Поколение оттепели

Глава 16

Я не берусь предсказывать будущее России. Одно могу сказать с уверенностью: «западники», о которых не слышно было во времена моего детства, стали теперь заметной политической силой. Без нас новая «оттепель» была бы немыслима. То, что страна в конце концов откликнулась на наши призывы соблюдать законность, — достаточная для нас награда. Как сказал Натан Эйдельман, поднимая тост у меня за столом летом 1989 года, «мы победим, потому что другого выхода нет». Я радостно присоединилась и к тосту, и к предсказанию.

Много лет назад никто в нашей компании и не думал, что наш первый лозунг с требованием гласности когда-нибудь будет принят властями. Дебаты в прямом эфире между народным депутатом Андреем Сахаровым и генеральным секретарем Михаилом Горбачевым тогда показались бы просто немыслимыми, как и публикации произведений Анатолия Марченко и Юлия Даниэля в «Новом мире» и «Огоньке» или очереди за свежим выпуском «Московских новостей». В этой газете, а также в журнале «Коммунист», теоретическом органе КПСС, появились статьи жителя штата Вермонт Валерия Чалидзе. А Юрия Орлова, научного сотрудника Корнелльского университета, можно было слышать на многотысячном митинге в Лужниках. Наум Коржавин приезжал из Бостона читать стихи на поэтических вечерах в Москве. Голос Александра Галича зазвучал с пластинок, выпущенных фирмой «Мелодия». «Хронику» стали изучать историки, а моя книга «История инакомыслия в СССР» в 1992 году была издана на родине. Еще двадцать лет назад во все это невозможно было поверить, и, конечно, я не надеялась когда-нибудь вернуться в Москву.

Зародившееся в шестидесятых годах общественное движение к концу восьмидесятых перешло в новую фазу. Митинги длились до тех пор, пока были желающие выступать. Люди собирались и на больших стадионах, и на Манежной площади, и на Пушкинской площади, у памятника поэту. В 1965 году это место выбрали мои друзья для первой в стране правозащитной демонстрации.

Наблюдая, как разворачиваются события в Советском Союзе, я более всего стремилась понять, что происходит с общественным сознанием. И видела немало обнадеживающих признаков.

Когда летом 1989-го на шахтах Кузбасса начались забастовки, к ним присоединились шахтеры всех угольных бассейнов СССР; миллионы рабочих требовали гласности и правды о положении в стране. Несколькими месяцами раньше, когда были незаконно арестованы одиннадцать членов комитета «Карабах», волна протестов с требованиями суверенитета прокатилась не только по Армении, но и по Грузии, республикам Прибалтики, Российской Федерации. Находившихся под арестом членов комитета «Карабах», всех до единого, выдвинули кандидатами в народные депутаты. Власти вынуждены были отступить и освободили активистов.

Появлялось множество новых независимых изданий. Иногда их по привычке называли самиздатом, но их тиражи нередко достигали десятков тысяч экземпляров. Александр Подрабинек, один из основателей Рабочей комиссии по расследованию использования психиатрии в политических целях (1977–1978), организовал выпуск «Экспресс-хроники», ставшей в какой-то степени продолжением «Хроники текущих событий». Новый бюллетень — хотя и в том же стиле, что и прежняя «Хроника» — меньше всего напоминал самиздат. Он выходил еженедельно тиражом в двадцать тысяч. По воскресеньям Подрабинек встречался с читателями у памятника Гоголю, где шел свободный обмен мнениями.

По всей стране собиратели самиздата организовывали «независимые библиотеки», зачастую для этих целей арендовались квартиры. Наверное, где-нибудь в этих хранилищах можно было найти выпуски «Хроники», напечатанные на моем «Мерседесе».

В холле главного здания МГУ студенты, называвшие себя «Группой Гайд-парк», соорудили фанерный стенд, на котором могли самовыражаться приверженцы разных политических убеждений, в том числе и антисоветских. Стенд пользовался большим успехом. После того как многие вывешенные документы «конфисковали» заинтересованные читатели, члены группы собрали деньги и установили защитный экран из плексигласа. В таком виде дискуссионный стенд еще долго украшал вестибюль моей альма-матер.

Само собой перестало действовать табу на критику КПСС и однопартийной системы. Я убедилась, что я не единственная, кто вступал в партию с намерением реформировать ее изнутри. Партийному руководству пришлось отказаться от монополии на власть. В повестке дня стоял вопрос о реформе партийной структуры.

Работа нашей Хельсинкской группы послужила толчком к появлению подобных общественных организаций в других странах. В Чехословакии соучредителем Хельсинкской группы стал известный диссидент драматург Вацлав Гавел, впоследствии избранный президентом страны. Вместе со спикером парламента Александром Дубчеком он начал переговоры о выводе из Чехословакии советских войск — с такими же требованиями двадцать лет назад семеро вышли на Красную площадь.

Конференции по безопасности и сотрудничеству в Европе проводились в Белграде (1977), в Мадриде (1980–1983) и в Вене (1986). Летом 1989 года очередная конференция, но под новым названием «Конференция по правам человека», состоялась в Париже. Я участвовала в ней в составе делегации США как консультант Американской Хельсинкской группы, созданной в 1978 году.

В 1989 году возобновила свою деятельность Московская Хельсинкская группа. Председателем ее стала Лариса Богораз, а меня приняли в члены группы заочно.

К тому времени я уже пять раз пыталась поехать в Советский Союз, но каждый раз мне отказывали в визе. Тем не менее я не теряла надежды: перестройка продолжалась, и рано или поздно визовые вопросы обязательно будут урегулированы.

Железный занавес приподнялся. У нас уже побывали первые гости из Москвы. За ними потянулась вереница друзей и знакомых. Мы закупили раскладные диваны и оборудовали еще одну ванную комнату — как могли, подготовились к грядущей свободе передвижения советских граждан.

Я очень ждала нового приезда Натана Эйдельмана — он собирался в творческую поездку по США. В 1989 году вышли две его новые книги: «Мгновение славы настает» — к двухсотлетию Великой французской революции и «„Революция сверху“ в России» — сравнение начавшихся в нашей стране преобразований с реформами Петра Великого и Александра Второго. Радость ожидания новых книг и предвкушения бесед с их автором — все вмиг оборвало известие о его скоропостижной кончине. Обе книги, подписанные Эйдельманом, видимо, заблаговременно подготовленные к поездке в Америку, привез потом близкий ему человек. Я не сразу смогла углубиться в чтение — слезы еще долго застилали глаза.

В том же холодном декабре мы потеряли Андрея Дмитриевича Сахарова и Софью Васильевну Каллистратову.

Уходили друзья, единомышленники, наши современники. Уходило наше время. Хотелось думать — не бесследно. Надежду на это давали слова, написанные на самодельном полотнище, которое несли молодые люди за гробом Сахарова: «Простите нас, Андрей Дмитриевич, за то, что не пошли за Вами раньше».

Еще не поздно. Никогда не поздно.