Пленники судьбы

Глава 15

Люк проводил Козиму обратно в тратторию. Дети уже почти доели мороженое. Ромина рассказывала им историю, от которой они явно были в полном восторге.

— Мама, это Козима.

Ромина сжалась от сострадания.

— Милочка, — произнесла она. — Надеюсь, вам уже лучше. Какая трагедия! Вы ведь еще так молоды и красивы. Было бы ужасно уйти из жизни в цвете лет!

— Я совершила ошибку, — призналась Козима.

— Люди, которые не делают ошибок, вообще ничего не делают, — сказала Ромина. — Профессор рассказал мне об этом.

На террасе показалась Роза.

— Козима, что ты тут делаешь?

— Я проходила мимо и наткнулась на Люка.

Лицо Розы по-прежнему было каменным.

— Вы едва притронулись к кофе, — сказала она Люку. — Он скоро совсем остынет.

— Ну тогда принеси ему еще одну чашечку, — предложила Козима.

— Вы обе должны приехать в замок, — произнесла Ромина, пытаясь разрядить обстановку.

— С удовольствием, — сказала Козима. — Мне было бы любопытно увидеть, каким он стал.

— Так ваш отец Панфило Паллавичини? — спросила Ромина Розу.

— Он самый, — с гордостью произнесла Роза. На это Козима уж точно не могла претендовать.

— Почему бы вам не присоединиться к нам?

— Кто-то из нас должен работать, — сказала Роза, с укоризной взглянув на сестру.

— Что ж, тогда я схожу за другой чашечкой кофе для Люка, — спокойно произнесла Козима. — И сделаю это с удовольствием. А вы что-нибудь еще желаете, синьора?

— Нет, спасибо, — ответила Ромина.

Ромина и Роза сидели, о чем-то болтая, около часа, почти касаясь друг друга головами, в то время как девочки носились по набережной с другими детьми. Люку стало вдруг интересно, что сказала бы Клер, увидев, как их дети общаются с местной детворой. Козима принесла ему кофе, но не смогла присоединиться к их компании, поскольку других посетителей тоже нужно было обслуживать. Роза постаралась, чтобы все заказы достались ее кузине, решив, что самое время взять реванш. Вскоре на вечернюю пересменку, бодро шагая, явился Тото. Он едва не плясал от радости, видя, что его дочь снова возродилась к жизни. Он не мог налюбоваться на сияющую молодую женщину, словно никогда прежде не видел ничего столь же прекрасного.

Девочки, обнаружив пару худых дворняг, принялись гоняться за ними по берегу. Козима приветливо махала рукой знакомым, сидящим за столиками, улыбаясь местным жителям, и с достоинством принимала их комплименты о том, какой красавицей она стала, перестав носить траурный наряд. Время от времени, оборачиваясь, она встречалась глазами с Люком, и ее взгляд становился мягче. В душе Люк благодарил Розу за то, что она отвлекает внимание его матери, тем самым давая ему возможность спокойно наслаждаться этими моментами.

— Приходите в замок вместе со своим отцом, когда он будет делать снимки, — настоятельно приглашала Розу Ромина. — Я с большим удовольствием покажу вам его окрестности. А также приводите свою маму. Я была бы рада с ней познакомиться.

— Думаю, мама никогда больше не переступит порог этого замка. Она говорит, что от него у нее по спине бегают мурашки.

— Ну, все это наверняка дела давно минувших лет. Просто спросите у нее еще раз.

Ромина позвала девочек, и они встали из-за стола, собираясь уходить. Взгляд Люка на мгновение опять задержался на Козиме, и улыбка, которой она наградила его на прощанье, заставила его сердце сладко сжаться.

На следующее утро Козима пошла на мессу. Она испытывала умиротворение, глядя на величественные стены церкви и ощущая присутствие Бога среди мерцающих свечей, настенных фресок и икон. Интересно, находился ли Франческо здесь в данную минуту, как в тот день, когда происходила церемония чествования святого Бенедикта? Сейчас ему бы исполнилось девять лет, и он уже не был бы малышом, которого три года назад поглотила морская пучина. Козима не могла представить его с большим размером ступни, длинными ногами и прорезающимся мужским баском. В воспоминаниях, которые она бережно хранила, кожа ее сына по-прежнему оставалась шелковистой, будучи знакомой ей даже лучше, чем своя собственная, от его волос все еще исходил ванильный аромат, а глазенки малыша смотрели на нее так, словно она была самой прекрасной женщиной на свете. Франческо часто гладил ее по лицу, приговаривая: «Мамочка, ты так приятно пахнешь». При этом он обнимал ее шею руками, водя носом, как маленький щенок. Сейчас ее тело изнывало от болезненного желания снова заключить его в свои объятия, уткнувшись в его маленькую шею, вдохнуть аромат его волос, услышать журчащий смех. Козима вспомнила о белом перышке, с которым мальчик играл на берегу, о ветре, внезапно сдунувшем его, а также о том, с каким трудом малыш пытался до него дотянуться. Она никогда не забудет того момента, когда он вдруг потерял равновесие…

Открыв молитвенник, Козима попыталась сосредоточиться на словах, настолько, насколько это позволяли сделать ее глаза, залитые горючими слезами. Церковь была заполнена людьми, священник говорил нараспев на латыни, размахивая кадилом, от которого исходил запах ладана. В тот день, когда был праздник святого Бенедикта, Козима заключила с Господом договор: в случае, если статуя заплачет, это будет для нее верным знаком, что ее сын находится с Ним, на Небесах. Ну а если нет, то она отдаст себя морской пучине, поскольку не может смириться с мыслью о том, что больше никогда не увидится с Франческо. Однако как же все-таки странно, что вместо чуда мироточения она получила весточку от Франческо. Действительно, пути Господни неисповедимы.

После мессы Козима дождалась, пока церковь опустеет, а затем приблизилась к столику, стоявшему перед ней. На нем таинственно мерцали расположенные в ряд маленькие свечи. Пахло ладаном. Этот запах еще не улетучился и продолжал сохраняться в теплом воздухе. Потянувшись рукой к свече, Козима заметила длинное белое перышко. Она была совершенно одна. Взяв перышко, Козима покрутила его в пальцах. Возможно, кто-то играет с ней? А может, это доказательство того, что ее сын пытается ей что-то сказать?

Священник, пройдя между рядами, подошел к ней, заметив под черной шалью легкое кремовое платье.

— Привет, Козима. С тобой все в порядке?

Ее рука заметно задрожала, когда она протянула ему перо.

— Вы случайно не находили это здесь после праздника святого Бенедикта?

Отец Филиппо нахмурил свои густые белесые брови.

— Нет, ничего подобного я тут прежде не видел. Вряд ли у нас в церкви завелась птица, а кроме того, это достаточно большое перо, не правда ли?

— Франческо любил перышки.

— Ну что ж, тогда считай это посланием от Господа, — произнес священник. — Чудеса случаются каждый день, дитя мое. Но в большинстве случаев мы отмахиваемся от них, списывая происходящее либо на случайное стечение обстоятельств, либо на простое везение.

— И вы действительно верите в это?

— Ну конечно же. Если Иисус Христос смог превратить воду в вино и накормить пять тысяч человек, имея всего две рыбы и пять хлебов, то ему уж точно ничего не стоит оставить для скорбящей матери перо.

— Спасибо, отец, — сказала Козима, прикладывая перо к губам так, как это делал Франческо. — А сейчас я зажгу свечу.

Отец Филиппо покинул ее, пребывая в полной уверенности, что ему удалось вернуть заблудшую овцу в стадо.

Роза теперь уже не знала, какой она хотела бы видеть Козиму — облаченной в траур или возродившейся к жизни. Когда ее кузина ходила вся в черном, скользя по дому словно призрак, то, несмотря на то, что она достаточно сильно раздражала своим присутствием, предпочитала хотя бы держаться в тени. Однако теперь, когда Козима вновь облачилась в модное платье, стала улыбаться и даже напевать что-то себе под нос, подобная веселость раздражала больше, чем былая скорбь. Роза уже сто раз пожалела о том, что пригласила Люка в их дом. Что бы там ни произошло между ними наверху, в спальне Козимы, для нее это имело неприятные последствия. И если кузина влюбилась в Люка, то сама мысль об этом была Розе просто невыносима. Конечно же, для нее самой он был недоступен, но если она не могла заполучить его, то провалиться ей на месте, если это удастся ее сестре. Если бы Козима с самого начала не повела себя настолько глупо, отдавшись женатому мужчине, то Франческо так никогда и не появился бы на свет, а вся эта трагедия, последовавшая за этим, никогда бы не произошла. Козиме остается винить только себя. Она не достойна Люка.

Была глубокая ночь, когда Роза незаметно выскользнула из дома. Она любила нежный покров темноты, тишину утесов, мягкий шепот морского прибоя, доносившийся снизу. В это время суток она могла рисовать в своем воображении совершенно другую жизнь — не такую, какой она была на самом деле, а такую, какой она могла бы стать. Валентина жила, повинуясь велениям своего сердца. Будучи на вид простой деревенской девчонкой, она умудрилась стать одновременно возлюбленной маркиза и любовницей печально известного Люпо Бианко. Вот это был шик! Валентина ходила по лезвию ножа. И жила в достатке. Роза знала, что и у нее это могло бы получиться. Сейчас времена изменились, но она такая же хитрая лиса. Это было у нее в крови. И в крови Альбы. Но мать влюбилась в Панфило, который обладал неповторимой смесью шарма и риска. Наверное, если бы Роза встретила такого же человека, как ее отец, то никогда бы и не мечтала об иной судьбе.

Вся беда состояла в том, что ее жизнь здесь, в Инкантеларии, была весьма однообразной. Когда Роза повстречала Юджина, он, казалось, олицетворял собой все, о чем только она могла мечтать. Он был мужественным, сильным, красивым, занимал ответственный пост полицейского, но, увы, ему никогда не суждено было стать богачом. Ей следовало бы найти мужчину со средствами, чтобы он мог содержать ее как настоящую леди. А теперь она была матерью, навеки привязанной к домашнему очагу. Короткий роман, который она завела на стороне, стал для нее лишь мимолетным развлечением, и ей крупно повезло, что ее не поймали на горячем. Люк производил впечатление мужчины, знавшего, как доставить удовольствие женщине, и наверняка был богат. Ей следовало бы требовать от жизни мужа такого, как он, а не останавливать свой выбор на местном полицейском с жалованьем крестьянина. Тогда она смогла бы путешествовать, повидать мир, жить в Лондоне и Париже, ходить по магазинам Нью-Йорка и Милана, сидеть в первом ряду на показах мод, одеваться, как принцесса, и ее бы обслуживал сам Карл Лагерфельд и такие законодатели моды, как Дольче и Габбана. А сейчас она лишь краем глаза могла смотреть на этот волшебный мир, листая журналы «Вог» и «Харперз базар».

Когда Роза возвратилась домой, Юджин даже не пошевелился. Она забралась в постель, легла на спину и уставилась в окно. Ей было всего двадцать шесть. Это ее жизнь. Чего еще ожидать от будущего?

Открыв глаза, Юджин прислушивался к дыханию жены. Оно становилось все тяжелее, пока она наконец не забылась сном. Он размышлял, куда она могла ходить ночью — просто подышать свежим воздухом или на свидание с другим мужчиной. Его ревность становилась сильнее при мысли о ее измене, а в голове шумело от догадок. Он, конечно же, мог прямо в лицо задать ей этот вопрос, тем самым вызвав очередную ссору, а еще подставив под удар самого себя, провоцируя обвинения в том, что он ей не доверяет. Или же он мог сделать вид, что ничего не произошло, надеясь на то, что он все-таки ошибается насчет ее связи на стороне. Закрыв глаза, Юджин молил Бога о том, чтобы Роза оказалась ни в чем не повинной и его подозрения не подтвердились. Тем более доказательства были весьма неубедительными — плод его ревнивого воображения. С этой женщиной нелегко было жить в браке, однако у него не было выбора. Он ее безумно любил.

Несмотря на огромное желание Максвелла остаться в замке, Диззи была непреклонна в своем решении. Она и так достаточно натерпелась, наблюдая, как он заигрывает с Сэмми. Ромина была рада, что они наконец-то уезжают. Уж кто-кто, а Максвелл и Диззи явно загостились.

— Даже как-то грустно, что они покинули нас, — сказала Ма, наблюдая, как их машина исчезает вдали. — По-своему я привязалась к ним…

— Задержись они дольше, и мне пришлось бы выставлять охрану возле дверей в комнату Сэмми, — сказал Люк.

— Прежде Диззи вонзила бы нож бедняжке в спину, — сказала его мать. — Если бы взглядом можно было убить, Сэмми уже давно была бы покойницей.

Ромина никогда не уставала от общества людей. Не успела она распрощаться с Максвеллом и Диззи, как приехал ее родной брат Джованни. Нэнни был крупным и круглым, как яйцо, мужчиной, набравшим вес, питаясь в основном макаронами и сыром, с тонкими лодыжками, которые он демонстрировал, надевая короткие брюки и яркие носки. Из-за рака горла его голос стал высоким и гнусавым. Но несмотря на болезнь, Джованни беспрестанно курил и не собирался отказываться от употребления пищи, которую он любил.

— Моя дорогая Ромина! — воскликнул он, шагнув на террасу в своих грязных бежевых брюках и мятой голубой рубашке. — Каждый раз, когда я вижу этот замок, он кажется еще величественнее и изысканнее. Вот что значит быть знатоком своего дела и иметь много денег. — Нэнни, конечно же, не обладал ни тем, ни другим.

Люк не видел своего дядюшку уже много лет, однако Нэнни обнял его, словно тот все еще был мальчишкой.

— Мадонна! Как же ты вырос-то!

— Ты говоришь прямо как мама.

— Ну этому вряд ли можно удивляться, ведь мы вышли из одной утробы. — Сев, Нэнни тотчас стал уплетать рогалик. — Можно принести мне немного масла? — попросил он Вентуру. — И бокальчик вина. — Он уже был знаком с Ма и Карадоком. Эти трое напоминали цирковое трио.

Дети появились в сопровождении Сэмми, на которой поверх купальника был надет саронг. Нэнни обожал детей, но что касается молодых женщин, то с ними он чувствовал себя менее уверенно. Он пробежал своими бесцветными глазами по прекрасной фигуре Сэмми, чувствуя, как на лбу выступили крупные капельки пота. Стараясь скрыть смущение, он снова обратил внимание на детей, и вскоре они уже заливались смехом, потешаясь над его веселыми шутками и странным голосом. Порчи, который явно испытывал симпатию к девочкам, сопел и хрюкал возле них, соревнуясь с их двоюродным дядюшкой за их внимание. Сэмми исчезла внутри, чтобы переодеться к ленчу, и скоро появилась в сарафане. Нэнни взял себя в руки и после того, как отведал все четыре блюда, сел с большим бокалом лимончелло и сигаретой в тени и принялся разгадывать кроссворд из газеты «Таймз».

— Вся беда в том, — доверительно говорила Ромина, обращаясь к Ма, пока они попивали мятный чай, — что у моего дорогого братца редкий ум, но ужасная зависимость от алкоголя и обжорства. Он мог бы стать великим человеком, писать сценарии к фильмам, однако он ленив и потворствует своим желаниям. А сейчас он состарился, и уже слишком поздно. Посмотри на него, он явно скучает, разгадывая кроссворд, для него это так легко, и, кстати, английский даже не его родной язык. Он может изъясняться по-гречески и по-латыни, а также прекрасно владеет итальянским, испанским, французским и английским языками, но, несмотря на все это, не имеет за душой ни гроша.

— Держу пари, когда-то он был очень красив, — сказала Ма.

— Он был просто восхитителен, словно греческий бог. А теперь зарос жиром и потерял большую часть своих волос. Ему почти семьдесят. И если он не поостережется, то вряд ли дотянет до семидесяти одного.

— А чем он занимает свой досуг?

— Собирает игральные карты. У него самая огромная в мире коллекция игральных карт «Тюдор». Они стоят целое состояние, но он их ни за что не продаст. Джованни хранит их где-то по секрету от всех. У него мания. Ему кажется, что кто-то собирается вломиться к нему в дом и ограбить его. — Ромина допила свой чай. — Ну и где же мой дорогой Порчи? Он такой же круглый, как футбольный мячик, хотя не притрагивается к еде. Я никак не могу найти этому объяснения.

— Давай-ка сходим в твою экзотическую постройку, — предложил Нэнни, откладывая в сторону газету.

— Вы уже справились с кроссвордом или вам помочь? — поинтересовалась Ма.

— Боюсь, я его уже разгадал. Хотя, возможно, вы могли бы проверить мои ответы, просто так, на всякий случай, чтобы я убедился, что не допустил ошибки. — В его глазах блеснул озорной огонек: Нэнни явно не ошибся.

— С превеликим удовольствием, — ответила Ма. — Но сначала я вместе с вами схожу к флигелю. Нельзя же целый день просиживать зад, ведь он может потерять свою форму.

Все трое неторопливо побрели по тропинке, ведущей к маленькому каменному строению. Нэнни вдыхал цветочный аромат сада и вздыхал.

— Ты живешь в настоящем раю, Ромина. Я был бы счастлив в один прекрасный день лечь и умереть здесь, среди этого покоя и красоты.

— Нет, Нэнни, лучше оставайся живым… А если уж надумаешь умирать, то, пожалуйста, что-нибудь подстели, иначе мы тебя просто не поднимем, — сказала Ромина, открывая дверной замок.

Ма и Нэнни следовали за ней. Их глаза постепенно привыкали к темноте.

— А не прилечь ли мне здесь? — произнес Джованни. — Хотя, похоже, у кого-то уже возникла такая идея.

Ромина провела рукой по одеялу.

— Что? Опять?

— Все это очень напоминает детскую сказку о медведях, — сказала Ма.

Ромина вскинула руки.

— Это уже не смешно. У кого-то, очевидно, есть ключ, или же он берет мой ключ, чтобы попасть сюда. Но кто же это может быть?

Нэнни поднял шелковый шарф.

— А это еще что такое?

Шарф пах духами. Схватив находку, Ромина поднесла ее к свету.

— Он не мой.

— И не мой, — добавила Ма. — Терпеть не могу бледно-розовые и голубые цвета.

— Он пахнет женщиной, — сказала Ромина, сужая глаза. — Диззи?

— Вообще-то они уехали сегодня утром. Что ж, если это не случится вновь, то мы очень скоро узнаем, кто же причастен к этому делу.

— Неужели они могли оказаться такими непорядочными? — Ромина перевернула шарф, ища глазами ярлык. — Ага, это итальянская этикетка. МОМ.

Ма пожала плечами.

— Я никогда не разбиралась в ярлыках.

— Мне это ни о чем не говорит. Сейчас было бы уместнее SOS! — Затем лицо Ромины потемнело, и она с тревогой взглянула на брата.

— Маркиз Овидио ди Монтелимоне.