Подпольный Алхимик

Глава 9

Ранним утром я пулей помчался к Босстрому. Мне не терпелось собственными глазами лицезреть прекрасную картину: расширенную версию виноградника Карла.

Увидев меня, партнер с широкой улыбкой и без лишних вопросов повел меня в свой сад. О, что за восхитительная картина!

Я подошел к новым виноградным лозам, осмотрел их, ощупал, сорвал одну виноградину, поднес к глазам — в общем, всяческим убеждался, что действительно вижу перед собой то, что неделю назад здесь еще не росло. Виноградины еще не дозрели, но ждать этого осталось совсем недолго.

— Карл, это превосходно! — заявил я наконец.

— Знаю, друг мой, знаю! — Он любовно оглядел свой сад. — Но как же вы добились такого? Не поделитесь своей тайной? Ума не приложу — это же против науки и даже магии!

— Пусть этой останется моей тайной, — улыбнулся я. — Главное, что это чудо поможет нам страшно разбогатеть.

— Ох, Аксель, только не стройте слишком грандиозных планов, ведь страшнее всего падать тем, кто высоко взлетел, — почти с мольбой произнес Босстром.

— Что же вы так осторожны, друг мой? Лишь отважный дух способен творить нечто великое! Не бойтесь вылезти из своего скучного защитного кокона и увидите, как преобразится ваша жизнь, какими яркими красками она расцветет!

Карл лишь по своему обыкновению вздохнул в ответ и повел меня обратно в дом. Я позавтракал у них, потому что дома не успел.

Я уже допивал кофе, когда к нам вышла миленькая девчушка с фигурой подростка и мордашкой испуганного ребенка. Она была миниатюрная, тощая, с длинными светлыми волосами, множеством веснушек и светло-голубыми глазами.

— Это Анни, моя дочь. Аксель — друг семьи и деловой партнер, — представил нас друг другу Босстром.

— Рад знакомству, Анни, — улыбнулся я девушке.

— И я, — тонким голоском отозвалась она робко.

В скором времени я попрощался и ушел.

Мы с Карлом обсудили дела. Когда виноград дозреет, Босстром возобновит производство вина. По его словам, новый виноград другого сорта, что очень хорошо, потому что мы сможем предоставлять больший ассортимент нашим клиентам.

Все, с Нильсонами можно заканчивать! В сотрудничестве с ними мы более не нуждаемся, оно нам только вредить будет. Их алкоголя в подвале осталось совсем немного. Новая поставка должна была прибыть со дня на день, и, чтобы это предотвратить и поставить жирную точку в нашей общей бизнес-истории, я поеду сейчас к самому главе рода и сообщу ему это. Плевать, что Филип должен это сделать: опасаюсь я очень, что Нильсоны до полусмерти его запугают, и тот откажется выходить из-под их каблука. Меня же не остановишь никакими угрозами.

Особняк Нильсонов расположился в очень и очень благоустроенной части города — там, где могли селиться лишь запредельно богатые люди. Позволить себе купить на этой территории дом мог лишь тот, у кого кошелек лопался от денег.

Жилище Нильсонов представляло собой огромное — просто колоссальное — здание в три этажа. Роскошный фасад словно бы кричал вовсю о неизмеримом богатстве своего владельца.

Даже просто пройти через ворота оказалось целым квестом. Я позвонил в них, мне пришлось ждать минут пять, прежде чем на уровне моего лица отворилось маленькое оконце (прямо как в моем мире!). На меня глядело суровое лицо… швейцара, судя по всему.

— Кто? — сухо спросил он, сведя вместе косматые брови.

— Аксель Ульберг.

— Жди. — Оконце перед моим носом захлопнулось.

Ворота раскрылись передо мной спустя минут десять. Интересно, швейцар так долго своего хозяина отыскать не мог, чтобы сообщить обо мне, или же Нильсоны так мелко и ничтожно пытаются доказать мне, кто здесь самый крутой? Сплошные пафос и понты (от Акке узнал это странное, но полезное слово), за которыми ничего нет, кроме пустоты.

Швейцар — высокий, мускулистый мужик в черном костюме — провел меня во двор, потом под аркой, величественно нависающей над крыльцом, между толстенными колоннами, которые, словно ноги великана, подпирали крышу особняка. Далее мы прошли через высокую тяжелую дверь, украшенную лепниной. Миновали огромный холл, поднялись на второй этаж, пересекли коридор, который показался мне бесконечным, и вот, наконец, меня ввели в кабинет. Строгий, в темных тонах, в минималистском стиле. Помещение под стать своему хозяину.

За большим темным столом величаво восседал смуглый мужчина с темными волосами, черными глазами и тонкими, плотно сжатыми губами.

Так вот ты какой, Викар Нильсон.

Он кивнул швейцару, отпуская его.

— Приветствую вас, господин Нильсон. — Я коротко кивнул, натянув на губы доброжелательную, но не заискивающую улыбку.

— Что привело тебя ко мне? — спросил он, не удосужившись поздороваться.

— Важный и неотложный разговор. Я здесь, чтобы сообщить вам, что наша семья вынуждена прекратить сотрудничество с вами. Отныне мы не будем продавать ваш алкоголь.

— Причина?

— Дело в том, что мы решили сами производить и продавать вино. Не в таких масштабах, разумеется, как вы… но все же.

Я решил, что юлить смысла нет. Нильсоны сразу выяснят, что мы возобновили продажу «кирпичей».

Викар Нильсон продолжал буравить меня взглядом, который, к сожалению, отражал лишь надменную холодность, однако подозреваю, что мои слова вызвали даже в этом суровом человеке целую бурю эмоций.

— И вы посмеете это сделать, зная, что мы можем с вами сотворить?

— Господин Нильсон, прошу вас воздержаться от угроз, — холодно проговорил я, сужая глаза и стирая улыбку с лица.

— Угрозы? — Уголки его губ слегка дрогнули в усмешке. — Это всего лишь данность, Ульберг, мы сильнее вас, и вы это знаете. И мы не потерпим конкурентов, впрочем… об этом можно не волноваться. Ведь такие, как вы… — Викар сделал многозначительную паузу: — … никогда не станут конкурентами для нас.

— Что ж, господин Нильсон, благодарю, что выслушали меня, и откланиваюсь…

— Ты посмел нахально заявиться к нам, ничтожный щенок, посмел перечить мне! — Наконец маска невозмутимости дала трещину! — Неужели ты действительно веришь в то, что я позволю вам насмехаться надо мной, над моей семьей? Я даю тебе последний шанс, сопляк: вы либо работаете на меня, либо я сотру с лица земли ваш род до последнего его члена! Я заставлю тебя горько пожалеть о своем решении! Вначале я уничтожу всех, кто тебе дорог, после чего придет и твой черед!

— Я уже все сказал вам, господин Нильсон. — Я заставил себя слегка улыбнуться.

Нельзя позволять видеть этому гаду, какие эмоции вызвали его слова во мне. Вы думали, демонстрация ярости перед врагом впечатлит этого самого врага? Лишь порадует, ведь этого он и добивается — страха или злости, которая приведет к ошибкам. Куда лучше, чтобы Викар Нильсон видел меня улыбающимся, спокойным и невозмутимым.

Я развернулся и зашагал к двери, но та сама раскрылась передо мной. В проеме стояли Кая и какой-то парень старше нее на пару-тройку лет.

— Акс, какие люди! — разулыбалась графская дочка во все свои белоснежные зубы. — Неужели ты хотел уйти, не повидавшись со мной? Ай-ай, как невежливо!

— Здравствуйте, графиня, — кивнул я.

— А со мной поздороваться не желаешь? — отвратительно растягивая слова, спросил парень.

Они с Каей прошли внутрь, закрыв за собой дверь.

— С чем он явился, отец? — не дождавшись моего ответа, спросил парень у старшего Нильсона.

Это было ожидаемо: вся эта семейка — гадюшник. Но меня им не достать и не запугать.

— Ульберги решили бизнес свой открыть, — с готовностью ответил Викар. — Этот сопляк пришел заявить мне, что они больше не работают на нас. Можешь себе такое вообразить, Кеннет?

— Что?! — У Кеннета глаза на лоб полезли. — Совсем, что ли, берега попутали? — повернулся он ко мне.

— Мы? Вовсе нет. А вот вы, уважаемый, явно нарушаете правила хорошего тона, принятые среди аристократов.

— Так ты себя к аристократии, что ли, причисляешь? — оскалился он в ухмылке. — На бумаге — может быть, а на деле — чернь чернью. И ты посмел явиться сюда со своей нахальной рожей и что-то тут блеешь перед нами, баран безмозглый?

— Правила хорошего тона — это точно не про вас, — укорительно цокнул я языком, а затем улыбнулся снисходительно и снова зашагал к двери.

— Я не закончил с тобой, паршивец!

В мою спину что-то ударило — мощной ледяной волной. Я качнулся и, потеряв равновесие, упал.

— Это я еще ледяным копьем в тебя не запустил, но сейчас я подморожу твои трусливые яйца! — Кеннет с грозным видом направился ко мне, одновременно поднимая правую руку.

— Сын, держи себя в руках! — рявкнул Викар.

— Жги, Кенни, жги! — со смехом выкрикнула Кая.

Все происходило за считанные секунды. Я не успевал обмыслить ситуацию. Попытался сбить противника с ног телекинезом, как тогда гопников возле библиотеки, но ничего не выходило. Ах ты, сука! Ну давай же!

Кеннет сделал едва уловимое движение рукой, и с нее почти сорвался кусок льда в виде острого копья или чего-то там такого, готового пришпилить меня к полу, но я махнул рукой в сторону парня, направляя на него всю силу, которая была во мне. Вырвавшийся из Кеннета лед-копье замедлил свой смертельный полет в мою сторону, будто бы растекаясь по воздуху, а затем просто… растаял, стекая на пол каплями короткого дождя.

В кабинете повисло гробовое молчание. Кажется, весь дом замер в ужасном предчувствии чего-то страшного.

— Это что за нахрен⁇! — возопил Кеннет, переводя взгляд с меня на лужу. — Да он хренов огненный маг!

— Ты перегнул палку, сын. — Викар Нильсон поднялся из-за стола (он был высок и отлично сложен) и подошел ко мне.

Я, придя в себя от изумления, вскочил на ноги. Не хватало еще, чтобы этот зажравшийся свин глядел на меня сверху вниз.

— Пошел вон из моего дома! И помни про мои слова! — отчеканил старший Нильсон.

Уговаривать я себя не заставил. Прощаться с теми, по чьей вине я только что едва не погиб, тоже не стал. Предельно спокойным шагом я пересек коридор, лестницу, холл, ворота особняка Нильсонов. А когда оказался за границами их территории, ускорил шаг и едва сдержался, чтобы не заорать от бешенства.

Кеннет Нильсон. Мозгов в голове нет, но есть самомнение, раздутое до неприличия. Чуть не убил меня. И за это он однажды жестоко поплатится.

Кая — стервозная сука, для которой смерть — это лишь игра. Однажды я сыграю в нее с этой гадюкой.

Викар Нильсон — самый опасный из них. Невозмутим, как глыба. Могущественен и силен духом. Но я умею ломать глыбы. И я сломаю его, если он посмеет встать на моем пути.

На сегодня с меня хватит приключений. Пора заняться домашними делами, а именно — поговорить с отцом и привести свой внешний облик в порядок. Падая в доме Нильсонов, я порвал пиджак, что заставило меня вспомнить о своем скудном гардеробе. Пришла пора исправлять это.

Пока ехал в метро, выбрал в интернет-магазине среднего уровня (покупать какое-то там брендовое шмотье только ради тех самых идиотских понтов?! это без меня, пожалуйста!) разных тряпок — простых, но добротно сшитых — и оформил доставку на дом. Не хватало еще, как бабе какой-то одержимой, время терять и за шмотьем бегать по бесчисленным магазинам.

Заказ привезли спустя минут пять после того, как я попал домой. За шустрость курьеру дал щедрые чаевые.

Я примерил шмотки — все село идеально. Теперь мой гардероб пополнился несколькими новыми рубашками, футболками, штанами и парой приличных костюмов для выхода в свет. Ну и двумя парами обуви (какая, оказывается, удобная вещь — эти кроссовки!). Отпустил курьера и спустился вниз. Поев только что сваренного супа, я, наконец, добрался до кабинета Филипа и постучался.

— Да.

Я вошел. Филип сидел за столом над какими-то бумажками.

— Есть разговор, отец.

— Слушаю тебя. — Он отложил свое дело.

— Во-первых, я порвал с Нильсонами.

— Ты… что? — От потрясения Филип даже забыл привычно нахмуриться.

— Да. Мы теперь птицы свободного полета. Будем продавать «кирпичи», богатеть и не делиться с этими ублюдками прибылью.

— Как ты посмел проворачивать такие дела за моей спиной? — проорал Филип, вскакивая с места. — Я — пока еще глава рода, и лишь я имел право…

— Отец, сядь! — властно отрезал я.

Мой тон заставил его послушаться.

— Давай не будем зацикливаться на этих условностях. Главное, что я сделал дело, так ведь? Ты разве не рад, что наши дела скоро пойдут в гору?

— Что с твоей одеждой? — вместо ответа спросил Филип.

— Да так… постарался выблядок нильсоновский, — поморщился я.

— Они… напали на тебя? — побледнел Филип — и что-то подсказывает мне, что вовсе не от возмущения или праведного гнева.

— Ерунда. Шалость детская.

— И как же ты справился с… этой шалостью?

— Я же телекинетик, отец, помнишь?

Разумеется, я не стал докладывать Филипу, что на самом деле алхимически воздействовал на лед, и он растаял. Мой тайный козырь — моя сила.

А вот то, что телекинез не сработал, меня очень огорчило. Мой дар вроде как частично прорвался через блок, но контролировать его я почти не могу. Плохо дело. Надо скорее чудо-растение искать.

— Ты хоть воображаешь себе, что они способны с нами сотворить, если пожелают?

— Ты говоришь теми же словами, что и Викар, — подколол я Филипа. — Мы не трусы, отец, и никакие угрозы не заставят нас жить по их указке.

— Ты хоть понимаешь, что по твоей вине может пострадать вся моя семья?

— А не забыл ли ты, отец, что я тоже — твоя семья? — холодно отозвался я.

Неужто Нильсоны этого трусливого главу рода и никчемного отца погибшего Акселя настолько запугали в прошлый раз?

— Ты, насколько мне помнится, был не против порвать с ними.

— Да, был, пока не осознал, как это опасно.

— Не опасно только в могиле лежать, отец. Хватит об этом. Дело сделано.

— Не рано ли ты начал говорить так, будто уже стоишь во главе нашего рода? — с тихой злостью спросил Филип.

— Так я уже снова твой наследник? Не чужой, приемный Акке, а я — твой настоящий сын? — с издевкой парировал я. — Кстати, меня давно интересует вопрос, все вылетает из головы… Где моя брошь с символом рода?

— А ты уже забыл, как бросил ее мне под ноги, когда…

— Когда что?

— Когда твой дар не пробудился. Да, ты забыл. Ведь у тебя отшибло память. — Филип глядел на меня с неприкрытой неприязнью.

— Возможно, к счастью для нас обоих. Так где моя брошь? Или я больше не имею на нее права?

Вместо ответа «папа» полез в шкаф. Вытащил что-то, кинул передо мной на стол — это была великолепная виноградная лоза в виде нескольких аметистов, вделанных в золотую оправу. Брошь была прекрасна.

Я с нескрываемым восхищением взял ее. Прикреплять к порванной одежде не стал.

— У тебя есть ко мне что-то еще? — Филип, хмурясь, намекнул, что хочет скорее вышвырнуть меня из кабинета.

— Да. Бирла.

— Что?

— Ты должен возобновить начисление ей заработной платы.

— Ты о чем вообще? — Лоб главы рода превратился в сплошные складки.

— О том, отец, — медленно произнес я, — что любой труд должен оплачиваться. Даже Нильсоны — и те платили нам, хоть какие-то копейки. А Бирла гнет спину ради нашей семьи годами — и не получает за это ничего. Это недостойно нашего рода, отец.

— Да как ты смеешь… — начал багроветь от злости Филип.

— Отец! — Я повысил голос. — Я отдал долг Нильсонам, я снял нас с их крючка, я принес нашей семье солидную сумму денег и принесу еще. И я прошу лишь об одном — не забывать об этом и выполнить мою совершенно простую и совершенно справедливую просьбу.

Повисло молчание. Я видел, как Филип борется с собой. Почти физически ощущал ярость, которую он с наслаждением хотел бы обрушить на мою голову. Но вместо этого он ответил:

— Хорошо, Аксель.

— Спасибо. — Я развернулся и зашагал к двери.

— Аксель, ты должен поступить в магическую академию.

Я застыл на месте.

— Нет, отец. У меня нет времени заниматься глупостями. — Вышел и закрыл за собой дверь.