Пока дышу

Глава 27

Утром вдоль берега острова Скелле мы шли на кнорре к моему дому. Что такое кнорр, это почти как драккар, но используется в торговых делах. Больше грузоподъёмность, меньше скорость. На корабле было порядка тридцати мужей, вооруженных и опасных, ну, кроме Данральда и, пожалуй, моего двоюродного братца Свейна, хоть он и был вооружен, в отличие от друида. А вот остальные настоящие морские волки с сединой на висках, со шрамами по всему телу, знающие, как держать топор и брать на абордаж корабли.

В большинстве народ был солидный, и времена буйной молодости прошли. Да, народа немного, но должно хватить. Это не основная команда Арне, та с его старшим сыном на двух кораблях в Цинтре, можно, конечно, было бы и их подождать, но ни у кого такого желания не было, включая меня. Еще у меня сложилось впечатление, что для Арне торговые дела и грабеж — одно и то же и большой разницы нет. В общем, какое бы у меня впечатление о дядюшке ни сложилось, в глубине души он тот еще старый отморозок, который покуролесил. И, думаю, не один прибрежный поселок в Цинтре или Вердене знает его имя.

Хотелось солнышка, но, к сожалению, оно пряталось за тучами, капал дождик и ветерок был такой, что продирал до костей, чертов дождь.

А в голове играла приставучая песенка, сначала бесила меня, а потом я начал получать удовольствие и от нее, и от капель дождя, которые падали сверху, и от брызг моря, которые летели мне в лицо. Это такие мелкие неудобства, плевать. А мелодия продолжала играть в моей голове.

«Поцелуй меня, мамочка, поцелуй своего мальчика. Пожелай мне благополучия и удачи. Ведь меня не будет, пока я не вернусь назад».

Уже показалась деревенька, за которой находится дом, в котором вырос Рингольд, скоро все закончится. Мы прошли мимо пары задержавшихся рыбаков, которые вытаскивали свои сети из моря. Когда они увидели, куда идет корабль, они спешили за нами следом.

Корабль аккуратно подошел к пристани, кинули сходни, и мы двинулись.

На суше стояли два драккара, было видно, что они знавали лучшие времена, даже на мой непритязательный взгляд, корпус в некоторых местах прохудился. Сказать, что мы двинулись простой вооруженной толпой нельзя, был в этом какой-то свой порядок. Впереди нас с Арне двигалась тройка воинов, держа щиты наизготовку, да и остальные тоже присматривались, уже не было весёлого гомона.

А дорога наша шла в гору метров триста, а там уже было ровное плато со слов Свейна. И когда уже почти поднялись, и должен был показаться поселок, сверху шагнул воин. На плече он держал копье, к нему было привязано огромное черное перо, одет он был в кольчугу, на голове железный шлем, из-под которого торчала борода, с седыми прядями, наручи черные, кожаные, на них виднелись выбитые руны, росточком ниже меня на полголовы, а Арне и вовсе, наверно по плечи.

— Арне, в гости решил пожаловать, а мы тебя не ждали, — раздался его голос с хрипотцой, уже совсем не молодой. Но была в нем какая-то сила, стержень, что ли, стальной, который не смогли сломать прожитые годы.

— О, Сигурд, здравствуй, друг, — Арне вышел вперед.

— Не друг ты мне, Арне, так что ты здесь забыл, если в поместье, не маловато ли народу, или, думаешь, Олаф или его сука тебе просто их откроют? — он рассмеялся.

— Но и не враг же, — хмыкнул Арне, — а насчет ворот, — он задумался, — я вежливо постучу, не воевать пришел.

Названный Сигурдом, подергал себя за бороду:

— За чем тогда?

— А давай с тобой пошепчемся, так, по-стариковски, а то орать уже надоело.

— Давай, пошепчемся, — он хмыкнул, — ты же вроде по младше будешь, так что поднимайся.

Арне спокойно раздвинул своих людей и начал подъем наверх, шел он неспеша и уверенно.

Когда поднялся, он произнес довольно громко:

— А не многовато ли вас здесь собралось?

— Так и ты не один пришел.

Народ вокруг меня подобрался еще больше, те, кто не имели щита, постарались отойти назад. А вот имеющие, наоборот, выступили вперед и из щитов постарались соорудить что-то, напоминающее римскую черепаху.

— Так что хотел Арне? — голоса удалялись, и слышно было очень плохо, я же старался прислушаться, а сделать это трудно. Особенно когда рядом то дышат, то почёсываются во всех местах, то шепчутся.

— Что-то Олафа я здесь не вижу, неужто не пришел? Или ты туда никого не отправил, а, Сиугурд?

А дальше речь понеслась, перемежаясь сплошными ругательствами — так что на два слова приходилось десять таких, что нельзя произнести в приличном обществе.

— …отправил… сам видишь.

— Понятно, да и… сукой… юбкой.

— Ты… штурмовать поместье… ума… у тебя людей…

— А тебе-то до… Сигурд, какое … мне … придушил и не только его.

— Это мое дело. Ты о своём говори.

— Скучный … стал, как… сначала Рингольд … слов, а потом в … отсутствие … сестра погибла.

— Ты … знаешь … люди… осмотрели, случайность.

— Ага … Сигурд я не без усый … я такого в … жизни … видел, как … насилует … дочь, а вор … деньги голодающим. Думаешь … верю, а потом он себя объявил хозяином и быстренько женился, на этой как ее там, дочки Хрофа, паршивая у них семейка, гнилая.

Голоса начали вновь приближаться к нам.

— И зачем ты это все вспомнил, зачем ворошишь прошлое, почему раньше не пришел, раз не по верил?

— Войны не хотел, я не забыл, всегда помнил.

— А сейчас, что ли, не будет, или, думаешь, кровь не прольётся, а, Арне?

— Да, Сигурд, не будет, ведь Олаф не единственный сын своего отца, есть и другой, у которого прав по более будет.

— Ты сейчас это о ком? — пару минут висела тишина. — Ты сейчас о младшем брате Олафа, что ли? Так он сбежал же с ведьмаком, да и сгинул, наверно, за чем вспоминаешь.

— Не такой уж он и малыш теперь, и нет, не сгинул он, вернулся, да и сбежал он, опять же, со слов братца, видаков нет. А я его здесь не вижу, что он вышел защищаться от чужого набега с тобой, это не в первый раз уже, разве так подобает вести себя мужчине?

— Вот почему ты пришел. И что же малыш Рингольд говорит?

— Что его опоили, очнулся уже с ведьмаком, и знаешь, Сигурд, я ему верю, я видел, как он говорит, видел, как он пьет, а сегодня увижу, как он бьётся.

— Хм, вот, значит, как, ну да. А если Олаф не выйдет, не будет боя, а усадьбу я тебе не дам штурмовать. Это будет бесчестно для меня.

— Понимаю, но разве есть честь в том, чтобы собственного брата опоить и выгнать из дома, а его мать убить.

— С твоей сестрой произошла случайность.

— Ты сам в это, Сигурд, не веришь, а меня убеждаешь. Ты с нами?

— Хорошо, но помни, если пойдешь на штурм, я ударю.

— Пусть будет так.

Арне показался нам и махнул рукой: все в порядке, идем.

Толпой мы поднялись наверх, воины так щиты и не опустили, а поднявшись, я увидел такую же толпу вооруженных воинов, только их побольше было, человек сорок, может, пятьдесят. За спинами расположился небольшой поселок домов в пятнадцать, окруженный плетеной изгородью, дома не отличались архитектурными изысками, такие же постройки, как и в поместье Арне.

Проходя поселок, я не увидел ни бегающих детей, ни женщин, никого из людей, только бойцы Сигурда нас окружали. Вроде и шли все вместе, но раздельно двумя отрядами, каждый из которых не доверял другому.

А вот за самой деревней в двух километрах приблизительно и располагалось поместье или усадьба, в общем, укрепленный дом моей семьи. Он был также окружен стеной из вытесанных кольев, как и стена вокруг дома дядюшкиного, только башни по бокам имели более крепкий вид, да и над самими воротами был сделан эдакий балкон с парапетом.

Дом, милый дом, вот только при взгляде на него чувств не было, воспоминаний новых не всплыло, в душе тоска не защемила. Может, потому, что я ассоциирую дом в этом мире с другим местом, с Каэр Морхеном, где обитают мои близкие, мои братья, мой орден.

Весь путь я ловил на себе задумчивые взгляды Сигурда, мне даже показалось, что он меня с кем-то сравнивает.

Когда до ворот осталось шагов шестьдесят, из-за них раздался крик:

— Еще шаг, и мы стреляем.

На каждой башне поднялась тройка лучников, да и на балконе еще двое, на нем же и стоял человек, который кричал, в шлеме и ламеллярном доспехе.

Мы остановились, и, как в прошлый раз, были подняты щиты, ими прикрыли меня и Арне.

— О, Олаф, ты, что ли? А то мы с Сигурдом на пригорке тебя ждали, а ты не пришел. — Со стороны воинов Сигурда раздались скромные смешки, а наши же воины скалили зубы открыто.

— Случилось что? Или ты, как в прошлый раз, ничего не видно, ничего не слышно под юбкой, а, Олаф?

Здесь уже и воины Сигурда начали смеяться открыто, не любят здесь братца, даже интересно стало за что, и где он так успел опозориться.

— Что тебе надо, Арне? — голос был раздраженный, а еще в нем слышалась усталость и какая-то боль.

Интересный вопрос, сколько раз я его слышал за прошедшие сутки, два раза или пять.

— Мне? Да ни хрена мне от тебя, Олаф, не надо, как и Сигурду, как и всему острову.

Арне вдруг перебили.

— Сигурд, и что же ты здесь делаешь, продался Арне, с ним пришел, и чем же он тебя купил, кошелем с монетами или пообещал что?

— Не тебе, щенок, меня в чем-то обвинять, а тем более в этом, моя честь и моя совесть только мои, так что закрой свой поганый рот, я никогда не продавался ни за толстый кошелек, ни за сиську мягкую. — Сигурд был зол, и в голосе, и в движениях это проскальзывало, он себя сдерживал, дабы чего еще не сказать. Многие же на все действия смотрели с улыбками и в предвкушении, да театра здесь точно не хватает.

— Олаф, мы хотим поговорить, никто тебя не тронет, так что выходи из-за стен, — вновь взял слово Арен.

Я же продолжал хранить молчание, мне казалось, рано вмешиваться.

— Ха-ха-ха, — раздалось с балкона, — поговорить, ты себя, Арне, слышишь, ты пришел к порогу моего дома да еще и не один, просто поговорить, врешь, пришел грабить, так вперед, мой топор напьется сегодня крови, клянусь самим Хеймдалям.

Арне повернулся, выразительно на меня посмотрел и махнул рукой в сторону ворот.

Вот и мое время пришло поучаствовать в этой постановке. Когда он сказал о пороге его дома, это вызвало чувство раздражения. Тебе врут в глаза, ты смотришь на этого человека, но правду-то знаешь.

Немного раздвинув людей, я выдвинулся вперед, не доходя шага до Арне.

— Порог твоего дома? А давно он стал твоим, а, Олаф? После того как ты своего брата опоил и на смерть отправил или после того, как его мать умерла. Хозяином здесь себя почувствовал.

— А ты еще кто такой, чтобы обо мне ложь такую говорить, а? Убирайтесь отсюда, а то не сдержусь, и полетят стрелы.

— Лжешь здесь только ты, и причем давно, Олаф. А кто я такой, так выйди и посмотри, я Рингольд, сын Ульрика и Ильвы, ты меня когда-то братом называл. Наследник этих земель, тот, кто родился, чтобы стать ярлом этих земель и объединить две семьи в одну. Ты меня опоил и сплавил ведьмакам, надеялся, я сдохну в канаве или в школе ведьмаков. Сам не смог, не поднялась рука, струсил, на ведьмаков понадеялся, все ведь знают и наслышаны, как там выживают, — я хмыкнул и продолжил.

— Хрен, я выжил, зубами цеплялся за эту блядскую жизнь. Ты не только меня на смерть отправил, ты еще и всех обманул, сказав, что я сбежал, сколько мне тогда зим-то было, а, Олаф? Пять или шесть, отец только умер, и я сбегаю вслед за ведьмаком, ага, сопля на ножках. В это даже последний пропойца не поверит. А мама, где она, спустя месяц умерла, в овраге с разбитой головой, а потом свадебка, и ты объявляешь себя хозяином этих земель и этого дома, какая прелесть. А люди, что должны были стать одной семьей, все осталось как прежде, и вновь готова политься кровь, ты не только меня пытался убить своей ложью, но и вновь мир на этом острове. Знаешь, что самое смешное, что Арне и Сигурд готовы рвать друг друга, но и тебя разорвать, что же случилось? И вот я на пороге дома, своего дома, — меня несло, и с каждым словом я все больше распалялся, а в конце и вовсе орал, как на ругань не перешел, даже и не знаю.

Со стороны поместья была тишина, да и люди замолчали, хотелось бы себе соврать, что после мой речи округа погрузилась в тишину, но нет. Как капал дождь, так и продолжал, и было слышно, как его капли барабанят по земле. Слышны были крики чаек, как ветер играется в кронах деревьев, и далекий гром в тучах.

Кто-то обернулся на раздавшийся гром и пробормотал:

— Шторм идет, буря будет и сильная, давно такой не было.

— Врешь, требуха ты морская, мой брат давно сдох, как и подобает тому, кто бросил свою семью и убежал. Да и не сильно ты похож на моего братца, или очередная хитрость Арне, нашел где-то сопляка, который выдает себя за моего брата…

— Как много лжи сегодня летит из твоих уст, — грустно качнул головой.

— Все оправдания какие-то ищешь, изворачиваешься. А не ты ли мне поднес ту кружку, выпей, братец, выпей, ты кричишь по ночам, я волнуюсь, мама волнуется, а, Олаф? Я тебя другим запомнил, старшим братом, смелым и сильным, честным и похожим на отца, я тогда так хотел на тебя быть похожим. А что я вижу сейчас? Выходи, не прячься, как трусливая псина за стенами, мы поговорим с тобой, и пусть сталь и кровь нас рассудит.

Олаф молчал, и со стороны поместья ни долетало ни звука, я же с каждой секундой начинал терять терпение, хотелось быстрее все решить, да и под дождем и ветром стоять надоедало.

— Олаф, — я взревел, — выходи иначе я зайду с мечом сам, снесу эти чертовы ворота и устрою настоящую бойню, такую, что сама Фрея прольет свои слезы. И многие узнают, почему ведьмаков считают лучшими войнами в королевствах. — И уже про себя добавил: «Я этого не хочу делать».

А сам начал осматривать ворота, смогу ли я Аардом сломать их, если увеличу его мощь на все свои невеликие магические силы, казалось, что смогу. Вот только это не просто будет, усталость навалится, и в одного штурмовать поместье, да еще ослабленным, так себе план. Я не знаю, сколько там народу, может, человек сорок, а может, и больше. Если зелья выпью из своего набора, а точно, у меня же зелье «Петри» есть, а оно само по себе увеличивает силу знаков, так что не обязательно будет тратиться на всю при использовании Аарда, сил должно будет хватить еще на пару знаков. А это пара применений Квен, уже хорошо. А там еще выпить зелье «гром», что повысит мою силу, да зелье «пурга», что добавит мне скорости, тогда уж точно смогу устроить бойню. Стану, так сказать, терминатором, не убьешь. Хреново потом будет, но это потом, хреново может быть только живому, а это уже хорошо. Сдыхать я здесь не собираюсь.

Со стороны поместья раздался женский крик, а потом калитка в воротах открылась и вышел Олаф. В ламеллярном доспехе, на голове шлем наносник с кольчужной бармицей, так что лицо скрывает и с переходом на плечи, да и надето явно не на голое тело. В руках он держал боевой топор и простой круглый щит. Этакая черепашка в панцире или танк на минималках, поковырять придётся.

Лужи, которые образовались на пути, я не обходил, а шел прямо по ним, по мокрой хлюпающей земле.

Олаф отошел немного от ворот, калитку за ним предусмотрительно закрыли. Как бы после боя штурмовать не пришлось поместье, впрочем, сдалось оно мне, это поместье? Мне Олаф сам интересен, а наследство постольку-поскольку, не чувствую это своим.

Не доходя до Олафа шагов пять, я остановился, из-за бармицы не видно лица, одни щели на месте глаз, да и их не разобрать.

Он присмотрелся ко мне и заговорил:

— И вправду ты, а я и не поверил сначала, давно вернулся? — голос его был приятный, бархатный и немного с хрипотцой, мужчина в самом расцвете сил.

А сколько ему лет-то сейчас, примерно тридцать или чуть старше.

— Здравствуй Олаф, — почему-то братом его назвать не смог, — вчера только к Арне приехал.

— А что к нему, а не сюда? — он кивнул или своим мыслям или мне. — Хотя понимаю.

Я посмотрел на небо, тучи темные, почти черные, закрыли все небо, и дождь, проклятый дождь, лил на землю непрекращающимся потоком. Волосы уже промокли, и с них капала вода, заливая лицо, да и одежда мокрая не доставляла комфорта.

Сзади подошла вся толпа, но не приближалась, а осталась шагах в семи, немного нас окружив. А мне почему-то стало грустно, то ли погода влияет, то ли еще что, взглянув на Олафа, я обнажил меч.

— Начнем.

— Не думал я, что так закончится, — он встал в стойку, колени полусогнуты, щит немного вперед, закрывая подбородок и часть тела, топор готов к удару.

Дождь, чертов дождь, раздражает. Понеслась.

Олаф начал первый, размашистый удар топором в мою сторону.

Отскок на шаг назад, и в меня летит щит, прямо в лицо, пируэт вправо и финт от удара, легкое и точное движение кончиком меча, и я срезаю тесемки на пластинах его доспеха. Образовывая прекрасную дыру, отошедшими пластинами из монолита. Один удар — и все бы закончилось, но Олаф успевает отмахнуться от меня щитом и следом летит топор, вновь пируэт, но уже влево, и точно такой же удар по тесемкам, уже более удачный, так что пластины просто повисают, оставляя, полноценную брешь в его доспехе. Вбок летит топор, и мне приходится отпрыгнуть уже дальше.

Олаф подобрался и выставил топор подальше, не давая приблизиться, смотря на него, я понял, что мой следующий удар будет для него последним. Ведь у него банально две дыры в доспехах.

Он не успевает за мной, да реагирует, но это не то. Я банально быстрее, может, если бы он ни был в столь тяжелом доспехе, мне пришлось бы тяжелее, но что есть, то есть.

Да и спасибо дядюшке Крию, под натаскал меня в теории о разных доспехах, да и в оружии, плюсы и минусы. Как он тогда сказал, на большаке разное случается, и в основном это не монстры.

Олаф делает шаг в мою сторону, я шаг назад, тут в меня летит щит. Уход влево.

А, черт, обманка, он придержал щит, и в меня прицельно полетел топор, я успел отклонить корпус назад, и он пролетел перед носом, сразу ушел в пируэт, и вновь на какие-то сантиметры разминулся с щитом. Удар мечом в открытую брешь доспеха, пронзая правый бок концом меча, и, словно стряхивая Олафа, двигаю мечом. Он, как и стоял, валится. При взгляде на его падающее тело вспыхивает мысль, это было близко, почувствовал себя тупицей и дураком, неужто меня утопец ничему не научил.

— Прости, брат, за все прости, — раздался неожиданно шепот Олафа, у него почка пробита, а он еще держится.

— И ты меня прости, — прошептал я.

Со стороны ворот раздался дикий женский крик, отварилась калитка, оттуда вырвалась симпатичная женщина и бросилась к умирающему Олафу.

Она продолжала кричать и положила голову Олафа к себе на колени, баюкая, как малыша.

— Ненавижу, ненавижу, тварь, братоубийца, поганая нелюдь, сука, выблядок, ненавижу.

Когда она подняла голову, в ее глазах плескалось просто море ненависти и злобы, мне казалась, что она повисла в самом воздухе. Неприятная картина, я отвернулся в сторону Арне и Сигурда и в этот момент почувствовал движение сзади.

Резко повернув голову, женщина летела на меня, держа в руках нож, и откуда она его достала? Меч был в ножнах, и достать его я уже не успевал, как и отскочить или увернуться полностью. Пришлось подставить руку, нож пропорол кожаный доспех, оставив на руке длинный порез, схватив за волосы, я откинул женщину от себя.

Она так и лежала на земле, а потом, подняв голову, заговорила.

— Тварь, ты сдохнешь, как и твоя мамаша, о, как она долго умирала, как она скулила, словно собака, прося о смерти, и звала, слышишь, нелюдь, она звала своего любимого сыночка, звала и скулила, — и, подняв голову, она расхохоталась, ее смех отдавал сумасшествием и истерикой. — Только он не пришел, не пришел, а она так звала, так звала, ха-ха-ха.

— Вот холера, — и я потянулся к мечу.

Только успели раньше меня. Сигурд обухом топора дал ей аккуратно, но сильно, придержав удар, и вырубив эту суку.

— Еле сдержался, чтобы голову ей не размозжить, вот же тварь какая.

— Согласен, я бы не удержался, — к нам подошел Арне.

Я же взглянул на поместье.

— У них еще два щенка осталось, надо бы удавить, — произнес Арне, снимая шлем.

— Какие щенки? — до меня что-то с трудом доходило, что он имеет в виду.

— Он про детей их, мальчику зимы четыре вроде, а девчонка постарше немного, — добавил Сигурд.

Я же задумался и ответил:

— Пусть дышат, кровь не вода, тем более родная.

— Я не знаю, как жил Олаф, но умер он достойно, в бою, думаю, будет правильно, его и похоронить достойно, а эту суку, — я кивнул на существо женского пола, — рядом положим живую, да сжечь.

— Как Олафа морю отдать, то твое дело, а эту, — Арне повел рукой в сторону убийцы его сестры и моей матери, — к утесу бы приковать, да пусть чайки сожрут.

— Решим еще.

Долг уплачен, я отомстил за малыша Рингольда и оплатил цену за свою новую жизнь. Надеюсь, я больше никому и ничего не должен. Хоть и повесили на меня этот долг без моего ведома, зато теперь я свободен.

Взглянул на небо, дождь продолжал лить, и это надолго, чертов дождь.