Поцелуй бабочки

О НЕСПРАВЕДЛИВОСТИ

1962 год. Летний вечер. Городская окраина. Отодвигаю занавеску — перед окном пустырь, у горизонта переходящий в колхозные овсы. Справа кладбище, слева дымят трубы химического гиганта.

Между кладбищем, полями и моей блочной пятиэтажкой мусорные бачки — к ним от дома протоптана пыльная дорожка. Унылость пейзажа сравнима, может быть, только с гнусностью настроения. В этой тоскливой провинции уже бесславно прожиты первые тридцать лет, осталось еще столько же, и все… Над кладбищем кружится стая нахальных беспородных голубей. Скука, скука, скука…

Ходики кукуют восемь часов, в это время из подъезда выходит сосед Бобка и по тропе направляется к мусорным бачкам. В руках у него таз с отходами.

Бобка — урод. Он одновременно горбат, хром и косоглаз. Мокрый рот полуоткрыт, так что постоянно виден частокол кривых зубов. На лице печать дауна. Голова покрыта свалявшимся рыжим пухом. И все это вместе, весь Бобка от пят до лысеющей макушки, метр сорок.

Любой, самый ничтожный человек рядом с Бобкой ощущает свою полноценность. Может быть, тайный промысел Создателя в том и состоит, что, давая жизнь уродам. Он облегчает ее остальным. Не исключено.

Сегодня, в наши просвященные времена, таких, как Бобка, называют инвалидами детства. Их публично жалеют, для них учреждают благотворительные фонды. Иногда даже показывают по телевизору в программе под названием «Милосердие» или «Шок-шоу». Во времена же моей молодости Бобка был городским дурачком, и больше ничего. Никто его не жалел, никто не учреждал фонды, никто не называл инвалидом детства. Получил пенсию — и отвали, не уродуй пейзаж. По телевизору вместо Бобки каждый день показывали артиста Магомаева. Кому интересна жизнь придурка? Только когда въехал в этот дом и стал соседом городского дурачка, я узнал, что Бобка женат. Кто бы мог подумать?!

Жена Бобки выше его на голову, но, под стать супругу, выглядит такой же идиоткой. Она тоже припадает на ногу, но на левую, а Бобка на правую. И горб у Бобки сзади, а у супруги спереди. Тот же полуоткрытый, мокрый рот, тот же даун. И глаза в разные стороны.

Сейчас, в походе к мусорным ящикам, Бобкина дама сердца сопровождает избранника, рукой нежнейше обвивая тело супруга в районе горба, там, где предположительно должна находиться его талия… И так оба они, переваливаясь с боку на бок и извиваясь, потому что амплитуда хромающих тел не совпадает, удаляются навстречу закатному солнцу.

Совершая таким образом свой вечерний променад и не подозревая, что за ним наблюдают, этот урод Бобка через каждый десяток шагов останавливается и обменивается с любимой продолжительным и страстным поцелуем. Отцеловавшись, влюбленные продолжают движение до следующей остановки. И так много раз, поскольку путь до мусорных бачков далекий, а любовь уродов, видимо, сильна. Она, может быть, не так сильна, как прославленная любовь двух смазливых подростков из средневековой Вероны, — но что за подвиг полюбить юного красавца? А вот полюби-ка ты Бобку…

Я рассуждаю таким образом, а «молодые» тем временем освободились от мусора и, будучи в полной уверенности, что их никто не видит, начинают игрища.

Это уже интересно. Беру бинокль, и что же я вижу? На моих глазах между кладбищем, химкомбинатом и мусорными бачками силами двух уродов натурально разыгрываются сюжеты из райских кущ.

По правилам жанра Бобкина супруга резво бегает вокруг избранника своего сердца, как молодая козочка… Отбежит, остановится и, повернувшись к любимому, бросает на него горячие, призывные взгляды, как бы приглашая, дескать, «а ну-ка догони!..». Бобка же нетороплив и солиден. К шалостям супруги снисходителен…

«Ах ты моя баловница!..» — видимо, говорит он ей. Какие нежности мычат они друг другу своими лягушачьими ртами, трудно вообразить.

Шутливо хлопая супругу по плоскому заду, Бобка что-то выговаривает ей, как озорному ребенку, про себя, вероятно, думая: «Огневая у меня девка!»

Этого мало. Под конец Бобка откладывает таз в сторону, и влюбленные дурачки уже обстоятельно и надолго сливаются в страстном поцелуе…

Ну что ты скажешь? Несчастные уроды целуются, милуются и вообще выглядят совершенно счастливыми, в то время как полноценные граждане буквально дохнут от тоски и одиночества. Справедливо ли это?

Откладываю бинокль, иду спать.