Освободившись от навязываемых обязательств, мысли Бербериса вновь вернулись к теме вечера, пока ноги несли сквозь снег на урок по математике. Обычно преподаватели сами приходили к ученикам в классы, но для профессора Узва́ра сделали исключение.
По слухам профессору перевалило за сотню лет. Иссушенный кожей и телом, он имел слезящиеся глаза, пигментированные руки, а его пальцы, казалось, состоят из одних фаланг. Узвар был трогателен в своей старости, при этом служил образцом воли, поскольку находил силы вставать поутру, отыскивать у кровати тапочки и предаваться работе.
Однажды Узвар так и явился на занятие — в тапочках, о чём ученики деликатно умолчали. Сегодняшний урок визитом почтило всего пять персон. Чаще источника знаний, учебник по математике служил атрибутом соревнования по остроте рапиры. Учебник Бербериса был цел, а изложенные на страницах формулы обретали смысл по мере пояснения Узвара.
В конце урока профессор сам подошёл к нему:
— Ваша Светлость делает успехи в науке.
Неожиданная похвала зацепила Берберису душу.
— Уверяю, что Ваша Светлость сполна оценит полученные знания, когда сможет контролировать махинации управляющего поместьем.
— Возможно управляющего не будет! — выпалил Берберис и тут же болезненно сжал горло. Откровение слишком долго жило в нём и, надо же, вырвалось перед безобидным профессором!
— Вот как? — Узвар удивился. — Да простит меня Ваша Светлость, я человек старый, а время летит вперёд. Дворяне будут сами заведовать делами…
— Не в этом дело, — долго хранимая на сердце истина упорно лезла через сжатое горло. — Жена моего отца беременна. Снова. Прежде она исторгла на свет трёх дочерей, если следующий ребёнок окажется мальчиком, то титул графа перейдёт к нему, поскольку я… — горловой спазм достиг критической отметки, — незаконнорождённый…
Узвар удручённо покачал головой:
— Простите, Ваша Светлость, я забыл, что ваша матушка не успела обвенчаться до родов.
Семнадцать лет назад дочь приходского священника испустила дух, испустив из себя Бербериса. Граф признал ребёнка своим и взял на воспитание. Годы шли, Берберис рос, а его отец надумал жениться. Новоиспечённая графиня через год разродилась девочкой и в течение пяти лет настрогала ещё двух представительниц Преклетов. Берберис предполагал, что будет ненавидеть сестёр, однако вышло иначе и сёстрам было дозволено не только приставать к нему с расспросами, но также использовать в качестве пони.
Привязанность к малышкам служила своего рода подписью под договором взаимной терпимости между Берберисом и графиней. Но близился срок четвёртых родов, а бал начнётся уже сегодня.
— Позволит ли Ваша Светлость сказать кое-что не связанное с математикой и вообще с наукой? — на поверхности слезоточащих глаз профессора всплыл терпеливый вопрос.
Берберис кивнул.
— Вы молоды и сильны телом, также я имел честь отметить ваш ум. С подобным набором добродетелей Вашей Светлости нечего опасаться за будущее. Вам суждена долгая яркая жизнь! Цените каждый день как величайшую драгоценность. Уж кому-кому, а старику лучше всех это известно.
Уж для кого, а для старика всё давно позади! Он пережил свои страсти и невзгоды, а давать наставления о лёгкости бытия неспокойной молодости, стоя одной ногой в могиле, попросту глупо.
Берберис сухо поблагодарил профессора. Раздражение защипало изнутри — начало дня чересчур насыщенно событиями для спокойной подготовки к вечеру, всё лишнее так и норовит подлезть под ноги, а праздничный камзол по-прежнему нуждается в пришивании пары пуговиц, не говоря про ожидающие чистки туфли. Вещи уже не новы, что сильно печалило Бербериса. Он надеялся на осанку и ледяной взгляд, как на ширму от внимания окружающих.