Подземелье

39

На следующее утро телефоны в кабинете начальника Октябрьского РОВД спозаранку жужжали, пели и звенели, как заведенные. Онуфриев то сдержанно, то с нескрываемым раздражением — смотря кто его доставал — говорил то в одну, то в другую трубку, но порой ему приходилось на полуслове прерывать беседу, так как на столе оживал аппарат прямой связи с областным центром. Аппарат этот начальник милиции величал «тюлюлюем» за требовательный, не похожий на прочие зуммер, настырно выпевающий это самое «тю-лю-лю-лю…» Линией мог воспользоваться не каждый сотрудник УВД, а потому, когда подполковник брал массивную, черно-белую трубку, речь его делалась лаконичной, деловитой и в соответствующей мере почтительной. Впрочем, достоинства своего он не ронял ни при каких обстоятельствах.

А доставали нынче Онуфриева все, кому не лень: и область, и районные «ракомводители», как именовал он местную власть. Трезвон этот начался еще ночью, когда все заварилось, и конца-края ему не предвиделось. Онуфриев и на «стрельца» этого, Седых, остервенился лишь потому, что знал, сколько крови у него высосут всякие грядущие проверки и расследования.

«Питию крови» положил начало дежуривший по управлению майор Стоценко. Однако, быстро уяснив обстоятельства происшедшего, майор резюмировал: вас понял, вопросов не имею. Но все же не удержался и добавил:

— По-глупому как-то получилось. Своих стреляете, чтоб чужие боялись?

Онуфриев, не уловивший в голосе майора особой скорби, огрызнулся:

— Водку ему надо было меньше жрать! Угробил человека ни за понюх табаку. Целовать его за это прикажешь?

— Да-а, — протянул Стоценко. — Водку Серега потреблял без меры, сами повидали. Ну, ладно, до связи. — И дал отбой.

Онуфриев не мог знать, какие злющие, когтистые кошки скребли в эту минуту на сердце у дежурного по УВД, как клял он себя за то, что не пустил Репу под полную раскрутку, когда того, балдого, приволокли из вытрезвителя после кабацких похождений. Не ровен час, всплывет эта пакостная история, и не погладят, ох, не погладят по голове добросердечного майора за то, что смолчал, считай — покрыл нарушителя служебной дисциплины. Способствовал, так сказать, формированию причин и условий… Микита, конечно, будет молчать, как рыба об лед. Тоже ведь, медаль за «альтруизм» не привесят. Главное, чтоб из «мочалки» ничто не просочилось.

Черти бы тебя побрали, Репа, алкаш несчастный! Хотя, собственно, и побрали уже.

Но долго переживать по поводу собственной глупой доброты майору не дали.

Дежурные сутки с их обычным «дурдомом» катили своим чередом.

Онуфриев же продолжал отвечать на телефонные звонки, сперва из служебного кабинета, а под утро из собственной квартиры, и в конце концов раскалился настолько, что не узнал по голосу и облаял одного из заместителей начальника управления внутренних дел.

Сейчас, поутру, сидя в своем кресле с легкой головной болью, подполковник прикидывал, какие могут ожидать лично его последствия и вырабатывал линию поведения во время грядущей служебной проверки. В конце концов, повертев в уме так и сяк различные варианты, он пришел к выводу, что никакими серьезными неприятностями данное «чэпэ» ему не грозит. Оружие было применено в строгом соответствии с законом, и прокурор района это уже подтвердил. А по своему, по чужому — значения не имеет.

Сейчас станут доискиваться: можно ли было предотвратить? Вопрос, конечно, интересный. Но и ответы на него можно давать увлекательные. Расплывчатая, одним словом, тема. Причины и условия формировались не здесь. Вот где формировались, там пусть и разбираются, там и спросить есть с кого.

Так, ну какое еще лыко в строку могут поставить? Недосмотрел? Обстановкой слабо владеете, товарищ подполковник? Это — ладно, тут сильно ерепениться не стоит.

Так точно, слабо владеем в какой-то степени. Но ведь не наш, а управленческий сотрудник отличился. Это управление нас контролирует, а не мы его. Но хоть в чем-то и покаяться надо. Самокритику управа любит.

Нервы все равно вымотают. Мало их служба помотала! На коллегии теперь, чуть что, станут тыкать: работу не можете организовать, стрелять куда попало только мастера!

«Да черт с ним!» — вздохнул Онуфриев.

Скоро и на покой. Младший вот только пусть институт закончит — и хорош! Всех чинов не выслужишь, а что для жизни можно было поиметь — и так давно поимел, бедствовать не придется. На пенсию, конечно, не разживешься, но не зря ведь начальником милиции столько лет здесь просидел. Хапать не хапал, служебным положением чересчур не злоупотреблял — во всем мера должна быть, мера и ум — но и ушами не хлопал. Машину купил, коттедж построил, земли кусок имеется, чтоб было где картошку посадить. А главное — с людьми умел ладить. Закон, конечно, исполнял, но не гнул по-дурному. Человек — он человек и есть, каждому жить надо.

Если по всякому поводу «на прынцыпы» вставать, долго не удержишься. За то и уважают в районе начальника милиции, что человеческое понятие имеет.

Под власть, какая б она ни была, Онуфриев хоть никогда половиком не стелился, но и поперек ей ни в жисть не вставал. Про себя хоть «ракомводителем», хоть как его величай, но в жизни к солидному, при должности, человеку соразмерное и уважение должно быть.

Так что не дадут пропасть. Жена вот талдычит: в город, в город… А чего в том городе? Здесь и местечко уже присмотрено, непыльное, да денежное, ждет пенсионера, не дождется. Неперспективный район? А вон артель золотушников в тайге вскрышные работы начала. Ничего, на наш век хватит. Какие на старости лет перспективы нужны?..

Ближе к обеду телефонный стрекот пошел ни убыль, и Онуфриев чуть-чуть перевел дух. Можно было, наконец, заняться текущими делами. Но тут опять длинно запел «тюлюлюй»: снова кому-то занемоглось в высоких инстанциях. Ругнувшись, Онуфриев схватил ненавистную трубку, но тотчас узнал голос подполковника Микиты, и от сердца у него отлегло. Старый конь борозды не испортит, старый друг в карман не насрет.

— Здр-равия жлаю, трщ па-алковник! — сказала трубка.

— Желаю, желаю, — отозвался Онуфриев с усмешкой. Веселый был человек начальник «убойного» отдела и даже в такие трудные минуты не утрачивал природного юмора.

— Ну, и что скажешь? — поинтересовался Микита. — Поселок взорвал, подчиненного моего угрохал, медведи у тебя людей едят. Ты никак на пенсию собрался?

— Что тебе сказать, чтоб на шишку не послать? — отозвался Онуфриев все с той же усмешкой. — Ты кого мне прислал? Не в психушке кадры подбираешь? Дырку для ордена просверлил?.. Правильно. Про другую дырку сейчас надо беспокоиться, вовремя ее вазелином смазать.

— Ты мне заканчивай! — не утерпел Микита. — Был работник, как работник. Недавно медкомиссию проходил. Написали, что нормальный. Это надо разобраться, чего вы с ним там сделали?

— Алкаш он был, вот кто. Как приехал под газом, так и не просыхал до конца. Мы тут тоже не спим, разобрались уже чуть-чуть.

— Ну, не знаю, — проворчал Микита. С этими делами у него было, вроде, в пределах нормы. Я во всяком случае не замечал.

— Ты не замечал, а я вот заметил.

— Ну, а чего ж не позвонил, не проинформировал? Я б его отозвал и опохмелил, как полагается. А то, понимаешь, добренькие все, а расхлебывать некому.

— Нехороший ты человек, — подумав, сообщил Онуфриев. — Так и ищешь, чью бы задницу вместо своей подставить. У меня, знаешь, другие проблемы есть, кроме как за вашими ханыгами в погонах наблюдение вести.

— Ну ты чо залупаешься? — хохотнул Микита. — Я же шучу.

— Шутки-шутками, а Бобик сдох!

— Если бы Бобик, — Микита тяжело вздохнул. — Слушай, а что у тебя Логинов? Репин же его достижения проверял. Вместе, наверное, горькую и жрали.

— Логинова ты зря не трожь, — не согласился начальник РОВД. — Он у меня пашет, как пчелка, перед глазами все время, некогда ему пьянствовать.

— Ой, не скажи! Проверки у вас годом да родом. А тут целая комплексная. И что, Логинов Репина в гости не пригласил, на речку отдохнуть не вывез? Один гудел, другой смотрел? Не смеши!

— Ты подожди, — сказал Онуфриев. — По-твоему — это мы его тут споили, чтоб он справку хорошую написал? Ну, ты и гусь! Не ожидал от тебя. Чихал я на ваши справки.

— Вот ты какой нервный человек, — подосадовал Микита. — Параноик, можно сказать. Все тебе кажется, что я на тебя хочу собак навешать. Но ты же сам посуди. Они там нос к носу сидели. Если и не пил твой Логинов, то должен же был видеть, что наш вытворяет. Почему тебя в известность не поставил? Зачем покрывал? Ты, если б знал, что с Репиным творится, неужели мер бы не принял? Я понимаю, твой начальник розыска с управленцем отношения портить не желал, да и кому в стукачи охота?! Но что это меняет? Сам же видишь, какой результат.

«Старый ты козел!» — подумал про себя Онуфриев.

Но нельзя было не признать, что предлагал Микита самый что ни на есть оптимальный вариант. Ну, приехал человек на периферию, расслабился, контроля над ним не стало. Ударился в загул. Дело обычное, и раньше случалось. Кто ж виноват, что этот головой слаб оказался? А вот что пьянство его не пресекли вовремя — это да, это — прокол. Но опять же, у начальника отдела забот выше головы. А Логинов смолчал. Ему за ложную солидарность и ответ держать.

— У Николая очередное звание на носу, — нехотя отозвался наконец Онуфриев. — Зарубят.

— Да брось ты — зарубят! — Микита был настроен оптимистически. — Что уж такое ему сделают? Выговор, ну строгий — самое большое. Когда у него срок? Через четыре месяца? Да он у тебя за это время десять раз еще отличится. Убийство, там, или еще что-нибудь. Ты только вовремя представление напиши, сразу и снимем взыскание. Я за этим сам прослежу.

— Обидится, крайнего, дескать, нашли.

— Ну, обидится! На обиженных воду возят. А вообще — сам смотри. Крайних все равно найдут, будь уверен, — подытожил Микита.

Теперь Онуфриев знал, какой версии событий будет придерживаться в дальнейшем его приятель. Он вдруг без особой связи с предыдущим подумал, что система как нельзя лучше соответствует некогда придуманному для нее гербу: глухой щит, которым удобно отгородиться от докучливого воздействия извне, и архаичный меч, пригодный только для того, чтобы пырнуть ближнего своего, но смехотворно бесполезный против нынешней оборзевшей уголовщины.

Усмехнувшись крамольным мыслям, Онуфриев буркнул в трубку: «Добро!» — и начальники отделов распрощались. Настала пора собираться на обед.

Но сборы эти были прерваны появлением заместителя по работе с личным составом, по привычке именуемого в отделе замполитом. Солидный майор в отутюженном мундире, из-под которого сверкала не предусмотренная повседневной формой белоснежная рубашка, негодуя, сообщил, что оперуполномоченный Седых с утра был вызван в прокуратуру для дачи показаний об обстоятельствах ночной перестрелки.

Проболтавшись неизвестно где, полчаса назад он вернулся на службу в состоянии сильного алкогольного опьянения, в каковом и пребывает сейчас на рабочем месте.

Более того, со слов замполита выходило, что на его замечание Седых отреагировал неадекватно, предложив руководителю следовать в направлении, хорошо известном в мужских кругах. Возбужденное душевное состояние сотрудника по-человечески понятно, но это ни в коей мере не оправдывает пьянства и хамского поведения.

Онуфриев смотрел на майора и чувствовал, что в нем закипает злость, вызванная отнюдь не «выступлением» оперуполномоченного. Начальника РОВД давно раздражал и щеголеватый, с иголочки, мундир заместителя с неуставной рубашкой под кителем — в таком мундире пристало являться на парад, а не тянуть милицейскую лямку в заплывшем грязью райцентре; и гладко выбритые, не знающие укусов непогоды щеки майора; и исходящий от него запах дорогого одеколона, контрастирующий с пропитавшими райотдел запахами пота, табака и бензиновой гари. А сейчас — даже это праведное негодование, вызванное, по сути, собственной неумелостью.

«Сунули мне тебя… специалист! — недобро подумал Онуфриев. — В участковые бы, в розыск, чтоб ботинки в пыли и яйца в мыле! Воспитатель! Хрена ль ты кого воспитаешь, если сам дерьмо голыми руками не разгребал, в дежурке от задержанных шарахаешься. Потому и послали… куда следует».

Подполковник вернулся за стол, ткнул пальцем в кнопку селектора.

— Дежурный? Ты зайди, давай-ка, в двенадцатый кабинет. Там Седых заболел… Заболел, непонятно разве говорю? Аккуратно его на машину и домой. Понял? Выполняй. Логинова позови, пусть тебе поможет.

Замполит поджал губы.

— Вы ему и слова не скажете?

Онуфриев откинулся в кресле.

— О чем сейчас с ним можно разговаривать, как ты думаешь?

— Я думаю, стоило хотя бы пойти и лично удостовериться, в каком он состоянии. Для последующего принятия мер.

— Удостовериться, что он пьяный? — удивился Онуфриев. — Так я тебе на слово верю. А чтоб он и меня послал — знаешь, ну никакого желания!

— Так что же это мы позволяем? Меня обхамил, вас пошлет! Мы так далеко зайдем.

— Успокойся, никуда мы не зайдем. Проспится — разберемся. — Онуфриев встал и направился к вешалке. — Все, на обед пора.

— По этому факту я подам на ваше имя официальный рапорт, — сухо произнес замполит.

— Подашь, подашь, куда ж мы денемся!

Онуфриев натянул плащ, нахлобучил фуражку, оглядел себя в зеркале. Когда за заместителем захлопнулась дверь, он пробормотал себе под нос: «Эх, еж твою клеш, белая рубашка! Научил бы я тебя комну… конму… конму-ни-ка-бельности. Дома ты вчера спал, когда этот балбес сопливый на такую херню нарвался. Да черт с ним, со всем. Война войной, а обед по распорядку».