Поцелуй бабочки

МОСКВА — СОФИЯ

— …Митрофанова Валентина Семеновна, сорокового года рождения, русская, беспартийная. Образование среднее. К судебной ответственности не привлекалась… ранее за границей не была, родственников за границей не имеет, в плену, интернирована не была. Правительственных наград не имеет. Невоеннообязанная… Оформляется для туристской поездки в Болгарию…

В голове стучит кровь, руки трясутся, ладони мокрые.

«Завалят, проклятые!..» — вздыхает про себя Валентина, стоя перед комиссией.

Волнение накапливалось с утра. Вначале она долго препиралась с Веркой — что надеть.

— Комиссия — штука тонкая, — объясняла Верка. — В этом деле мелочей не бывает. Каждая деталь важна…

Подруга Верка дважды побывала в ГДР и считалась специалисткой по заграницам.

— Главное — никаких брюк. Брюки не прохонже… — объясняла она. — Нужна юбка, но не длинная… а еще лучше костюм, скромный, как у Терешковой.

— Где я тебе возьму костюм?

— Костюм ёк, — перебирая вешалки, констатировала Верка.

Остановились на коричневой юбке. Укоротили до чашечек, а вместо жакета приспособили одолженную у соседки старую кофту.

— Пусть не думают, что ты за шмотками рвешься, — сказала Верка. — И надо сделать укладку, это они любят… Но без косметики — никакого вульгарите. За бугром выпендривайся сколько влезет, а тут…

— Хоть губы чуть-чуть, что ж я лахудрой пойду…

— Пойдешь, куда денешься, если хочешь Европу повидать. И вообще, веди себя скромно, так не стой…

— Ну тебя!

— Не нукай, дура! Чего сиськи выставила. Стой ровно: пятки вместе, чтобы видно было скромную труженицу. Имей в виду, для нас в этой комиссии самое страшное — бабы. Баба сразу примеряет, нравишься ты мужчинам или нет. Если да — она тебя засыплет первой.

— А мужчины?

— Мужик тебя пожалеет, в крайнем случае. Ну, всплакнешь, если что…

— Еще чего!.. Не дождутся.

— И заревешь, не рассыплешься, для дела… Не графиня! За границу едешь!..

— Даже не верится…

Так и явилась Валентина на идеологическую комиссию в соседкиной кофте, старых туфлях, с непривычно взбитыми заначенными волосами. Только губы подвела.

Пока кадровик зачитывает документы и характеристики, из которых следовало, что Валентина является во всех отношениях женщиной достойной, устойчивой и в высшей степени активной, Валя разглядывает членов комиссии. Комсомольский секретарь и председатель завкома Бутейник когда-то работали в ее цеху; отставник Петр Маркианович тоже одно время сидел в инструменталке, потом, когда пошла мода на ветеранов, замелькал в президиумах и как-то незаметно перебрался в начальство; парторг, начальник производства… Выражения лиц у всех серьезные, смотрят строго.

Прямо напротив сидит незнакомая женщина с такой же, как у Валентины, лаковой прической.

«Вот она, вражья сила!» — думает Валентина, подбирая бюст. От волнения грудь ходит ходуном под линялой соседкиной кофтой.

— …Трудовая деятельность табельщицы Митрофановой не раз отмечалась благодарностями и денежными премиями. В коллективе Митрофанова пользуется авторитетом.

Чтение характеристики закончено, кадровик кладет бумаги на стол и снимает очки.

— Какие будут вопросы к Митрофановой?

— К работе в подшефном колхозе привлекалась? — спрашивает незнакомый солидный мужчина, сидящий у окна, но спрашивает как будто бы не ее, а парторга.

Отвечает председатель завкома:

— Обязательно привлекалась. Сколько раз вы ездили в колхоз в этом году, Митрофанова?

От волнения Валентина не сразу соображает, что надо отвечать. Голос срывается.

— В колхоз ездила…

— Сколько раз?

— Все разы, сколько привлекали.

— А конкретно?

Валентина судорожно вспоминает.

— Три или четыре раза…

— А точнее?

— Три… или четыре.

— Так три или четыре? — добивается председатель.

— Три, — едва выговаривает Валентина.

Солидный говорит «да-а…», но непонятно, с одобрением или, наоборот, осуждает.

— У меня вопрос, — говорит Петр Маркианович. — Вот тут сказано «общественно активна», а какую конкретно общественную работу вы выполняете в цеху? Или вообще?.. Расскажите.

— Я на демонстрацию хону, — неуверенно бормочет Валентина. Смотрит на членов комиссии, пытаясь понять, зачтется ли ей демонстрация.

Вид у комиссии кислый.

— И все?

Валентина напрягается, краснеет, но больше ничего придумать не может.

— Собрания посещает? — снова спрашивает Солидный у парторга.

— В обязательном порядке.

— А на собраниях выступаете или так отсиживаетесь? — допытывается ветеран.

Валентина оживляется.

— Выступаю!.. А как же… обязательно… всегда…

— Да-а… — вздыхает ветеран. — Не густо.

— Что же ты, Валя, про дружину не скажешь? — вставляет председатель завкома. — Валентина Семеновна у нас активная дружинница.

Скромная улыбка, пожатие плеч — «что считаться мелочами».

— Дружинница — это хорошо! — одобрительно кивает ветеран.

Похоже, что и парторг доволен.

— У меня за эту дружину уже целая неделя к отпуску заработана, — гордо сообщает Валентина и тут же понимает, что брякнула лишнее.

Одобрительное выражение сползает с лиц членов комиссии. Председатель завкома шумно прокашливается.

— Младшему вашему сколько лет? — спрашивает дама.

— Степке… тринадцать.

— Учится?

— Ага. В сорок втором ПТУ.

— А почему вы разошлись с супругом? — Вопрос раздается за Валиной спиной. Спрашивает незнакомый мужчина в очках.

— Разошлись… пил супруг, что ж мне с ним…

— А с Калининым у вас какие взаимоотношения?

Валентина умолкает. К вопросу о Лешке Калинине она не готова. Про Тодора Живкова все выучила, а про Лешку… Валентина густо краснеет. Члены комиссии ждут объяснений.

«Может, зареветь или еще рано? — думает Валя. — Господи, стыдуха какая!..»

— Обыкновенные отношения, — бормочет она.

— Что значит «обыкновенные»? Как это понимать?

— Обыкновенные… любовные… Любовник он мне, — говорит Валентина и поднимает глаза.

Тяжелым молчанием встретила идеологическая комиссия это сообщение.

Очкарик многозначительным взглядом смотрит на освобожденного секретаря, секретарь, в свою очередь, стреляет глазами в сторону Солидного, тот разглядывает что-то за окном, как бы давая понять: сами заварили кашу, сами и расхлебывайте.

— А вам известно, что Калинин женат, у него дочь… или он скрывает этот факт? — спрашивает Очкарик.

Валентина кивает — известно. Бюст предательски выпирает из-под кофточки.

— Это который Калинин, из лаборатории? — спрашивает ветеран.

— Так точно, он самый… Алексей Калинин. Мы ему в прошлом году садовый участок выделяли.

Очкарика перебивает парторг:

— Ну хорошо, Валентина Семеновна, вы все-таки прокомментируйте эту ситуацию, что у вас с Калининым — серьезно или как?

Валентина пожимает плечами.

— У Калинина спросите.

— Поедет Калинин за рубеж, мы его спросим, не сомневайтесь! А сейчас вы едете за рубеж… — напирает Очкарик. — Комиссия вправе знать, кого она рекомендует.

«Въелся, проклятый! — думает Валентина. — Что ж тебе комментировать?.. Что Лешка два года морочит голову, то приходит, то уходит…»

— Пойду я, — говорит она и начинает плакать, направляясь к выходу.

— Постойте, Митрофанова, это не разговор, — останавливает ее парторг. — Плакать не надо, мы все понимаем, не дети, но вы сами подумайте, какую рекомендацию мы вам даем? Для какого дела? Где вы будете представлять нашу страну? Какая ответственность на вас лежит?.. — Косит глазом в сторону «солидного». — Вы кадровый работник, Митрофанова, и, если хотите знать, никто и не сомневается… Но надо же навести порядок в личной жизни!

— Непременно, — подхватывает дама. — Ведь у вас дети, вы подумали об этом? Какой пример они видят перед собой: отец пьяница, мать любовников водит… А потом мы удивляемся, откуда такая молодежь.

«Точно Верка говорила: „баба засыплет“, — думает Валентина. — Надо было губы не красить…»

— …В общем, я категорически возражаю! — говорит дама.

— Это мы еще решим, — смягчает парторг.

— Я думаю, Иван Валерианович, вопрос надо решать однозначно, — настаивает дама. — Или Митрофанова прекращает свои сомнительные отношения с Калининым, или ни о какой Болгарии не может быть и речи!

С неудовольствием выслушав предложение, парторг обращается к председателю завкома:

— Виктор Федорович, почему вы молчите? Вы же выделили путевку Митрофановой… а теперь в кусты?

— Я бы довольствовался ее обещанием покончить с этим… делом… С этой связью, так сказать… Принимая во внимание многолетний стаж… и прочие заслуги… Митрофанова, вы должны пообещать… — мямлит Виктор Федорович, глазами посылая Валентине какие-то знаки.

Но Валентина уже ревет в голос и ничего не понимает.

Председатель завкома говорит еще что-то, подом долго выступает парторг и Очкарик. Секретарь возвращает ее к действительности:

— Обещаете? — спрашивает он.

— Обещаю, — шепчет Валентина сквозь слезы.

— Что обещаете?

— Больше не буду…

— Что вы как ребенок, Митрофанова: «буду — не буду»… Стыдно слушать, честное слово! — возмущается ветеран. — Можете вы сказать внятно и четко: я прекращаю эту порочащую меня связь! Категорически!

Валентина вытирает слезы.

— Прекращаю категорически… — соглашается она.

— Вот и молодец. И не нужна вам эта грязь!

— Не нужна грязь… — вторит Валентина.

Удовлетворенный ветеран откидывается на спинку стула.

— Еще вопросы будут к Митрофановой? — спрашивает секретарь.

Солидный, тот, который интересовался колхозом, поворачивается к Валентине. Говорит тихо и спокойно, так что понятно — это главный.

— С какими государствами у Болгарии общие границы?

Валентина выстреливает ответ как по писаному. Солидный удовлетворенно прокашливается.

— Молодец, видно, что подготовилась, — хвалит парторг. — Еще вопросы будут?

В приемную Валентина входит, вытирая дрожащими руками пот.

— Ну что?

— Что спрашивали?

— Пропустили?

— Ой, не спрашивайте, люди добрые…

Члены комиссии уже собирались расходиться, когда в комнате снова появляется Валентина.

— Аннулируйте! — решительно говорит она побелевшими губами. — Не согласна я!

— В чем дело, Митрофанова? — удивляется секретарь.

— Не согласна я! Аннулируйте!.. Пропади она пропадом, эта Болгария, обойдусь! — Обращается к женщине: — Все равно я Лешку не брошу, так и знай!

Выходит, хлопнув дверью.

Члены комиссии с удивлением переглядываются.

Дверь снова с шумом распахивается.

— И краситься буду! — кричит Валентина женщине. — В гробу я видела твою вонючую Болгарию! В задницу себе засунь!..

На мгновение исчезает, затем снова появляется так, что дверь едва не слетает с петель.

— Проститутка!

Последний удар двери как выстрел.

…Русский и болгарин братья навек!