Почему Россия отстала? Исторические события, повлиявшие на судьбу страны

Интерлюдия 5. Прощание с волхвами

Во Флоренции, в палаццо Медичи-Рикарди, построенном Микелоццо, есть маленькая капелла, расписанная Беноццо Гоццоли. Сюжет фрески – шествие волхвов. Нескончаемой чередой движутся люди. Торжественно и строго. Ухоженные лица, богатые одежды, гордые взгляды. Гордые и немного грустные. Как будто они прощаются с чем-то. Или с кем-то. Как будто никогда уже больше не пройдут они так перед нами во всей своей красе.

Где-то вдалеке остаются суровые средневековые замки. Тянущиеся к комфорту люди больше не будут никогда в них жить. Где-то в горах охотник с копьем гонится за оленем. В эпоху пороха больше не будет у нас такой охоты. Где-то в толпе мелькают звери с человеческими глазами. Больше никогда не будет у зверей таких глаз. Они останутся лишь в легендах о золотом веке. О том веке, в который уже не вернуться, но который всегда будет манить людей своими мифами.

Фреска, переходящая со стены на стену и захватывающая почти все вертикальное пространство, окружает нас с трех сторон, оставляя свободной лишь алтарную часть с трогательным, нежным «Рождеством» Филиппо Липпи. Фреска как бы берет в плен жалкую горстку посетителей, с трудом вмещаемую крохотной ренессансной капеллой. Возникает ощущение, будто прощаются здесь именно с тобой. А ты прощаешься с ними, с призраками того далекого прошлого. Ты прощаешься со сказкой, с легендой, с чем-то таким, что сегодня понять уже трудно, что можно скорее почувствовать сердцем, но не осознать умом. Волхвы и их спутники глядят на тебя. А затем уходят. Уходят в никуда. В неизвестность. В историю той далекой эпохи, о которой мы так мало знаем.

Трудно сказать, что задумывал автор, изображая это нескончаемо грустное шествие. Трудно понять, как ощущалась сцена современниками Беноццо Гоццоли. Трудно даже вообразить масштабы воздействия фрески на флорентийцев. Но «Шествие волхвов» воспринимается как прощание со Средневековьем. Как «осень Средневековья», если воспользоваться известным выражением выдающегося нидерландского историка Йохана Хёйзинги{1205}.

Мы с волхвами – в разных мирах. Им не понять было, куда уходит привычная жизнь, почему все вдруг становится не таким, как прежде. Нам трудно постигнуть, как существовали они там – в эпоху столь отдаленную от XXI в. Столь качественно отличную от современности по ритму, по ценностям, по образу жизни.

Гоццоли жил на рубеже эпох и сумел передать то, что ощущаемо лишь гениями. Скорее всего, он почувствовал носившуюся в воздухе перемену. Мы же действительно знаем, что она состоялась, но, глядя в прошлое из современной эпохи, столь же плохо, как и волхвы, понимаем, как и почему изменилась жизнь. В том числе жизнь в России, которая, как и вся Европа, не стояла на месте.

Эта книга представляет собой попытку понять, почему ушли волхвы. Или, точнее, приступить к пониманию этой проблемы. Кое в чем мы уже разобрались, но дальше нам предстоит еще долгий и сложный путь, требующий продолжения. Современный мир совсем не такой, как мир коммерческой революции, трансформировавшей экономику Средневековья, и мир ренессансного гуманизма, предложившего способ решения проблемы сосуществования людей, раздираемых бушующими страстями. Чтобы попасть в современный мир, Европе еще неоднократно приходилось расставаться с очередными «волхвами», проходя через очередные революции и строя новые философские концепции.

Осмыслить развитие России невозможно без осмысления развития Европы. А потому книга о Европе – это в конечном счете книга о России. Странным мистическим образом наша страна присутствует в «Шествии волхвов». Полагают, что Гоццоли создавал фреску, находясь под впечатлением событий, происходивших на знаменитом Ферраро-Флорентийском соборе, на котором гибнущая под ударами турок Византия попыталась спастись, подписав Унию католической и православной церквей{1206}. Грустные константинопольские «волхвы» – император и патриарх – явились в Италию с тем, чтобы «со стенанием и плачем в глубине сердца» обменять тысячелетнюю культуру, восходящую ко временам Античности, на возможность выжить и остаться христианами. А вместе с «волхвами» принял участие в заключении Унии и русский митрополит Исидор. По возвращении в Москву он попытался реализовать союз с католичеством на практике, но на четвертый день был объявлен еретиком со всеми вытекающими отсюда последствиями{1207}. Уния провалилась. Падающие из рук Константинополя знамена православия подхватила Москва – Третий Рим. Раскол церквей сохранился. А с ним сохранилось и чувство той европейской особости, которое унаследовала от Византии Московская Русь и которое по сей день щекочет наши нервы, не выносящие европейских «прикосновений».

Жили ли мы эти 500 лет вместе с Европой или же лишь по соседству с ней? Существуем ли мы в мире особой, неевропейской культуры или лишь культивируем неевропейские мифы от страха утраты традиционной идентичности? Ушли ли совсем старые, печальные волхвы, или они прячутся где-то в глубинах нашего сознания, готовясь выйти на свет при благоприятном стечении обстоятельств?

Россия – это загадка, окутанная тайной, спрятанной под покровом непостижимости. Кажется, нечто в этом роде сказал как-то про нашу страну британский премьер-министр Уинстон Черчилль. Но то же самое можно сказать и про Европу в целом. Про то, почему вдруг она стала лидером экономического развития. Про то, почему вдруг породила демократию. Про то, почему вдруг стала привлекать к своей модели модернизации внимание всего мира.

Человечество само себе загадало загадку. Интрига общественного развития закручена более лихо, чем интрига любого детектива. Начиная вчитываться в историю человечества и пытаясь понять ее логику, ты уже никогда не сможешь оторваться от этого увлекательного занятия. Правда, сколько бы сил ни вкладывали мы в попытки понять сокрытое, вряд ли сможем узнать, что же ждет нас в конце пути. Но все же попробуем хотя бы осмыслить уже пройденный этап.