Сена, в чью честь тебя и назвали. Взгляни на себя! Ты рождена блистать при дворе самого короля! Подумай на досуге об этой чудесной возможности. Кстати, когда мы обустроимся в Мадриде, я обязательно пошлю за тобой. В столице мы без труда найдем достойного претендента на твою руку… И ты забудешь своего постылого деревенщину Марсело… Ха-ха-ха…

Каталина хотела что-то сказать, но в дверь настойчиво постучали, и в деревянном резном проеме появилась еще одна хорошенькая головка, увенчанная высокой прической «фонтанж» с рядами накрахмаленных кружев, между которыми были аккуратно распределены туго накрученные пряди иссиня-черных волос.

— Солнце высоко поднялось, — комнату наполнил аромат белых фрезий и девушки обернулись на мелодичный голос матери, — пора отправляться в часовню. Отец Пио прибыл из Сент-Ферре, чтобы провести свадебную церемонию, но прежде он великодушно согласился отслужить короткую мессу.

— Мама, — Каталина с нежностью улыбнулась невысокой стройной женщине, облаченной в пышное атласное платье персикового цвета, оттенявшее ее смуглую, все еще красивую, гладкую кожу, — мы уже готовы. — Она поцеловала мать в щеку и отошла в сторонку, давая той возможность получше разглядеть старшую дочь.

— О, Элена, как ты прекрасна!

Вероника скрестила руки в замок, заставляя усилием воли оставаться на месте. Своими неловкими движениями она боялась помять дорогой подвенечный наряд, доставленный на прошлой неделе из Флоренции, стоивший ее мужу целого состояния, и это не говоря о празднестве, уготованном в честь молодых! Дабы произвести благоприятное впечатление на гостей и родственников своего будущего зятя, ведь их семья никак не могла ударить в грязь лицом перед знатными людьми, приехавшими из Мадрида и Кастилии, дону Педро пришлось залезть в немыслимые долги.

— Мама, только не плачь, — Каталина обняла мать и протянула ей тонкий батистовый платок, чтобы смахнуть с ресниц выступившие слезы. — Благослови, пожалуйста, Элену.

— Конечно-конечно, — миловидная женщина шмыгнула носом и ласково улыбнулась обеим дочерям. — Что это со мной? Взгрустнулось мне как будто, а меж тем внизу нас ждут именитые гости! Многие приехали на торжество с первыми лучами солнца, и среди них ваш отец, родственники и другие приглашенные.

— А Диего? — взволнованно спросила невеста.

Теплый взгляд задержался на Элене.

— А он бедный мается у дверей часовни в ожидании того счастливого мига, когда наденет на твой прелестный пальчик обручальное кольцо, — Вероника глубоко вздохнула и, подойдя ближе, поцеловала дочь в лоб, подставленный ей в смиренном почтении. — Благословляю тебя, дорогая, будь счастлива и любима! Пусть твоя семейная жизнь наполнится радостью и светом. Уважай желания и мнение своего мужа, Элена. Диего достойный человек, будь и ты ему хорошей женой.

С надлежащей почтительностью добродетельной дочери Элена поцеловала протянутые матерью четки и только после этого, распрямив плечики, гордо вскинула упрямую головку, украшенную жемчужной диадемой с изумрудами и нефритами, подарок на свадьбу жениха невесте.

— Благодарю, матушка. Отец благословил меня накануне. Теперь я готова, можно спускаться.

Направляясь к семейной часовне, построенной два века назад их благочестивыми предками, Каталина с интересом наблюдала, как слуги и арендаторы выстроились в две шеренги по бокам от дороги и радостными возгласами приветствовали молодую невесту.

— Эх, какая красавица! — неслось с одной стороны.

— Краше нашей невесты нет во всей округе! — отвечали с другой стороны.

— Да что там в округе! Во всей Андалусии нет прекрасней сеньориты Элены!

— Что есть, то есть! Это точно! — на разный манер вторили грубые крестьянские голоса.

Несмотря на своенравный и зачастую свободолюбивый характер, старшая дочь сеньора Переса славилась не столько своей знойной средиземноморской красотой, доставшейся ей по наследству от матери, коренной уроженки Каталонии, сколько живостью ума и крайней степенью справедливости в отношении обиженных жен округи. Если вдруг до нее доходили слухи, что какой-то арендатор притесняет свою жену или, что гораздо серьезнее, «ходит срывать цветочки в чужой огород», то она немедленно шла к отцу и требовала честного разбирательства по этому возмутительному делу. И по итогам оного, если предоставляемые доказательства оказывались неопровержимыми, обиженной жене в качестве возмещения обид полагались новые платья и разного рода женские безделушки, которые оплачивал сам проштрафившийся муж. Это происходило даже в том случае, если ему приходилось тратить свои последние сбережения, и, невзирая на то, что впоследствии он вынужден был голодать. Тем временем его любовница, если такова имелась, должна была в течение месяца делать всю грязную хозяйскую работу по его дому под бдительным оком обманутой жены и язвительными насмешками ее родственников и соседей. То же самое касалось замеченных в адюльтере жен арендаторов. Как правило, изменницу ждало наказание у позорного столба, после которого обманутый муж должен был сам решать, прощает он блудницу и продолжает жить с ней, как ни в чем не бывало или с позором прогоняет ее прочь. Надо отметить, что в отличие от других поместий в округе Гранады, арендаторы сеньора Переса жили большими дружными семьями, и подобные случаи встречались здесь редко.

В родном поместье Элену искренне любили, потому-то в самый счастливый для нее день она слышала от простых людей лишь добрые пожелания.

— Да хранит вас господь, сеньорита Элена!

— Будьте любимы!

— Будьте счастливы!

— Пусть ваш дом скорее наполниться детскими голосами и смехом!

С царственной осанкой и устремленным вперед взглядом, будто она находилась в окружении своих подданных, Элена Паулина Анна-Мария держалась с величавым достоинством особы королевских кровей. Она неспешно ступала по покрывалу из свежих благоуханных лепестков под руку с гордым, довольно улыбающимся отцом, дабы каждый из присутствующих мог оценить великолепие ее подвенечного наряда и плавные скользящие движения, над которыми она упорно трудилась несколько последних недель. Она любила быть в центре внимания и ей льстили восхищенные взгляды, обращенные вслед, поэтому она чувствовала себя в этот момент как птица, свободно парящая в поднебесье. Гости же, в том числе и те, кто приехал из Кастилии и Мадрида, родственники графа и другие приглашенные, неотрывно следовали за невестой и ее отцом, оживленно перешептываясь и единодушно кивая друг другу головой в знак одобрения.

Солнце сияющим диском все выше поднималось над пустынным горизонтом, редкие облака лениво проплывали в лазурном небе, напоминая одиноких путешественников. Каталина всей грудью вдыхала свежий утренний воздух, наполненный сладкими ароматами цветов в сочетании с сочными пряными травами. Слабый ветерок колыхал кроны пышных многовековых деревьев, меж которых вольготно устроились птицы, привычно выводя нежные трели, разноцветные бабочки порхали, грациозно исполняя сложные менуэты, а пчелы, непрерывно трудясь, перелетали с цветка на цветок, собирая живительный нектар для своих ульев. Уже скоро наступит нестерпимая жара, и вокруг все снова станет безжизненным и каким-то пустынным, пока же было еще достаточно свежо. От южного раскаленного зноя их спасал легкий морской бриз, приносимый с побережья, да голубые кипарисы, отбрасывающие длинные тени на большой просторный дом, перестроенный когда-то из средневековой крепости, и где можно было укрыться от палящих лучей полуденного солнца.

— Почему ты грустишь?

Каталина разом встрепенулась, отсеивая от себя унылые мысли, так некстати посетившие ее, и приветливо улыбнулась поравнявшемуся с ней молодому человеку. На его загорелом лице сияла белозубая улыбка:

— Я пришел по приглашению дона Педро. Отец болен, поэтому и остался дома.

Каталина с сочувствием кивнула Марсело, своему старинному другу детства, с которым раньше проводила много времени. Она посмотрела на него и ей вдруг вспомнились их детские забавы и шалости. Как они карабкались по могучим раскидистым дубам в поместье Перес, вместе получали многочисленные синяки и ссадины, что-то искали на пыльном чердаке заброшенного деревенского дома, как гуляли под проливным дождем и играли со смешными щеночками во дворе у дона Фелипе де Вилья. А в нестерпимо удушливые дни вместе с другими деревенскими мальчишками и девчонками беззаботно резвились в близлежащей речке, считая себя в тот момент самым счастливыми детьми на свете. Она вздохнула, вспоминая былые времена.

— Как здоровье дона Фелипе?

— Неважно, — молодой человек отбросил со лба светлую прядь и скорбно поджал тонкие губы, — я думаю, ему недолго осталось.

Каталина приостановилась, накрывая руку Марсело своей прохладной ладошкой:

— Я хочу навестить его.

Марсело смутился от волнующего прикосновения тонких пальчиков. Сегодня предмет его тайных грез напоминала ему нежнейшую утреннюю розу. Такую дивную и прекрасную, что едва заметив ее в толпе разодетых в тяжелые шелка, парчу и французские кружева сластолюбцев, жадно пожирающих ее глазами, сам едва не потерял дар речи, не осознавая до конца, мимолетное видение предстало перед его помутневшим от летней духоты взором или все это явь. Но мгновенно очнувшись, он активно заработал локтями, пытаясь нагнать ее, такую ускользающую и далекую, как мираж в пустыне, попутно отпихивая тучного господина, норовящего уцепить ослепительную красавицу за мантилью. Более всего на свете Марсело хотелось остаться с Каталиной наедине, раскрыть свои чувства, поведать ей о том, как сильно любит ее, как желает насладиться ее трепетным дыханием на своей груди, зарывшись лицом в золотистое облако волос, и утопать в аромате ее гибкого стройного тела. Но он не осмеливался признаться в тайне, которую много лет носил в своем сердце, страшась возможного отказа.

Вот и сейчас он только перевел дыхание и тихо проронил:

— Отец будет рад повидать тебя.

Тут процессия ускорила шаг. Каталина вытянула шею и увидала, как прочные дубовые двери фамильной часовни широко распахнулись навстречу гостям и молодые прислужники, подавая условные знаки, любезно приглашали войти внутрь. Гости, стремясь оказаться среди тех, кто станет свидетелем венчального обряда, обставленного с пышным торжеством, ринулись занимать свободные места, ибо всем было ясно, маленькая старинная часовня не могла вместить в себя всех желающих. Внутрь попали только самые именитые и родовитые из приглашенных.

В часовни было прохладно. Каталина вдохнула полной грудью сладковатый запах ладана, наслаждаясь тем умиротворением, который находил на нее всякий раз в стенах божьего дома, мысленно поблагодарила Всевышнего за все блага, что даровал ей, и на мгновение прикрыла глаза, понимая, что пребывать в состоянии безмятежности ей никто сейчас не даст. Вскоре рядом с ней очутился незнакомый мужчина крепкого телосложения и примерно одного с ней роста. Он был щегольски одет в белоснежную рубашку из тонкого льна с пышными кружевными манжетами и такими же кружевными оборками, топорщимся на выпуклой груди, где была приколота сверкающая, слепящая глаза, ярко-желтая брошь с довольно крупным топазом. Поверх канареечно-желтого жакета на мужчине был камзол едко-травянистого оттенка с золотым шитьем по краям и драгоценными камнями вместо пуговиц. Образ светского повесы заканчивали короткие штаны, зауженные к колену, ядовито-зеленого цвета с вышивкой из золотых нитей, белые гольфы и начищенные до блеска туфли с тупыми квадратными носами и бляшками.

По-видимому, в своем броском экстравагантном одеянии, напоминающим редкую тропическую птицу, он считал себя неотразимым, потому что, едва поравнявшись с Каталиной, которую бесцеремонно оттеснили от Марсело, и она оказалась зажатой между женщиной почтенных лет и этим незнакомым франтом, мужчина неожиданно прошептал ей на ухо елейно-слащавым голосом:

— О, сеньорита, вы прелестны! Ваши очаровательные губки так и манят к поцелуям.

Каталину крайне возмутили слова незнакомца и та вульгарная манера, которую он позволил себе в отношении незнакомой ему сеньориты.

— Стыдитесь, сеньор, — она тотчас упрекнула наглеца, не удостаивая его и взглядом, — вы находитесь в доме божьем. Здесь недостойно вести подобных речей.

— Прошу прощенья, сеньорита, — поспешил извиниться незнакомец, меняя тон разговора на более светский. — Вы так очаровательны, что буквально сразили меня своей красотой, и я немного забылся.

— Извинения приняты, — чуть благосклоннее отозвалась Каталина, не обращая ровным счетом никакого внимания на невоспитанного соседа слева и всецело поглощенная тем, что происходило в это время у алтаря.

Отец Пио, невысокий седовласый падре с удивительно живым, цепким взглядом на бледном и худощавом, испещренном морщинами лице, в блистающем роскошью облачении, возвел руки вверх, требуя от присутствующих тишины, и едва голоса стихли, он монотонно начал:

— Господи, помилуй…

…После вознесения даров последовал обряд причащения. Всю службу, пока священник читал псалмы и зычным голосом, совсем не соответствующим его кроткой невзрачной наружности, произносил слова молитвы, жених и невеста, низко опустив головы и сложив скрещенные руки перед собой, неподвижно стояли на коленях, словно застывшие каменные статуи.

По завершении короткой службы состоялась церемония венчания. Двадцатипятилетний граф д’Альварес, высокий, темноволосый кастилец с обычно надменным выражением на бесстрастном лице, сейчас же ангельски покорный, с неприкрытой нежностью и обожанием взирал на свою миниатюрную невесту, благоговейно произнося священную клятву и повторяя за церковнослужителем слово в слово:

— Я - Диего Сантос, беру тебя, Элена Паулина Анна-Мария, в жены, чтобы с этого дня быть вместе. Я обещаю любить тебя до последнего вздоха, быть тебе верным мужем, справедливым господином тебе и нашим детям, чтить и уважать тебя в богатстве и бедности, смеяться и плакать вместе с тобой, лелеять тебя всю нашу жизнь до самой смерти.

— Я - Элена Паулина Анна-Мария, беру тебя, Диего Сантос, в законные мужья, чтобы с этого дня быть вместе. Я обещаю любить тебя до последнего вздоха, поддерживать во всех твоих начинаниях, чтить и уважать тебя, любить наших детей, быть тебе верной женой и союзницей, в горе и радости, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит нас, — вторила нежным голоском невеста.

— Сейчас я спрошу тебя, Диего Сантос де Руес граф д’Альварес, — важным тоном обратился отец Пио к жениху, — согласен ли ты, чтобы Элена Паулина Анна-Мария в девичестве Перес де Гарсия стала твоей женой?

— Я согласен, — без тени промедления ответил граф.

Его черные, глубоко посаженные глаза, неотрывно смотрели на Элену. В них светилось искреннее, большое чувство, и у Каталины вдруг помимо воли защемило сердце. А сможет ли она когда-нибудь полюбить так же страстно и беззаветно?

— Теперь скажи ты, Элена Паулина Анна-Мария, Перес де Гарсия, — повернулся священник к невесте, у которой от волнения выступили на глаза слезы, — согласна ли ты взять в мужья Диего Сантоса де Руес графа д’Альварес?

— Да, — тонким голоском пролепетала девятнадцатилетняя девушка, — я согласна.

— Тогда, Диего, — громко произнес седовласый священник, чтобы слышали все, кто находился в тот час в часовни, — возьми это освященное кольцо, символ вашей любви и верности, и надень невесте на палец.

Один из прислужников поднес Диего красную бархатную подушечку, на которой покоился сверкающий перстень, фамильная драгоценность графов д’Альварес. Восьмигранный рубин глубокого вишневого цвета, оправленный в золотой ободок в форме цветка с россыпью крошечных бриллиантов, таинственно переливался в свете множества свечей, притягивая к себе восхищенные взгляды присутствующих. Граф протянул руку своей прекрасной избраннице и бережно надел обручальное кольцо на ее безымянный пальчик.

После этого священник произнес молитву во славу Иисуса Христа, Матери Божьей и Святого Духа, а по ее окончании молодые вторили за отцом Пио:

— Аминь.

Наступил кульминационный момент. Приглашенные гости разом поддались вперед, дабы засвидетельствовать самую значительную часть венчального обряда.

— Властью, данной мне господом нашим Иисусом Христом и служителями божьими здесь, на земле, Святой Церковью, объявляю вас мужем и женой. Отныне ничто не сможет разлучить вас до самой вашей смерти. Аминь, — торжественно закончил свадебную церемонию отец Пио. — Диего, можешь поцеловать Элену.

Тонкие черные усики над верхней губой графа невольно дернулись в волнительном порыве, и невеста почти упала в объятья жениха.

Теперь Элена стала графиней д’Альварес.

В послеполуденное время, когда солнце постепенно клонилось к закату, и воздух не казался таким раскаленным и сухим, на тенистую лужайку возле дома сеньора Переса вынесли раскладные столы и лавки, которые быстро заполнились фруктами, винами, изысканными блюдами и яствами, способными усладить самый утонченный вкус. Чуть в стороне, возле апельсиновых деревьев, на вертелах, распространяя аппетитные ароматы, медленно зажаривались тушки сочных молодых бычков и барашков.

Под сенью голубых кипарисов расслабленные и слегка утомленные жарким, продолжительным днем гости прогуливались между клумбами с благоухающими цветами и кустами самшита, обмениваясь впечатлениями по поводу прошедшей церемонии. Дети беспечно бегали по зеленому ухоженному газону, играя в большой каучуковый мяч, и с громким смехом и шутками ловили его на лету; поколение же постарше коротало время в тени, наслаждаясь вином и пустыми разговорами.

— Браво, дон Педро, устроенная вами свадьба, прошла на славу! Вы удивили многих, — с легким сарказмом произнесла почтенная матрона в траурных одеждах. — Но признайтесь, как вам удалось заманить в сети такую крупную рыбу?

Дон Педро невысокий, довольно упитанный сеньор, с седеющими висками и густыми черными усами, лихо закрученными вверх, ни мало не смутившись, со смешливыми нотками в голосе произнес:

— Донья Луиса, благодарю за вашу искренность. Я тронут. И отвечая на ваш вопрос, скажу, все произошло по воле случая. Наверное, это судьба…

Маленькие глазки вдовы сеньора Вальехо хитро прищурились:

— Так уж и по воле случая?

— По совершенно нелепому случаю, — с присущей ему шутливостью подтвердил дон Педро и охотно добавил: — Дело в том, что мы с графом пользуемся услугами одного и того же поверенного, Хосе Лусиано Дуке-и-Норьега. До сих пор не понимаю, как такое могло случиться, — благородный сеньор растерянно развел руками, — но, по-видимому, в конторе мэтра Хосе что-то напутали и мои бумаги оказались в Мадриде, у графа дома, а его — у меня в поместье.

Импозантный господин в темно-синем камзоле с тростью в руках заметно оживился. До сего момента он со скучающим видом наблюдал за беспрерывным порханием бабочек с цветка на цветок, и время от времени стряхивал с себя воображаемую пыльцу. Он прибыл на торжество по приглашению дона Педро, своего ближайшего соседа, с которым, к слову сказать, виделся крайне редко в силу расхожести во взглядах и интересах, хотя в действительности он находился здесь по наущению своей дражайшей супруги Кармелиты и единственной дочери Помплоны, сгорающих от неуемного любопытства и зависти. Но в этом обществе все разговоры велись вокруг высокородного графа, его знатности, богатстве и, разумеется, о его бессмысленной женитьбе на дочери мелкопоместного сеньора, тогда как страна претерпевала глубокие изменения, связанные с кризисом власти, и как следствие вероятной потерей приобретенных с таким трудом колониальных владений и собственно даже самой государственной самостоятельности. Габсбургам недолго оставалось править Испанией, французские Бурбоны стремительно наступали на пятки дряхлеющей, погрязшей в скандалах династии, оставшейся без прямых наследников… Однако новая тема разговора заслуживала внимания, так как непосредственно затрагивала интересы самого сеньора Элизео Алфонсо Ибарра де Контрерас, и высокомерный господин немедленно включился в беседу.

— Вы сказали Хосе Лусиано Дуке-и-Норьега? — сеньор Ибарра изумленно вскинул темную бровь. — Но ведь он является и моим доверенным лицом. Как странно, мэтр Хосе всегда отличался завидной скрупулезностью. Я полагался на его разумность, потому полностью вверял ему свои дела.

— Но, Элизео, дорогой, — прогнусавила сидящая рядом с ним женщина средних лет с множественными родинками на шее и плечах, — такой конфуз может случиться и в самых лучших конторах.

— Мэтр Хосе деловой, респектабельный человек, он не допускает просчетов…

Донья Кармелита нетерпеливо перебила мужа:

— Ну, как видишь, это все же произошло. Всегда что-то случается в первый раз. Успокойся, дорогой, не нужно более возвращаться к этому вопросу, — она пригубила малагу и, не пытаясь скрыть своего любопытства, нетерпеливо заерзала на месте. — Но давайте же послушаем дона Педро. Что же было потом?

Сеньор Перес, задорно подкрутив усы, как заправский генерал перед строем необученных солдат, сделал несколько глотков доброго выдержанного вина:

— Что ж, друзья мои, я с удовольствием поведаю вам о нашем знакомстве с графом, — оказавшись в центре внимания нескольких десятков сгоравших от любопытства глаз и ушей, он деловито прокашлялся. — Так вот. Как только я понял, что доставленные курьером бумаги не мои, я, конечно же, уведомил мэтра Хосе об этой досадной оплошности, но, как честный человек, я написал так же и графу, заверив его, что его документы не утеряны, а находятся у меня в том виде, в котором они ко мне попали. Как ни странно, но первым, кто ответил на мою записку, был сам молодой граф д’Альварес. Как оказалось, мэтр Хосе выехал в Севилью по срочным делам конторы и за себя оставил малоопытного клерка, ставшего причиной исключительного инцидента.

— Действительно, так неприятно, — посетовал Аарон дель Рей граф Креспо, высокий и тонкий, как жердь, сеньор с копной густых давно побелевших волос и хищным взглядом голодного грифа, известного всей Гранаде тем, что не упускал ни единой выгодной сделки и не гнушался вести дела с не совсем чистоплотными партнерами.

— Ну, а что же сам граф д’Альварес? Как он повел себя? — настойчиво вопрошала старая вдова сеньора Вальехо.

— Хм, графа немало позабавил сей нелепый курьез, ибо его семья на протяжении многих лет пользовалась услугами конторы мэтра Дуке-и-Норьега. Он написал мне, что сам заедет за бумагами, заодно завезет мои документы, которые я надеялся получить еще раньше. Бесспорно, я был благодарен сеньору де Руесу за его любезность. Граф в это время как раз собирался навестить своих родственников, живущих поблизости от Гранады, — при этих словах дон Педро учтиво поклонился пожилой супружеской паре, все это время молчаливо сидевшей неподалеку от основной компании.

Маркиз и маркиза Бальестерос, о которых шла речь, казалось, были отстраненными слушателями, предпочитая праздной болтовне вдосталь любоваться бурно цветущей всеми красками уходящего лета окружающей их природой. Широкие луга, лишь недавно скошенные и подготовленные к озимым, перехваченные цепью невысоких холмов с оливковыми рощицами, теснясь и выглядывая друг из-за друга, сливались в каменистую горную возвышенность, откуда с самой вершины по крутым скалистым склонам сбегала речушка, расширяясь у основания и обильно орошая плодородные поля живописной долины. Заботливо взращенные фруктовые сады, утопая в зелени, клонили к земле под тяжестью сладких созревающих плодов свои изогнутые ветви. Живая цепь из старых раскидистых дубов, спокойных в своем величии, выступала естественным заграждением между плантацией сеньора и уделами его арендаторов. Алое солнце, медленно близившееся к закату, освещало бескрайние дали этого благодатного края, созданного для жизни и земных радостей.

— После того как граф прибыл в мою скромную обитель, — сеньор Перес, не дождавшись ответного кивка престарелого маркиза, поглощенного полетом стаи серых буревестников, продолжал свое занимательное повествование, — мы обменялись бумагами, и я, как гостеприимный хозяин, радушно пригласил сеньора Руеса отобедать вместе со мной и моей семьей.

— Ах, — шутливо погрозила коротким пухлым пальцем донья Луиса, — а вы, дон Педро, оказывается тот еще хитрец. Заманили графа на обед под видом светской учтивости.

— Я всего лишь был вежлив, — с широкой улыбкой ответил хозяин дома.

— Вы удачно воспользовались подвернувшейся ситуацией, дон Педро. Браво! — моложавая, довольно привлекательная сеньора с черными искрящимися глазами повернулась к почтенной матроне и с ослепительной улыбкой на устах проворковала: — Донья Луиса, не будьте излишне предвзяты в своих суждениях. Неужели вы сами отказались бы от такой чудесной возможности, будь вы на месте сеньора Переса? Не лукавьте ни нам, ни себе. Первым делом вы познакомили бы графа со своей дочерью Паломой и сделали все от вас зависящее, чтобы молодые встретились вновь. Разве ни так поступают заботливые и любящие родители?

В застывших поросячьих глазках доньи Луисы зажегся недобрый огонек. Все знали, насколько вспыльчивой бывает вдова сеньора Вальехо. Одно время даже всерьез задавались весьма щекотливым вопросом. Ни сама ли достопочтимая сеньора являлась причиной преждевременной кончины своего мужа?

— Замуж выйти, не велика заслуга, — недовольно пожала полными плечами дородная матрона, — гораздо важнее сохранить интерес супруга и после того, как слетят первые лепестки молодости. Не правда ли, Адория? Где ваш супруг, сеньор Паласиос?

Улыбающееся лицо Адории внезапно сделалось восковым и приобрело мертвенно-бледный оттенок. В обществе давно поговаривали о любовных похождениях жгучего красавца Рикардо, никудышного и неверного мужа сеньоры Паласиос, не скрывавшего от жены своих многочисленных, зачастую неразборчивых связей; его одинаково увлекали как молодые неопытные сеньориты, так и дамы постарше, замужние и в особенности вдовы.

— Мой супруг навещает умирающую мать в Севилье, донья Луиса Мария, — ледяным тоном отрезала Адория, — поэтому его нет среди нас.

— Что ж, обязанность каждого сына находиться у ложи матери, — насмешливо проронила донья Луиса, пожирая злобным взглядом графиню Суарес, — только вы уверены, донья Адория, что дон Рикардо поехал именно к своей матери?

— По крайней мере, мой супруг жив, в отличие от сеньора Вальехо, безвременно почившего!

Нисколько не смутившись брошенному ей вызову, вдова сеньора Вальехо растянула рот в подобие улыбки, напоминая удава, решившего отужинать неразумным кроликом, случайно оказавшимся один на один с безжалостным хищником:

— Вот только надолго ли?

Тут со стороны аллеи показались счастливые лица молодоженов и их друзей.

— Кажется, молодые нагуляли аппетит, — обрадовано воскликнула сеньора Перес, едва завидев, как шумная веселая компания направляется к накрытым, ломившимся от всевозможных яств, столам. Это дало возможность вовремя замять зарождающийся скандал, постепенно снимая напряжение среди гостей, и хозяйка дома, подбадриваемая красноречивыми взглядами мужа, поспешила пригласить всех занять свои места за праздничными столами.

Каталина же, порядком подустав от оказанных ей знаков внимания, настойчиво проявляемых назойливыми кавалерами, и ощущая себя при этом зрелой самкой в стае крикливых и самодовольных павлинов в период брачного сезона, решила провести последние предзакатные часы в блаженной тишине и покое среди душистых кустов желтых мирикарий. С сестрой и ее новоиспеченным мужем она попрощалась заранее, искренне пожелав им приятного свадебного путешествия и счастливого медового месяца. Молодожены собирались отбыть за час до заката, чтобы поспеть в Малагу на корабль, отплывающий на Майорику с первыми лучами солнца. Слуги к этому времени упаковали вещи молодой графини д’Альварес и заблаговременно подготовили карету, предусмотрительно снабдив ее подушками и мягкими покрывалами. По словам самой Элены, едва прибыв «на сказочный остров, точно бриллиант играющий на солнце всеми цветами радуги, они с Диего отдадутся во власть любви и томной неги средь пальм и апельсиновых рощиц, будут купаться под бирюзовым небом в теплом аквамариновом море и вдыхать пьянящий горный воздух, пропитанный свежестью и морскими приключениями». Каталина улыбнулась, вспоминая задор, с которым говорила сестра, обнимая ее на прощание и клятвенно обещая заехать и повидаться с ней по возвращению на континент.

— Вы очаровательны, когда улыбаетесь, — услышала девушка и, вздрогнув, взмахнула темными шелковистыми ресницами.

В зарождающихся сумерках августовского вечера среди самшитовых аллей и густых зарослей можжевельника неспешным, скользящим шагом к ней приближался незнакомец. Он был одет в темно-бардовый камзол, плотно облегающий его атлетическую фигуру и подчеркивающий ширину плеч, а белоснежная рубашка из тонкого льна, перехваченная на шее золотой булавкой, оттеняла бронзовую смуглость его кожи. Голова молодого человека была обнажена, его темные волосы, зачесанные назад, стягивались на затылке в тугой хвост. На вид ему было не больше двадцати четырех лет.

Каталина, пристально разглядывая незнакомца, невольно покраснела, ловя себя на мысли, что она бы почувствовала, если он вдруг решился бы ее поцеловать. Внимательные черные глаза смотрели на нее, не отрываясь, и ей показалось, что он все прочитал по ее взгляду. Она в смущении отвернулась.

— Мы знакомы, сеньор?

— Простите за мою бестактность, сеньорита, — молодой человек стоял уже на расстоянии вытянутой руки, — но вы так прекрасны, что я не смог пройти мимо вас и отказать себе в удовольствии отметить вашу красоту.

— Вы не первый, кто говорит мне это, сеньор.

— Что ж, я не удивлен, — его твердые, плотно сжатые губы растянулись в ироничной полуулыбке, обнажая ряд ровных здоровых зубов. — Но почему же вы здесь одна, сеньорита, и никто из той толпы напыщенных индюков, что вертелись рядом с вами весь день-деньской, не последовал за вами, чтобы сорвать хотя бы один поцелуй?

— Вы забываетесь, сеньор, — рассерженно топнула ножкой Каталина. — Я не давала вам повода разговаривать со мной в подобном тоне. Либо говорите, кто вы и зачем пришли, либо отправляйтесь восвояси. Я не желаю иметь дело с грубияном!

— Ничего не могу с собой поделать, — ни на мгновение не устыдившись справедливого упрека, молодой человек коротко поклонился и представился: — Родриго Эмилио де Сильва де Кабрера, к вашим услугам, сеньорита…

— Каталина де Перес де Гарсия, — кивнула в ответ девушка.

— Вот мы и познакомились. Вы младшая дочь сеньора Переса, хозяина поместья. Я, конечно же, знал об этом, — прибавил Родриго, лукаво подмигивая и продолжая улыбаться во весь рот. — О вашей несравненной красоте судачит вся округа, — он придвинулся ближе, и она почувствовала его теплое дыхание на своей щеке. — У вас такая чистая гладкая кожа, что может свести с ума мужчину, с куда меньшим темпераментом, чем у меня… маленький аккуратный носик идеальной формы, которому позавидовала бы любая монаршая особа… и чудесный пухлый ротик, обещающий наслаждения… Однако самыми необыкновенными на вашем лице, сеньорита Каталина, являются ваши глаза, такие глубокие и бездонные, точно прозрачные горные озера, что забывая обо всем на свете, тут же хочется окунуться в них с головой.

Каталина сама не понимала, почему слушает все эти пылкие дерзновенные речи незнакомого ей человека? Почему не воспрепятствует ему, не заткнет уши и не убежит от него, сломя голову, куда подальше? Она не догадывалась, что всему виной был его низкий обволакивающий голос и горящий притягательный взгляд, вопреки всякому здравому смыслу, заставляющий оставаться на месте. Он протянул к ней руку и дотронулся до шелковистого локона, мирно покоящегося на ее длинной точеной шее.

Взволнованная странным возбуждением, наполнявшим ее грудь, и пытаясь бороться с магическим действием, которое оказывал на нее этот мужчина, она, глубоко вздохнув, отступила на шаг назад:

— Что вы делаете? Я не позволяла вам…

— Вы слишком красивы, чтобы быть правдой, — пробормотал он охрипшим голосом и притянул ее к себе.

Мгновение и Каталина ощутила, как его теплые губы касаются ее щек, лица, медленно опускаясь к полураскрывшимся губам. Терпкий аромат мускуса ударил ей в нос. Она не успела остановить его, как он порывисто поцеловал ее и так же внезапно отстранился с виноватой улыбкой на красивом мужественном лице, выражая тем самым свое глубокое сожаление.

— Прошу прощения за мою несдержанность, сеньорита Каталина, — в его взгляде сквозило тоскливое отчаяние, — но вы должны знать. Вы способны искусить самого дьявола.