Подземелье

16

— Солнце еще не взошло, а в стране дураков уже кипела работа, — констатировал Логинов, загоняя машину на служебную стоянку.

Трудно сказать, насколько Октябрьск оправдывал такое название, но работа в милиции действительно кипела.

Полдесятка сотрудников торопливо высыпали на автостоянку, что-то оживленно обсуждая, и рассыпались в разные стороны.

У крыльца двое оперов тащили из заднего отсека «воронка» задрипанного мужичонку.

Тот упирался конечностями в проем дверцы и орал нечленораздельно, маты при этом артикулируя отчетливо. Один из сыщиков, раздосадованный бессмысленным сопротивлением, поудобнее ухватился за облезлый пиджачишко задержанного и энергично дернул на себя. Пиджак треснул, и богодул мячиком покатился на землю.

Его тут же подхватили под руки и поволокли внутрь здания.

Личный состав, не будучи проинформирован о скептическом отношении старших к причинам несчастья в кочегарке, готовился шерстить, да и шерстил уже матюхинских приятелей.

Логинов собрал подчиненных, распределил обязанности. Имелись уже, оказывается, и кое-какие результаты. Емельянцев и Седых только что доставили одного типа, с которым следовало побеседовать плотнее.

Некто Хромов, по кличке Хромой, судимый-пересудимый, а ныне хронический бомж, большую часть времени проводивший в котельной у Матюхина, с вечера был замечен на пустыре возле кочегарки за распитием парфюмерных изделий в компании с не установленным пока субъектом.

Часа в три ночи забулдыга явился в общагу в прожженной одежде и, не вяжа лыка.

Ко всему прочему, неделю назад у Хромого случились какие-то разборки с Егором.

Сведения эти достигли милицейских ушей, и вот теперь сотрудники уголовного розыска задавали Хромову вопросы.

Логинов предложил Сергею:

— Ну-ка, пойдем глянем, что там за деятель.

…В тесной темноватой комнатушке с облупленными стенами, заваленной битыми чемоданами, полушубками, частями лодочных и мотоциклетных моторов — изъятым у ворья барахлом — на стуле в углу скрючился тип, которого недавно столь бесцеремонно извлекли из машины. Над ним нависли те же двое парней в штатском.

От грязного ватника, брошенного на стол поверх рассыпанных в беспорядке бумаг, несло гарью.

Коренастый, широкоплечий опер с вихрастыми, давно не стриженными волосами, наклонился почти к самому лицу бомжа, опустил ему на плечо увесистую ладонь.

— Ты, Хромой, чего, по-русски не понимаешь? Я могу по-китайски спросить. Херово токо б тебе не стало.

— Да чо по-китайски? Чо вы, по ходу, гоните? — гундел мужичонка. — Сказал же, не было меня там, и Егора не видал. Мы еще на той неделе разосрались.

— Тебя, падла, полсела видело, как ты одеколон в бурьяне жрал, — вмешался напарник коренастого, длинный, сутулый, в зеленом мешковатом свитере.

— Не знаю ничо, кто там видал, — гнул свое Хромой. — Где чо — сразу меня. Чо, типа, если я судимый…

— Заткни едальник! — оборвал его широкоплечий. — У меня время нету на твою парашу. Ну-ка, быстро, с кем на пустыре был? Что у вас с Егором получилось?

— Начальник, я все сказал! Чо порожняки толкать! Давайте очняка, кто там на меня гонит!

— Ну, ты, бля, и козел, — процедил сутулый.

— Фильтруй базар, начальник! — взъерепенился Хромов. — Кто еще козел…

Но коренастый успел уже распалиться не на шутку.

— Слушай, ты, фунфырь душистый. Если щас дуру нарезать не перестанешь, я на тебя залуплюсь, и ты у меня махом из тапочек выпадешь. Так, босиком, тебя в камеру загибаться и понесут. Усек?

— Да ладно, в натуре, жуть нагонять, — отмахнулся задержанный. — Дешевого что ли нашли?

— Ага, авторитет, значит, у нас выискался. Ну, ладно.

Коренастый коротко ткнул богодула кулаком в живот, целя между скрещенных рук.

Хромов хрюкнул, затем, спохватившись, издал страшный крик и вознамерился свалиться со стула. Но суровый мент, зная, что приложился пока только для виду, воспрепятствовал этому притворству, крепко сграбастав упрямца за сальную, нечесаную шевелюру.

— По-китайски начинаю говорить, — возвестил он грозным шепотом.

— Чо бьешь? — заныл Хромой. — Адвоката давай. Прав много заимели?!

— Адвоката тебе? А у тебя бабки есть?

— Положено!

— На то, что положено, знаешь, что положено?!

Сутулый в свою очередь размахнулся и гулко саданул Хромова в грудь. За этим последовала звонкая пощечина, отвешенная внушительной пятерней здоровяка-напарника. В результате допрашиваемый безо всякого притворства оказался на полу. Его тут же вернули в исходное положение, и когда он согнулся, стараясь прикрыться от следующего удара, кулак сутулого сбоку врезался ему в поясницу.

Хромов закричал от боли по-настоящему.

— Суки, по почкам!..

— Р-размажу! — рыкнул коренастый, изготавливаясь к новому тумаку.

— Доброе утро! — громко сказал Сергей, входя в кабинет вслед за Логиновым.

Оперативники оглянулись.

— Отдохни, Емельянцев, — приказал Николай.

Коренастый нехотя отступил, присел на краешек стола. Логинов перевел взгляд на сутулого. Тот с безразличным видом прислонился к стене.

Крякнув, начальник розыска адресовался к потиравшему ушибы богодулу:

— Ну что, Хромов, что тут у вас за дела? Опять разговаривать не хочешь?

— Как с ними разговаривать? Они по-человечьи не умеют.

Хромов с трудом переводил дыхание.

— Ну, это кто как заслуживает. Ты, вот, сидишь, делового из себя корчишь. Нахватался в зоне. А глянь на себя. Тьфу! Хуже опущенного, честное слово.

По поводу сравнения с опущенным Хромой пожелал что-то возразить, но начальник угрозыска не стал его слушать.

— Да ладно, знаю, что ты не машка, я не к тому. Но ты вот дыхнул — мне не то, что закусить, мне сблевать захотелось. «Цитрусовый» жрал, правильно? А ты кочевряжишься. На человека ведь стал не похож. До какого состояния себя довел? У вора свое самолюбие имеется. А ты шаромыга шаромыгой. Спрашивают — чепуху мелешь, кобенишься. Потому и отношение к тебе плохое.

— Бить не имеете права, — отчеканил Хромов.

— Бить — не имеем, — согласился Логинов. — А тебе придуриваться кто право дал? Ну, был бы пацан, а то кухню эту знаешь. Сам должен понимать, ведь докажем, что ошивался на пустыре. Очевидное отрицать зачем?

— И по какой статье этот пустырь пришьете? Какое в этом преступление? Все равно я не при делах, и нечего мне клеить! Вам бы только крайнего найти.

— Не крайнего, а виноватого, — наставительно возразил Николай, усаживаясь на стул. — Ладно, полемику мы с тобой вести не будем. А задержим мы тебя, как подозреваемого, на двое суток.

— И в чем же это вы меня подозревать можете, и какие ж у вас, гражданин начальник, основания для этого имеются? — не без ехидства поинтересовался Хромой.

— Основания имеются, не сомневайся, — невозмутимо подтвердил Николай. — Факт пребывания возле котельной ты отрицаешь — раз. А он, считай, установлен. С потерпевшим у вас недавно был конфликт — два. Пришел ты ночью, фуфайка вся прожженная — три. Вон, она изъятая лежит. А с Матюхиным, знаешь ведь, что произошло?

— Знаю, разъяснили. — Последовал короткий злой кивок в сторону оперов.

— Ну, вот. Сам соображай. На обвинение, конечно, не потянет, а для задержания достаточно. Будешь сидеть в клоповнике.

— Посижу, — буркнул Хромов.

— Посидишь, куда же денешься. — Упрямство допрашиваемого как будто вовсе не трогало начальника розыска. — А мы пока работать будем. За два дня всю твою подноготную вывернем. Ты же по пьяни дурной. Первый раз тоже чуть человека не угробил. Не боись, все выясним. Хватит нам времени докопаться, чего ради ты из Егора шашлык заделать надумал, да кто у тебя в поварятах числился.

— Да копайте вы — закопайтесь! — окрысился Хромов. — Я Егора, конкретно, не трогал! Не заходил даже в его гадюшник. Чо вы такие трудные?

— Допустим, — поднял Николай ладонь. — Но ты же отвечай толком, когда тебя спрашивают. Давай разбираться. С кем был на пустыре, что делал, как одёжу спалил? А то блатного из себя корчишь и думаешь, что так тебе прокатит — помурыжат, да отпустят. При таких-то обстоятельствах! Конечно, если рыло в пуху, тут закрутишься!

Похоже, достал Логинов Хромого, и тот, помявшись, повел-таки вразумительную речь:

— Короче, начальник, объясняю тебе. Ну, был я с одним, Жека его зовут. Он не здешний, на той неделе с тайги припылил. Фамилию не знаю. У него башлей манёхо было. Ну, чо делать? Взяли спирту, похмелились. На пустыре пили потому, что я там недалеко «на яме» и отоварился. Чо далеко ходить, когда трубы горят? Ну, заторчали, он куда-то по буху свалил. У меня еще цитрусовый оставался. Зарюхался я в кущи, развел костерок и глотал, пока не отрубился. Оклемался, чувствую — клифтяра тлеет. Еле затушил. Смотрю — ночь уже. Поканал в общагу, на шконку запал и капец. Могу показать, где костер жег. Там и чекушка от спирта, и фунфырь валяются. Жеку у геологов поищите. Базарил — у него там кенты. И нечего мне мокруху какую-то шить. Мы хоть с Егором и расплевались, да из-за фигни, чо бы я его мочил?

— Ну, замочить-то и с пьяной дури можно. Не то сказал, не так посмотрел. Знаем эти дела, — проговорил Логинов — Ладно, проверим. И Жеку найдем.

— Да если уж на то пошло, — перебил его Хромов, — не я один там кантовался. Жека, конечно, не при делах. Он Егора и знать не знал, какие у них завязки могли быть? Но я, когда из кущей линял, видел: там еще жавер какой-то крутился.

— Где крутился? — поинтересовался Николай с равнодушным видом.

— Да там, на пустыре. Я вылез, смотрю — со стороны котельной хмырь канает. Ну, он своей дорогой, а я в общагу.

— Так он из котельной появился, или откуда?

— Да хрен его знает. Я его срисовал, когда он уже порядком от кочегарки отрулил. А оттуда или со стороны — не в курсях.

— Кто такой? Знаешь его?

— Не, не знаю.

— Прямо-таки в первый раз видишь? Ты ж в поселке давно болтаешься. Не Москва, невозможно ни разу не повстречаться. Не из ваших, что ли?

— Не, не из наших — из порядочных, — буркнул Хромов, однако перехватив насмешливый взгляд Логинова, махнул рукой:

— А, ладно! Чо этого фуфела отмазывать? Он-то уж точно не по мастям. В школе он работает.

— Учитель, что ли?

— Замдиректора, вроде.

— Завуч?

— Ага.

— Это нерусский который? Гришка очкастый? Ну, ты даешь! Нашел на кого стрелки переводить, — рассмеялся Логинов.

— Так я и не перевожу. Просто говорю, что видел. А видел — его! Так что, двое нас там было, начальник.

— Знаешь, Хромой, — изрек Логинов, — в одном месте тоже двое побывали: палец и еще кое-кто. Так вот, после пальца ничего, а после второго аборт делать пришлось.

Увенчав беседу этим иносказанием, начальник розыска скомандовал сутулому:

— Веди его, Седых, в дежурку и в кондейку закрой.

— Начальник! Чо в кондейку-то?! — затянул привычную песню богодул. — Я же все сказал! Без прокурора в камеру права не имеете!

— Вы, блин, лучше меня все законы знаете, — сказал Логинов. — Не в камеру, а в комнату для доставленных, так тебя устраивает?

— Знаю я вашу комнату!..

Когда дверь за Хромовым и его конвоиром захлопнулась, Николай неторопливо развернулся к коренастому:

— Ну, что, Емельянцев, поразмялись, значит, на пару с друганом? Силу девать некуда? Все торопитесь поколоть быстрее.

— А чо-о? — протянул оперуполномоченный, набычась. — Попугали маленько, чтоб не борзел.

— Нашли кого обламывать! Он, знаешь, почему с вами борзеет? Потому что у вас головы деревянные. А кто головой работать не умеет, тот в основном руками обходится.

Логинов грозно повысил голос:

— В тюрьму захотели? Кто мордобоем разрешил заниматься?

— А мы не по морде, — осклабился Емельянцев.

— Не паясничай! Только с участковым еле замяли, вокруг прокурора вприсядку ходили, так теперь вы!.. Ребра поломаете или кишку какую порвете — не отвертитесь и загремите под фанфары. Ты еще не пуганый, а я помню, как прокурор одного сыскаря под статью вот за это самое подвел и в клоповник закрыл. Зэчье узнало — на весь изолятор ревело: дайте мента отпетушить! Вкатали ему на всю катушку, как с куста. И отпетушили, кстати, на этапе. Дубаки, небось, и подставили. Еще раз про рукоприкладство узнаю, башки дурные оторву!

— Да мы разве ради удовольствия? — насупился Емельянцев. — Сами же требуете: давай раскрываемость! А чем такую падаль проймешь?

Николай вздохнул.

— Насчет раскрываемости — это ты правильно. Только мне не все равно, как ее давать. Если так, как ты сейчас — это никому, на хрен, не нужно. Во-первых, он потом все равно от своих слов откажется, а во-вторых… — Начальник розыска пристукнул кулаком по столу. — Вы на себя со стороны посмотрите. По фене ботаете, мат-перемат, чуть чего — каждого за грудки. Нельзя же на одну доску с клиентурой своей становиться! Они — это они, а мы — это мы!

— Ну, да. Им все можно, нам ничего… Ла-адно, поня-ял, — с ударением на «я» протянул Емельянцевв. Но не звучало в его голосе раскаяния.

…Предположение о причастности завуча к гибели Матюхина Логинов всерьез принимать, конечно, не собирался. Но сразу после допроса Хромова настропалил куда-то участкового, и тот вскоре привел в отдел дородную бабенку лет тридцати, с которой начальник розыска уединился в кабинете. Беседа их продолжалась около получаса, после чего свидетельница удалилась, настороженно постреливая глазами по сторонам.

Как выяснилось, всезнающий Николай был в курсе, что неженатый педагог похаживал вечерами к заведующей банно-прачечным комбинатом, молодой и полный жизненных сил вдове. Григорий Олконтович из соображений конспирации, которая в райцентре была бессмысленна, появлялся у дамы сердца после наступления темноты, а уходил перед рассветом. Эти заговорщицкие манеры были бы ни к чему не отягощенным семьями любовникам, но имелась одна причина, по которой Григорий Олконтович не афишировал свои отношения со смазливой Катериной.

Ну, кому какое дело до того, что завуч — абориген, а дебелая Катька — баба рязанских кровей?! Катьку за это, вроде, и не осуждали, но некий душок в разговорах присутствовал. А Витька Головин, бузотер и сквернослов, который давно проживал в городе, но по полгода болтался в родном Октябрьске и браконьерил почем зря, ситуацию во всеуслышание определил так: «Оно конечно, ежели бабе залихотится, можно и с кобелем охотничьим, он бражку не пьет, а потому всегда при силах».

Никакого захолустного расизма в этом не было, но раз уж заведено своим со своими, так уж заведено. Катька упросила завуча лишний раз не мозолить людям глаза.

Самый короткий путь «из пункта А в пункт Б», как выразился Николай, напирая на букву «Б», позволявший к тому же избегнуть лишних глаз, пролегал через пустырь, мимо котельной.

Начальник угрозыска душевно расспросил заведующую баней, и она подтвердила, что в прошлую ночь милый друг ее навещал и покинул, не дожидаясь первых петухов.

Таким образом, загадка появления педагога в неурочный час в окрестностях кочегарки была разрешена.

Однако, Григория Олконтовича надлежало хотя бы формально опросить, потому что в своих показаниях его упомянул Хромов. Логинов с этим почему-то не спешил, но вскоре выяснилось, что Емельянцев уже пригласил завуча на беседу.

Начальник розыска чертыхнулся.

— Где не надо, такие расторопные — поперед батьки в пекло! Прежде чем разговоры заводить, обмозговать все надо.

Репин, хоть понятия не имел, что тут Логинов собирается обмозговывать, торопливый вызов педагога тоже не одобрил, но по собственным соображениям.

Когда Логинов отлучился, Сергей позвонил в редакцию.

— Привет, — отозвалась Раиса. — Хорошая из прокурора закуска получилась?

— Медведь чуть не подавился. Как добралась?

— На метро. С ключом поступила согласно ваших указаниев.

Но не выдержала и серьезно спросила:

— У тебя все в порядке? Я часов с трех свободна. Если ты службой не обременен, могу зайти по известному адресу.

— Ты извини, давай лучше до вечера.

— Как скажете, гражданин начальник. В город не собираешься?

— Дела еще остались.

— Не ври, нет у тебя никаких дел. Я, кстати, тоже закругляюсь. Вместе бы и улетели.

— Рановато. Да ты не волнуйся. (А с чего бы ей, собственно, волноваться?)

Раиса сказала без обычного стёба:

— Постараюсь. Но ты уж, меня, пожалуйста, не волнуй.

И от этих ее слов Сергей почувствовал себя так, будто случилась неожиданная радость. Пришло вдруг в голову, что уже давным-давно, даже мысленно не употреблял он слова, ну того самого, которое, когда не просто секс. Забылось, видать. А теперь вот вспомнилось.

Спохватившись, Сергей сообразил, что неприлично вот так заткнуться ни с того, ни с сего и молчать в телефон. Это все потом. Сейчас от Раисы ему требовалась помощь.

— Слушай, помнишь сабантуй у замредактора? — спросил он.

— И что?

— Тут, понимаешь, у меня надобность возникла. Не сможешь ли ты аккуратно так и ненавязчиво уточнить у Ивана Ивановича или у секретарши, как гости расходились? Кто первый, кто следом? Короче, во сколько, с кем и за кем. И вообще, не было ли чего-нибудь необычного?

— Кто первый? Так это ж мы с тобой. И что ты имеешь в виду под необычным?

— Мы не в счет. А про необычное… Я сам толком не знаю. Ну, разговор какой-нибудь особенный, или конфликт, или так, вообще…

— Да там такие все хорошие были, что никто ничего и не вспомнит, наверное.

— А ты поинтересуйся. Ну, будь лапушкой. Мне для дела надо.

— Не понимаю я твоих дел, — недовольно проворчала Раиса. — Ладно, попробую. Штирлиц уездный! Позвоню через час.

— Благодарю вас, радистка Кэт!

«Вот и ее впутал, — с досадой подумал Сергей. — А ведь не уколола, дескать, в стукачи вербуешь?! Согласилась». От этого опять потеплело на сердце.

Когда Раиса перезвонила, он узнал, что геолог в тот вечер, не обретя взаимности у редакционной секретарши, отбыл в одиночестве, изрядном подпитии и дурном расположении духа. Школьный завуч ушел без попутчиков, но выходило, что сразу за незадачливым бородачом.

В сущности, ничего отсюда не вытекало. Но в голове у Сергея складывалась причудливая мозаика. Он понимал, что ее стеклышки преломляют свет хитро и замысловато, будто полупрозрачный витраж, глядя через который нельзя быть уверенным, что там, за окном. Но отвернуться уже не было сил, и оставалось лишь вглядываться в смутные очертания до тех пор, пока они, быть может, не обретут определенную форму. А это случится тогда, когда догадки накопятся… «Как критическая масса», — ехидно подсказала память.

Репин посидел в задумчивости, потом позвонил паспортистам и выяснил домашний адрес Григория Олконтовича, сам еще толком не понимая, для чего ему это нужно.