Под знаменем Сокола (СИ)

Седьмая печать

«…И когда Он снял седьмую печать, сделалось безмолвие на небе, как бы на полчаса. И я увидел семь Ангелов, которые стояли перед Богом; и дано им семь труб…». Тонкие пальцы княжны рассеянно скользили по строчкам Муравиной книги, уста произносили овеянные святостью слова, а мысли бежали прочь: то выходя на улицу погреться на солнышке, то и вовсе уносясь в ближние и дальние города и веси, по которым носился сизым кречетом лада милый Неждан.

Странные люди эти приверженцы Белого Бога! Как можно думать о конце мира в эти дивные дни, когда под огрубелой древесной корой набирают силу тягучие пряные соки, когда возвратившиеся из Ирия птицы обустраиваются на родной земле, деловито подновляя обветшавшие за зиму гнезда, когда каждая тварь на свой лад повторяет одну и ту же песнь жизни и любви? Белый Бог также проповедовал жизнь и любовь. Но надежду на Его царство следовало заслужить подвижничеством и страданиями, да и любовь имела какой-то уж очень самоотверженный лик.

Девушка вспомнила, как отец Леонид свершал над Муравушкой и ее Хельги венчальный обряд. Изысканными нездешними переливами, напоминавшими не то изгибы раковины, не то плетение лозы, возносились к небесам молитвенные песнопения, исполняемые старым священником и Анастасием. Радужным блеском сияли золотые венцы, воздетые над головами новоиспеченной четы, и еще лучезарнее светились улыбки на лицах молодых. «Да прилепится жена к мужу своему, да прилепится муж к жене своей». Вместе не только до погребальных саней, но и все грядущие исполненные для новой жизни века, в какой бы земле смерть не разлучила…

Княжна взяла в одну руку тяжелый, украшенный каменьями крест, в другую — заветный Нежданов оберег, серебряного волка, единственную память о матери, которую гридень в бытность свою Соловьем подарил ей, думая, что прощается навсегда. Девушка потом хотела вернуть, но Неждан рассмеялся, мол, подарки не возвращают.

Всеслава тряхнула головой так, что на венчике зазвенели янтарные привески. Нет, это было выше ее сил! Добровольно отречься от веры предков, навсегда разомкнув цепь, связывавшую ее с прежними поколениями князей ее земли, дававшую надежду на встречу в ином мире с отцом и матушкой. Такого даже каган хазарский не был вправе от нее потребовать! Что же до Неждана, то он поймет, как всегда все понимал. Не он ли первый, вернувшись из ромейской земли, прямиком направился к Арво Кейо в Велесово святилище. Пусть молится Белому Богу, если тот приносит ему удачу в бою. Она с радостью встретит вместе с милым Пасху, Светлый Праздник, а потом, проводив его в далекую землю хазарскую, как и прежде, станет молиться о нем и батюшке Велесу, и Белому Богу, и всем другим богам.

Всеслава отложила книгу, поправила венчик, тот самый, который был на ней зимой в памятный день поединка, и вышла на залитый солнцем двор. Тешилов жил своей повседневной жизнью. Княжеская челядь и рядовичи-земледельцы, пережидавшие зиму под защитой высоких земляных валов, собирались в ближайшие дни отправиться на засеки и пожоги — распахивать поля и огороды, расчищать под пашню новые участки. Те, которые там уже побывали, уверяли, что снег скоро сойдет. Кузнецы ковали топоры с колунами — валить вековые деревья, а плотники ладили новые бороны и подновляли зубья, обломанные о камни и корневища. Хозяйки собирали по углам последнее сено, заваривали пойла, обещая отощавшим за зиму буренкам и их недавно появившимся деткам в скором времени новую траву.

И даже воины Тешиловского воеводы, хотя к ним сезонные работы имели наименьшее отношение, как могли включались в эту весеннюю суету: наводили порядок у валов, сушили на солнце пологи и попоны, перетряхивали укладки со скорами, налаживали на деревьях перевесы — побаловать молодую госпожу и ее свиту нежным мясом перелетных птиц.

По валу над рекой рука об руку, никого и ничего не замечая, прогуливались двое — Инвар, приехавший вместе с Анастасием два дня назад, и красавица Войнега. Юноша рассказывал ей о поездке в Дорогобуж и о ромейском посольстве, а сотникова дочка слушала его с ласковой улыбкой, глядя влюбленными, сияющими глазами. Войнега вообще в последнее время переменилась. Ходила веселая и довольная, постоянно что-то напевала, а то, замолчав посреди строфы, вдруг замирала на месте, глядя куда-то в запредельную даль, или принималась смеяться без особых причин. А уж когда приезжал Инвар, ластилась к нему и ласкалась, не стесняясь в проявлении своих чувств. Словно с изгнанием Ратьши жестокая стужа, вызнобившая досуха девичье сердце, уступила место теплой весне. Неужто вскоре еще одну подругу сговорят? Дядька Войнег ведь возражать не станет.

Ах, Неждан, Нежданушка! Неужто когда-нибудь и нам с тобой испекут нарядные свадебные шишки и пропоют повивальную, закрепляющую переход под власть мужа. Спасибо на том, что братец Ждамир да его бояра не срамят больше молодца беспортошным. И то верно, какой Неждан теперь беспротошный: воевода не хуже других. Ах, дождаться бы того дня, когда милый вернется из похода, победив постылых хазар.

Заслышав у реки возбужденные, радостные голоса, Всеслава поспешила туда: уж не заметил ли кто на излучине вершников в нарядных крашеных одеждах и бронях, не пожаловал ли вместе с побратимом Хельги лада милый Неждан. Обычно они, правда, появлялись с другой стороны, но мало ли куда в кутерьме сборов заведет беспокойная воинская участь.

Однако, это всего лишь начался ледоход. Почти все взрослое население Тешилова собралось на валу, гадая, насколько дружно и спокойно в этом году пройдет половодье, как высоко поднимется паводок, и не зальет ли грозная вода прилепившийся к валу посад. Город, конечно, стоял на холме, на отлогой круче и основное подтопление грозило противоположному пологому берегу, на котором, отродясь, никто не селился и куда только в середине лета переправлялись на лодках косить заливные луга. Однако, неспроста старожилы этих мест финны прозвали матушку Оку великой рекой. И только ребятишки-озорники с визгом и улюлюканьем носились по берегу и, то подбегая к самой кромке, то отскакивая в сторону, бросали на лед камни и комья мерзлой земли, глядя, у кого лучше потонет.

В прежние годы Всеслава и сама любовалась бы ледоходом от Денницы до вечерней зори, завороженная величием происходящего, очарованная задором и веселым буйством дневного светила, вполне простительным молодому божеству, вступающему в пору юности. Нынче вместе с радостью в ее сердце появилась щемящая тоска, ибо каждое движение гибнущего льда приближало миг ее разлуки с милым. Девушка попыталась себя утешить мыслью о том, что начало разлуки неизбежно приблизит миг встречи, но это плохо помогло. Стоя на речном берегу, она сердилась на солнце и молила батюшку Велеса повременить забираться до середины осени в свои исподние владения, и слезы текли у нее по щекам.

— Все в порядке, госпожа? — вежливо поинтересовался смотритель крепости, сотник Гостислав, еще не старый воин, потерявший в бою, в котором погиб князь Всеволод, левую руку и отправленный в Тешилов на почетную пенсию вместе с женой и двумя маленькими дочками.

— Ветром надуло, — спешно отирая слезы, улыбнулась Всеслава.

Сотник кивнул: ему ли, человеку простому, лезть в душу к самой светлейшей княжне. Разве что, чем порадовать, да угодить.

— К приезду гостей твоих, госпожа, все готово, — с поклоном доложил Гостислав. — Только вот ведь незадача. — Он немного помялся, не зная, как продолжить. — Хотел вот баней твоего Неждана и его друзей-хоробров порадовать, прорубь берёг, мостки мостил, а тут этот ледоход. Можно, конечно, после парной и из бадьи водой облиться или бочку поставить, но это удовольствие совсем не то.

При упоминании о бане Всеслава невольно улыбнулась. Если в чем и знал толк сотник Гостислав, так это в парной, и Неждановы товарищи руссы, воины, рубленные в боях, успели оценить ее целительную силу.

Вот разве что прорубь оздоровляла не всех. Княжна вспомнила, как давеча подруженька Мурава чуть не разругалась со своим отчаянным супругом, когда тот, едва избавившись от мучившего его всю зиму докучного кашля, полез вслед за товарищами в ледяную воду. Так что, может оно и к лучшему, что лед пошел. Так она и сказала доброму сотнику.

Тешиловский воевода посмотрел на тресветлого Хорса, чей златогривый небесный конь уже пересек зенит, и озабоченно нахмурил брови:

— Что-то твоя подруженька с ее ромейским братом запропастились. Нешто Тойво, раззява, их в болото завел…

И в этот момент в весенний животворный шум вторгся новый звук. Гулкая сосновая доска, которую финны называли локулауд, а славяне попросту билом или клепалом, висела на дозорной вышке в лесу еще с тех времен, когда Тешилов был неукрепленным селищем. Ее звук сообщал жителям града о приближении торговых караванов и о приезде именитых гостей. Нынче локулауд звенел грозным набатом, и ему вторило клепало у Тешиловских ворот.

Горожане недоуменно переглядывались, бросая в спешке незаконченные дела, рядовичи вытирали перепачканные в грязи и навозе руки и спешили под защиту городских стен, воины привычно разбирали оружие и брони. Гостислав и Инвар уже стояли на забрале ворот. Там собралось изрядно народа и прибывали новые и новые, поскольку локулауд продолжал свою тревожную песню.

— Что стряслось? — недоумевали люди. — Нешто печенеги или хазары пожаловали, баловать разбоем вздумали? Так рановато еще для них!

Всеслава вместе со многими поднялась на городское забрало, в глубине души уже зная ответ. Локулауд меж тем застучал часто-часто, точно сердце загнанного коня, а потом звон его оборвался, и в этот миг из-под полога леса появились две маленькие фигурки. Хрупкая, тоненькая женщина и мальчик бежали так стремительно, что, казалось, их ноги не касаются земли. Нарядная шитая жемчугом кика беглянки сбилась на затылок, черные вьющиеся пряди рассыпались по плечам, сапожки и подоткнутая понева сделались неразличимо бурыми от налипшей грязи, подол отяжелевшей мокрой рубахи разошелся по шву едва не выше колена.

Не сразу признала княжна любимую подруженьку Мураву Вышатьевну, не сразу поняла, что бегут они с Тойво только вдвоем. Что ж, Анастасий из Ласити, хоть и полагал себя человеком мирным, когда требовалось, брал в руки меч и поступал, как велел ему воинский долг.

Когда Мурава и Тойво преодолели примерно половину расстояния до крепости, им навстречу верхом вылетел Инвар. Поравнявшись с беглецами, он подхватил обоих на седло. И в самое время. Едва за ними захлопнулись тяжелые дубовые ворота, едва пали окованные железом засовы, земля задрожала от топота коней, и на лесной опушке во главе полутора сотен воинов в хазарской броне появился Ратьша Мстиславич.