Полиция на похоронах

5 Тайный грешок тети Китти

Кемпион не любил вставать рано, и поэтому, когда он на следующее утро спустился вниз, то обнаружил, что Маркус не только проснулся раньше него, но уже развлекает гостью в комнате, где подавали завтрак. Кемпион был совершенно уверен, что такие гостьи в доме на Соулс-корт бывают нечасто. Поэтому он не только удивился, но даже испугался, увидев ясноглазую рыжеволосую молодую женщину, чем-то напоминавшую белочку. Женщина, сидевшая с кофейной чашкой в руке, в свою очередь бросила на него любопытный взгляд. Маркус держался менее чопорно, чем обычно, он был почти оживлен. Взглянув на входящего в комнату Кемпиона, он представил ему незнакомку:

— Это мисс Энн Хелд, Кемпион, — сказал он. — Энн, перед вами тот человек, который, как мы надеемся, выручит нас всех из беды.

— О, неужели? — вежливо ответила мисс Энн Хелд. — Очень рада с вами познакомиться.

Ей было чуть больше двадцати пяти лет, и благодаря живости ее можно было бы считать хорошенькой, если бы правильные черты ее лица были чуть более оригинальными. Она чувствовала себя совершенно непринужденно и была настолько ярко выраженной американкой, что Кемпион понял, почему, несмотря на столь ранний визит, не ощущалось никакой натянутости. После того, как он уселся на место, мисс Хелд с искренним дружелюбием объяснила причину своего прихода:

— Я прочла утренние газеты, — сказала она, — поэтому сразу пришла к Маркусу, чтобы узнать, не могу ли я каким-то образом помочь Джойс. Она одна из самых близких моих приятельниц в этом городе. Видите ли, в моем доме нет телефона, и мне нельзя позвонить. Да и моим хозяевам не понравилось бы, если бы по их дому ходили посторонние люди, имеющие отношение к столь ужасному событию.

Тут в разговор вмешался Маркус.

— Я сказал Энн, что буду ей очень благодарен, если она уговорит Джойс пожить у нее, пока все это не закончится, — сказал он. — Эта идея Вильяма Фарадея была неплоха.

Кемпион ничего не ответил. Его весьма удивило, что дядя Вильям, явно большой эгоист, так заботился о спокойствии Джойс.

— Я сказала Маркусу, — продолжала мисс Хелд, глядя на Кемпиона блестящими карими глазами, — что, конечно, предложу ей пожить у меня, но мне трудно поверить, что она согласится. Разве только, если на нее нажмет Маркус. — Она взглянула на этого молодого человека и лукаво улыбнулась. — А я сомневаюсь, что даже такой законченный продукт превосходной английской системы образования осмелится сделать это в наши дни, когда женщины совсем отбились от рук.

— Не знаю, не знаю, — мягко возразил Кемпион. — Маркус тоже временами бывает кое на что способен. Кто, по-вашему, украсил статую Генри Восьмого на площади Св. Игнатия одним из полезнейших предметов домашнего обихода? У этого парня тоже есть характер.

Шокированный этим рассказом Маркус взглянул на Кемпиона с упреком.

— Если бы мы собрались здесь для того, чтобы предаваться воспоминаниям, — предупредил он, — чего я искренне не хотел бы, то я тоже мог бы рассказать парочку интересных историй.

Кемпион бросил на него взгляд невинной овечки, а мисс Хелд расхохоталась.

— Ну, у Маркуса просто мания совершать правильные поступки, — сказала она. — Это у него даже не инстинкт, а самая настоящая страсть. Ну, ладно, вы можете передать Джойс, что я по ней смертельно соскучилась, что вполне соответствует истине. Конечно, я не собираюсь встревать в ваши дела, но вы же знаете, что если я могу что-то сделать, мне нужно только указать направление, и я сделаю все, что в моих силах.

Она говорила искренне, и Кемпион посмотрел на нее с одобрением. Насколько он уже мог судить, в этом деле участвовало слишком мало нормальных людей, и было замечательно, что такой человек встретился ему за завтраком в первое же утро его приезда, к тому же совершенно неожиданно.

В этот момент дверь в комнату бесцеремонно распахнули, и вместо хмурой и больной ревматизмом Гарриет на пороге появилась Джойс.

Все трое встали, чтобы с нею поздороваться. Она была невероятно бледна и, казалось, была на грани обморока.

— Детка, что случилось? — Энн Хелд обняла девушку за талию и усадила ее в кресло.

Джойс глубоко вздохнула.

— Со мной все в порядке, — сказала она. — Это… это тетя Джулия…

Маркус, который в этот момент наливал ей кофе, замер.

— Джулия? — спросил он. — Что с ней?

— Она умерла, — порывисто произнесла Джойс и заплакала.

В течение некоторого времени, пока до всех доходил смысл сказанного, в комнате царило молчание. Трезвомыслящая Энн Хелд сделала вывод, который казался наиболее естественным.

— Бедняжка, — сказала она. — Наверное, у нее сердце не выдержало этого несчастья.

Джойс громко всхлипнула.

— Нет, — сказала она, покачав головой. — Я думаю, ее отравили. Старая тетя Каролина послала меня сообщить вам это известие.

Она умолкла, и в комнате, казалось, вдруг стало холодно. На какое-то мгновение все остолбенели, услышав еще одну ужасную новость в самый разгар драматических переживаний, связанных со смертью Эндрю Сили. Такого поворота событий не ожидали ни Маркус, ни Кемпион.

Кемпион, который никогда не видел Джулию и не испытывал никаких личных чувств по поводу сообщения Джойс, смог разрядить напряжение.

— Послушайте, — проговорил он спокойным тоном, — не могли бы вы рассказать нам обо всем по порядку?

Услышав его спокойный голос, Джойс взяла себя в руки и вытерла глаза.

— Я не знаю точно, когда это случилось, — сказала она. — Я думаю, прошлой ночью или ранним утром. Когда Элис пришла ее поднимать в семь часов утра, тетя Джулия спала так крепко, что ее невозможно было разбудить. Решив, что она, должно быть, переутомилась, Элис оставила ее в покое. Джулия не спустилась к завтраку в восемь часов, и я — это было примерно в половине девятого — решила отнести ей наверх легкий завтрак. Войдя в комнату с подносом, я сразу поняла, что она больна. Она очень тяжело дышала, и глаза ее закатились. Я унесла еду и послала молодого Кристмаса — нашего шофера, сына старого Кристмаса — за доктором Левроком. Доктора пришлось ждать довольно долго. Произошла какая-то путаница, и по дороге к нам доктор заехал к другому пациенту. Когда он, наконец, появился у нас, было, я думаю, уже около половины десятого. Джулия умерла, видимо, как раз в тот момент, когда он вошел в комнату. Мы с тетей Китти находились там в это время.

У нее перехватило дыхание, она остановилась, и все терпеливо дожидались, когда она сможет продолжить свой рассказ.

Джойс продолжала:

— Она не произнесла ни слова и даже не пришла в сознание. Просто перестала дышать, и все.

Что самое ужасное, тетя Каролина даже не знала о ее болезни. Видите ли, она никогда не встает раньше одиннадцати часов, и мы не сочли дело настолько серьезным, чтобы беспокоить ее раньше этого времени.

— Почему вы считаете это отравлением? — вдруг спросил Маркус.

— Так считает доктор Леврок, — сказала Джойс. — Он мало что сказал, но с самого момента его появления было ясно, что таково его мнение. Вы ведь знакомы с ним, правда, Маркус. Это не тот старый Леврок, которого зовут «самым заслуженным доктором Кембриджа», а второй его сын, тот, который с бородой. Он знает нашу семью с самого детства; старый Леврок теперь только изредка навещает тетю Каролину, а этот Генри Леврок заботится обо всех остальных членах семьи. Сегодня утром он лишь взглянул на Джулию, потом осмотрел ее и туг же выслал из комнаты тетю Китти, которая рыдала и была на грани истерики. Потом он повернулся ко мне и спросил меня довольно сердито: «Когда вы обнаружили ее в таком виде?» Я рассказала ему то же, что и вам. Потом он спросил меня, не была ли она в подавленном состоянии в последнее время, и не повлияла ли на нее смерть дяди Эндрю — ну, и мне пришлось ответить, что вряд ли для нее это событие имело какое-либо значение, и что она скорее даже испытывала радость, а не огорчение по этому поводу. — Девушка вздрогнула. — Она лежала там мертвая, и это было ужасно. Он задал мне еще кучу вопросов. Например, завтракала ли она. Я сказала, что нет. Я принесла ей завтрак и, увидев, что она больна, отнесла все обратно. Потом он начал расспрашивать меня о самых обычных вещах. Не получал ли кто-нибудь от нее записку? И мы с ним вместе осмотрели всю ее комнату, пытаясь найти эту записку. Когда мы этим занимались, пришла Элис и от имени тети Каролины попросила нас обоих немедленно пройти к ней в комнату. Доктор поставил Элис у двери в комнату тети Джулии и распорядился никого туда не впускать. Когда мы пришли к тете Каролине, то увидели, что она уже разговаривала с тетей Китти и знает почти столько же, сколько и мы. Доктор рассказал тете Каролине все, не скрывая, ведь он не мог вести себя с нею по-другому. Она восприняла все на удивление спокойно, сидя в кружевном чепце на своей большой кровати под балдахином. А когда доктор сказал, что он обязан сразу же сообщить о случившемся коронеру, она послала меня сюда, Маркус, за вашим отцом, и так как он еще не приехал, то я и пришла к вам. Она также просила передать, что если мистер Кемпион здесь, она будет очень рада его видеть. Я думаю, что дядя Вильям рассказал ей о вас, когда вернулся домой вчера вечером.

Она бросила взгляд на другую девушку.

— Вам лучше держаться от нас подальше, Энн. Будет ужасный скандал. Я никогда в жизни не подумала бы, что тетя Джулия может совершить самоубийство. Она была вовсе не таким человеком, который на это способен. Кроме того, последними ее словами вчера была просьба, чтобы я велела Эллен (это наша повариха) не устраивать истерик по поводу вещей, которые не имеют отношения к кулинарии, и чтобы я проследила за тем, чтобы хлебный соус сегодня был приготовлен лучше, чем вчера. Во всяком случае, вас, Энн, все это никак не должно касаться.

Энн фыркнула.

— Не говорите мне подобной чепухи, — сказала она. — Кто-то, конечно, может пройти с невозмутимым видом мимо чужого несчастья, но ко мне это не относится. Я понимаю, что вы не согласитесь пожить у меня сейчас, но если когда-нибудь вы вдруг захотите сбежать от всего этого, приходите ко мне, неважно, днем или ночью. Я никогда вам не прошу, если вы не воспользуетесь моей помощью, если, конечно, я могу вам чем-то помочь.

Пока девушки разговаривали друг с другом, Кемпион и Маркус собирались уходить. В холле молодой юрист посмотрел своему приятелю в глаза и сухо сказал:

— Джойс считает, что это убийство.

Кемпион ничего не ответил. Через несколько минут девушки присоединились к ним, и все они уселись в большую старомодную машину. Они высадили Энн на Кингс-парад и поехали дальше. Похоже было, что пережитое потрясение лишило Джойс дара речи, если не считать бурного пересказа событий, потому что до самой «Сократес Клоуз» она молча сидела рядом с Маркусом, который вел машину.

В лучах утреннего солнца дом выглядел гораздо приветливее, чем накануне вечером. Плюш, вьющийся по стенам, смягчал суровость здания, и оно было опрятным и тщательно ухоженным. Так было принято в викторианскую эпоху, а в наши дни, когда наемный труд обходится недешево, является большой редкостью.

У входа стояла машина доктора, и они притормозили, чтобы ее не задеть. Полная женщина в чепце и переднике впустила их в дом. Она была немного взъерошена, и ее вид говорил о том, что она недавно плакала. Она слабо улыбнулась Джойс и сказала шепотом:

— Миссис Фарадей еще не спустилась, мисс. Она просила, чтобы джентльмен подождал ее в утренней гостиной. Там уже находятся мистер Вильям и его сестра.

Холл, куда они вошли, был просторным и сумрачным. Старый викторианский дом встретил их, как подобает, турецкими коврами, посредственными картинами в пышных золоченых рамах, красными дамасскими обоями и великолепием тяжелых латунных украшений. Но по меньшей мере двое из приехавших людей были в подавленном состоянии — им была известна история обитателей этого дома, и для них это большое комфортабельное жилище было местом, в котором гнездился ужас и как бы присутствовали тени всех, кто жил в этом доме со времен его постройки. Для молодых людей этот дом был местом зарождения и проявления тех темных инстинктов, которые, по мнению ученых, возникают в сознании цивилизованных людей под действием угнетения и запретов. Они чувствовали, что в этом старом доме исподволь назревают какие-то зловещие перемены. Этот дом казался им ареной будущих несчастий, и они страшились тех открытий, которые им предстояло здесь совершить.

Молодые люди разговаривали друг с другом, и тут из противоположной двери появилось пухлое красное лицо дяди Вильяма. Он приветствовал их с несколько чрезмерным оживлением:

— Я рад видеть вас обоих, — сказал он. — Полагаю, вы уже слышали ужасную новость? Теперь пришел черед Джулии. Входите, пожалуйста. Думаю, моя мать вот-вот спустится вниз. Она сейчас разговаривает наверху с доктором Левроком. Мне кажется, этот человек знает свое дело.

Он проводил их в комнату, которая была бы залита солнцем, если бы не были опушены легкие голландские жалюзи на двух окнах, обращенных на улицу. Было очевидно, что эта комната служит главным местом сбора семьи. В этой комнате, ранее предназначавшей для утренних трапез, сохранилась большая часть первоначальной обстановки. Большой стол красного дерева и стол, стоявший сбоку, блестели так, как может блестеть только хорошо отполированное красное дерево. Блестящий ситец слегка полинял от частой стирки, и на зеленых кожаных креслах, стоявших вокруг большого мраморного камина, были вмятины, которые свидетельствовали об их почтенном возрасте. На стенах висели старомодные акварели, которые благодаря своему наивному очарованию снова входили в моду.

Фигура дяди Вильяма, обутого в ковровые тапочки, казалась при утреннем освещении менее внушительной, и в его внешности теперь не было ничего военного.

— Это Китти, — сказал он, и добавил громким шепотом: — Я тут пытался ее успокоить, бедняжку.

Тетя Китти, взволнованная ничуть не меньше, чем трагическими утренними событиями, мыслью о том, что посторонние люди застанут ее с покрасневшими глазами, поднялась с низкого кресла, стоявшего у камина. Маленькая женщина, выглядевшая значительно старше своих неполных шестидесяти лет, внушала жалость. Это было суетливое создание, одетое в черное платье, отделанное тонкой оборкой по вороту и рукавам. Она была единственной женщиной, встреченной Кемпионом за всю его жизнь, которая носила на впалой груди большие золотые часы, прикрепленные золотой брошкой в форме лука. У нее покраснели глаза и кончик носа, которой был единственной частью ее лица, не покрытой морщинами. У нее был вид загнанной добродетели, и она являла собой пример того, что может произойти с излишне мягким человеком.

Китти поздоровалась с Кемпионом за руку, не глядя ему в глаза, и повернулась к Маркусу, держа наготове носовой платок.

— Мой дорогой мальчик, это ужасно, — сказала она. — Бедная Джулия, еще вчера вечером она была такой энергичной и требовательной, служила опорой для всех нас, а сегодня она лежит там наверху в своей постели… — она громко всхлипнула и снова прижала к глазам кружевной платочек.

Маркус мог бы прекрасно справиться с этой неловкой ситуацией, но тут некстати вмешался дядя Вильям:

— Ну, ну, Китти, — произнес он, усаживаясь прямо перед камином. К нему уже возвращался его обычный напыщенный вид. — Для всех нас смерть Джулии была ударом, но не будем лицемерами. Я тоже мог бы сказать, что потрясен ее смертью и сожалею о ней. И, черт возьми, она ведь была моей сестрой. Джулия подавляла других людей, и ее отсутствие не может не ощущаться. Но характер у нее был ужасный. Нужно смотреть правде в глаза.

Китти отняла платок от глаз и повернулась к своему брату. Она выглядела испуганной, как пойманный кролик. Ее бледные щеки слегка порозовели, глаза с покрасневшими веками загорелись праведным гневом, и она, собрав последние силы, возмутилась таким отношением к покойнице.

— Вилли! — сказала она. — Твоя родная сестра лежит наверху мертвая в своей постели, а ты говоришь о ней то, что никогда не осмелился бы сказать в ее присутствии!

Дядя Вильям изобразил некоторое смущение, но не таков был его характер, чтобы выслушивать упреки с достоинством или хотя бы вежливо. Он надул щеки, раз или два приподнялся на носках и посмотрел на Китти, которая уже сама была удивлена своей смелости и своему гневу.

— Я мог бы повторить все это Джулии в лицо, — сказал он. — И всегда это делал. Она была настоящей старой гарпией с омерзительным характером! И таким же был Эндрю — вот была парочка. В этом доме без них будет чуть-чуть поспокойнее. Попробуй-ка, возрази мне, если сможешь. И не называй меня Вилли!

Маркус был очень смутен нервозностью и обидным пренебрежением чувствами других людей, которые так часто можно наблюдать в семьях во время каких-либо чрезвычайных событий. Он отвернулся к стене и погрузился в изучение бледной акварели, изображавшей старые ворота в колледже Св. Игнатия. Но Кемпион продолжал смотреть на брата с сестрой со своим обычным дружелюбно-невозмутимым видом.

Тетя Китти вздрогнула, но бросив брату вызов, она уже не могла отступить.

— Джулия была хорошей женщиной, — сказала она. — Она была лучше, чем ты. И я не потерплю, чтобы ты порочил драгоценную память о ней. Она еще не погребена. Я боюсь думать, до чего ты еще дойдешь, Вилли, со своим неверием в Бога.

Это окончательно добило дядю Вильяма. Он был желчным человеком, его нервы и без того уже были на пределе, и подобно многим людям его типа, он считал свою бессмертную душу чем-то материальным, о чем было неприлично упоминать.

— Зови меня, как тебе нравится, Китти, — заорал он, — но я не выношу лицемерия. Ты ведь не можешь отрицать, что Джулия устроила тебе невыносимую жизнь. Ты не можешь отрицать, что она постоянно раздражала меня и Эндрю своим злым языком и своим скупердяйством. Кто уносил «Таймс» прямиком к себе в комнату и держал газету у себя до трех часов дня? Она в жизни не закрывала за собой дверей, и если был хоть какой-нибудь повод облить кого-нибудь грязью и обидеть — она это делала.

Тетя Китти собрала все свои слабые силы в последней попытке защититься.

— Ну, хорошо, — сказала она, и все ее тело задрожало от гнева в отвег на попрание всех ее инстинктов, — зато по крайней мере она не напивалась тайком.

Дядя Вильям остолбенел. В его голубых глазках, сердито взиравших на нее с побагровевшего лииа, появилось затравленное выражение. Когда дальнейшее молчание стало невозможным, он заговорил, еще более повысив голос:

— Это гнусная ложь! — сказал он. — Гнусная ложь, порожденная предубеждением! У тебя больное воображение, дорогая. Неужели у нас мало горя, что нужно еще возводить на меня подобную напраслину? — Его голос дрогнул, и он замолчал.

Еще до начала этой тирады тетя Китти вдруг вскрикнула. Она резко опустилась на один из стульев с высокой спинкой, стоявших у стола, ее глаза закатились, рот приоткрылся, и она истерически засмеялась, раскачиваясь взад-вперед на стуле. Слезы струились по ее лицу, а дядя Вильям, совершенно выйдя из себя, орал на нее в сумасшедшей попытке заставить ее замолчать.

Кемпион подошел к тете Китти, крепко схватил ее за руку, и стал успокаивать ее голосом, совершенно непохожим на его обычное неразборчивое бормотание.

Маркус, не имея четкого плана действий, шагнул к дяде Вильяму, а Джойс бросилась на помощь Кемпиону.

В этот сложный с психологической точки зрения момент, когда шум достиг наивысшей точки, дверь распахнулась и на пороге комнаты появилась старая миссис Фарадей.

Властный человек, проживший на свете больше восьмидесяти лет, обязательно приобретает какие-то черты величия. Миссис Каролина Фарадей, вдова доктора Джона Фарадея, главы колледжа Св. Игнатия, была воплощенным величием.

Это была старая женщина удивительной наружности, без каких-либо уродливых черт, которыми старость так часто награждает самые прекрасные в прошлом лица.

Следует отметить, что через две секунды после ее появления в комнате наступила полная тишина. Она была небольшого роста, но держалась удивительно прямо. Удивленному Кемпиону показалось, что большая часть ее фигуры, одетой в платье из плотного черного шелка, была втиснута в сложную конструкцию из китового уса. На хрупкие плечи была наброшена мягкая кружевная накидка розовато-сливочного цвета, схваченная у горла большой брошкой в виде камеи. Ее лицо, лицо старой сирены с яркими, как в молодости, черными глазами, было окружено коротким шарфом из таких же кружев, удерживаемым наподобие чепца с помощью широкой черной бархатной ленты.

Любовь к кружевам была, вероятно, ее единственной слабостью. У нее была большая коллекция кружев и она постоянно их носила. Кемпион, который понимал толк в таких вещах, ни разу не видел, чтобы она надела какие-либо кружева дважды за то время, что он провел в этом доме.

В данный момент она держала в одной руке тонкую черную трость, которой пользовалась при ходьбе, а в другой — большую голубую чашку с блюдцем.

Когда эта старая женщина, стоя в дверях, смотрела на стоявших перед нею людей, как если бы они были расшалившимися детьми, она чем-то напоминала орлицу.

— Доброе утро, — произнесла она и, к удивлению Кемпиона, ее голос прозвучал очень молодо. — Скажи мне, Вильям, неужели, отстаивая свою точку зрения, нужно поднимать такой шум? Я слышала твой голос, еще будучи наверху. Должна ли я напоминать тебе, что у нас в доме усопшая?

После неловкой паузы Маркус сделал шаг ей навстречу. К его большому облегчению, миссис Фарадей ему улыбнулась.

— Я рада, что вы пришли, — сказала она. — Наверное, ваш отец еще не приехал? Вы привезли с собой мистера Кемпиона?

Несомненно, эта женщина полностью владела собой.

Маркус подтолкнул Кемпиона вперед и представил их друг другу. Поскольку миссис Фарадей в одной руке держала трость, а в другой чашку с блюдцем, она не сделала попытки пожать ему руку, но вместо этого грациозно поклонилась и одарила молодого человека одной из своих редких улыбок.

— Через минуту, — сказала она, — я просила бы вас обоих пройти в мой кабинет. Но сначала я должна поговорить об згой чашке. Мы все здесь собрались, поэтому, может быть, лучше все выяснить все прямо сейчас. Я уже разговаривала со слугами. Будьте добры, Маркус, закройте дверь.

Хрупкая, но властная женщина вошла в комнату.

— Джойс, — сказала она, — подайте мне маленькую салфеточку, пожалуйста.

Девушка открыла ящик бокового стола и вынула оттуда небольшой кусочек ткани, украшенный вышивкой. После того, как салфетка была постелена на полированную поверхность стола, тетя Каролина поставила на нее чашку с блюдцем.

— Эту чашку, — проговорила она спокойным тоном, в котором, однако, чувствовалось явное неодобрение, — я обнаружила в комнате Джулии. Она стояла на полу и была скрыта подзором ее кровати. Я ее нашла с помощью моей трости, и Элис ее подняла. Похоже, в чашке был чай.

Все, кто был в комнате, стояли, и со своего места справа от старой леди Кемпион мог видеть осадок и несколько чаинок на дне чашки. Его несколько удивило, что разговор ведется в тоне допроса, и сначала он не понял, что речь шла о некоем нарушении домашнего распорядка. Но еще менее он был готов к той сцене, которая последовала за словами, сказанными миссис Фарадей.

Тетя Китти, которая до этого момента тихо сморкалась в свой платок, вдруг заплакала, вызывая жалость и смущение у всех присутствующих. Она вышла вперед и встала навытяжку перед своей матерью.

— Я сделала это, — произнесла она трагическим тоном. — Я приготовила этот чай.

Тетя Каролина молчала, никто в комнате не осмеливался заговорить, и тетя Китти смиренно продолжала.

— Джулия любила по утрам пить чай, — жалобно проговорила она. — И я тоже. Я привыкла к этому еще в те времена, когда был жив мой бедный Роберт. Он тоже любил пить чай по утрам. Джулия решила — или, может быть, это предложила не она — что, поскольку утренний чай в этом доме не подают, ничего страшного не будет, если я куплю небольшой чайник и небольшую спиртовку у Бутса, и буду готовить чай в своей комнате по утрам еще до того, как Элис приносит горячую воду. И мы пили чай по утрам на протяжении двух лет. Каждое утро я готовила чай и еще в халате и тапочках приносила его Джулии. Я и сегодня утром принесла его к ней в комнату. Она… она тогда чувствовала себя хорошо. Ах, мама, если она положила что-то себе в чай и выпила, я никогда не прошу себе этого, никогда.

В конце этой удивительной исповеди она зарыдала с новой силой, и Джойс безуспешно пыталась ее успокоить. Во взгляде, которым тетя Каролина наградила свою дочь, была смесь неодобрения, удивления и презрения. В конце концов она повернулась к Джойс.

— Дорогая, — спокойно произнесла она, — отведите свою тетю в ее комнату, и если доктор Деврок еще в доме, попросите его дать ей успокоительного.

Но тетя Китти еще не до конца испила чашу покаяния. Как многие затравленные люди, она была склонна все драматизировать.

— Мама, — сказала она, — прости меня. Ты должна сказать мне, что меня прощаешь. Я просто буду сама не своя, пока не услышу от тебя, что ты меня простила.

Если бы миссис Фарадей физически была в состоянии покраснеть, это, несомненно, произошло бы. Но сейчас стала еще в большей степени походить цветом на слоновую кость, и в ее ярких черных глазах появилось смущение.

— Кэтрин, дорогая, — сказала она, — ты и в самом деле не вполне здорова. Ваше тайное чаепитие по утрам — это совсем не то, что волнует доктора Леврока или меня в данный момент. — Она повернулась в другую сторону. — Маркус, я хочу, чтобы вы очень осторожно отнесли эту чашку вместо меня. Мистер Кемпион, подайте мне, пожалуйста, руку. Вильям, я буду очень признательна тебе, если ты останешься здесь до тех пор, пока я тебя не позову.