Поцелуй бабочки

МОЙ МИЛЫЙ ДЯДЮШКА УЛИ

С другом моего детства Алтаном мы ездили туда каждый год. Туда, где расступается горный хребет Таар-Таа и зеленая как изумруд Омшарская долина стелется до горизонта, принимая в лучах закатного солнца длинные нефритовые тени гор и минаретов. Туда, где живет любимый дядюшка Алтана, наш милый дядюшка Улиазар — лучший из людей.

Детьми мы любили дядюшку Ули за бесконечную доброту и ласку. Когда стали взрослыми, полюбили еще и за мудрость — оказалось, что добрейший наш дядюшка знает все: про звезды на небе, про рыб в океане, про травы в полях… Но лучше всего на свете дядюшка Ули знал свою любимую Омшару.

В последние наши приезды он целыми днями сидел за компьютером, готовя к публикации сборник омшарского героического эпоса. Отвлекался лишь для того, чтобы поболтать о московских новостях и своей работе да приготовить чалкун-таг, которым угощал местную детвору.

«Каждый омшарец воин и поэт», — говорил дядюшка Ули.

То, что воины, было видно по гордой, совсем не стариковской осанке дядюшки. И по старинному ружью, висящему на стене его кабинета рядом с фотографиями университетских друзей.

На моей памяти дядюшка стрелял из этого ружья лишь трижды — когда у Алтана родился сын.

— Три выстрела знаменуют рождение омшарского мужчины, — объяснил дядюшка Ули. — Первый означает храбрость омшарца. Второй — гордость. Третий — честь омшарского воина.

— Воины — это понятно, а поэты? — подначивали мы дядюшку.

Дядюшка молча открыл книгу и прочитал:

Глаза его увлажнились.

— Ни один народ в мире не называет родину суженой. Для этого надо иметь такую родину, — сказал дядюшка Ули, окидывая взглядом изумрудную даль Таарского хребта. Помолчал и добавил: — И такой народ.

Книжку, переведенную дядюшкой Ули, я открываю на любой странице и читаю в минуты грусти:

Потом появилась эта злосчастная статья в центральном литературном журнале.

«…Не понимаю провинциальную спесь омшарцев, — писал московский литератор. — С какой стати? Откуда это самоупоение? Может, омшарцы изобрели огонь? или порох? или хотя бы велосипед?..»

Автором статьи значился какой-то Александр Шарошко. Чем не угодили гордые омшарцы столичному балагуру?

После прочтения статьи дядюшка ничего не сказал — бросил журнал в угол и вышел из дома. На шумной рыночной площади он подобрал шелудивого уличного пса, привел во двор и посадил на цепь за домом.

— Тебя зовут Шарошко, — сказал дядюшка псу. — Это твое настоящее место.

Шарошко, ничего не понимая, завилял хвостом, а дядюшка Ули ушел в дом.

Без еды и питья Шарошко выл и скулил шесть суток, оглашая Омшарскую долину своими собачьими жалобами. Дядюшка Ули выходил из дома и спрашивал его:

— Не нравится, Шарошко?

Шарошко угодливо вилял хвостом, глядя на дядюшку мутными от страдания глазами.

Потом перестал выть — лежал, иногда вздрагивая опавшими боками. На седьмые сутки Шарошко издох. На закате. В предвечерних солнечных бликах, освещавших Омшарскую долину — изумрудную звезду Востока.