Поиск пути

Глава 1

Начинался сильный ветер и деревья опасно потрескивали, раскачиваясь под напором воздушных потоков. Но дружина, не боясь, что ветка, или само дерево упадет на голову, расположилась в лесу. Лес почти примыкал к Днепру. Близость к реке позволяла посмотреть и на то, как водная стихия реагировала на капризы природы. Вода вскипала, на небольших волнах появлялась пена. При более сильных порывах ветра река меняла цвет от темно-синего к белому.

Наверное, такая погода, с начинавшимся дождем, вполне уместная. Она помогает охладиться, прийти в себя, подумать о холоде, ветре, дожде и падающих с деревьев ветках. Но ни о чем таком, что могло бы лечь грузом на сердце. Да! У меня такой груз образовался.

Я не защитил девчонку.

Рахиль для меня не любовница, ни моя женщина. Она подарила мне чуточку себя и приятных эмоций. И все. Но и этого хватило, чтобы я, увидев, как кипчак увозит девушку, побагровел. Мы в ответе за тех, кого… с кем…

Мысли и наблюдения захватывали меня сильно больше, чем приготовления к Военному Совету. Наверное, уже не военному, так как отвоевались, победили половцев и взяли богатые трофеи. Однако, посовещаться нужно. Нет определенности, куда идти, что делать дальше. У них нет, я же кое-что уже обдумал.

— Княже, навес какой поставить нужно, — сказал Боромир, когда дождь начал лупить по шлемам, создавая своеобразную музыку.

Иван Ростиславович улыбнулся.

— Дождя спужался? — сказал князь, который казался сейчас своим в доску.

Он понимал, что последняя соломинка, за которую держалась вся дружина, оборвалась. Не заполучить назад ни Галич, ни даже Звенигород. Может ли князь теперь соблюдать свою клятву, заботиться о дружине? Сейчас все имеют возможность уйти. И такого расклада не может не бояться Иван Ростиславович.

Я сидел в круге, который образовали все десятники. Внутри него восседали Никифор и Боромир, а в центре окружности расположился Иван Ростиславович с сыном. Сейчас решались самые насущные проблемы. Хотя, проблема одна — выбор пути.

Я знал, что предложить князю, но тут, в отличии от других периодов истории, младшие не говорят первыми. Вначале князь слушает своего старшего сотника и так по воинской иерархии с учетом возраста. Шокировать собравшихся я буду, скорее всего высказываясь последним. Но, как говорил незабытый мной даже в прошлом, Штирлиц: «Запоминается только последнее».

— Не нужен навес. Снесет его ветер. Тут, в низине не так уж и худо. А ненастье быстро пройдет, после и посушимся, — решил князь.

Он посерьезнел, подобрался, выкатил грудь вперед, и повелел.

— Говори, Боромир!

Я слушал, что говорит старший сотник несколько отрешенно. Он, зачем-то очень подробно и обстоятельно, сообщал, что о Галиче временно нужно забыть, как и о Звенигороде. Не получится вернуть нашего князя в эти края, если только не в виде трупа. Казалось, что он уговаривает десятников не оставлять Ивана Ростиславовича.

Боромир говорил, а у меня перед глазами так и всплывала картина, которая сильно въелась в сознание и не хочет отпускать.

Вот он, половецкая гнида, стоит на другом берегу Днепра и скалиться своими гнилыми зубами. Нет, я не вижу какие у половца зубы, я даже не могу отчетливо понять, смеется он, или хмуриться. Но воображение дополняет рисунок новыми красками.

Я уже его ненавижу, я хочу его убить. Рядом с ним стоит… Рахиль. Лицо девушки так же не могу четко рассмотреть, все же Днепр — широкая река, далеко до противоположного берега. Но это она, точно. Ее фигура, эту женщину теперь я знаю очень хорошо.

— Сука! — сквозь зубы цежу я и уже направляю своего коня в воду.

— Стоять! — кричит Никифор, баюкая раненную руку.

Стою. Эмоции давлю в себе. Не рационально лезть в воду. Два десятка половцев, которые смогли перебраться на другой берег, они почти все с луками и готовы начать стрельбу. Если кто полезет в воду, он лишь беззащитная мишень, очень медлительная к тому же.

Самим половцам, этим двадцати разбойникам, получилось перебраться через реку только ценой жизней их соплеменников. Последние приняли удар нашей дружины и попробовали оказать сопротивление, правда мало чего вышло. Мы были организованными, они не успели построиться. Мы были в динамике разбега, они оставались статичными. Но шесть человек потеряли и мы.

Картина того, как половец, словно мешок с песком, перебрасывает через конский хребет Рахиль, не оставляет меня. Может тут имеет место быть и то, что я собственник. Забрали ту женщину, которой я обладал. Ее увозит тот, кто на это не имеет никаких прав, кроме права силы. И это понимание коробило. Наверняка, если бы я увидел девушку рядом с ее мужем, как там его… Горыней, так и ничего не екнуло. А вот этому отдавать женщину не хотелось совершенно.

Пускаться в новую погоню было сложно. Да и князь, как и все остальные, были такими счастливыми, удовлетворенными, что более за кем бы то ни было бежать не собирались. Мы добились успеха, мы убили врагов, самого бека (это что-то вроде русского боярина) зарубили. Если бы все так били половцев, как наша дружина за неполный месяц, так Русь уже давно бы преспокойно торговала с Крымом и ромеями. Ну и обрабатывала бы донские черноземы впридачу.

— Так что? Правда ли моя, со-ратники? — выкрикнул Боромир, выбивая меня из воспоминаний событий, которые состоялись всего-то вчера.

— Твоя правда, старший сотник, так и есть все! — выкрикивают все десятники, я так же говорю что-то в одобрение слов Боромира.

Не стоит молчать и не реагировать вовсе на то, что сказал старший сотник. Иначе обязательно спросят есть ли что сказать.

Но пока не время.

Скажу, когда мой черед придет. Когда собравшиеся начнут думать, что особых перспектив и нету. У меня было и остается, что именно предлагать, причем цели я разделил на среднесрочные и долгосрочные. Но говорить о них хочу самостоятельно, а не в канве того, о чем нынче вещает Боромир.

Старший сотник предлагал усиливаться. Много серебра, коней, всего много, потому нужно в русских городах набирать охочих людей. А после можно послужить кому из старших князей. И я согласен со всем, что сказал старший сотник, но он хитро обходил вопрос… А куда идти все-таки?

— Тогда и я скажу, братья, — слово взял Никифор. — Я с князем нашим, куда бы он не шел, но…

И полилась практически такая же песня, как и минутой назад. Но тут так принято. Повторять, даже дословно, то, что говорили ранее, если только новый оратор полностью согласен со мнением предыдущего. И начавшийся ливень нипочем, только громче говорить нужно, даже кричать. Но нельзя сократить свое выступление, если оно официальное и в присутствии князя.

Сидеть было неудобно. Моя нога, задетая половецкой саблей, неприятно щипала и отзывалась не сильной, но неприятной ноющей болью. Я не мог найти такое положение, чтобы можно было бы не тревожить и не напрягать ногу.

Это я в бою, оставив в одном из половцев свое копье, сцепился со степным умельцем конного боя на саблях. Меня продавливали, уже дважды, я лишь интуитивно подставлял свой меч, потерявшись в круговерти поединка. И тогда за верное посчитал натянуть поводья, поставить своего коня на дыбы. Вот и вышло, что кипчак лишь концом своей сабли задел меня выше правого колена. Но когда мой конь передними копытами взрыхлил песок, я рубанул половца так, что рассек кольчугу и ключицу, а клинок вошел в плоть на сантиметров пятнадцать.

— Верно все, твоя правда, Никифор, — новая порция согласия опять выдернула меня из воспоминаний.

Какая, милота, вашу маму! Прямо съезд партии какой, где царит одна правильная линия, а остальное от Лукавого. Или, нет… Как там в кино показывали про собрания людей с психологическими проблемами? Почему кино? Потому как мне не приходилось в таком участвовать никогда.

И вот сидят в круге люди и князь такой: «А вот Влад, поприветствуем его!» И все хлопают и хором чуть ли не кричат: «Привет, Влад». А я такой… «Я Влад и мне нравится убивать врагов».

Проблемка, но тут все такие.

Чушь, конечно, но усталость и эмоциональные всплески и не такие образы в голову закинут.

Все высказывались, сами брали себе слово. Не было модератора, по типу того, как я фантазировал. Было своего рода местничество, каждый десятник знал, после кого должен высказаться. И что-то мне подсказывает, что это заседание, анонимных кого-то там, заканчивать мне.

Дождь стал чуть менее обильно поливать землю, деревья и поляну, на которой восседали воины. Прежний ливень, когда стояла такая стена воды, что я плохо видел сидящего в круге напротив меня десятника, закончился. Вернее перерос в моросящий, противный, но все равно нескончаемый поток воды. Уверен, что не только я продрог, но и все собравшиеся. Однако, никто не показывал вида. Мужской коллектив, он такой! Нельзя слабость показать, даже если есть реальная угроза заболеть пневмонией.

— Что скажешь ты, Влад? — спросил князь.

Я степенно встал, как мне казалось, с достоинством. Нужно показывать, что я не какой-нибудь отрок, случайно назначенный десятником. Я настоящий командир и имею право и на слово и на действие, в рамках клятвы, конечно. Хотя… ради большего блага, так и клятву побоку…

Небо, тёмное от затянувшихся туч, ярко осветилось. Молния, казалось была так близко, что еще чуть-чуть и до нее можно было дотронуться… Один раз… И последний.

— Бу-бу-бу-бух! — почти сразу после молнии раскатистый гром чуть ли не контузил.

Громко, мощно, впечатлило и меня, знающего природу молний и грома. Все десятники, да и Боромир с князем, стали взывать к Грозному Батьке, я даже услышал, как шептали запретное слово «Перун».

Эх, суеверия! Но, нужно сказать, что происшествие случилось крайне вовремя, словно, действительно, знак от Перуна. За мгновение до молнии я размышлял, что могу переступить через клятву и… Чушь! Так и рождались суеверия. Гром и молния и до того били и сверкали, но далеко. Совпадения, да и только.

— Я скажу? — спросил я после продолжительной паузы.

Минут семь все молились и не понять к кому именно взывали. Наверное, ко всем богам.

Я несколько устал ждать, хотелось под какой навес и переодеться в сухое.

— Говори, десятник Владислав! — сказал князь, выйдя из религиозного экстаза.

— Спаси Христос! — сказал я князю.

Эти слова звучали несколько даже издевками на фоне почти поголовного поминания Перуна. Только, наверное, Никифор, как истинный христианин не вспомнил Грозного Батьку.

— Нам нужна земля… Об том сказал полусотник Никифор, с тем я соглашусь… — начал я высказываться.

Без того, чтобы хоть где-то осесть, жить нельзя. Даже для того, чтобы постоянно воевать, нужны надежные тылы. А еще в этом мире ничего так не ценно, как земля. Она кормилица, она истинное богатство. Пусть и быть наемником, мне не привыкать, но всегда должно быть место, куда возвращаться, которое нужно считать домом.

— Так мы уже и уговорились идти в Смоленск, до князя Ростислава Мстиславовича, — сказал князь.

Других не перебивал. Ну да ладно. Я еще удивлю.

— Нам нужно понять, чего хотим. Я хочу сильную Русь, кабы не было раздоров и усобиц. Того добиться сложно, но кабы не желать такого, не делать так, то и жизнь проживем зазря, — добавил я пафоса в свои слова.

Смоленск в роли центра собирания Руси я не видел. А то, что Русь нужно собрать — это цель, дальнесрочная, но основополагающая. Сейчас еще остается исторический шанс, чтобы оставить потомкам такую державу, что никакие монголы… никакие крестоносцы… булгары…

— Как Смолятич говорит! Тот тоже все взывает к Руси единой, — усмехнулся Вышата, который так же был на собрании, но, как я понял, права голоса лишен.

Я демонстративно зло посмотрел в его сторону.

— Когда захочу спросить тебя, десятник, я это сделаю и ты мне ответишь, но это будет не сейчас, — сказал я и незамедлительно продолжил свою речь.

Я предлагал уйти за Лес. Туда, в Ростово-Суздальскую землю. Сейчас многие бежали с русского юга на Ополье, так те края назвались. Как база, куда можно возвращаться, там самое то. От половцев разделяют Черниговское княжество, Рязанское. Земли так же неплохи, даже хорошие. Учитывая средневековый климатический оптимум, когда температура выше на два, может и больше, градусов, чем в покинутом мной будущем, зимы даже под Ростовом не такие суровые, какими станут через полтора-два века.

Там может быть выход и на Урал. Пусть мешают булгары, но через марийцев можно обойти, хотя и с волжанами решать придется. Не сейчас, нет, но придется, точно. А Урал — это такое развитие, что позволит России, именно ей, не зависеть от серебра из вне, или металлов. Заодно позволит самой диктовать финансовую повестку в Европе.

А еще… Я не знаю, каким характером обладает Юрий Долгорукий и насколько он жестокий человек, но считаю, что для этой Руси нужна сильная рука. Не кормлениями нужно жить, а идей собирания всех земель в единое государство. И не так сильно принципиально, кто будет тем, кто сможет объединить Русь, даже методы… Хотя тут есть некоторые ограничения.

— Юрий Владимирович Ростовский? — удивились многие, в том числе и сам князь.

— Это на первых порах. Я предлагаю тебе, князь, стать тем, кто сам станет решать, кому быть на каком столе, — заявил я.

Что тут началось! Меня обвинили в пустословии, в том, что я отрок и вообще ничего не понимаю в жизни. Я стоял с горделивым видом и с ухмылкой и взирал на всех. Слова сказаны. Окно Овертона приоткрыто.

— Говори! — прикрикнул князь.

— Орден, князь. Русский православный Орден. Пусть называется Андрея Первозванного! — выкрикнул и я, добавляя пафоса в тон своих слов.

Может быть кто-то из присутствующих сейчас на собрании, на склоне своих лет, напишет, как я выкрикнул впервые название сильнейшего христианского Ордена. Можно будет сюда же приписать и то, что разверзлось небо и ударила молния и все такое. И ведь по большей части будет правда.

— Ты отрок, Владислав, многое не разумеешь. Церковь наша греческая, митрополиты в Киеве греки-ромеи. В Константинополе не дадут дозволения на подобное. Если и дадут, то потребуют направить русских воинов на войну с сарацинами, — пытался меня просветить князь.

— Я сказал, князь, ты и все остальные, услышали. Дале время покажет, что можно, а чего нельзя. А кто назвал меня Смолятичем… — я обвел собравшихся взглядом. — Епископ Кирилл Смолятич правильно говорит. Собрать Русь нужно, и он может дать благословение быть Ордену. Сколько серебра и иного добра взяли мы от половцев? Сколько уже можем одеть и вооружить людей? Много, две сотни, точно.

— Крамола это… — задумчиво сказал Боромир, после будто воспрял. — Токмо было бы такое братство русское, христианское, то я хотел бы стать частью его. Но отчего никто того не сделал? Митрополит не дозволил?

На эти вопросы ответа не последовало, так как все очевидно. Просто никто не думал в подобном направлении. Система кормления и местечковое мышление пробить крайне сложно. Сильные князья, которые могли бы создать нечто подобное, заняты своими делами. Они все за княжества дерутся, да на Киев облизываются. А кому еще создавать Орден, или вовсе думать о такой возможности? А ведь все, или почти все, для создание религиозно-воинской организации есть.

В наличии иноки-войны в монастырях. Если только их собрать в какую систему, то уже сила получится немалая. Есть на Руси и воины, которые часто оказываются не у дел. К примеру, умирает князь, так куда его дружина? Не всегда воины переходят к наследникам. Случалось, что и наследников нет. Может кто частью и пойдет к другому князю, но многие уйдут прочь, или даже на землю сядут.

— Я услышал тебя, — сказал князь, перебивая меня.

Вид у Ивана Ростиславовича был в крайней степени задумчивым. Он князь-авантюрист. Оставшись без своего кормления, готов пойти в наемники. И дружина, пусть пока и малая, но в наличии. При этом те сто воинов, которые сейчас являются моими со-ратниками, сильны и с немалым опытом. Есть и деньги, на которые можно многое сделать. А есть мои мысли, как создать такую армию, что сможет сильно удивить и русских князей, да и соседей Руси.

— Дозволь, князь, я добавлю! — спросил я и, дождавшись позволения, сказал. — Нынче германцы-латиняне убивают братские русичам племена. То словене. Некому заступиться за них. А кому заступиться за русичей, что в рабах у половцев? Где торг с ромеями, который был у наших предков? Или где торг с персами?

— И откуда ты сие знаешь? — спросил Боромир.

Я промолчал. Лучше порой сделать многозначительный вид, предоставив возможность додумать другим, чем нелепо оправдываться. Вот я и замолчал. Что хотел, сказал.

— Никто, ничего не слышал! Никто не скажет о том, что говорили мы на своем дружинном Круге! — жестко говорил князь. — Посчитайте всю добычу, что у кого есть личное. Подадите мне на восковой доске описанное. Все, мы идем в Смоленск, далее видеть будем. Нужно прознать, что делается в Ростово-Суздальской земле, прежде, чем туда идти, слухи разные ходят, часто и дурные.

Все расходились, бросая на меня задумчивые взгляды. А я должен был радоваться. Та невообразимая идея, которая редко покидала мою голову, прозвучала, меня не признали юродивым, не высмеяли. Теперь не только моя голова будет болеть идей православного Ордена. Вот и посмотрим, что из этого получится.

Рахиль… А вот половцев я рассчитываю резать без сантиментов, будет Орден, или не получится из затеи ничего, но степнякам я враг.