Пограничник

Глава 7. Церковная или возвращение императора часть 2

Ансельмо на завтрак опоздал. Не «не явился», как я поначалу подумал, а именно что опоздал.

Собственно, завтрак был поздний, поскольку я, проведший ночь с красивой женщиной (кто сказал бабушкой? Тело-то у неё юное!) был бодр и свеж, дышал энергией, завалился в казармы и потащил всех, кого нашёл на утреннюю пробежку. Ибо нефиг, раз мы не на войне — надо держать слово. И что интересно, к нам присоединился лично Вольдемар (!) И Йориковы орлы, которые вроде к замку не относятся, побежали. Не все, человек двадцать — кто был в казармах в этот момент, но им явно в прикол — ага, тут же сам граф бегает! Чем они хуже? В их замках такого шоу не было. Вольдемар после трёх неспешно пройденных (в смысле бежали трусцой, не спеша) кругов отдышался и ответственно заявил:

— Убедил, воспитанничек. Это полезно. Дыхалку и ноги развивает, а у пехоты ноги — самая нужная часть тела. Будут бегать каждое утро как миленькие! — Злорадная улыбка — будущих легионеров ждёт дрессура от бескомпромиссного наёмного убийцы. Тяжело в учении, как говорится… Но я им всё равно не завидую.

— Давай заходи как-нибудь, попробуем реперные точки устава легиона написать, — перевёл я на актуал. — Надеюсь, черновые идеи есть?

— Как не быть. — Наставник улыбнулся. — Но много пробелов. Да, давай обсудим, как вернёшься от мастеров.

Наивный. Если вернусь. Там же технические детали до ночи будем обсуждать — этим фанатикам железа и механизмов только волю дай. А потом пьянка — никто «поляну» не отменял, просто перенесли.

Так что завтракали поздно. Астрид морщила носик, но мне кажется, не только из-за времени. Отвыкает от лечебного братского перепиха, в себя приходит. Блин, капец как к ней тянет! Эти огненные всполохи волос перед глазами… Бр-р-р-р-р! Но я силой заставляю себя смотреть на неё и видеть Викино отражение. Надеюсь, получится. Ах да, родственничек почувствовал, что между нами что-то происходит, и от греха не отсвечивает — ему происходящее как раз выгодно. А комендантом замка его не поэтому оставлю. Людей не хватает, Вермунд с ним мудро придумал, дело не только в Астрид.

Падре, находившийся в хорошем настроении, минут пятнадцать втирал мне, что идея с диоцезом в Пуэбло — плохая. В смысле пустая, безнадёжная.

— Понимаешь, Рикардо, вас боятся, — подвёл итог словоблудию он. — Это может казаться смешным, ибо я не просто так был духовником твоего отца и знаю реальное положение дел в графстве. Но в Альмерии Пуэбло считают слишком сильным и вольным. Независимым. У вас на границе тысячи воинов; три тысячи только наёмных рыцарей. С такой силищей твои отец, дед и другие предки могли натворить в королевстве таких дел, что… — Махнул рукой. — А потому вас всячески пытаются ослабить. В том числе не дав власти духовной — ибо любой правитель, имеющий под рукой своего прелата, автоматически котируется среди коллег выше, чем тот, у кого такого нет.

— Поэтому они оторвали от нас два ключевых торговых города, — с ехидством в голосе произнесла Астрид, — в которых были кафедры прелатов. А затем оторвали пусть город без кафедры, но ключевой для всего Юга, потому, что в нём добывают железо. Но я не понимаю, при чём тут церковь, падре? Это же король. Тогдашний, — поправилась она. — Короли. Противостояние наших предков — мирян и королей-мирян. Епархии тут каким боком?

— Религия есть продолжение политики, дорогая сестрёнка, — с пониманием улыбнулся я и переглянулся с отцом Антонио. И знаете, такое зло в этот момент взяло! Видимо только сейчас полностью осознал то, что подсознательно понимал уже давно, просто не было времени сесть и взвесить. А именно — церковь УЖЕ выступила против нас. Не против меня, как попаданца, а против графов Пуэбло, которые не были никакими попаданцами, плоть от плоти этого мира. Про отца наверняка не знаю, но для всех он был просто чокнутым, слишком тщательно вселение скрывал.

А раз церковь замазана, раз она УЖЕ участник конфликта, что это означает?

А означает это второй, менее распиаренный постулат дяди Володи. Первый, про сортир, уже выполнил — всему королевству тошно стало. Теперь второй. Кажется, звучал он так: «Я детство провёл на улицах Питера и уяснил одну вещь. Если драка неизбежна — надо бить первым». Вот честное слово, лучше бы эту фразу мемом сделали — она куда полезнее для обывателя чем сотни других его более популярных цитат!

Нет, на самом деле это обычная грёбанная житейская мудрость, только и всего. Но чёрт возьми, какая философски правильная мудрость!

Итак, хоть сие — принятие эпохального решения — и произошло мгновенно, но я понял, что так и должно было быть. А может моей рукой и мыслями сам бог руководил и подсказывал. Но я понимал, что прав и жалеть не буду. И отговариваться тем, что «рано ещё, слишком слаб» не буду тоже, ибо никогда не бывает «вовремя», «рано» будет всегда.

— Адольфо, пошли кого-нибудь за писчими? — попросил я и, видимо, изменился в лице, так как и падре, и сам канцлер изменились в лице, а Астрид прекратила жевать.

— Брат, всё в порядке? — участливо спросила она.

— Ага. — Я кивнул. — Я тут на новую войну нарываюсь. Надо к ней предлог подготовить. Сейчас будем сочинение сочинять.

— Сию минуту, сеньор граф… — пролепетал Адольфо и подскочил.

Канцлер, как магистрат, был мною допущен к своему столу, за которым, кстати, не наблюдалось всех троих прибывших баронов — хотя именно вассалы по определению сидят за столом сеньора. Типа дуются, «не простили», пока не доверяют. Нахрен, и без них хорошо. Вышел, и тут же вернулся в сопровождении опоздавшего Ансельмо.

— Граф!.. Граф!.. Ваше сиятельство! Твою ж мать, ваше сиятельство, в рот его за ногу!..

Это примерный перевод того, что говорил квестор, а говорил он витиевато — аж вояка Вермунд заслушался. При этом светился от счастья и подпрыгивал на одной ноге.

Я спокойно дожёвывал куриную ножку — после пробежки и бурной ночи был голоден. Кстати, лекарка моей волей тоже сидит за столом, и весь завтрак активно строила глазки. У неё с перепихоном проблемы — абы с кем нельзя, она для всех графская женщина, прилететь может (её партнёрам, а значит нефиг их подставлять). А я в отлучке месяцами. А тело молодое. А вот кого за столом не было, так это старшей сестрёнки, и я был от этого несказанно зол. В монастырь её отдать что ли? Тут это не считается загубленной жизнью. Но это о птичках, сейчас послушаю плута Ансельмо.

— Сядь и говори спокойно, чтоб было понятно. Или получишь в ухо, — тихо и размеренно предупредил я.

От такого тона, похожего на ледяной душ, квестор чуть пришёл в себя. Присел. Но продолжал сиять, как Альтаир, ничего не замечая.

— Голубь от Эстер, — произнёс, наконец, не пряча довольную улыбку. — Точнее от моего человека, поехавшего с нею, но в данный момент это одно и то же.

— И что там? — Я старался быть самим хладнокровием, но внутри ёкнуло. Неужели? Новый прорыв после всего уже переданного людьми Эстер по договорённостям? Но что именно они приняли сейчас, что такой кипишь — Ансельмо так просто из колеи не выбить, после попадания в крепостные он калач тёртый. А мы им понаписали много всего, много разных предложений.

— Они согласились отгружать груз взаимозачётом! — чуть не закричал мой министр. — То есть если грубо, — это он повернул голову ко второму нашему финансисту, Рохелео, которого я, подумав, тоже допустил к столу. — Если грубо, в нашем новом порту на Белой будут сидеть королевские мытари и собирать налог на всё, что грузится на корабли. Точно такие же будут сидеть в Сан-Педро в Мурсии, переписывая их грузы. И поскольку ни мы ничего платить северянам не будем, ни они нам…

— Это называется бартер. Товарный обмен. Баш на баш, — пояснил я для всех. Рохелео понимающе кивнул.

— Вот-вот, — продолжил Ансельмо, чуть сбитый с мысли. — Бартер. И мы, значит, раз денег нет, все-все пошлины фиксируем, а платит потом за всё граф разом. Сразу везёт в казну одной суммой. Граф де Рекс месяц назад от имени короля подтвердил, что они так согласны.

— Это касается только графского добра, правильно понимаю? — въехал Рохелео и просиял. — А в новом порту ещё долго главным товарным потоком будет наше добро, купцы позже подтянутся.

— Именно, друг мой! — отсалютовал я косточкой.

— А платить вы казне будете… Из той суммы, что король… То есть всё королевство собирает на содержание Лимеса. Так? Оставляя золото в Пуэбло, и не думая возить его по таким опасным дорогам?

— Приятно беседовать с умными людьми. — Он меня не разочаровал.

— А теперь ещё и Мурсия… Стоп. Они отдают платить свои пошлины нам! — и тут догадался Рохелео. — То есть… А как? — Недоумение.

— Я ВЫКУПАЮ у него долг перед казной, — пояснил я схему, придуманную, к сожалению не мной, погруженным тогда в тонкости устройства шестерёнок и мельниц, а Ансельмо. — Без дисконта, то есть один к одному. И Ансельмо сейчас пошлёт в Мурсию доверенного человека, который подпишет там все пергаменты, после чего на обратном пути завезёт их в королевскую канцелярию на ознакомление и утверждение. — Представил себе, как оху… Удивится де Рекс и как разозлится король, но так им и надо. — И мы вычитаем из этой суммы оба долга наших графств. Но в связи с тем, что у нас товарный обмен, сумму этого выкупленного долга Мурсия поставляет также, товаром, что нам и надо — нам нужно всего и поболее, и чем бесплатнее — тем лучше. Лес, дрова, уголь, железо. Ну и свекла, но я похоже погорячился, мы и так скупили на корню весь будущий урожай, а новые площади расширять — время надо.

— Свекла это хорошо… — потянула Астрид, расплывшись в блаженной улыбке. — Мне очень понравился сладкий компот. Брат, давай им всех наших соседей угостим? На пир позовём?

— Успеем, — отмахнулся я. — Ты тут без меня главная — ты и угощай. А пир только после войны — делу время.

М-да, с карамелью и правда не рассчитал. Пока её распробуют, пока наладится массовый сбыт, пройдёт время. Потому у нас только одна мастерская и пыхтит, и объёмы далеко не те, что мечталось. Всё же зерновая афёра ничем не перекроется, никакими потоками, примем это как данность. Но есть и хорошая новость — настоящий бизнес начнётся только в следующем году, а к тому моменту мы уже обкатаем технологию и оборудование, и выставим на рынок столько сахара, что никакая конкуренция года два не будет страшна.

А что касается пошлин на товар за пошлины на товар, то они будут платиться уже в следующем году, со следующей суммы лимесных денег. А это другой разговор.

— М-да! — крякнул Рохелео. — Ну вы тут в Пуэбло и фантазёры. Тогда получается нам плевать, что король не даст эти две тысячи солидов? Смысл в этом? Ай, хитро-то как!

— Если наторгуем на них — скорее всего, — закивал продолжающий сиять Ансельмо.

— Наторгуем. — Я противно улыбнулся. — Мы ещё и с Валенсией, и с Таррагоной торговать будем. И проекты есть по пеньке для Картагены. Там объёмы будь здоров вырисовываются.

— Но как мы тогда сможем говорить всем, что нам не дают денег, если они… Пойдут зачётом нам же, и по сути нам их дадут товарами из графства Мурсия и других северян? — напрягся Рохелео. И был чёрт возми прав. Не выйдет больше бедного овца на королевском совете корчить. А туда придётся ехать осенью. И отвечать за базар, в частности за вольное обращение с беглыми и их освобождение.

— Информационная война, — выдал я умный термин. — Что-нибудь придумаем. Для всех это просто торговля, товарообмен, мало кто понимает полностью, как оно устроено. И тем более не все будут в курсе истинных договорённостей. Да и… Не факт, что всё срастется на самом деле, это лишь наши хотелки, как sfericheskiykon’ v vacuume. Карлос Шестой та ещё сука, а де Рекс — опытный противник, не надо его недооценивать. Пока это проект, план, так к нему и относитесь.

— Ваше сиятельство, писчие. — А это пришёл один из помощников канцлера, протягивая перья, «неразливайку» и пергаменты с черновиками.

— Молодец, свободен. Адольфо, садись на свободное место, — указал я на торец стола. — Пиши. Да можешь пока черновик — возьми лёгкую ткань, на пергамент потом перепишешь.

Почему-то до лёгкой ткани тут додумались, какую не жалко, чтобы писать и стирать, в смысле как бельё стирать, и чернила в мыле отходят. А вот с бумагой облом. Как же, блин, её делают-то? Ну хоть примерно знать что надо с грёбанными опилками сотворить, чтобы получилась хрень, на которой можно нормально и недорого писать. Тут делопроизводство состояние стоит.

Итак, письмо. Я задумался, нахмурился. Война — дело серьёзное, на войне главное — надёжный железобетонный обоснуй, почему ты «идёшь на вы». Без обоснуя даже на территорию соседа не вломишься. А тут церкви войну объявлять! Единственной силе, сплачивающей человеков, не дающей им перегрызть горло друг другу. Надо дать понять церкви, что меня напрягает, что она действует на стороне Альмерии, но при этом дать возможность отыграть — дескать, если не будете участвовать в травле — договоримся. А будете — то и я не лыком шит, и я могу укусить. Не так больно в масштабах человечества, но обидно.

И правда, как выступать с предложениями на том же королевском совете, если для всех я ничтожество, у которого забрали оба работавших в графстве диоцеза, а главный, в Пуэбло, открывать и не думают? Тот, что за Кривым Ручьём фактически не мой — там рулит виконт Атараиско, слишком самовольный, чтобы считаться графским человеком, и слишком слабый без поддержки знати королевства, и одновременно от знати отдалённый моей территорией, а потому для всех неопасный.

А ещё у меня на земле нет ни одного монастыря! Монастырей куча, а у меня нет. Неправда ли обидно? Чёрт с ними, плевать на монастыри, особенно если они похоже на те, что были в наше время — с толстыми жирными монахами, эксплуатирующими обездоленных монастырских крестьян. И землю, подаренную им, фиг заберёшь — церковная земля усиливает церковь навечно, выпадая из оборота мирян. Но сам факт отношения. Ещё в школе мы изучали, что монастыри в Средние века — места культурного просвещения и прогресса.

А ещё у меня на территории нет ни одной местной реликвии. Речь не идёт о чём-то вроде кусков креста господня, гвоздей, коими Исус был прибит к кресту, или плащаницы из славного города в Пьемонте, но артефакты, принадлежавшие местным святым — их тут дохрена. А я обделён. А значит что?

Правильно, значит я должен контратаковать, макнув церковь в перечисленное. Не просить снизойти, нет, именно атаковать самому. Наступать. Бить первым, минуя стадию переговоров. Ибо начну просить — посчитают слабым, и тогда последующие попытки протестовать будут выглядеть как моя глупая обида на то, что взрослые дяди не дали малышу Ричи конфетку. Надо чтобы ОНИ приезжали ко мне договариваться, а не я к ним. Первыми. С вопросом: «Братан, чё за дела, ты чего бычишь и на нас бочку катишь? За что?» А тут я и заряжу претензии. В таком раскладе конфеткой и не пахнет, иной уровень при тех вводных данных.

Правда есть и обратная сторона медали, люди здесь слишком религиозны, церковников все боятся…

…Да и чёрт с ним! Если меня или орков будут бояться больше — задвину церковь в одном конкретном медвежьем уголке, а дальше будь что будет.

— Итак, Адольфо, пиши, — начал диктовать я, ощутив прилёт музы.

— Вначале стандартные приветствия, «наше вам с кисточкой».

— Какой кисточкой? — возбудилась Астрид. — Это как?

Я отмахнулся:

— Потом. Идиоматическое приветствие. Затем примерно так: «Ваше преосвященство. Ввиду важности графства Пуэбло, имеющего стратегическое положение в южной части королевства, и особой важности крепости Пуэбло, которую его величество, дай господь ему здоровья, и народ королевства, используют как неприступную твердыню для сдерживания мерзких нечистых степняков, прошу выделить треть территории графства с центром в Пуэбло в отдельный независимый диоцез Южной епархии. Дополнительно сообщаю, что в данный момент в Пуэбло ставятся мастерские для производства оружия и технических новинок, которые будут использованы для богоугодного дела — защиты человечества от слуг нечистого. Население крепости Пуэбло вырастет, и через год-два это будет не просто крепость, а большой торгово-ремесленный город, достойный высокого звания резиденции прелата.

Надеюсь, вы внимательно рассмотрите мою просьбу и отнесётесь к чаяньям моим и моего графства с пониманием, и наше дальнейшее сотрудничество будет взаимовыгодным». Точка.

Адольфо поднял голову. За столом стояла тишина. Все смотрели на меня, чего-то ждали. Я ж никому про десятину не говорил, да и про диоцезы трепался только с избранными, у которых по определению рот на замке. Вермунд, кстати, смотрел с неодобрением — тоже считал, что слишком рано.

— Что? — развёл я руками и захлопал глазами. — Я вам что, витрина?

— Сын мой, огнём играешь, покачал головой падре Антонио. — Я же сказал, они не пойдут на это. Но ты привлечёшь ненужное внимание. Не надо их нервировать.

Нервировать? Это падре второе письмо не слышал. Ну-с, сейчас посмотрим, как рванёт его кукуху.

— Да, разумеется, — примирительно закивал я. — А теперь, Адольфо, черновик второго письма. Начало такое же, «приветствую, казя-базя, все дела». Потом абзац и важное. Пишешь? Диктую:

«Ваше преосвященство. Я крайне огорчён нашим нежеланием идти навстречу моим чаяниям и просьбам, а именно вашим отказом и нежеланием рассмотреть город Пуэбло как центр одноимённого независимого диоцеза с резиденцией прелата. Лью горькие слёзы в подушку от такого несправедливого решения, ибо считаю его незаслуженным — мы верой и правдой стоим на страже всего прогрессивного человечества…» Да, так и пиши, «прогрессивного„…Защищая его от слуг нечистого. И на мой взгляд, достойны нашего с вами продуктивного сотрудничества.

Но это не всё, чем я огорчён, ваше преосвященство. Ещё большие слёзы я лью из-за того, что некто в секретариате в вашей епархии посылает в приходы на мои земли святых отцов, которые учат паству не тому, чему учил Исус. А именно таким глупостям, как запрет принимать лекарства от целителей. Ибо сказал бог, аз есмь всё, и всё создано мной, и нет ничего, что не вышло из под моей руки…“

— Это коверкание писания, сын мой! — как ужаленный подскочил падре.

— Отец Антонио, прошу, парируйте, если я не прав по сути, а не форме. Мне, мирянину, простительно не мочь цитировать библию, но суть я передал?

Падре раскрыл рот, но не издал ни звука. Наконец, опустился и выдал вердикт:

— По сути прав, сын мой. Благословляю.

— Вот, сеньоры. Падре разрешил! — поднял вверх я палец. — А значит пиши далее: „А раз всё вокруг сотворено господом, как может быть богопротивно, когда человек вкушает плоды рук Его? Мы принимаем пищу, дарованную Им, чтобы иметь силы жить в этом мире, куда посланы Им нести крест свой. И точно также мы принимаем лекарства во время телесной немочи, плоть от плоти Его мира, чтобы восстановить силы и продолжить служение Ему. Двоеточие. Благородные — мечом, духовные — молитвой, купцы — торговлей, ремесленники и крестьяне — трудом своим. Как может вкушение пищи не быть богоугодным? Также и вкушение лекарств не может не быть богоугодным деянием, ибо продлевает силы нам, дабы смогли мы выполнить предназначение своё, отмерянное Всевышним. Надеюсь, ваше преосвященство, вы проверите секретариат своего ведомства на наличие приспешников дьявола, или же просто недобросовестных служак, и наведёте в нём порядок, и ваши люди более не станут посылать в подконтрольные мне территории идиотов с самомнением, идущих против воли Господа“.

— Вашсиятельство… — побледнел канцлер. — Так и писать, „идиотов с самомнением“? Про святых отцов? — Челюсть бедняги отвисла, а руки затряслись.

— Да, так и пиши, — спокойно кивнул я — мне ж пофигу на местные фобии и сословные заморочки — кто перед кем лебезит и шапку ломит.

— Но это же… — Побледнел он ещё больше.

— С огнём играешь, Рикардо. — А это попыталась осадить понимающая чуть больше остальных бельгийка.

— Это вызов, сын мой, — процедил падре. — Это объявление войны епархии. А они ещё за тот случай тебя не простили. За того святого отца, что умер в твоей темнице, не дождавшись братьев из Овьедо.

— Они простили? Меня? — Я расхохотался. — То есть это я у них ещё виноват и должен прощенья просить?

Судя по лицам всех присутствующих, а нас за завтраком много, все так и думали. Понимали, что я прав, но я — маленький ребёнок, а взрослый дядька у ребёнка не может просить прощения по определению, даже если не прав. То есть епархия передо мной не может никак. Перед королём — там варианты. Но только перед ним, божьим помазанником и наместником. А я — заштатный графишка с окраины, рылом не вышел.

— Ах вот так, значит? — Начала затапливать здоровая злость и решимость начать эту войну прямо сейчас. — Пиши дальше.

Адольфо кивнул и макнул перо в чернила. Кстати, тоже о птичках — чернилами писать очень сложно, особенно писать чисто, без клякс. Но местные как-то умудряются. Я и в том мире писал как курица лапой, а в этом, где нет шариковой ручки, а пишешь ты реально гусиным пером, с которого всё стекает и норовит капнуть на дорогущую коровью кожу — это вообще трэш. Потому я всегда, где можно, прошу писать вместо себя. Пока получается.

— Абзац. Текст: „Также спешу сообщить вашему первосвященству скорбные новости“. Ещё абзац. „В связи с тем, что вся наша страна готовится к войне владетелей друг с другом и противостоянию с его величеством разных замышляющих недоброе герцогов, мы, маленькое отдалённое пограничное графство, этой осенью по сути остаёмся сиротами, всеми брошенными и покинутыми. И защищать свои земли и земли к северу от набегов коварных степняков придётся один на один, встав грудью, не щадя своего живота, надрывая последние силы, зная при этом, что помощи и поддержки ждать неоткуда. И будет нам от этого убыток и разорение крайнее. А потому, ваше преосвященство, десятину в этом году графство Пуэбло платить не будет. Денег, ваше преосвященство, нет, но вы там держитесь. — Вспомнилась фраза другого нашего президента, дяди Димы, отнюдь не такого брутального мачо и интеллектуала, как дядя Володя. Впрочем, тут такой юмор не оценят, а потому сгладил:

— Держитесь и молитесь за нас — может господь сниспошлёт нам силы духа и силы физические справиться с напастью“. Точка. Граф Пуэбло, подпись, все дела.

— То есть, сын мой, — это падре, — не „не заплатим в ЭТОМ году, отдадим позже“, а просто „не заплатим“, и всё?

Боже, как он охренел. Такое лицо надо видеть. Эффектом доволен — мысленно поставил галочку. С ним охренели и остальные, но только падре нашёл в себе силы возразить.

— Да, именно. Мы просто не заплатим, — держа покерную маску, кивнул я. — Нам нужнее — богоугодное дело делаем.

Всё, и падре выпал в осадок, лишь хлопая глазами.

Я осмотрел сидящих за столом. Все, абсолютно все сидели с раскрытым ртом, а нас по утрам немало собирается народа — вместо тесного почти семейного круга доверенных, как раньше, мой стол теперь напоминает казарму, где кормится взвод или рота. Зато можно не теряя времени дела обсудить. И вся рота сейчас была в ах… Изумлении.

— Чего? Чего уставились? — не выдержал я. — Сделайте лица попроще, сеньоры.

Падре подобрал челюсть первый.

— Рикардо, сын мой. Так НЕЛЬЗЯ!!! — налился железом его голос. — Божью долю платить должны все! И никто… Никто, сын мой, не смеет указывать епископу, как ему быть и какие решения принимать! Никто не может давить на церковь, сын мой! А иначе…

— Да? — деланно удивился я. — А то что будет „иначе“? Что „иначе“, падре? Ну?

Отче замялся.

— Сын мой, так НЕЛЬЗЯ, — от недостатка аргументов повторился он. Я тоже повторился:

— А „иначе“ будет что, святой отец?

— Тебя объявят отступником, — попытался стращать он. Мишель-Анабель сбоку на это только презрительно скривилась, что, кстати, не осталось незамеченным святым отцом, разозлившимся ещё больше.

— За что? — издевался я. — Я не поклоняюсь золотому тельцу, дьяволу или другому богу. Я истинный христианин. И в личной беседе честно сказал, что готов исполнять принятый церковью обряд, невзирая на то, что было где-то там, — абстрактно махнул рукой. — Ибо господь един для всех.

— Ты, истинный христианин, который сколько уж месяцев как не причащался? — парировал он очень важным для себя аргументом. Я же на это лишь развёл руками.

— Так ведь война, отче. Некогда всё. Вернусь из похода — обязательно причащусь. И попощусь даже.

— Тебя от церкви отлучат, идиот! — в гневе вскочил он и топнул ногой. Я тоже вскочил:

— Ну, отличили! Отлучили меня! Дальше что будет, падре?

— А дальше то, что ты не сможешь ни причаститься! — стращал он выкатив бешенные глаза. — Ни исповедоваться! Ни грехи отпустить!

— Аж мурашками от страха покрылся! — ёрничал я, и видел, как рвало кукуху от моих слов всем остальным присутствующим. Как они кривились, убирали глазки в пол от… Стыда? Робости? Я на святое замахнулся, на что пока никто не замахивался. Не было тут Мартина Лютера. А церковь наоборот, это тот институт, который не даёт развалиться государствам, не даёт им сцепиться друг с другом, чтобы нас сожрали орки. Или кокнули эльфы. И правда, с огнём играюсь. Но я принял решение, а значит буду его исполнять, и точка.

— Рикардо!.. — Священник тяжело задышал, заставляя себя успокоиться и взять в руки — ором ничего не добьёшься. — Рикардо, сын мой, ты волен быть в своих заблуждениях. Но отлучат не только тебя. Могут отлучить всё графство. Тогда никто из местных жителей не сможет делать этого. Церкви просто закроются. Ты не понимаешь, что это такое, ты слишком юн и глуп.

Только представь: во всём Пуэбло никаких крещений. Никаких отпеваний. Никаких служб. Никаких исповедей и отпущения грехов. Как мы пойдём к богу с неотпущенными грехами? Это в ад дорога, сын мой! Для всех! Все жители графства будут страдать за тебя, нести твой крест. Ладно роптать, но ты и правда не хочешь спасения тысяч безвинных душ?

— Господь судит людей по делам их, — зло парировал я, опасно сузив глаза. — Священник лишь направляет, напутствует, как пастух овна. Но получает этот овен только за то, что сотворил или не сотворил сам, святой отец, кто бы и сколько ему грехов ни отпускал на грешной земле.

— Кощунство! Ересь! — На сей раз падре сказал это устало, не подскочив и не вылупив зенки.

— Приведите цитаты из писания, отче, и я завтра же постригусь в монахи. Докажите словами Исуса, что это работает так, что люди хоть как-то могут повлиять на решение бога, приняв это решение ВМЕСТО бога? Священники ставят себя на уровень с Ним? Так? Ну?

Снова тишина. Конечно, святой спор с мастодонтами церковной риторики я не осилю — задавят аргументами. Тем более ни Рома, ни Ричи библию не знали. Но здесь и сейчас это победа. А большего пока и не нужно.

— Почему епископат считает, что у него есть право решать за всех? — усмехнулся я, переходя в наступление. — Решать, кто достоин общения с богом, кто нет? На каком основании?

— Епархия, сын мой, это божья территория, — с придыханием в голосе ответил отче и был рад, что перешли на близкую, но другую тему. — Как король — помазанник божий; бог вручает ему землю, чтобы берёг её и управлял, и король отвечает за неё перед господом. Так и епископ — ему бог вручил эту землю, чтобы нёс он свет веры живущим на ней душам.

— Но кто-то же назначил епископа на это место? — давил я.

— Другие епископы. На Священном Соборе. И вряд ли такое произойдёт без божественного одобрения.

Последний термин спорный, но соответствует парадигме. Не буду придираться, сам к тому же апеллировал совсем недавно.

— Но кто-то назначил епископами этих епископов? — А вот это назрело. Пора подводить местных к мысли об источнике власти, что оной может быть воля народа. Макиавелли тут не было, буду прогрессорствовать.

— Так по очереди же они друг друга и назначили, — подал голос молчавший до этого, растерянный Вермунд. Пока вояка не понял, куда ветер дует, но сообразил, что это будет очень важно. И пока не понимал, поддержать меня, или же падре, попытавшись вместе задавить одного дерзкого воспитанника.

— Хорошо, — продолжал я. — Второго епископа назначил первый, вверил ему землю. Третьего — первый и второй сообща. Четвёртого — первый, второй и третий общим собранием. И так далее. А кто, мать вашу, сеньоры, назначил САМОГО ПЕРВОГО епископа? Когда не было епископов назначить его сюда?

Тишина. Обалдение. Понимание.

— Император? — подала голос Астрид. — Только император может назначать епископов.

Неправда, это домыслы, не было тут императоров вот и понавыдумывали „как было раньше“. Но спорить не стоит, к другому апеллирую. Тем более императоры очень сильно на епископов влияли, пусть открыто и не могли их назначать.

— После Основания? Император? — презрительно скривился я. — Император остался в Старой Империи, сестрёнка. Точнее он и там не остался — империя распалась. Но нам главное, что тогда ТУТ не было императора. А значит кто назначил первого епископа?

— На… Народ? — А это выдавил из себя мой родственничек, сеньор комендант. Это были первые его слова за завтрак, но я за них был готов его расцеловать. Ибо никто произнести это вслух не решался. — Сами люди?

— О! — щёлкнул я пальцами. — Именно. Народ! Вот кто может назначить епископа! Народ определённой территории может вручить духовную власть над этой территорией, сиречь над своими душами, праведному, достойному с их точки зрения человеку, несущему слово божье искренне и от всего сердца.

— Да, падре, мать твою! — заорал я на священника, и он вздрогнул и вжал голову в плечи. — Да, падре! Если эти зажравшиеся суки не пойдут на компромисс, народ Пуэбло создаст у себя не какой-то грёбанный диоцез, а целую мать его грёбанную епархию! Ты правильно понял мой намёк, не притворяйся! Как её назвать: „Самая Южная епархия“, „Лимесская“,» «Степная» — не знаю пока. Может «Приморская» или «Жемчужная» — посмотрим. И, кстати, падре, когда я думал о кандидате на пост первого епископа, я думал о тебе.

И снова эта раздирающая душу тишина, вызванная всеобщим офигеванием. Я побил все рекорды в искусстве удивлять, но радоваться что-то не хотелось.

— Но этого епископа… — Голос отче дрожал. — …Его ведь не признают остальные. Это раскол церкви.

— Нет, — покачал я головой. — Мы докажем, что ВЕРА у нас та же. И наши священники проповедуют то же самое, что священники везде. Наш обряд — один в один как у всех. А значит это не раскол. А раз не раскол — плевать, что они там признают или нет. Мы будем полноценной епархией, и распространим свет своей веры на новые территории. До самого моря. Поздравляю, падре Антонио, теперь ты в игре. Ибо сомневаюсь, что ты откажешься.

— Все, находящиеся здесь, должны хранить молчание, — первым созрел на умную мысль Вермунд. — Только за знание того, что тут говорилось, нас всех могут убить воины Длани Господней.

Это местный орден «папских силовиков». И иезуиты, и доминиканцы, и тевтоно-госпитальеро-тамплиеры, в смысле имеют свои воинские силы, в одном лице. Спецназ епархий. Причём воины хорошо обучены, реально спецназ. Спасает, что их немного. Но бояться их стоит.

Как люблю смотреть на ошарашенные лица. Но пора заканчивать балаган. Я облегчённо выдохнул и обратился к канцлеру:

— Адольфо, отправишь в Овьедо кого-нибудь порасторопнее. Гонец должен отдать первое письмо, о просьбе прислать священника в город на Белую, а на следующий день второе, с просьбой о диоцезах. И только после — третье, про отказ от десятины… — В голове перемкнуло, и я изменил решение, решив нарываться ещё больше, повысив ставки до невозможности.

— А, к чёрту! — От этого возгласа, предчувствуя что-то нехорошее, гости повтягивали головы в плечи. — Просто пронумеруй письма. Первое, второе и третье. И подай ОДНОВРЕМЕННО. Пусть они ohueyut — так ohueyut, читая их подряд. Может тогда поймут, что их игры как раскрытый пергамент, и что мне не надо лапшу вешать? Хотят переговоры — пусть начинают. Но с удобных мне позиций.

— Они не примут ничего из того, что ты попросил. — Падре ещё не осознал. Или осознал, но не принял новых реалий и новой игры. Как там, первая стадия — отрицание, затем торг последует, потом ещё и депрессию надо будет пережить. Ничего, это калач тёртый, он своё предназначение примет. И сам с энтузиазмом подключится к решению. Ибо он — идеальный кандидат: был крупным функционером в епархии, с большой властью. Но проиграл игру во власть, и его задвинули противники по политическому процессу. Уж кто, но этот человек знает кухню, и кто, как не он, сможет организовать бюрократический аппарат новой епархии? Я говорил, что везучий попаданец? Кадры в моём графстве — как рояли в кустах. Главное сообразить, что это рояль, и его можно использовать.

…А может мне так только кажется? Ибо мой предок — тоже попадан. Но ничего не смог, даже мельничку запустить, несмотря на обилие роялей вокруг? Может надо ещё и уметь их искать, эти рояли, иметь для этого решимость? У меня такая решимость есть, а блаженны ищущие, ибо они находят?

Эзотерика, лучше туда не лезть. Буду работать с тем, что имею. Стоят рояли — буду брать их в оборот. Не будет этих роялей — найду в другом месте. Блаженны ищущие…

— А мне и не надо, — усмехнулся я. — Мне и не надо, чтобы они что-то приняли или согласились. Наоборот, это объявление войны. Отче, теперь главное. Ты поедешь в новый город, будешь освящать его. Да-да, именно ты. И освящать Пуэбло тоже ты будешь. Будем тебе статус поднимать.

— Рикардо, епархия… Это не скоро, — обречённо вздохнул он. — А отлучат они тебя… ГРАФСТВО отлучат… — выделил он это слово, — сейчас. Не прямо завтра — вначале попытаются образумить, потом напугать, потом надавить. Но сразу после отказа подчиниться и дать отступные отреагируют жёстко.

— Сколько у нас времени? Ну, сколько будут пугать и давить? — нахмурился я.

— Ну… — Лицо отче пересекла морщина. — Может, год. Может два. Это очень ответственный шаг. Но они это сделают, Рикардо, это даже не обсуждается. Я знаю их, я был там.

— Адольфо, чистый лист! — скомандовал я не терпящим возражений тоном. Канцлер взял новый лоскут, осторожно отодвинул прежний, чтоб чернила не растеклись. — Пиши. Первое. Проработать механизм учёта жителей графства. Найди Олафа и компанию, где эти гномьи морды путешествуют, порядки наводят, и озадачь его — как раз по его ведомству работёнка. Графство будет разделено на префектуры. Префектуры — на округа. Округа — на общины. Общину возглавляет староста, являясь самым маленьким должностным лицом в иерархии территориального устройства. Так вот, с нового года… Да, наверное, с первого Мартиуса следующего года, времени должно хватить, старосты должны вести учёт всех, кто родился. Повторяю, не церковь, а гражданские старосты. Осуществить перепись всех членов своих общин, записать, после чего вести строгий учёт. Как это сделать — пусть Олаф и компания и подумают.

То есть старосты в обязательном порядке, — пояснил я для присутствующих, — должны записывать всех, и мужские, и женские души, вне зависимости от сословия, крещённые или нет. Знаю, что некрещеных церковь не записывает, так вот фигня это! Мы, миряне, должны писать абсолютно всех. Родителям дано время окрестить чадо — месяц, но если по какой-то причине не окрестили — писать как есть, и записывать имя ребёнка, которым окрестят, когда будет возможность.

Второе. Старостам также вести учёт смертей. Всех, людей обоего пола всех сословий. Ещё допиши. При отсутствии священника, староста обязан осуществить предварительное отпевание по церковным книгам для погребения.

— Но… — подорвался падре, но я вытянул руку в останавливающем жесте.

— Данное отпевание не является каноническим и не является заменой истинному отпеванию, и при появлении в общине настоящего падре, тот должен отпеть человека по-настоящему. Наши тела разлагаются, сея вокруг яд и зловоние, похороны — необходимая богоугодная мера. Душа же человека бессмертна, и подождёт священника и после погребения тленного тела. Логично же, падре?

— Если на какое-то время — да, — не стал тот скрывать мысли и стращать. — Но я против того, чтобы не-священник читал молитву.

— Капитаны кораблей, ушедших далеко от родных берегов, в случае смерти должны говорить хорошие слова о покойном матросе. А отпевают его по прибытии в порт. Так и тут, отче. Вот ты с Олафом и подумай, что и как говорить старосте ВМЕСТО отпевального обряда.

— Да, сын мой. Твои слова имеют смысл, господь одобрит это.

Ну вот и отлично. А то думал всё, потерял человека, тот в оппозицию ушёл.

— Эти меры позволят нам прожить какое-то время под санкциями. То есть под отлучением. — Это для всех. — А потом мы или проведём importozameshenie и решим проблему со святыми отцами сами, или епархии до этого не доведут, и санкции снимут. И так и так я вижу это как возможность жить и работать, плевав на мнение глупцов из Альмерии и Овьедо.

За столом поднялся шум. Кто-то что-то попытался сказать, обсудить, но надо время — не сразу до них дойдут истинные масштабы и истинный размах готовности графства, если всё получится.

— Олафу, — продолжил я. — Разработать отдельную службу, контролирующую ведение учёта и собирающую у старост данные по людям раз в какое-то время. Какое — продумать, слишком часто нельзя, сильно затратно, да и не нужно, а слишком редко — данные будут устаревать. Назвать эту службу… Пишешь? «Служба актов гражданского состояния». Давай ещё раз продиктую: «Служба актов…. Да, гражданского. Состояния». Есть дела духовные, есть мирские, гражданские. Церковь пусть делает что хочет, а нам нужна информация по живущим у нас людям без относительно церковных интересов. Эта же служба должна выдавать всем гражданам Пуэбло паспорта, а сервам — определяющие грамоты, где записано кто они и куда прикреплены, дабы в других регионах их не считали беглыми.

Откинулся на спинку стула.

— Два-ноль, падре. Учёт смертей и рождений есть. И без епархии. А, три ноль! Адольфо, далее. В отсутствии священника… А, к чёрту! И со священником, плевать! То есть ВСЕГДА, в любом случае, регистрация брака между мужчиной и женщиной с первого Мартиуса должна производиться старостой с записями с книгу актов гражданского состояния. С точки зрения закона, брак считается зарегистрированным после записи в службе актов, и к брачующимся только с этого момента применяются все законы, относительно семей и семейной жизни, семейной собственности и семейного налогообложения.

Снова удивлённый и опасливый вздох, а кто-то даже присвистнул. Семейная собственность это основа основ общества, ибо налоги платятся с семьи, и отвечает за них — хозяин домовладения, несёт личную ответственность. Остальные — «пристяжные». Дети, племянники, любая семейная рабочая сила — всё регулируется через создание брака. И теперь браки создавать буду я, отняв у церкви механизм косвенного контроля за налогообложением. Я улыбнулся и закончил пряником:

— Но как только брачующиеся доберутся до ближайшего священника, они обязаны подтвердить свой союз перед богом, проведя церемонию венчания. Запись в книге актов — факт регистрации перед людьми, но перед богом брачующиеся должны также подтвердить свой союз. И допиши. Олафу, продумать механизм разрыва брачного союза, если брачующиеся не обвенчаны матерью церковью при том, что у них есть доступ к священнику. Нам только фальшивых браков ради ухода от налогов не хватало.

Блин, церковь всё же важна и придётся делиться. Наверное, не надо спешить с ЗАГСами — пусть мудрецы Олафа вначале ситуэйшен обмозгуют.

— Ричи, а не рановато разделение властей, а? — А это хмурящаяся Анабель. — Я понимаю, мир придёт к этому. Но СЕЙЧАС?

— Стану первым, — беззаботно пожал я плечами. Она на это только вздохнула.

— Мир? Придёт? — ошарашено потянула Астрид, переводя взгляд с неё на меня. Но никто не стал ей ничего объяснять. Потом поймёт.

— Таким образом, — продолжал я, — служба актов гражданского состояния ведёт учёт, где сколько какого населения, и передаёт данную информацию в канцелярию графства, в консульство графства для ведения воинского учёта, в квесториат графства для ведения налогов, а также иным магистратам для определения требуемой информации согласно нуждам графства. Подделка информации и небрежное ведение актов гражданского состояния со стороны старост и иных иерархов графства караются… Да хоть смертью! — воскликнул я. Надо напугать, а то «забьют» на новшество. — Адольфо, Вермунд, Ансельмо — придумайте с Олафом это сами. Типа на первый раз — плётки раз… Нанадцать. А на второй — виселица. Ибо законы для всех и их надо соблюдать, особенно чиновникам.

Пауза. Тишина. Ставшая нормой, но меня начало напрягать.

— Ну и что вы на меня так смотрите, уважаемые? Да, революционная идея. Но начиная с Марта — пусть нас отлучают и хоть наотлучаются! Ах да, ещё для Олафа запись. «Сделать сие надо со священной целью — для нормализации сбора налогов и воинского учёта ополчения, и особенно — распределения среди общин арбалетов, пик, алебард, а также лечебного зелья под названием „Ведьмин порошок“ на случай заражения в результате ранений при боевых действиях».

С последнего все снова ахнули — что стоимость коробочки целый солид уже весь замок знает — растрезвонили.

— И сделать это срочно ввиду военного обострения и нужд графства по переустройству на новый тип комплектования армии, Мартиуса не ждать. И сеньоры, для всех вас, это единственная рабочая версия, никаких епископатов и конфликта с церковью! — стальным взглядом осмотрел гостей, пытаясь пронзить взглядом до самого сердца. — Надеюсь на вашу сознательность и рты на замке. А сейчас поехали смотреть, как варят сталь.

На выходе падре задержал. Пришлось дать всем знак — идите, догоню. И слуг заодно выгнать. Я параноик, на самом деле за обедами и завтраками слуги нас не обслуживают. Ибо могут подслушать. Гости стола, а это магистраты и члены семьи, поняли, что мы слишком о важных вещах говорим за едой, покривились, но смирились и накладывают на тарелки себе сами. «Графская блажь», тут это распространённое явление, все относятся с пониманием. В общем, долдоня о новом епископате, я знал, что слуги не слышат. Ну, разве если спецом не подслушивают, но и тут не боялся. Играть так играть. Теперь падре глазами показал, что не хочет быть услышанным — а это уже серьёзно. А потому мы вернулись в центр залы, откуда далеко до стен, сели на свои места, и говорили тихо, чтобы эхо не растрепало слова до стен.

— Сын мой… Рикардо… — начал он. — Скажи честно, кем ты был ТАМ?

Я пожал плечами.

— Помощником купца, святой отец, говорил же уже. И не раз.

— Не лги мне, сын мой, — осуждающе покачал он головой.

— А в чём проблема, падре? — напрягся я.

— Ты рассуждаешь на такие темы, куда простому смертному дорога заказана. Назначаешь епископов. Сохраняешь королям свой пост, мотивируя тем, что стране нужен король. Ты сам сказал вчера это?

— Сказал. — Вчера за обедом я распустил язык, что король должен работать на должности короля, пусть он мне архиненравится. Просто потому, что плохой рекс лучше семи отличных дюков, то есть герцогов. Карлос, пытавшийся меня убить, графству выгоднее семигерцогщины с отличными «своими» парнями у власти, а значит войны с королём у нас нет.

— Ты уничтожаешь города, — продолжил отец Антонио, — но не народ, не население, живущее в них. А промышленность, ремёсла. Перетаскиваешь их на новые места, создаёшь целые ремесленные районы. Там, где это выгодно не просто тебе, а где будет польза для всего государства. Государства, а не только своего владения. Ты строишь дороги, которые как в старину соединят разные части страны. Ты возрождаешь легион, древнюю легенду о непобедимом войске. Рикардо, повторюсь, не лги мне. Кто ты?

Я пожал плечами, всё ещё не догоняя, о чём он.

— Падре, говорю же…

— Ты вернулся? — Суровый блеск в глазах. Но не строгий, не осуждающий, а… Блеск в глазах опытного полкана, стоящего перед генералом. «Вашблааородь, гадом буду, порвём супостата!»

Дошло. Да йо…

— Da yobanыy zhe v rot! — Я не сдержался, подскочил и заходил по обеденной, сложив руки за спиной. — Падре, и ты туда же.

— Сын мой, я мог стать епископом, — отрешённо покачал он головой. — Я мало кому говорю это, но сие так и есть. Недоброжелатели победили, и я здесь, в ссылке. Но я МОГ, Рикардо. И ЗНАЮ куда больше простых смертных. Время пришло? Ты вернулся?

Успокоился, сел обратно. Тяжело вздохнул.

— Падре, я не буду отвечать на этот вопрос. — Про себя добавил, что это просто бессмысленно, любой ответ, любое отрицание только подольют масла. — Просто попрошу — не распространяться о своих мыслях. Никому!

— Всё понимаю, сын мой. — Священник «смиренно кивнул», и не пытаясь сдержать торжественный блеск в глазах. — Сын мой, я помогу, чем смогу. Стану епископом новой епархии, если ты и вправду обещаешь не рушить церковь и не изменять обряд. И позволь мне самому поехать в Овьедо с этими письмами — я знаю, как это сделать лучше.

— А тебя не того… — Показал открученную голову. — Тебя, падре, после этого выпустят назад? Или найдут тебе другое применение, ибо не справился?

— Сын мой, я ЗНАЮ кому, что и как говорить, — понимающе улыбнулся священник. — А твои дуболомы только наломают дров. Тебе нужны тонкие лисы, политики, а у тебя их пока нет. Хорошие воины и ремесленники есть, купцы — есть, а вот политиков пока… — Вздох. — Потому помогу. Прими моё благословение. И пообещай, что будешь заботиться об этой земле не щадя живота… Впрочем, чего это я, если ты и так здесь?