Поколение Китеж. Ваш приемный ребенок

Вы мне говорили, предупреждали, но я вообще это мимо ушей пропускал. Пока сам не попал в эту среду note 1 .

Перед глазами мальчика был новый мир, но примерял он его на старый ОБРАЗ МИРА, то есть на уже суще­ствующую в сознании модель. И Антон продолжал воро­вать, драться, курить.

Приемные родители — люди добрые, но простые и не­искушенные в психологии, пытались заставить его делать домашние задания, учителя — отвечать на уроках. Он плакал, нервничал и от этого курил еще больше. А отку­да взять сигареты, если не воровать? Его наказывали — он от обиды еще больше замыкался.

В благополучных семьях первообраз доверия дети вса­сывают с молоком матери. Даже когда их наказывают, они все равно чувствуют, что это право родителей, а само наказание — справедливое воздаяние за нарушение каких-то договоров или норм. Внутренне они принимают право родителей судить и наказывать. (Тут, конечно, важ­но, чтобы и родители не перестарались).

Между приемными детьми и их новыми родителями всег­да остается некий невидимый слой контроля и отчуждения. Эта прослойка недоверия — дополнительный защитный по­кров, который, страхуя юную личность от ошибок и разо­чарований, одновременно препятствует поступлению но­вой информации. В результате модель мира, выстраивае­мая в сознании ребенка, будет иметь много искажений.

Антон не имел ни глубокой привязанности к своим при­емным родителям, ни опыта, подтверждающего, что нака­зание — это тоже проявление заботы и любви.

Моя новая приемная семья пыталась меня лю­бить только две первые недели, а потом они меня эксплуатировали. Стоило что-то не то сделать — они сразу наказывать. Кто-то из ребят брагу поставил, а моей курткой вытер. От меня спиртным стало разить. Мне из дома запретили выходить. Я весь дом перемыл, чтоб меня простили… Хорошо, Володя (приемный отец) выходит и говорит: «Кто ж у нас брагу поставил? Наверное, Катя. А ты иди гулять». Простил меня.

А ты их все еще нет?

Я старался быть хорошим, я стихи учил, убирался, но у меня с непривычки плохо получалось. Потом я махнул рукой — все равно хорошим уже не стану, и снова стал курить, и вообще стал пофигистом.

Может быть, начальная трудность возникла именно по­тому, что семья Антона не выбирала. И он не выбирал се­бе семью. Его просто поместили в дом к двум взрослым людям, которые сразу стали прививать ему свои привычки и взгляды на жизнь.

Так Антон и жил года три: курил, шкодничал, прогули­вал школу. Потом мы догадались, что его двойки, слезы и непослушание — это протест против семьи, в которую он попал.

Почему-то наше законодательство препятствует пере­ходу детей из одной приемной семьи в другую. Ну, а если действительно, родители и ребенок не подошли друг дру­гу? Ведь взрослым-то разводы разрешены.

Я не считаю, что семья, где жил Антон, была образцо­вой. Из нее по собственной воле ушли двое детей, но двое других там остались и выросли, и были вполне счастливы!