Поиск пути

Глава 8

— Помолясь, воздав хвалу Богу нашему Иисусу Христу, я, митрополит всея Руси, Климент, сей грамотой постановляю быти Братству христову Андрея Первозванному… — зачитывал грамоту от Климента Смолятича епископ Ростово-Суздальский Ефрем.

Уже пожилой человек, епископ с трудом читал с большого листа пергамента, старался, чтобы его голос звучал торжественно, но то и дело старик сбивался на кашель. Видимо, путешествие в Киев и обратно, не прошло бесследно для священнослужителя.

— … быти Братом-Воеводой князю Ивану, в миру Ростиславовичу, а при нем Братьями-Тысяцкими… — я ждал своего имени с нетерпением, в том было обещание Климента. — Василию Пантелеймоновичу…

Многие стали озираться по сторонам. Где же этот Василий, который сын Пантелеймона. А вот он я! Именно так. Мое имя в крещении Василий, ну а Богояра крестили, мне это подсказал сам князь Иван Ростиславович Пантелеймоном. Вот оно и вышло. И чего-то не хочется быть Василием. Нужно в этом отношении сделать некоторую поблажку в Уставе, чтобы иметь имена прежние.

— … с наказом от меня и церкви христианской верой и правдой служить, чтить и распространять веру нашу, увещевать князей, распри множенных, боронить Русскую Землю от ворогов, как и иноверцев, будь они магоментане, жидовствующие, али латинской веры, — продолжал зачитывать грамоту Ефрем.

Юрий Ростовский не сводил взгляда с Ивана Ростиславовича, который являл собой довольного кота, объевшегося сметаной. Вот она власть! Вот то, что казалось недостижимым, но уже есть грамота, есть обоз от митрополита, есть пополнение в войске.

— … как митрополит и пастырь Русской Земли увещеваю и наказываю всем князьям и владетелям чинить токмо пользу и добро Братству Андрея Первозванного. Коли потребуется какая помощь, то оказать ее и воздастся по заслугам и учтется сие на Суде Божием и молитвами нашими неусыпными… — заканчивал читать грамоту Ефрем. — Кхе! Кхе!

Наступило молчание. Я сидел числе иных приглашенных в княжеский терем и старался увидеть то, что скрыто от взоров. Кое-что получалось. К примеру, князь Юрий был крайне раздражен услышанным и, нахмурив брови, явно что-то обдумывал у себя в буйной голове. Жесткий он товарищ, это меня несколько и привлекало в Юрии, так как считаю, что некая форма абсолютной монархии на этом этапе развития Руси нужна. Но если эта жестокость касается меня, то увольте, я жить хочу.

Андрей Юрьевич, напротив, взирал на все происходящее взором горящим. Он, как религиозный фанатик, был готов уже прямо здесь вступить в Братство, пусть и встав всего-то иноком.

Бояре смотрели на нашу делегацию со своим интересом. Я уже знал, кто такой тот самый боярин Кучко, с именем которого связана история с Москвой. Специально узнавал об этой ситуации. И этот лидер антикняжеской оппозиции был не менее князя озабочен появлением Братства именно на Суздальской земле. Наверняка, были какие-то планы у Степана Ивановича Кучко против Юрия Ростовского. И сейчас и он прикидывал, как повлияет на расклады появление Братства.

— И что? Я должен поклоны бить князю без княжества? — взревел Юрий Владимирович.

Иван Ростиславович встал и выкатил грудь колесом. Мог назреть и конфликт и я стал осматривать и палаты княжеские, как арену боя, ну и потенциальных противников.

— О том не прошу. Но митрополиту руку целуем мы все, как и под Богом ходим, — сказал МОЙ князь и Брат-Воевода Братства православного.

Наступило молчание, сопровождаемое войной взглядов. Было отрадно видеть, что Иван Ростиславович не проигрывает в этом противостоянии. Юрий тяжело дышал и сжимал в своем гневе зубы.

— Князь, смири свой гнев, — сказал епископ Ефрем. — Не станут они чинить тебе зла, то и митрополиту неугодно и Богу.

— А ты, епископ! Ты понимаешь, что нынче происходит? — обрушил свой тяжелый взгляд Юрий на старика. — Как у латинян клятых папы ихние волю свою насаждают владетелям, так и у нас на Руси такое же?

— А ты, князь, позабыл, что каждый митрополит, все греки-епископы, насаждают волю свою Руси. Бывало, что русичи и к Царьграду ходили, а ныне и половецкий стан Шарукань взять не могут, — не стушевался Ефрем и продолжил увещевание ростовского князя.

— Так ты сам грек и есть! — удивился Юрий и его взгляд сразу же стал намного светлее, он даже усмехнулся.

Если Ефрем таким вот приемом, упоминанием про греков-священников осознанно сменил тему и сбавил накал, то стоит поаплодировать мудрости старика. Обязательно приглашу его к себе, вернее, посетить храм наш, посвященный Андрею Первозванному, пусть и церковь осветит и меня увидит. Вот он, еще один плюс в том, что храм на моих землях.

— И что ждешь ты, воевода, от меня? — спросил князь, уже садясь на свой стул.

— Мира и дружбы, князь Ростовский. Мы не станем в твои дела лезть. Мы на твоих землях, ты их нам дал на три года. Разве это не помощь в становлении Братства воинов Господа нашего? — отвечал князь.

Молодец! Правильно сказал. Юрий — князь прижимистый, наверное, таким в иной реальности был Иван Калита. Для Ростовского владетеля вопрос денег и имущества — первостепенный вопрос. А тут, как бы уже оказал помощь, может и больше, чем иные князья. Но и с другой стороны, Иван Ростиславович подчеркнул, что не будет платить Юрию за пользование землей, но и не станет участвовать в играх внутри княжества.

Последнее, как по мне, так и зря. Нужно убирать Юрия Владимировича. Он заносчив и любые изменения принимает агрессивно. Долго ли получится находится в мире?

— А еще, Братству предстоит готовится к походу на половцев. Они враги Руси, они поганцы и покарать таковых — есть задача для православного воинства. Князьям, как и монастырям, иным храмам, уже отосланы просьбы митрополита направленные на привлечение иноков в Братство. Прибудут воины христианские, с обозами придут, — подсунул Ефрем бочку меда с ложкой дегтя.

Мед — это помощь от церкви, от монастырей, храмов, князей. Но ложка дегтя — скорая война. Нет, я не страшусь войны, я ее даже хочу, если она за Русь. Но время нужно, обосноваться, выработать тактики, наковать оружия и доспехов, обрасти имуществом и построить крепости, пусть остроги.

Между тем, вновь наступила пауза, в ходе которой, наверное, каждый думал о выгоде и последствиях того, что в Ростово-Суздальскую землю прибудет большое количество воинов. Не так грозно уже смотрел на всех и Юрий Владимирович, который, наверняка, расценивал появившиеся возможности.

— Выходит, что мой вклад в общее дело защиты Русской Земли сделан? Я дал Братству много лучшей земли. И мне полагается получить взамен не только благодарность от митрополита, но и новые земли. На Востоке черемисы, они поганцы. Не нужно ли с них начать богоугодное дело Братства, да окрестить всю чухню, привести их под руку мою? — а вот и пошли переговоры о сдержках, противовесах и использовании Братства. — С кем о том вести разговор? С митрополитом, али с воеводой Иваном Ростиславовичем?

Я заметил, как краешком губ на морщинистом лице усмехнулся Ефрем. Он знал, что подобный вопрос и предложение поступит, видимо в дороге продумал многое и теперь выдает свои заготовки, несколько манипулируя князем Юрием.

— Говори с Иваном Ростиславовичем, а я, по воле митрополита Климента, в правде своей дать благословение на это богоугодное дело, — отвечал Ефрем.

— Мы обдумаем, князь Ростовский твое предложение. Видеть нужно, сколь у нас силы будет, да сколь ратников и ты на это дашь, — сказал Иван Ростиславович.

— На том и решили. Жду через три седмицы на пир к себе. Воеводу жду и его тысяцких, — сказал Юрий Владимирович, но не преминул съязвить. — Тысячники только в Братстве безусые с полусотней у каждого.

Князь Иван Ростиславович промолчал. И правильно сделал. Нужно уходить от сюда, еще решать собственные дела, не нагнетать. Юрий вспыльчив. А мне, так еще успеть переговорить с кузнецом одним, уговорить которого переехать ко мне не получилось у Боброка. Получается, что? Витязя Боброка? Или как его христианское имя?

Иерархия Братства такова, что во главе стоит Воевода, ему подчиняются Братья Тысяцкие, которым уже в свою очередь покорны витязи, это я взял такое название, но оно не вызвало отвращение у иных. Ну а самой первой ступеней в иерархии станут воины-иноки. При этом, Климент настаивал, чтобы среди этих иноков были черные, по принципу черного монашества, тех, кто и обед безбрачия дает. Это будут, как я думаю, самые фанатичные воины. Остальным, кстати, жениться можно. Нечего садомию плодить, как в иных Орденах. Вон, тамплиеры даже голубой парочкой на одном коне ездят — такой у них герб.

— Уходим! — решительно сказал князь Иван Ростиславович, как только наша делегация вышла во двор княжеского терема.

— Князь, у меня дело есть, — сказал я.

— А ты! — князь строго посмотрел на меня. — От чего митрополит назвал твое имя среди прочих тысяцких? Как можно отрока равнять с Боромиром, Никифором, да тем же Вышатой, пусть он и обворовывал?

— Ты не забыл, князь, что предложил создать Братство? И не смотри на меня, как на отрока. Я еще ни разу не показал себя дитем неразумным, — сказал я.

Может быть мы еще препирались, спорили, но вышел епископ и предупредил, чтобы постились две недели, а после он прибудет и будет долгая служба у нас на земле, в недавно срубленной церкви.

Более я не стал ждать отповедей князя, видимо, митрополит Климент что-то во мне рассмотрел, что решил в числе пяти тысяцких видеть мою не совсем скромную фигуру. Но пока тысяцкий — это лишь громкое слово. Я как был полусотником, так и остаюсь. Но при росте дружины, полусотни могут увеличиваться до полноценных сотен, а там и до тысяч.

Такое может быть очень нескоро. Однако же, все зависит от резонанса, который возымеет объявление по всем уголкам Руси, что создано Братство. Может так сложиться, что сотни воинов отправятся на поиск своего воинского счастья под стягом христианской веры.

Нужно думать над планом экспансии и тут, на мой взгляд, предложение князя Юрия Владимировича, нам только на руку. Движение на Восток именно сейчас вполне оправдано, но нужно придать половцев так сильно, чтобы они, как торки и берендеи с печенегами стали в покорными Руси.

Прибывшие иноки тоже будут распределены по полусотням и уже может сложиться так, что численность моих бойцов вырастет за шестьдесят воинов. Следовательно, по нынешним правилам счета, это будет сотня, пусть и малая. А я, следовательно, становлюсь сотником.

— У тебя спор вышел с князем? — спросил Лавр, когда я присоединился к своему сопровождению, ожидавшему за стенами детинца Ростова.

— Все в порядке, — не стал я рассказывать. — Нынче мы Братство, через две седмицы будет моление и будем приносить новые клятвы. Жизнь изменится, молитв будет больше. А вот Грозного Батьку нужно… Не уместен он.

— То добре. А Батька, он от Лукавого. Токмо я и сейчас не шибко понимаю, что изменится, но все равно, добре, — сказал Лавр и переменил тему. — Едем к Маске?

Хотелось спросить: «К Илону?» На силу сдержался.

— Моску? — спросил я.

— Нет, Маска — так зовут кузнеца, — отвечал Лавр. Это имя черемисов, а по-нашенски — медведь.

Я не стал в даваться в подробности, откуда такое имя. Маска, так Маска, может станет позже Максимом каким-нибудь. Важнее не имя, а то, чтобы как-то уговорить несговорчивого кузнеца. Его уже заманивали серебром, не польстился, обещали дом и почет, так же не согласился. Между тем, если верить Лавру, а так же Боброку, которые и занимались поиском кузнеца для переселения на мои земли, так Маска почти не имеет заказов.

Для меня стало откровением то, что в Ростове есть что-то вроде цеха, какие были распространены в Западной Европе. Но тут это, скорее, негласное объединение ремесленников. И Маска травят. Его выдавили из ремесленного посада в окольный город, имеет место быть и сговор с местными купцами, иными ремесленниками, чтобы они не давали заказы кузнецу.

Но он как-то живет, перебивается случайными заработками, поступающими, в основном, от приезжих и случайных гостей Ростова.

— Идите к праотцам! Нынче же дубину возьму и погоню, как собак! — кричал мужской голос, когда мы подошли к дому-мастерской Маска.

Я не видел хозяина грозного баса. Ремесленная мастерская была огорожена высоким дощатым забором. К слову, такой вот забор не самый дешевый. Это не как в будущем купить доску в магазине по относительно бросовым ценам, или на пилораме приобрести еще дешевле. Тут, в этом времени, чтобы сделать доску, нужно потратить изрядное количество времени и приложить немало сил. Дешевле даже сделать забор по принципу частокола.

— А ты на людей сперва посмотри, пес, которые к тебе пришли, чтобы лаяться! — выкрикнул я.

Может и опрометчиво, так как по голосу с брутальной хрипотцой уже представлялся богатырь. Да и в целом, не бывает хилых кузнецов, профессия у них такая, с постоянными силовыми упражнениями.

— Ах ты, тать! — выкрикнул голос и уже скоро отворилась массивная калитка, которой, по моим понятиям, только чуть не хватало, чтобы именоваться воротами.

Вышел грозный дядька, со шрамом на половину лица. Он был чуть выше, чем человек среднего роста этого времени, но вот… Мистер Олимпия, не иначе. Мышцы бугрились, а вены, сильно выпирающие, создавали впечатление перекаченного стероидами бодибилдера. Учитывая то, что тут нет разного рода спортивного питания, или специальных комплексов аминокислот, кузнец выглядел нереально, как будто я очутился в элитном спортивном зале будущего, где вот таких качков демонстрировали толстой публике.

Лавр попятился и схватился на эфес своего меча.

— Не надо! — приказал я, видя намерения своего десятника.

— И кто ты таков, что лаяться на меня вздумал? Не каждый боярский холоп позволяет себе со мной так говорить, — после мужик обратил внимание на Лавра. — Понятно. Этого я знаю. Снова пришли просить переехать в чистое поле? Я уезжаю от сюда. Подамся на Волгу со многими беженцами, да и делов. Там работы будет много.

— Все сказал? — спросил я грубоватым тоном. — Тебе делают предложение стать лучшим кузнецом на Руси, а ты убегаешь? Трус? Или столь дряной мастер, что работать умеешь только там, где иных кузнецов отродясь не было?

Этот прием, взять «на слабо», я задумал еще раньше. С такими упертыми нельзя прямолинейного говорить. От прямого и понятного предложения он уже отказался.

— Я? Я булат варить умею! — вскричал кузнец.

Переходить ко второй части своего плана было не то, чтобы боязно, я уже свое отбоялся, когда в детстве дед фашистами пугал, так мне, пацану лет четырех-пяти эсесовцы снились. А после я сам их душил, всякого рода радикалов. Но уж слишком могучим выглядел мужик. Хотя… Я ведь так же не мелкий, ростом и больше Маски буду, пусть мускулатура у меня не перекачена, но явно не задохлик.

— Не верю. Я посмотрел на тебя, нынче сомневаюсь во всем, — сказал я.

Мужик бросил в сторону оглоблю, с которой вышел. И пошел на меня.

— А я нынче тебя отрок проучу. Коли отец науке жизненной не обучил, так я преподам урок, — с этими словами Маска подходил ко мне.

— Чтобы не случилось, не встревай! — приказал я Лавру и еще одному воину, который был из его десятка.

Мы пошли на разговор вдвоем с десятником, но двенадцать воинов еще стояли в стороне и толпой мы бы запинали и грозного медведя. Но что я за командир, если не могу справится с неподготовленным мужиком.

Кузнец хотел меня схватить обеими руками, но я вышмыгнул из захвата и кулаком правой руки, уже находясь от Маски справа, прописал тому в печень. Удар, пусть и вышел чуть смазанным, но все равно его силы хватило бы для того, чтобы свалить почти любого соперника. Этот же чуть скривился и развернулся ко мне, при этом он держал правую руку вытянутой, так что у кузнеца получился удар с разворотом. Нет, не удар, а угрожающий взмах. Я уже оказался сзади кузнеца и ударил мужика по его опорной ноге. Маска покачнулся, ноги подкосились, но он быстро восстановил равновесие.

— Ты что прыгаешь от меня? Бейся! — взревел, будто медведь, оскорбленный кузнец.

— А я и бьюсь. Только зачем же мне с тобой силой меряться. Ее у тебя хватит на троих, а вот прыти у тебя нет, не ловок ты, — сказал я, делая шаг назад, уходя от размашистого удара кузнеца.

Был бы сейчас реальный бой и передо мной стояла бы задача победить, то я уже давно саданул бы Маска по коленям, которые он совершенно не прикрывает, напротив, будто подставляется. Но калечить кузнеца цели не было. Я обозначил и такой удар. Это болезненно для Маска, но я коленную чашечку не выбил и не сломал.

— Ударил бы сильнее, ты стал бы калекой, — сказал я.

— Ух! Ах! — Маск, явно обиженный, что ничего поделать со мной не может, стал, будто мельницей махать своими лапищами.

Я уворачивался, но все больше отступал, высматривая выгодные моменты, чтобы нанести свой удар. Дважды бил кузнеца в живот, он морщился, кривился, однако, не падал и почти не останавливался, стараясь меня достать. Минуты полторы продолжался этот забег, после чего я, дождавшись пока кузнец слегка выдохнется, сам перешел в атаку. Нырок, апперкот в челюсть, следом летит хук с левой, и кузнец поплыл. Он вновь не упал, но для того, чтобы остаться на ногах, сделал три шага в сторону.

— Может хватит? — спросил я.

— Опозорить меня решил? Прознают кузнецы посадские, что отрок побил меня, снова начнут пробовать на слабость, да дочку с сыном поддевать, — сказал кузнец, сплевывая кровь.

— А ты ко мне отсылай. Еще не было воина, который в кулачном бою меня одолел, — подсластил я пилюлю кузнецу.

— Говори! — сказал Маска и я начал говорить.

Предложение было то же самое, что и ранее, но я, в отличии от Лавра, обещал, что смогу подсказать кузнецу такую домну, которая позволит сильно улучшить качество выплавки.

Пока еще не настало время для строительства серьезных печей из кирпича, с возможностью выплавки чугуна. Не отработана технология получения большого количества древесного угля, нет и кирпича, который держал бы температуры. Да и не стоит сильно прыгать через целый пласт эволюции металлургии. Пока я предполагал улучшение только лишь до уровня штюкофенов, которые должны появиться… Да не знаю я когда они появятся, помню только, что это должно случится в Западной Европе уже после монголо-татарского нашествия на Русь.

Главные отличия штюкофенов от используемой домны на Руси состоят в том, что они внутри обмазываются угольной крошкой и огнеупорной глиной, а еще конструкция обкладывается как бы каменной пирамидой, так же в горне используются особые фурмы, желобки, позволяющие выходить шлакам. Вот это и будем пробовать создавать, для такой технологии все есть.

— Завтра пришли за мной, но так, кабы по полудни были и еще три телеги нужно, — сказал Маска.

— Ответь только, почему тебя не принимают в городе, — потребовал я.

— Строптивый. Я не работаю по указке и плохо не делаю свою работу. Иные кузнецы того не могут, что я, а еще… — кузнец замялся. — Я черемис, взял женой русскую, крещен, но рассорился с настоятелем храма. Дочка есть на выданье, так она… Побила одного жениха, унизила его. Что не передумал, отро… воин?

— Твою строптивость выбью кулаками, — усмехнулся я.

— Я еще отыграюсь. Не бывало, чтобы меня, Маска-медведя, отроки бивали… Окромя отца моего и не бивал меня никто, — сказал кузнец и пошел в дом.

— Вот так, и сбитня не поднес… — сказал я, усмехаясь. — А что там за девица, что мужей бьет?

— Сбитня не поднес, но получил под нос, — сказал Лавр и мы рассмеялись.