Поиск пути

Глава 12

— Готовы мужики? — я оглядел своих подельников.

Ответом стали короткие кивки и полная решимость во взгляде.

— Что делать вы знаете, — я натянул на свое лицо подобие маски, измазанную в саже ткань. — Выступаем.

Если делать то, чего от тебя никто не ждет, то, что не может уложиться в систему мировоззрения, координат, других людей, тогда все получится, даже самые смелые и фантастические планы способны реализоваться.

Кто может подумать о том, что где-то рядом есть люди, одетые в черные одежды, с натянутыми на лица материями? Эти «русские ниндзя» передвигаются даже несколько комично. Увидит какой воин этаких попрыгунчиков, так и со смеху помрет. Может именно в этом и был у нас смысл, рассмешить до смерти воинов Вышаты?

Нет, смех тут не уместен. Где есть смерть, веселье быть не может.

Мы шли убивать.

Приходилось играть на опережение, так как Вышата, воспринимаемый мной скорее, как заноза, нежели серьезный противник, вновь решил гадить. Судя по оперативным данным, скоро должны были случиться пожары в деревнях, которые на моей земле, в моих селениях. Расчет у моего оппонента циничный и простой — оставить без жилья людей на моих землях в преддверье зимы. Умысел коварный. Вышата хочет моего фиаско, чтобы в итоге я казался никудышним хозяином. И на этом пути его не сильно заботят судьбы людей.

Но, главное, чего хотел добиться Вышата, это сожжение кузни, которая, наконец отстроена в соответствии с требованиями Маски, а так же моим видением того, как должна выглядеть перспективная кузнечная мастерская. Даже со стороны, без возможности проникнуть внутрь огороженного пространства, масштаб мастерской должен впечатлять.

И вот только за то, что кто-то хочет разрушить эти строения, давшиеся большим трудом и психологическим напряжением, за одну только мысль о пожаре в кузнеце, я готов убивать.

И это не метафора.

Мастерская — это более половины десятины площади земли, что только за малым меньше гектара, на этом пространстве расположились два амбара, три штюкофена-домны, две ковальни, помещения для ковки ну и еще немало чего. Оставили так же место для водяного колеса, которое пока еще не до конца придумано. Точнее, я придумал, как оно должно выглядеть и работать, но как к этому механизму примостить лемех, оказалось задачкой.

Так что было за что воевать и за что убивать плохих людей. Вышата — плохой, это уже без каких скидок даже на эпоху. Вот и сейчас он, со своими двумя прихлебателями, пользует девок в мыльне. Каждая, или почти каждая, женщина на его землях должна пройти вот такое вот унижение. Может и какой график имеется.

— Может дождемся, когда девы выйдут? — прошептал Боброк, когда мы уже расположились в пожухлой траве, рядом с мыльней-баней.

— Дождемся, — отвечал я своему подельнику.

Правда, я не уточнял, почему именно мы дождемся ухода девиц из бани. Не ради гуманизма и человеколюбия, а потому что три девчонки просто могут помешать сделать то, для чего мы сюда пришли, а частью, так и приползли. Пусть мыльня, которую построили для Вышаты, и большая, но все равно для шести человек, там места маловато.

Если ворваться во внутрь и начать истребление тех, кто сейчас предается грехопадению в мыльне, будет слишком много суеты, в которой двое бойцов, то есть мы с Боброком, будут поставлены в крайне затруднительное положение. А еще девицы могут начать кричать и к мыльне прибежит еще кто-то. Нет, остается ждать. И мы ждали.

В операции участвовали три человека: я, Боброк и Лис. Последний оставался у коновязи в укрытии и должен был прикрывать наш отход. Выбор исполнителей был связан с более дружественными отношениями между нами. Еще когда-то в бою они пошли за мной, и сейчас у меня не было даже повода сомневаться в лояльности бывших новиков.

Кроме того, именно новиков я готовил еще и дополнительно, преподавая им науку диверсантов, ну и, как гончар лепит свое керамическое изделие, я создавал свой диверсионный отряд. Из трудолюбивых, готовых психологически к любой схватке, при достойной физической форме, не так тяжело и взращивать «подлых» воинов. Хорошо, что в эту эпоху не так, чтобы и сильно развито понятие чести и почти любая военная хитрость — это лихость, принимаемая в обществе воинов.

— Вышата, почему ты не хочешь просто убить этого выскочку? — слушал я разговор, стоя под небольшим оконцем, откуда валил дым. — Понятно же, Горло и Никодима убил он.

— Сделать подло сложно, при нем часто ратники, да и сам он… А при ином способе, мне нужно было признаться князю Ивану в том, что я послал своих людей снасильничать полюбовницу Влада. Нельзя князя в это вовлекать, — отвечал Вышата. — Это наше с ним дело. И я бы вызвал его на Круг, если бы не наше Братство. До сих пор не могу понять, зачем оно.

— Нам не нужно Братство. Вон, в твою сотню пришли иноки… Не девок не помять при них, ни слова дургого не сказать… Ты не отвлекайся, чухня, продолжай ублажать, а то голову подняла! — говорил еще один голос.

Нужно будет после найти этих девиц, которые сейчас ублажают Вышату и его приближенных. Думаю, что они столько интересного и полезного расскажут, что заслужат и переселение на мои земли с полным пенсионом и шансом на замужество.

— Пошли вон! — прокричал Вышата.

Видимо что-то не то сделала девица низкой социальной ответственности. Вот бы откусила ему чего там…

— Приготовься! — скомандовал я, чуть ли не сращиваясь с землей, падая на живот и пряча голову.

Наша одежда была покрашена углем в черный цвет, земли тут темные, не песчаные, ночь так же темная, небо облачное, так что достаточно было только лечь и стать незамеченным. Это мы и сделали, когда из мыльни выбегали девицы. Внутренний подросток очень хотел приподнять голову, чтобы обозреть голые женские тела, но я сдержался.

— Ждем! — сказал я, когда девицы уже удалялись и я все же позволил себе посмотреть им вслед.

Толстушки… Не мой типаж.

Прошла еще минута, когда я, достав кистень, где вместо железного ударного груза, яблока, был мешочек с песком, встал в полный рост возле двери, рядом, по пока спиной ко входу и контролируя направление к ближайшим домам, стоял Боброк. Но узнать нас было невозможно, пусть мой рост и был сильно демаскирующим фактором. Все тело, кроме глаз у нас было спрятано под материей.

Я стоял еще, наверное, с минуту, слушал разговоры. Уже почти мертвецы стали обсуждать девиц, которые только что решали их сексуальные проблемы. Они наперебой хвастались своими успехами, а я по головам определял месторасположение каждого из трех. То же самое должен был делать и Боброк.

— Тот, что у оконца дальнего твой, сразу делаешь шаг право и три шага вперед, там твой враг, мои два других, — сказал я шепотом и резко открыл дверь.

Мы влетали во внутрь, как два урагана, трое воинов, наших противников, бывших сейчас голыми, безоружными и обескураженными, ничего не успели противопоставить нашему напору и внезапности. Первым ударом кистеня я вышиб дух из Вышаты, несмотря на то, что удобнее было сперва расправиться с другим противником. Но именно Вышата был наиболее опасным из этой тройки.

— Кто вы? Убью! — успел прорычать последний почти мертвец, пока и в его голову не прилетел мешочек с песком.

Боброк расправился со своим противником еще раньше. Почему так, только лишь вырубили Вышату и его людей? Можно же было заколоть, меньше мороки? Но я не мог допустить того, чтобы вместо несчастного случая появилась и другая версия, связанная с убийством. И пусть я переоцениваю и местные традиции расследования преступлений, как и вовсе стремление их проводить. Однако, на костяках, если они останутся после пожара, можно было бы увидеть повреждения костей от ударов мечом, или топором. Ну а об наших противоречиях с Вышатой знают все.

— Давай смолу! — сказал я и Боброк, сперва осторожно приоткрыв дверцу мыльни и убедившись, что рядом нет никого, шмыгнул за дверь.

Нам сильно везло в том плане, что мыльни-бани было принято ставить всегда в стороне от жилых построек. Зачем, не особо понятно, может как раз для разврата. Так что до ближайшего дома от мыльни Вышаты было где-то около ста метров.

Боброк принес немного смолы, ну а я стал раскидывать камни, внутри которых был огонь, еще мы кинули в сторонку сыроватый хворост, чтобы было больше угарного газа.

Уже через час мы шли на конях по кромке леса, переодевшись в доспехи. Мыльня успеха сгореть, а находящиеся внутри ее люди, умереть. Далеко не сразу прибежали люди тушить мыльню, да и сильно поздно было, явно за полночь, так что многие спали. Дверь мы не подпирали, это было бы слишком демаскирующе.

Но не сразу мы с Боброком ушли, держали, спрятавшись в кустах, дверь на прицеле. Я из арбалета, мой напарник с луком. Если бы кто-то все же вышел из мыльни, пришлось бы стрелять. В подобном стечении обстоятельств было бы очень много сложностей, случилась бы и погоня, но лучше так, и потом уйти в несознанку, все отрицать, чем допустить прямых свидетелей. Но обошлось и мы скоро, как только обрушилась крыша мыльни и стало понятно, что в таких условиях никто не выживет, сперва ползком, а после и в полный рост, уходили с места осуществления возмездия.

— Нынче мы повязаны грехом, — сказал Боброк, когда мы остановились в лесу и разожгли костер.

— Местью повязаны, — поправил я своего напарника. — А еще это была тренировка. Теперь вы увидели, что можно делать, когда владеешь тайным умением прятаться и сражаться.

— Зайти в стан врага так же будет сложно, — высказался Лис.

— А много выставляли мы дозоров, когда шли от Берлады в Киев? Или только тогда, как прознали о половцев рядом? — задавал я наводящие вопросы. — Вот так мы могли бы ночью и в нашем лагере пробраться к шатру князя.

Говорить о случившемся особо не хотелось ни мне, ни моим напарникам. Так что за костром, жаря на палочках сало, мы так просидели еще часа два за разговорами и обсуждением того, когда Боброк решится, наконец, заслать сватов к старосте, дабы тот отдал ему свою младшую дочку Алену, на которую запал десятник Боброк.

— Все, разъезжаемся, я к кузнецу Маске, — сказал я, когда мы уже вышли к нашим деревням. — Вечером жду вас двоих, нужно обсудить отправку к половцам с выкупом за Ирину.

Боброк кивнул и направил своего коня в сторону деревни местных, я же поскакал чуть в сторону, в деревню беженцев, там и была наша кузнечная мастерская.

Я не мог самостоятельно ехать вызволять Рахиль, пусть от воспоминаний о ней у меня до сих пор присутствует некоторое помутнение сознания, которое, правда проходит после общения с Мартой, но после попытки ее изнасиловать моя домработница не сразу смогла со мной лечь. Так что воспоминания о Рахиль оставались во мне, но ехать я все равно не мог.

Идет период моего становления, создания экономической базы для будущих шагов вперед. К сожалению, не получается лишь сказать, поручить, обозначить проблему и быть уверенным, что все удастся, решиться. Сколько мы искали способ искусственного оплодотворения?.. Я даже не хочу вспоминать эти моменты, когда подсовывали возбужденным коням некое изделие из соломы, но те, своими возбужденными агрегатами ломали всю конструкцию и сшибали с ног осеменатора-селянина. Ничего, и это преодолели и уже трех коров от одного быка оплодотворили, как и некоторых лошадей.

И так во всем, приходится присутствовать почти на каждом процессе. Во-первых, чтобы понимать, как это тут, в этом времени, делается, например помол муки, неизменно грубый и некачественный; во-вторых, когда я вижу процесс, то могу лучше понять, что можно сделать для его улучшения. Или не понимаю сразу, но долго думаю, вспоминая то, как предки решали проблемы, которые стоят и перед нами.

События могли пойти вскачь и я опасался того, что не успею многое сделать, показать, построить и создать. Придется уходить, оставлять свои земли. И как славно было бы вернуться, а тут хозяйство уже на совершенно новом уровне. Поэтому максимум работы, новшеств и их апробация.

— Что, Асан, не забил тебя еще Маска до смерти? Работаешь справно? — спросил я у отрока-ученика кузнеца.

— Мастер мудр и добрый! И я работаю, — отвечал Асан, вызывая у меня смех.

Это Маска добрый? Да его боятся все беженцы, причем даже те, кто участвует в ополчении и отважно держит пику, когда на тренировках и учениях на него накатывается тяжелая конница. Маска решает все вопросы поединками и избил уже с пяток моих людей. Да, все и беженцы и местные — это мои люди. Я уже ощущаю ответственность за всех поселенцев. Наверное, я неплохой феодал.

— Что? Сотник, пришел вновь бить меня? Мало было тебе в прошлый раз? — в кожаном фартуке на голое тело, из кузни вышел Маска.

— В последний раз ты только задел меня, кузнец, но снова был бит. Сколько еще я должен раз тебя ударить, чтобы ты успокоился? — спрашивал я могучего кузнеца, улыбаясь.

Интересный он все же мужик. Поставил вопрос силы на первое место в системе своего мировоззрения и общения. Так как равных себе найти не может, так и остается одиночкой. Социопат, который никак не освоится в обществе. Как только жену себе нашел? Тоже после поединка? Она его избила, а он и влюбился? Хотя жена Маски казалась хрупкой и улыбчивой женщиной, но мало ли какими кунфу владеет.

— Ну? Где она? — спросил я.

— Он, или Она? — вопросом на вопрос отвечал кузнец.

Иной бы и не понял о чем идет речь, но для меня все ясно: Маска спрашивает, что именно я хотел бы посмотреть в первую очередь, плуг или косу.

— Давай ее, — усмехнулся я. — Женщине нужно уступать.

— Да? Зачем ей уступать? Что же ты за муж, который уступает жене? — говорил Маска, при этом сам прятал глаза, не смея посмотреть на свою жену, Евпраксию.

А она вышла во двор, наверное, чтобы полюбоваться на своего мужа-гиганта, который сейчас с голой задницей красовался в центре двора. Но это их сексуальные фантазии, меня нынче заботило иное.

И вот мне вынесли ее — залог того, что скотина наша будет множится и оставаться сытой. Коса-литвинка, привычная моему глазу, была очень похожа на тот инструмент, которым повсеместно пользовались на селе, пока в обиход не вошли триммеры.

Я знал историю развития сельского хозяйства на Руси, пусть и не так, как хотелось бы, но не совсем уж был и остаюсь дремучим в этом отношении человеком. Знал я и о том, что до Петра Великого в иной реальности, урожай собирали серпами. Ими же и собирали корма для скотины на зиму. Продуктивность косы-литвинки не идет ни в какое сравнение с серпом. Это замена сразу пятерых, может и большего количества работников.

А еще… Я помнил из истории неких «косинеров», так звали крестьян-бунтовщиков в Литве. Стоит лезвие косы чуть подправить и все — это вполне себе по местным меркам оружие. Так что получалось универсальное изделие, которое и хозяйство поставит на новый уровень и даст возможность крестьянину отмахаться от разбойников. Вряд ли можно рассматривать косинеров, как серьезную военную силу, но какой-нибудь разбойничий сброд поостережется нападать на крестьянина с таким оружием.

— Показывай, тысяцкий, как с ентим работать справно! — сказал Маска, указывая на один из углов огороженной территории мастерской, где росла трава.

Можно было бы сказать, что не по чину мне косой махать. Но я и сам хотел попробовать косу на предмет эффективного использования. Не сказать, что я профессиональный косарь… косец. Однако, принцип помнить доложен. И все равно дважды косу воткнул в землю, но и быстро выкосил где-то десять квадратов травы.

— Лихо, — задумчиво сказал Маска. — Дорого их ладить, долго железо лить, но лихо выходит.

— Три серпа — это уже коса. А она заменит и пятерых селян, — заметил я.

— Сколь заплатишь за каждую? — спросил Маска, да и Асан навострил уши.

— Пулпуда овса дам, — сказал я. — Это пока, после, когда все узнают про такое орудие, сговоримся снова.

— Побойся Бога! — начал торговаться Маска, но ему не удалось скрыть своего удовлетворения.

— Какого Бога? Я только своего Бога Христа и боюсь, а ты какого? — спросил я, чем заставил брови кузнеца нахмуриться.

На самом деле, я и вовсе не хотел платить Маске. Хотел наладить работу по иному принципу: восемь изделий мне, два ему, ну и пусть продает кому и как хочет, хоть и мне отдает косы и все что сделает за еду. Кузнец, несмотря на свою строптивость и гневный характер, умный человек, согласится на такие условия.

Во-первых, это мои идеи, за которые любой мастер, когда увидел бы перспективы изделия, сам платить стал. Во-вторых, Маска теперь только кует, не отвлекается на восемьдесят процентов работы, из чего состоит весь процесс металлообработки. Три бурта с углем уже были подготовленными, когда порубленное дерево складывали в ямку и курганом, и сверху наваливали дерном с землей. Это все поджигалось и оно медленно тлело. Таким образом, через неделю, или чуть позже, бурт открывали и там получался хороший древесный уголь, причем, в промышленных масштабах.

Было и в-третьих, — кузнецу не было никакой нужды собирать лимонит. За очень небольшую плату болотную руду приносили подростки, причем, и местные и беженцы, порой и не с моих земель. Так что и руда была. Пусть и болотная, но в достатке. В следующем году я рассчитывал переместить локацию для металлургии, попробовать использовать руду по-лучше. Знал я место не так далеко отсюда.

— А вот и он! — сказал Маска, а его ученик вытащил из кузни плуг.

Я увидел соху, оббитую железом, самое главное не с сошниками, а с цельнометаллическими обрезами, крыльями, лемехом. И пусть металл, скорее всего, не лучшего качества, пока мне сложно это оценить, но орудие труда, что я лицезрел, заставляло улыбаться и смотреть в будущее чуточку оптимистичнее. Плуг — это был первый плуг, который я увидел в этом времени, но говорят, что он на Руси есть.

— Колеса приделаем, хорошо будет, — сказал я, осматривая прогрессивное орудие труда.