Подставь крыло ветру

~~~

Вот уже несколько минут в эфире ничего не происходит. Мои мысли блуждают. Затем нам сообщают, что утка взлетела на верхушку одного из тополей, которые стоят вдоль Сены за мостом Турнель. Тополь — дерево слишком высокое и слишком тонкое, чтобы люди могли на него забраться. Нам остается только ждать, когда птица сменит место. Вокруг нее кружит дрон, но он не может увидеть утку четко, среди ветвей, на которых еще есть листья. Он передает изображения ведущему, и тот пытается что-то комментировать. Ничего не происходит. Утка, похоже, приходит в себя. Небольшая толпа неподвижно стоит у дерева. Люди довольно спокойны, они ждут, что будет делать птица. Это передышка, которую утка получает перед началом настоящей охоты.

Я выключаю радио. В конце концов говорю себе, что эта утка такая же, как и все остальные. Что этот день пройдет без сюрпризов. Я ставлю «Мертвый остров» на полку и решаю пойти пообедать в маленькое бистро, куда частенько заглядываю.

На выходе я сталкиваюсь с мадам Грасия, нашей консьержкой, которая подметает у дома. Она одна из немногих, кого я хорошо и давно знаю. Еще со времени событий. Вначале, когда ситуация была драматичной и покидать дом было запрещено под страхом побоев, она поднималась ко мне на последний этаж, чтобы принести продовольственный паек, — их раздавали у входа в каждый жилой дом. Она всегда брала лично для меня баночку консервированных сардин. Не знаю, почему она испытывала ко мне симпатию. Может, потому что я был молод, или же напоминал ей сына или племянника, что недавно ушел из жизни. Но я не уверен, что у нее была семья. Я никогда не видел, чтобы к ней кто-то приходил, и она тоже не видела, чтобы ко мне кто-то приходил. Может быть, именно это нас и объединяло.

Ко мне она не входила. Мы оставались на лестничной площадке и обменивались всякими банальностями. В этом было наше спасение. Наше подобие жизни. Разговор ни о чем давал нам с мадам Грасия передышку.

Сегодня она лишь бросила: «Времен года больше нет». Ей нравятся такие готовые фразы. Такие общие места. Но она права: погода серая, что для октября обычное дело. Но не холодно, даже наоборот. Душно, как летом. Воздух влажный, а небо наэлектризованное. Мадам Грасия добавляет, что у нее ломит шею. По ее словам, это значит, что точно будет гроза.

Если бы я задержался, она, вероятно, сказала бы мне, что устала от Парижа, что хотела бы уехать отсюда. Она повторяет это уже много лет, но никогда не покидает город, разве что раз в год ездит собирать ежевику в Фонтенбло — в прошлом году она подарила мне баночку варенья. Давайте посмотрим правде в глаза: я хуже, чем она. После событий я вообще ни разу не выезжал из Парижа. Я все еще занимаю ту же маленькую комнату, в которой жил, когда был юным студентом.

Мадам Грасия видит, что я ее не слушаю. Она, по обыкновению, желает мне хорошего дня, и я иду гулять.

Для обеда еще слишком рано. Я насвистываю, на сердце у меня легко, я уже почти забыл о том, что только что услышал. Я иду по улице Гёте до маленькой площади и направляюсь в сторону Монпарнаса. Улицы почти пусты. Не хватает только лучика солнца, чтобы сохранить надежду на хороший день.