Интерлюдия 2. Таинственная надпись

Можем ли мы понять, что творилось в голове человека, жившего тысячу лет назад? Или хотя бы шестьсот–восемьсот? Можем ли мы понять то, что он чувствовал, чего боялся, что беспокоило его долгими темными ночами? Можем ли мы понять предка, от которого нас отделяют десятки поколений, если часто не понимаем даже самого близкого человека – того, кто живет непосредственно рядом с нами, беседует с нами, спорит, высказывается, хочет открыть свой внутренний мир?

Мысленно перенестись на целые столетия в прошлое чрезвычайно сложно. Если о политических событиях ушедших эпох нам говорят летописи и если о повседневном быте погибших миров нам рассказывают археологические находки, то о мыслях, чувствах, страхах и ожиданиях предков ничего уже не скажут высохшие скелеты, обнаруженные в исторических захоронениях. Тот «бедный Йорик», которого можно порой откопать, не шутил вместе с нами, не пел нам песни и не носил нас на плечах, как маленького Гамлета. Мы ничего не знаем ни о нем, ни о мире его переживаний.

Конечно, современная наука много смогла понять, используя косвенные источники, так или иначе рассказывающие о внутреннем мире человека Средневековья. Но все это зыбко, шатко и не вполне определенно. Все это требует сложных интерпретаций, к которым я стану неоднократно прибегать на страницах этой книги. Мы еще будем всматриваться в лики мраморных скульптур, мы еще будем листать ренессансные трактаты, мы еще будем интерпретировать религиозную живопись. А пока попробуем без сложных интерпретаций выделить нечто главное. Нечто такое, что можно условно назвать девизом средневекового мира.

Понятно, что никакого девиза тот мир не принимал всеобщим голосованием. Само понятие «девиз» представляет собой сильное упрощение прошлого, современную интерпретацию сложных реалий иных веков. И все же попробуем начать долгое путешествие в старину с некоторой его примитивизации.

Если мы хотим обнаружить девиз средневекового мира, выраженный максимально кратко, буквально в трех-четырех словах, то нам не стоит долго копаться в пыльных монастырских библиотеках, перебирая манускрипты и инкунабулы, которые читали в давние времена лишь особо просвещенные люди. Девиз этот должен быть виден и понятен всем. Он должен постоянно находиться в поле зрения бюргеров, дворян, крестьян, священнослужителей. Он должен привлекать внимание каждого и оседать в сознании средневекового человека. Он должен быть ежедневным предупреждением, постоянным сигналом об опасности, важнейшим знаком, указывающим, как следует себя вести для того, чтобы избежать проблем.

На самом севере Германии есть небольшой городок Любек. Правда, это лишь сегодня он стал не очень большим и не слишком заметным. А в Средние века Любек был «командным центром» немецкой Ганзы – мощного союза, объединяющего торговые города, расположенные не только вдоль Балтики, но и в глубине германских земель. Любек поддерживал коммерческие связи с Лондоном на западе, с Новгородом на востоке, с Бергеном на севере и, конечно, с Брюгге во Фландрии – важнейшим центром торговли и ремесла Средневековья{217}.

Сегодня Любек довольно грустный, хотя и романтичный город. Его упадок описал еще Томас Манн в своем первом великом романе «Будденброки». Это город, который постепенно переставал быть коммерческим лидером мира, да и самой Германии. Это город, который в определенный момент перестал расти. Это город, который перестал привлекать население окрестных земель, устремившееся вдруг в динамичные промышленные центры Германии. И, ко всему прочему, Любек оказался катастрофически разрушен бомбардировками во Вторую мировую войну.

Современный Любек – это аскетичный Домский собор с трагическим Триумфальным крестом Бернта Нотке. Это клостер Святой Анны, превращенный в Музей готической скульптуры. Это огромная бюргерская церковь Мариенкирхе и старая ратуша возле нее. Это пустынная ныне, тихая речка Траве, по которой когда-то давно шли с Балтики к богатому Любеку наполненные товарами корабли. И еще Любек – это Голштинские ворота, оставшиеся от крепостной стены, когда-то опоясывавшей город.

Именно к воротам мы и направимся сейчас. Точнее, не к самим воротам, а к той надписи, что над ними: «Concordia Domi Foris Pax» («Согласие внутри, мир снаружи»). Каждый входящий в Голштинские ворота должен был понимать то главное, что поддерживает существование славного города Любека. Благонамеренные бюргеры должны договариваться между собой о нормах поведения, не конфликтовать, не нарушать права друг друга, не отнимать чужое имущество. И во внешней политике должны сохраняться такие же правила. Только сохранение мира между городами и государствами обеспечит существование этих городов и государств.

Глядя из нынешнего дня, можно подумать, что это банальность. Констатация того, что лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным. Сегодня ведь каждый знает, что согласие и мир лучше ссоры с войной.

Но вряд ли столь банальное правило стало бы украшать одно из самых видных мест Любека. Что-то здесь, видимо, не так. Что-то заставляет нас подумать о сложности городской жизни далекого прошлого, которая скрывается за внешней простотой. Люди довольно редко привлекают внимание к тому, что хорошо всем известно. А вот то, что вызывает споры, нуждается в постоянном обсуждении. Средневековая жизнь Европы не была отмечена согласием и миром. Популярные ныне представления, будто бы в западном обществе собственность была защищена и соблюдались права человека, являются ложными. Люди постоянно стремились к защищенности и соблюдению права, однако стремление это не всегда приводило к достижению результата. Современное общество с его гарантиями прав не является элементом «вечной» западной культуры. Оно возникло в результате модернизации, в результате долгой борьбы за переустройство того мира, в котором надпись над воротами должна была напоминать людям, как следует правильно жить.

Загрузка...