Побег из Амстердама

Глава 36

Гарри показал мне на диван и сказал «Садись», но я не осмелилась. Я была вся в песке, морской воде и крови, и было просто невозможно сесть на ослепительно белый хлопок обивки дивана. Я дрожала, засунув руки под мышки.

— Можно мне принять душ? — спросила я, и он как-то неловко засмеялся.

— Конечно. Какой же я дурак! Ты, должно быть, совсем замерзла. Вот, ванная здесь.

Он отодвинул деревянную панель и пропустил меня вперед. Я оказалась в маленьком бетонном пространстве, таком же мрачном, как и его гостиная. Он открыл шкаф за большим зеркалом и показал мне полотенца и свой банный халат. Чтобы я надела его после душа, если захочу. А он пока поищет для меня сухую чистую одежду.

Тело пощипывало от теплой воды. Я промывала волосы от песка и скребла руки и ноги. Они все были покрыты царапинами от чертополоха и кустов. То место на бедре, которое я распорола гвоздем, все еще кровоточило, левая лодыжка распухла и посинела. Я повела плечами и почувствовала, что мышцы перенапряжены. Завтра у меня будет страшно болеть все тело.

Я выключила душ и взяла пушистое, пахнущее мускусом серое полотенце. Гарри продумал каждую мелочь в своем доме. Все подходило друг к другу по цвету. В поисках зубной щетки я открыла шкафчик над умывальником, там в сером стаканчике стояли зубная щетка и зубная паста из фирменного магазина. Даже его дезодорант и коробочка с обезболивающими были серого цвета. Я знала только одного мужчину, который придавал такое значение своей внешности и жизненному стилю, — это Стив. Другие мужчины, которых я встречала, совершенно не обращали на это внимания. Спали на матрасе на полу, рядом со стереосистемой, до тех пор пока не заводили себе подружку, которая объясняла им, что существуют кровати. Но это было другое дело. То были музыканты. Гарри был маклер. Человек мелочей.

Он постучал в дверь и протянул мне, старательно отвернувшись, чтобы не смущать, майку с длинными рукавами, спортивные брюки и носки «Найк». Я залепила рану на ноге стерильным бинтом, который нашла в аптечке, и влезла в его спортивный костюм. И только после этого осмелилась сесть на белый диван.

В комнате пахло свежим эспрессо. Гарри вошел в комнату с двумя чашечками кофе и протянул мне одну.

— Ну вот. Теперь ты выглядишь намного лучше. Хочешь что-нибудь выпить с кофе? У меня есть виски, коньяк, арманьяк, самбука, «Тиа Мария», амаретто…

— Арманьяк, пожалуйста.

Он взял два больших коньячных бокала из шкафчика рядом с диваном и налил две большие порции арманьяка. Я взяла бокал, поднесла его к носу и как можно глубже вдохнула аромат изысканного напитка. Именно это мне и было нужно.

Если бы у меня не бывало такого ужасного похмелья, я пила бы такие вещи каждый день.

Я отпила глоток и почувствовала удовольствие от того, как напиток приятно обжег мой язык, горло и пищевод. Гарри зажег две сигареты и протянул одну мне.

— Теперь-то ты можешь рассказать мне, что произошло?

Он сел напротив. Я все-таки колебалась. Мне не хотелось, чтобы он тоже начал сомневаться в моем рассудке. Но когда я начала рассказывать, то уже не могла остановиться. Мне хотелось доверять ему, хотя у меня и не было никаких причин для этого. Я хотела, чтобы он вытащил меня из этого кошмара.

Пока я рассказывала, он подливал мне арманьяк, зажигал сигареты, намазывал рассыпчатый крестьянский сыр на мягкий белый хлеб с хрустящей корочкой, менял диски. Время от времени задавал вопросы. Кивал и складывал руки у рта. Когда я выговорилась, он закинул голову и вздохнул.

— Боже мой, — пробормотал он, и в какой-то момент я испугалась, что он возьмет телефон и позвонит в кризисный центр.

— Я знаю, что это очень странный рассказ. Я и сама верю в это с трудом. Бывали моменты, когда я думала, что схожу с ума. Но письма с угрозами я действительно получала. И мой бывший их тоже видел.

Гарри посмотрел на меня так, как будто по моим глазам мог прочесть, правду ли я говорю.

— Видишь ли, если тебе никто не верит, в конце концов начинаешь сомневаться в себе сама. Это очень странно действует. Им не надо доказывать, что я не в себе, это я должна доказывать, что это не так. Но как такое докажешь? А ведь в это время я нахожусь в опасности. И мои дети. Я беспомощна…

Он встал и задумчиво заходил по комнате, глядя себе под ноги. Я отпила еще глоток. Гарри молчал, и я уже стала нервничать от его отсутствующего взгляда и гуденья Майлса Девиса. Я поняла, что весь день почти ничего не ела и сейчас становлюсь парализованной, как кролик перед удавом. Я попросила у него стакан воды. Он пошел в кухню и вернулся с большим стаканом воды с гремящими в нем кубиками льда. Я выпила все одним глотком.

— Знаешь, — начал Гарри, — я тебе верю. Не знаю почему, мы ведь едва знакомы. Просто у меня такое чувство. Я только не могу поверить, что Мартин может зайти так далеко. Мне кажется, это ужасно.

Он сел рядом со мной и стал качать ногой в такт музыке. Я взяла кубики льда из стакана и приложила их к лодыжке, которая стала за это время темно-лиловой.

— Выглядит неважно. Можно? — Он очень нежно взял мою ногу. Положил ее себе на колени и осторожно снял носок. Попросил меня подвигать пальцами. Это получилось, хотя и было больно. Он обхватил кистями рук мою щиколотку и осторожно покрутил ее — сначала влево, потом вправо. Я застонала от боли.

— Ушиб, я думаю. Перелома нет. Пойду приготовлю для тебя лед. Где-то у меня был бинт. Секундочку.

Он положил мою ногу на подушку. Я вдруг почувствовала неудержимое желание его поцеловать. Он поверил мне. Он ухаживал за мной.

Гарри забинтовал мне ногу и положил лед.

— Ложись-ка поудобнее, — сказал он и подложил мне под спину несколько подушек. Я оперлась на них.

— Я рад, что ты мне позвонила. Мы можем помочь друг другу. Как ситуация с ключом от конторы Мартина?

Я показала на перепачканную песком сумку. Он взял ее и передал мне. Я покопалась среди тюбиков губной помады, зажигалок и раскрошившегося печенья, и выудила ключ с брелком в виде синего буя. Я его все-таки не потеряла.

— Потрясающе, — сказал Гарри и подлил нам еще.

Мы чокнулись. Я спросила, нет ли у него кого-нибудь получше, чем Майлс Дэвис. Он сказал, что не может быть ничего лучше, чем старый добрый Майлс, но если я настаиваю… Что бы я хотела послушать? Что-нибудь соответствующее слишком большому количеству арманьяка глубокой ночью на диване у незнакомого мужчины.

— Я не могу представить, что у тебя есть дети. — Он взглянул на меня.

— Почему?

— Ты такая классная. Мамаши с детьми, которых я знаю, носят бесформенные брюки и туфли на низком каблуке. Они всегда ворчат и спешат и ездят в дождь на велосипеде со светящимся прицепом, полным зябнущих карапузов. — Он сам посмеялся над своим определением материнства.

— Это хорошие матери. Они полностью растворяются в детях, чтобы создать им здоровое, обеспеченное детство. Я скорее мать такого аморального, панического типа, которая хватается за все сразу, хочет быть одновременно в нескольких местах и отправляет детей в школу в пижаме, потому что забыла зарядить на ночь стиральную машину.

— Мне кажется, ты замечательная мать.

— Не знаю. Я люблю своих детей. Я считаю, это самое главное, что ты можешь им дать. Любовь. Мне так нравится с ними возиться, танцевать и петь. Я лучше буду валять с ними дурака, чем гладить гору белья или укладывать их вовремя спать. Я могу их оставить на денек дома, если плохая погода. Тогда мы втроем забираемся в постель и смотрим по видео «Инопланетянина». Но это, конечно, неправильно. Детям надо ходить в школу. Вовремя ложиться спать. Учиться убирать свою комнату. Есть шпинат и брокколи. Каждый день принимать душ. Заниматься спортом…

— Думаю, у твоих детей гораздо более счастливое детство, чем у тех, кого целыми днями таскают в велосипедном прицепе их раздраженные матери, которые устраивают истерику из-за невыпитого молока.

— И это говорит маклер с безукоризненными манерами, у которого минималистский дом, тщательно отглаженные рубашки, без единого пятнышка диван и дизайнерская зубная щетка? Сам-то ты очень аккуратный парень.

— Это так. Терпеть не могу беспорядок. Тогда я не могу думать, не могу расслабиться. Очень люблю наводить порядок в доме. Уборка поглощает меня целиком. Открываю окошко, ставлю хорошую музыку…

Мы улыбнулись друг другу. Он коснулся головой моей ноги и остался лежать так, головой почти у меня на коленях, с улыбкой на губах, глядя мне в глаза. Меня бросило в пот. Мы оба больше не знали, что сказать. Все было решено. В тот момент, когда его голова коснулась моей ноги, пути назад уже не было. Он спросил, можно ли меня поцеловать, я кивнула. Мы поцеловались. Его теплые руки проскользнули мне под свитер и ласкали мне спину, потом медленно соскользнули вниз, к ягодицам, которые он обхватил нежно и неуверенно, как будто боялся, что я в любой момент могу остановить его. Я не сопротивлялась. Я провела рукой по его волосам и прижалась губами к его губам, наши языки встретились. Мы целовались с открытыми глазами, я хотела чувствовать и видеть, что не одна.

Гарри стянул с меня свитер и посмотрел на мои маленькие груди. Он прикоснулся к ним, гладил, ласкал губами, потом снова целовал, все более жадно. Он выдохнул мое имя и целовал мои глаза, я расстегнула его рубашку и погладила гладкую, мускулистую грудь. Он коснулся языком моего уха и провел им вдоль шеи к моей груди, пупку. Тело у меня покрылось гусиной кожей, когда он снял мои брюки, и его голова утонула у меня между ног.

Я опять нежно потянула его к себе, я хотела его видеть, я хотела смотреть в его глаза и ощущать своим телом его тело. Я больше не чувствовала боли. Я расстегнула его джинсы и удивилась его упругому и мягкому животу, проскользнула рукой в его трусы, он застонал и схватил ртом мои губы, распрямился и скинул брюки. Вдруг мы стали спешить, как будто не могли больше терять ни секунды, мы хотели проникнуть друг в друга сильней и глубже, мы впивались друг в друга с безнадежностью зверей, мы кусали, щипали и царапали друг друга, и когда он проник в меня, я не выдержала. Я всхлипывала и стонала, слезы текли у меня из глаз.

— Я сделал тебе больно? — прошептал он испуганно. Я покачала головой и улыбнулась ему. Провела пальцем по его бровям, носу, губам. Он слизнул мои слезы и смахнул прядь волос с моего лица. Мы засмеялись. Он погружался в меня все глубже, прижал свои бедра к моим и перестал двигаться. Он навис надо мной, опираясь на руки, поймал мой взгляд и снова начал двигаться.

— Я кончаю, — простонал он, а я погладила его бедра и сказала, что это хорошо.