Политология (проблемы теории)

Понятие «власть» является одним из основополагающих родовых категорий политической науки. Как любое предельно абстрактное понятие оно не поддается однозначному определению, а раскрывается через взаимосвязь с другими понятиями. Сам феномен власти многомерен и многообразен. Его исследованию посвящены миллионы работ ученых, принадлежащих к самым разным научным направлениям и школам. Но, несмотря на многовековые традиции в изучении данного феномена, науке так и не удалось до конца разгадать все ее парадоксы. Существует множество определений понятия «власть», отражающих разнообразие методологических позиций и теоретических выводов, что как бы подчеркивает необходимость вечного поиска и правомерность наличия разных подходов. Власть по-прежнему остается до конца не исследованным объектом и поэтому вызывает к себе повышенный интерес.

Социальная природа власти

В современной политической философии и политической теории не существует какого-либо одного общепризнанного понимания власти вообще, и политической в частности. Хотя само понятие «власть» широко используется не только в политической, но и юридической, социологической, психологической, исторической науке. Эта ситуация является во многом типичной для современного научного мышления и не вызывает недоумения среди ученых. Она хорошо демонстрирует становление новой парадигмы научного знания, для которой характерна размытость границ между различными направлениями исследований и между отдельными науками. Современная научная мысль больше не претендует на обладание истиной в последней инстанции, на однозначное, абсолютное объяснение социальной действительности. Она больше не признает монополию какого-либо одного из направлений на обладание истиной. Становление новой парадигмы научного мышления тесным образом связано с развитием философии постмодерна, утверждением стохастической картины мира, основанной на принципах сложности, нелинейности, неопределенности, необратимости развития.

Но утверждение новой парадигмы научного мышления не означает отказа от ранее полученного научного знания. Многие теоретико-методологические подходы в политической науке не потеряли свою актуальность и эвристическую значимость и до настоящего времени. Поэтому нельзя обойти молчанием ряд принципиальных концепций, появившихся в начале XX в. и существенным образом повлиявших на осмысление проблемы в последующие десятилетия.

Прежде всего необходимо остановиться на онтологических, субстанциональных основах власти. Исходя из естественно-исторического эволюционного понимания природы власти и отвергая теогенетическую теорию объяснения происхождения власти, согласно которой «нет власти не от бога, существующие же власти от бога установлены», можно утверждать, что она родилась в ходе социогенеза, в процессе которого посредством обрядов, обычаев, традиций, законов, иных внешних факторов практической организации целесообразной человеческой социальности постепенно выкристаллизовался и закрепился специализированный механизм регуляции поведения индивидов — власть. Потребность в существовании власти возникает в процессе социальной организации общества, а сам процесс организации предполагает образования властных отношений. Следовательно, власть возникает вследствие естественной необходимости упорядочения, структурирования дифференцированной групповой деятельности, осуществления межличностной кооперации.

Власть возникает из социальной дифференциации социума как межличностное отношение. Еще в дополитическом состоянии имеет место естественная дифференциация, связанная, в частности, с половозрастными различиями. Уже на этой ступени возникает потребность в образовании определенного центра принятия решений с целью организации совместной деятельности семьи или рода, утверждения социального нормативного порядка и обеспечения внешней безопасности. В результате возникает естественный личный авторитет как первая форма упорядочения социума, опирающийся на сложившиеся традиции и нормы. Авторитет выделяется из естественной группы и наделяется ею некоторыми рычагами воздействия на поведение других. Однако на ранних стадиях социогенеза авторитет не предполагает систематического организованного принуждения, а ограничивается влиянием, убеждением, апелляцией к традициям или нормам. Так появляется неравенство и специфические роли. Авторитет (вождя, воина, старейшины, жреца и т. д.) выделяет его носителя из общего состояния и фиксирует образование вокруг него определенного пространства, определенных позиций, определенных дистанций. По мере повышения уровня социальной организации и роста внутренней дифференциации социума усиливались требования к процессу принятия решений и естественный авторитет трансформируется во власть как систему организованного принуждения (насилия). Следовательно, власть возникает в процессе формирования социальных отношений как реакция на рост социального неравенства и служит его закреплению в качестве социальной нормы.

Власть как субъектно-объектное отношение

Переходя к теоретическому анализу основных концептуальных подходов к определению понятия «власть», можно констатировать, что большинство определений создаются на основе введения определенного типа субъектно-объектных отношений, который позволяет выделить абстрактный принцип действия власти для всех возможных случаев ее

функционирования. Трактовка власти как отношения между двумя и более субъектами широко распространена в западной политической науке и философии политики. Субъекты власти выступают в качестве сознательных, суверенных и правомочных партнеров, между которыми установлены асимметричные отношения. Асимметричность отношений заключается в том, что хотя на практике существуют два и более субъекта, вступающие между собой в отношения по поводу власти, но в то же время один из субъектов всегда должен быть подлинным «субъектом власти», а другой — «объектом власти». Действие власти таково, что властвующий субъект усиливает свою власть благодаря все более полному сведению позиции другого субъекта к позиции объекта.

Идеология субъекта в определении понятия «власть» широко представлена в политической науке XX в. В качестве доказательства можно привести несколько типичных определений. В начале XX в. известный немецкий социолог М. Вебер, разработавший многие социологические понятия,, предложил одно из наиболее известных определений власти: власть — это «возможность для одного деятеля в данных социальных условиях проводить собственную волю даже вопреки сопротивлению».

Анализируя веберовское определение, можно констатировать, что оно подразумевает наличие определенной общественной связи между двумя субъектами и указывает на существование неравенства, которое состоит в том, что один из субъектов, совершающий действие, может навязывать свою волю другому. Властные отношения, возникающие между субъектами, регулируются определенными социальными нормами общества, к которому они оба принадлежат.

Во многом созвучной с веберовским определением выступает реляционистская концепция власти (от англ, relation — отношение). Она трактует власть как межличностное отношение, позволяющее одному индивиду изменять поведение другого. Эта концепция в первую очередь обращает внимание на асимметричность властных отношений, рассматривая их как отношения субъекта и объекта, на ролевые отношения или реляционные аспекты власти, что характерно именно для веберовской традиции, предполагающей возможность волевого воздействия одного политического актора (индивидуального или группового) на другого актора (индивидуального или группового).

Среди реляционистских теорий выделяются три концепции: «сопротивления», «обмена ресурсами», «раздела зон влияния».

В концепции «сопротивления» (Д. Картрайт, Дж. Френч, Б. Рейвен и др.) в центре внимания находится «сопротивление», оказываемое на субъекта власти со стороны ее объекта. Авторы концепции предлагают акцентировать внимание на мотивах и силе сопротивления подчиненного, в зависимости от которого они классифицируют властные отношения. По сути речь идет о социально-психологической трактовке власти, для которой характерно прежде всего сближение понятия власти и влияния. Так, Дж. Френч и Б. Рейвен понимают власть как «потенциальную способность, которой располагает группа или индивид, чтобы с ее помощью влиять на другого». П. Блау определяет власть как «способность одного индивида или группы осуществлять свою волю над другими через страх, либо отказывая в обычных вознаграждениях, либо в форме наказания и несмотря на неизбежные сопротивления; при этом оба способа воздействия представляют собой негативные санкции».

Сближение или даже отождествление понятий власти и влияния закономерно приводит исследователей к излишне широкой трактовке первого понятия. Практически любой акт межличностного взаимодействия можно было бы трактовать тогда как проявление властных отношений. Это, в свою очередь, привело бы к полному отождествлению понятий «власть» и «авторитет». Но в отличие от власти авторитет не предполагает средства принуждения (применение силы). Способность носителя авторитета влиять на поведение другого покоится на уважении последнего к нему и не предполагает использования средств принуждения (насилия). Авторитет подразумевает руководство, убеждение, моральное влияние Власть как авторитет есть влияние, проистекающее из признания другими, по их собственной воле, чьего-либо права вводить нормативное установление или отдавать распоряжения и рассчитывать на повиновение. Авторитетное распоряжение власти можно характеризовать как влияние, основанное на легитимности: А располагает авторитетным полномочием власти в отношении В (влияние на В), поскольку В рассматривает притязания А в отношении себя как легитимные (законные) или правомерные. Авторитет есть властное отношение, имеющее субъективный, психологический и моральный характер. Власть как авторитетно-властное влияние основана не на возможности физического принуждения, а на добровольном повиновении.

Напротив, власть изначально представляет собой «общественно выделенную» и «организованную силу» (И. Ильин). Конечно, и власть может выступать как авторитет. В этом случае авторитет представляет собой особое состояние власти. Он выступает как санкционированная, одобренная власть, обладающая силой, средствами принуждения и насилия. Но чисто психологическая трактовка власти не позволяет выйти за рамки индивидуальной и социальной психологии, и перейти на политический уровень ее исследования, изучать институциональные аспекты властных отношений.

В этом плане более содержательной выступает теория «обмена ресурсами», имеющая социологический характер (П. Блау, Д. Хиксон, М. Роджерс, А. Этциони и др.). Теория обмена связана, с одной стороны, с бихевиоризмом, а с другой — с экономическими теориями. Основное внимание создатели этой теории сосредотачивают на проблеме социального взаимодействия индивидов или групп посредством обмена ресурсами. Поведение участников социального взаимодействия обусловлено распределением ресурсов. «Ресурс — это атрибут, обстоятельство или благо, обладание которым увеличивает способность влияния его обладателя на других индивидов или группы» (М. Роджерс). Речь идет не только и не столько о неравном количественном распределении ресурсов, сколько об их разнокачественности. Существуют разнородные ресурсы, что обусловливает возможность и необходимость обмена. Ценность ресурсов различна. Есть очень редкие ресурсы, обладание которыми увеличивает власть, а есть широко распространенные, которые можно найти в другом месте. Согласно теории власть возникает вследствие неравного распределения ресурсов, что приводит к образованию отношений господства и подчинения. Тот, кто лишен ресурсов и одновременно нуждается в них, попадает в зависимость от того, у кого они есть. Обладатель ресурсов, в которых нуждается другой социальный агент, имеет возможность трансформировать часть своих ресурсов во власть путем их обмена на желаемое социальное поведение.

Все ресурсы подразделяются на определенные категории. Согласно классификации А. Этциони существуют утилитарные, принудительные и нормативные ресурсы.

Утилитарные ресурсы (ресурсы материального вознаграждения) позволяют достичь добровольного подчинения воле субъекта власти. Они непосредственно обмениваются на власть.

Принудительные ресурсы используются субъектом власти в целях подавления сопротивления воли подчиненных и ограничения их свободы.

Нормативные ресурсы воздействуют на сознание подчиненных. С их помощью происходит изменение их норм и предпочтений.

М. Рождерс выделил два типа ресурсов: «инфраресурсы» и «инструментальные ресурсы». Первые представляют собой необходимые условия осуществления власти. Это атрибуты, обстоятельства, блага, которые должны быть в наличии у субъекта власти. Вторые выступают в качестве средств осуществления власти. Они могут использоваться в целях поощрения, наказания или убеждения.

Теория «раздела зон влияния» была разработана Д. Ронгом. Оно носит более системный характер. Анализируя реляционистские концепции власти, Д. Ронг пришел к выводу, что они носят во многом статичный характер и имеют тенденцию преувеличивать асимметричность властных отношений, что мешает раскрыть динамические качества власти. «Можно увидеть, — пишет он, — что акторы постоянно меняются в своих ролях обладателей и подчиненных власти, если принять во внимание всю целостность их интеракций». Отсюда следует, что, взаимодействуя, индивиды постоянно меняются ролями, выступая то как субъект, то как объект власти. Более того, один и тот же актор, взаимодействуя с разным социальными агентами, одновременно может выступать в качестве субъекта и объекта власти. Одноплоскостная иерархическая трактовка власти исключает из анализа целый пласт властных отношений между людьми или группами, в которых контроль одного лица или группы лиц в одной сфере уравновешивается контролем другого индивидуального или коллективного лица в иной сфере. В результате происходит раздел сфер влияния между сторонами и ни одна из них не может считать себя монопольно господствующей властью. Следовательно, модели интегральной власти как единственному монопольному центру принятия решений Д. Ронг противопоставляет модель интеркурсивной власти, характеризующейся наличием баланса и разделением сфер влияния между ее субъектами. Интеркурсивная власть проявляется там, где в результате социального взаимодействия преимущества одного субъекта в ресурсах в одной сфере компенсируются преимуществами другого субъекта в другой сфере, что приводит к необходимости переговоров и установлению порядка совместного принятия решений.

Проведение различий между интегральной и интеркурсивной властью отражает стремление современной политической теории ограничить чрезмерное притязание государства на принуждение как своеобразной монополии на узаконенное насилие. Сам Д. Ронг указывает на четыре основных способа ограничения интегральной власти. Объекты интегральной власти: 1) могут бороться за установление противостоящей ей власти с целью трансформации в систему интеркурсивной власти; 2) могут ограничить экстенсивность (число субъектов власти), всеобщность (число сфер влияния и контроля) и интенсивность (радиусы воздействия внутри отдельных сфер влияния) власти; 3) могут разрушить интегральную власть целиком, выйти из сферы ее действия; 4) могут попытаться заменить ее свой интегральной властью.

В соответствии с реляционистской концепцией формулируются многие современные определения понятия «власти». Так, согласно известному американскому политологу Р. Далю, власть есть «отношения между социальными единицами, когда поведение одной или более единиц (ответственные единицы) зависит при некоторых обстоятельствах от поведения других единиц (контролирующие единицы)».

Близкую к реляционистским позициям в вопросе о природе власти занимает вопрос поведенческого (бихевиорального) направления в политологии. Его основные идеи были выдвинуты в 20 30-е гг. группой ученых Чикагского университета во главе с Ч. Марриамом (Г. Лассуэлл, А. Каплан, Дж. Кетлин и др.). Это направление возникло из чувства разочарования основными политическими доктринами XIX в., разработанных в рамках философско-социологических и государственно-правовых традиций и характеризовавшихся абстрактным морализмом и спекулятивностью, поверхностным сравнительно-историческим описанием политики, узким юридическим формализмом. Поведенческий подход быстро завоевал популярность благодаря четко выраженной установке на эмпирические исследования поведения людей в сфере политики, что существенно расширило границы самой политической науки. Как писал Дж. Кетлин, «политическая наука становится равнозначной исследованию власти в обществе, то есть превращается в науку о власти. Это наука о действительной воли к власти и ее рациональной координации в обществе».

В рамках данного направления власть трактуется как отношение между людьми, при которых одни властвуют (принимают решения, командуют), а другие подчиняются. Следовательно, сущность власти в самих индивидах, а стремление к власти изначально заложено в самой природе человека. Особенность бихевиорального подхода состоит в том, что он исходит из предположения о волевом стремлении к власти как доминирующей черте человеческой психики и сознания. Поэтому основное внимание сосредотачивается на мотивах поведения людей в борьбе за власть. В этом можно видеть развитие идеи о «латентном» стремлении человека к власти, которое не исчезает и даже усиливается при определенных обстоятельствах (например, Т. Гоббса, Ф. Ницше). В качестве фундаментальных мотивов Г. Лассуэлл, в частности, называл как эгоистические, низменные мотивы, так и иррациональные (потребность компенсации за духовную или телесную неполноценность).

Долгое время в англо-американской политической науке было широко распространено определение власти, данное Г. Лассуэллом и А. Капланом в их книге «Власть и общество». Оно выглядит следующим образом: «Власть есть участие в принятии решений: А имеет власть над Б в отношении ценностей К, если А участвует в принятии решений, влияющих на политику Б, связанную с ценностями К».

Принципы субъектного анализа присущи и системному анализу власти, хотя в нем они менее заметны. Согласно системной концепции власти политическая система определяется как качественно отличная от других систем в обществе и представляет собой совокупность взаимодействий, осуществляемых индивидами в пределах признанных ими ролей, взаимодействий, направленных на авторитарное распределение ценностей в обществе. Власть в политической системе выступает как ее безличное свойство, как ее атрибут. «Мы можем определить власть, — писал Т. Парсонс, — как реальную способность единицы системы аккумулировать свои „интересы" (достичь целей, пресечь нежелательное вмешательство, внушить уважение, контролировать собственность и т. д.) в контексте системной интеграции и в этом смысле осуществлять влияние на различные процессы в системе».

Подход Т. Парсонса к определению власти позволяет ему сделать акцент на власти как свойстве системы, как исходную аксиому, основанную, в свою очередь, на другой аксиоме — всеобщем согласии. Типичным в этом отношении является другое определение власти, данное им в книге «Социологическая теория и современное общество». «Власть — пишет он, — это обобщенная способность обеспечивать исполнение связывающих обязательств элементами системы коллективной организации, когда обязательства легитимизированы относительно коллективных целей».

Появление все новых и новых определений понятия «власть» в определенный момент породило надежду на создание ее логически непротиворечивой единой формулы. В американской и западноевропейской политической науке периодически предпринимались и предпринимаются попытки создать такую единую формулу. В качестве характерных примеров подобных попыток можно привести следующие определения: «А имеет власть над Б в той степени, в какой он может заставить Б делать то, чего Б не сделал бы в иных условиях» или «власть есть способность одних акторов (личностей, групп или институтов) определять или изменять (полностью или частично) ряд альтернативных действий или выбор альтернатив для других акторов».

Наконец, еще одно определение понятия «власть», в котором она определяется как «способность отдельных лиц или группы навязывать свою волю другим вопреки сопротивлению, используя для этого формы устрашения или предостережения, заменяющие возмездие и прямое наказание, учитывая то, что как первое, так и второе являются по существу негативными санкциями».

Можно было бы привести еще множество других определений, в которых в полной мере проявляется идеология субъекта. Но они, по-видимому, не смогут существенным образом изменить или дополнить общее представление о доминирующих в современной политической науке принципах определения основного понятия политического анализа. Представленные выше определения позволяют сделать заключение, что все они в той или иной мере создаются на основе введения определенного типа субъект-объектного отношения, которое позволяет вычленить абстрактный принцип действия власти для всех возможных случаев ее функционирования. Он базируется на негативной санкции или, иначе говоря, на способности обладающего властью субъекта вводить повсюду, где она осуществляется, отношения асимметрии. А это означает, что из двух субъектов, вступающих между собой во властные отношения, один всегда должен быть «субъектом» власти (обладать авторитетом, влиянием или компетенцией), а другой — «объектом» власти (не имеющим авторитета, влияния или компетенции).

Доминирующий в англо-американской политической науке принцип субъектного анализа политической реальности позволил выйти на уровень формулирования логически универсальных определений понятия власти. Это дало возможность англо-американской школе политических исследований широко использовать математические методы анализа политической реальности. Благодаря математическим методам политическая наука сумела достичь больших успехов в плане эмпирического анализа политической действительности, развить свои прикладные функции. Но в то же время это породило новые теоретические проблемы, связанные с возможностью описания конкретных проявлений власти посредством использования логически универсальных формул. Они оказались совершенно не способны «отразить в своей логической структуре уникальность и неповторимость конкретных событий власти, так как область референции устраняется и формула власти утрачивает политическое содержание». Надежды, возлагаемые на математические измерения различных параметров власти в социологии, не осуществились. Знаменательным в этом отношении является признание одного из американских ученых о том, что «чем больше проводилось исследований, тем более ускользающим казалось понятие «власть» ». А. Брехт высказался по этому поводу еще более определенно. «Понятие власти, которое долгое время доминировало в англо-американской политической теории, слишком широко и туманно, чтобы служить в качестве строго определенного базового понятия. Оно упускает из виду множество средств и целей власти. Грубая сила или угроза ее применения, престиж, авторитет, убеждение, благосостояние, богатство, личное обаяние, красота, харизма, героическая смерть, успех в искусстве или спорте, кротость, альтруизм — все дает «власть». Даже идеи часто наделяются властью. Более того, индивид может не знать, что он обладает властью и может не использовать ее в личных целях. Понятие власти, хотя и не пригодное для того, чтобы служить базовым понятием политической теории, незаменимо, если его использовать с осторожностью и должной квалификацией».

Парадоксальность приведенных высказываний очевидна. С одной стороны, они фиксируют неопределенность и «сущностно-оспариваемость» понятия, а с другой — утверждают его основополагающий характер и незаменимость при квалифицированном использовании. Но эта парадоксальность только кажущаяся. Она характеризует действительное состояние исследований феномена власти в современной политической теории.

Источник парадокса заключается в том, что современной науке вообще, и политической науке в частности, присущ определенный теоретический плюрализм, не позволяющий устанавливать монополию какой-то одной теории или концепции, что порождает сущностно-оспариваемость основных научных понятий. Кроме того, сам феномен власти слишком многообразен и многокачественен, чтобы его можно было описать с помощью какого-либо универсального определения. Поэтому отсутствие в западноевропейском и англо-американском обществе общесоциологической теории препятствует утверждению в научном знании монополии на объяснение феномена власти. Претензии структурно-функционального анализа на роль общей теории были отклонены другими направлениями политической науки, что лишь стимулировало новый поиск, выходящий уже за рамки философии Нового времени и утверждающий иные подходы в исследовании данного феномена в новейших философских направлениях.

Власть как средство коммуникации

Основным из основных направлений философского осмысления феномена власти в современной политической теории является разработка проблемы ее позитивной, созидательной функции. Признавая важным и существенным негативные функции власти, которые выступают как «власть над» кем-то, как возможность осуществления принуждения по отношению к кому-то, сторонники этого направления акцентируют внимание на функции власти убеждать или разубеждать кого-то, достигая определенного соглашения. Как отмечает X. Арендт, «стоит только перестать сводить общественную жизнь лишь к господству кого-то над кем-то (т. е. к «власти над»), как живая жизнь предстанет перед нами во всем своем подлинном многообразии».

Понимание политики и власти как принуждения и господства, присущее философии Нового времени, современной политической теорией рассматривается как слишком узкое и ограниченное. Власть в современном обществе призвана быть не столько разрушающей, сколько созидающей, а политика не столько разъединяющей людей, социальные группы, этнические образования и т. д., сколько их объединяющей. Как пишет американский ученый Т. Болл, власть «убеждать — возможно, уникальная сторона более широкой сферы власти, которой homo sapiens обладает наряду с другими существами, — способностью общения посредством речи, символов и знаков. Общением создаются и поддерживаются человеческие сообщества».

В коммуникативных теориях власть рассматривается как важнейший элемент коммуникации современного общества, а сам анализ понятия власти строится на основе теории коммуникации, или «коммуникативных действий». Именно в этом направлении развиваются все современные концепции власти. X. Арендт, Ю. Хабермас, Э. Гидденс в своих работах делают упор именно на коммуникативном аспекте власти. Любопытно, что многие исследователи этого направления, по точному наблюдению Болла, прибегают к одному и тому же примеру, иллюстрируя проявление теории коммуникативного действия на практике. В качестве примера они указывают на отношения регулировщика и шофера. Регулировщик, стоя на перекрестке, с помощью свистка, жезла и жестов заставляет шофера сделать то, чего тот сам бы не сделал: остановиться, повернуть направо или налево и т. д. Регулировщик дает команду (автомобилист ей подчиняется или нет), — но тот и другой осмысливают ее именно как команду, приказ, а не просьбу или предложение. Регулировщик применяет свою власть, находясь лицом к лицу с шофером. Они пользуются языком, общим для обоих. На этом языке можно «командовать», «приказывать», на нем не просят и не предлагают, а командуют и приказывают. Сам факт повиновения автомобилиста содержит в себе признание данного приказа. Общение между регулировщиком и автомобилистом было бы невозможным без власти, и сама власть не могла бы проявить себя вне рамок их общения.

Может возникнуть возражение: власть можно использовать и без общения. Отвечая на это возражение, Болл пишет следующее: «Регулировщик мог бы застрелить шофера или заставить его подчиниться с помощью дубинки. Но тогда подобное вовсе нельзя назвать применением власти: ото акт насилия. Например, — продолжает Т. Болл, — я, будучи облеченным властью, угрожаю применить силу, чтобы принудить кого-то к чему-то: если угроза не подействовала, я прибегну к насилию. В таком случае это не „применение власти“, а ее отсутствие». Именно на данном моменте сходятся такие не похожие друг на друга исследователи, как Арендт, Хабермас, Гидденс.

Этот пункт является чрезвычайно важным в современной политической философии, которая стремится выявить отношения между регулятивными факторами политики, благодаря которым можно было бы преодолеть противоречия между силой и насилием, правом, законом и другими регулятивными механизмами общества. Сама по себе проблема не нова, ее истоки уходят в философские учения античности, ищущие политическую истину и гармоническое правление. В данном направлении современной политической философии мы встречаемся с новой попыткой ее решения.

Согласно теории коммуникативного действия отношения между людьми выходят за рамки властных отношений, как только в сферу общения включается насилие, имеющее целью утвердить чью-либо точку зрения в качестве господствующей. Сторонники данной теории отвергают насилие в качестве средства общения. Насилие, по их мнению, неспособно осуществлять коммуникативную функцию. Оно лишь способно низводить индивида или группу индивидов до уровня пассивного объекта, лишенного субъективности, разрушая тем самым основу коммуникации. Подлинное проявление власти состоит в ее способности убедить другого в целесообразности совместных действий, прийти к определенному соглашению. Если же власть оказывается неспособной убедить в целесообразности совместных действий и в качестве последнего аргумента использует насилие, то это свидетельствует не столько о силе власти, сколько о ее бессилии или слабости. Использование властью насилия обессиливает ее и придает действию нелегитимный характер. Подобный взгляд на вещи, присущий теоретикам этого направления, имеет много общего с концепцией ненасильственного сопротивления М. Ганди и Л. Кинга, идеями В. Гавела о «власти безвластных», которые были широко распространены в Чехословакии во время так называемой «бархатной революции», покончившей с коммунистическим режимом в 1989 г.

Очевидно, что сторонники этого направления делают различия между силой и насилием. Они признают за властью наличие силы. Но проявление этой силы должно быть строго регламентировано, иметь определенные правовые рамки. Но ограничивать власть только правовыми рамками они считают недостаточным. Она должна быть еще морально ответственной за применение силы. Власть по своей природе, подчеркивает Гидденс, не является угнетением, она «просто есть способность выбирать образ действий или возможность добиваться результатов».

Но власть в таком ее понимании не может стремиться к достижению результата любыми средствами. Если же власть оставляет за собой право добиваться цели любыми средствами, то она тем самым делегитимизирует себя. Сильная власть обладает способностью соотнесения своей силы с моральной ответственностью ее применения. Псевдовласть, наоборот, лишена такой способности. Сила власти и насилие власти являются, таким образом, двумя полярными точками, характеризующими поле властных отношений. Между ними существуют различные степени власти, которые могут быть выражены через такие понятия, как «авторитет власти», «влияние власти», «господство власти», «отчуждение власти» и т. д. Они указывают на специальные каналы осуществления власти и способы ее функционирования.

Постструктуралистская концепция власти

Раздвигая границы традиционных взглядов на природу и содержание власти, современная философия существенно обновила концептуальные подходы ее теоретического анализа. Заметным явлением последнего десятилетия стала серия работ М. Фуко, посвященных «археологии и генеалогии власти». Исследования М. Фуко прямо направлены против принципов субъектного анализа властных отношений, присущих политической философии Нового времени.

Он стремится выявить совершенно иную сферу существования власти в обществе, необъяснимую в традиционных терминах политического и экономического анализа. М. Фуко стремится выявить такую сферу существования власти, где она «получает неожиданные социальные качества, ибо определяется одновременно по двум позициям в ее отношении к государственным институтам: дополнительной, так как поддерживает их функционирование в эффективном режиме, без нее они были бы мертвы; и универсальной, так как „задает" собой возможный горизонт и их развития, и гибели, оставаясь между тем всегда себе неравной совокупным действием множества микросоциальных сил». Он отказывается от попыток персонифицировать власть, строить с помощью субъекта ее трансцендентный образ. М. Фуко отмечает, что власть по своей природе реляционна, а не субстанциональна. Она представляет собой не просто отношение субъектов, а своего рода модальность общения, т. е. «отношение отношений». «Анализ в терминах власти, — пишет он, — не должен постулироваться в качестве изначальных данных суверенность государства, форму закона или глобальное единство господства; последние представляют собой переходные формы. Как мне кажется, под властью с самого начала следует понимать множественность отношений силы, которые являются имманентными областями, где они осуществляются». Согласно М. Фуко власть не определяется извне, никакая социальная детерминанта: экономика, религия, идеология, тип господства или традиция — не задает ей условия игры в социуме, но и сама власть не выступает в качестве некоей «первичной материи» или детерминирующей инстанции, расположенной в особом месте социального бытия. На этом основании он критически относится к марксистскому анализу социальной действительности, выделяющему в ней в качестве основной конструкции отношения «базис — надстройка». Он полагает, что размещать власть в надстройке, как это делают вульгарные марксисты, было бы столь же ошибочным, как и считать, что ее можно обосновать в нормах права, ограничить законом, т. е. полагать, что она может быть «присвоена» и «быть во владении» одного или многих государственных институтов, либо принадлежать доминирующему политическому субъекту (классу, партии, элите, личности). Мыслить власть — это значит мыслить ее вне субъектно-объектных отношений и каких-либо оппозиций типа: государство-личность, закон-свобода и т. д.

Власть, согласно Фуко, «бессубъектна, ее нельзя присвоить». Это не означает, что власть не может быть присвоена совсем. Но присвоение власти есть действие не «субъекта», а самой власти. Власть как социальный феномен обладает определенными характеристиками: правилами, языком, временем, пространством и т. д., которые задают субъекту власти ориентиры поведения. Конкретный индивид становится субъектом власти только благодаря тому, что уже существует «другой Субъект» — власть. Стать субъектом власти это означает вступить в диалог с Субъектом власти, приняв при этом его правила игры, его язык, вступив с ним в диалог. Не субъект присваивает себе власть, а власть присваивает себе субъекта, превращая его в партнера по диалогу.

Власть,— в его понимании — обладает в обществе исключительным могуществом. Она настолько овладела временем и пространством социальности, что говорить о том, что власть можно локализовать в одной избранной точке социальности, определить как «внешнего врага» и предложить «революционные методы» борьбы с ним было бы верхом утопизма. Власть остается загадочным и таинственным феноменом, она, по афористическому замечанию Фуко, есть «хитрая история».

В теоретических построениях М. Фуко власть имеет трансверсальный тип действия. Она как «множественность отношений силы может быть закодирована в части, но никогда в целом». В связи с этим он вводит особый тип причинности действия власти, который комбинирует действия двумя пространственными локализациями: смежностью и дистантностью. К первой локализации можно отнести принцип «часть вместо целого». Целое власти дается только в своих проявлениях, всякий феномен власти является смежным другому, но не выводится из него и не сводится к нему. Явления власти задаются по типу эстафеты и не вызываются скрытым механизмом первопричины. К другой пространственной локализации можно отнести принцип «целое вместо целого». Дистантность между двумя явлениями образуется тогда, когда одно замещается другим, но одновременно указывает на дистанцию, которая их отделяет, что и создает максимальный энергетический эффект. Трансверсальный тип причинности, который М. Фуко приписывает формам существования микровласти, определяется им как одновременное функционирование эффектов власти через смежность и дистанцию. Это значит, что подобный тип причинности не указывает на отношения иерархии и гомологии. Простейшие проявления власти образуют свои отдельные и автономные микрокосмы. Это означает, что, например, семья, как элементарнейшая форма проявления власти, вовсе не является моделью государства, а роль отца в семье не соответствует роли суверена. Когда утверждают, что основой государства является семья, то предполагают хотя бы на теоретическом уровне существование модели государство-семья и утверждают тем самым определенный тип детерминации, где не действует аналитика трансверсальной причинности. Но когда утверждают, что семью нельзя понять без учета ее сложных зависимостей от школы, завода, то с необходимостью должна быть введена трансверсальная аналитика. Отношения между отцом и сыном, учителем и учеником формируют независимые друг от друга дисциплинарные пространства, настолько независимые, т. е. дистантные, насколько смежные, так как в зависимости от конкретных задач и тактик, общей стратегии властных отношений — «учить умению подчиняться», они используют различные технологии власти и различные типы позиций в структуре властных отношений.

Наконец, М. Фуко последовательно раскрывает позитивность власти. Как он особо подчеркивает, власть позитивна, и ее необходимо осмысливать именно в присущей ей позитивности. «Следует прекратить, — пишет он, — постоянно описывать проявления власти в негативных терминах: она „исключает", „присваивает", „подвергает цензуре", „абстрагирует", „маскирует", „скрывает". На деле власть производит реальное — производит области объектов и ритуалов истины».

Свойства власти

На основе представленных точек зрения на природу власти можно вывести ряд ее основных свойств.

1. Абстрактность. Власть не является предметом. Она выступает только в форме отношений. Власть как отношение сама не может производить какие-либо действия, их производят две стороны данного отношения — одна побуждая к действию, другая — производя его. При этом следует иметь в виду, что и субъектом, и объектом выступает только человек, наделенный сознанием и волей, а следовательно, и способностью к деятельности. Субъект и объект власти может быть представлен не только отдельными индивидуумами, но и социальными группами различных размеров (дистантными или локальными).

2. Структурность. Власть всегда имеет определенную структуру. Существуют две стороны — властвующая и подчиняющаяся, образующие «структуру» власти. Чтобы возникли властные отношения, должен быть импульс воли и его принятие, команда и ее исполнение, субъект должен проявить власть, а объект принять ее.

3. Ограниченность. Любая власть носит ограниченный характер. Она ограничена либо нормами, традициями, либо законами, либо объективными параметрами ситуации. Не существует абсолютной власти.

4. Направленность. Власть как отношение не может не быть невекторной, то есть она обязательно имеет какую-то направленность, предполагает наличие какой-либо цели. Цель власти структурирована: она имеет внешний, декларируемый, и внутренний, скрытый характер. Истинный мотив власти можно выделить только при тщательном анализе. Внешние, декларируемые цели власти служат в качестве метода ее достижения и сохранения.

5. Скрытность. Скрытность, недосказанность, таинственность является характерным свойством любой власти. Сознательное или неосознанное сокрытие истинных мотивов, тех внутренних целей, ради которых добиваются власти, всегда наличествуют во властных отношениях. В силу несовпадения целей субъекта и объекта власти, первый стремится к представлению своих интересов в качестве общих интересов, создает иллюзию тождественности интересов субъекта и объекта власти.

6. Универсальность. Власть проявляет себя во всех видах общественных отношений. Она способна проникать во все сферы жизнедеятельности общества и человека. Именно в силу универсальности власти можно выделить множество типов и форм ее проявления.

Типология власти

В зависимости от источников (ресурсов ее достижения и удержания) многие авторы выделяют различные виды власти. Так, например, Д. Винтер выделяет три источника и вида власти, Б. Рейвин — пять, а X. Хекхаузен шесть.

1. Власть вознаграждающая (reward power). Ее сила определяется ожиданием В того, в какой мере А будет в состоянии удовлетворить один из его (В) мотивов и насколько А поставит это удовлетворение в зависимость от желательного для него поведения В.

2. Власть принуждающая (forced power). Ее сила определяется ожиданием В, во-первых, той мерой, в какой А способен наказать его за нежелательные для А действия, и, во-вторых, насколько А сделает неудовлетворение мотива В зависящим от его нежелательного поведения. Принуждение здесь заключается в том, что пространство возможных действий В в результате угрозы наказания сужается. В предельном случае власть принуждения может осуществляться непосредственно физически.

3. Нормативная власть (legitimate power). Речь идет об интериоризированных В нормах, согласно которым А имеет право контролировать соблюдение определенных правил поведения и в случае необходимости настаивать на них.

4. Референтная власть (referent power). Она основана на идентификации Б с А и желании Б быть похожим на А.

5. Экспертная власть (expert power). Она зависит от величины приписываемых А со стороны В особых знаний, интуиции или навыков, относящихся к сфере того поведения, о котором идет речь.

6. Информационная власть (informational power). Эта власть имеет место в тех случаях, когда А владеет информацией, способной заставить Б увидеть последствия своего поведения в новом свете.

Исходя из высказанных суждений можно резюмировать, что властные отношения являются универсальным видом социального взаимодействия, а политика есть универсальный способ существования власти. Политическая наука преимущественно исследует современные способы, типы и формы существования власти. Поэтому, отталкиваясь от родового, во многом абстрактного понятия «власть», необходимо перейти к видовым понятиям власти, а именно: политической, государственной и общественной власти.

Политическая власть есть дискретный конкретно-исторический тип власти. Она представляет собой специализированный, организационно-правовой, институционализированный тип власти. Как пишет французский политолог Ж. М. Денкен, эта власть осуществляет специализированные функции, которые имеют политический характер: она осуществляет социальный выбор и обнаруживает коллективную волю, которая противопоставляется индивидуальным волям. В этом плане политическая власть носит проблематический характер, т. е. она может быть поставлена под сомнение. Политическая власть как система выделяется рядом характерных черт:

1. Универсальность, т. е. распространение своих действий на всех членов общества.

2. Легальность (как законность), т. е. право использования силы и других средств принуждения в пределах определенного политического пространства.

3. Суверенность, т. е. обязательность ее решений для всего общества и всех других видов власти.

4. Публичность, т. е. всеобщий и безличный характер принятия решений от имени всего общества.

Политическая власть внутренне дифференцируется на государственную и общественную.

Государственная власть есть особым образом организованная, институционализированная и специализированная политическая власть. Она осуществляется посредством особого аппарата, относительно обособленного от

общества на профессиональной основе в рамках территории, на которую распространяется государственный суверенитет. По своим функциям государственная власть подразделяется на законодательную, исполнительную и судебную. Функционирование государственной власти обеспечивается определенными специализированными политическими институтами (парламентом, правительством, судом), органами правопорядка и безопасности (армией, полицией и т. д.) и правовой системой.

В основании политической власти лежат определенные виды ресурсов, опираясь на которые субъект власти имеет возможность навязывать свою волю и осуществлять свои интересы.

Ресурсы власти — это реальные и потенциальные средства, которые может задействовать власть в интересах достижения определенных целей. Объем и виды ресурсов, которыми обладает та или иная политическая власть, зависит от стадии общественного развития, типа политической власти, конкретно-исторических условий. Общая тенденция развития ресурсов власти состоит в росте объемов и разнообразия видов ресурсов, которыми она владеет. Основными видами ресурсов современной политической власти являются:

1. Экономические, характеризующиеся господствующими отношениями собственности, объемом валового национального продукта на душу населения, наличием природных ресурсов, величиной государственного золотого запаса, долей наукоемкого производства в общей структуре производства и т. д.

2. Социальные, характеризующиеся общей социальной и демографической структурами, конкретным составом групп и слоев, поддерживающих политическую систему страны, уровнем развития систем образования, медицины, культуры и науки и т. д.

3. Административно-правовые, т. е. система административного управления, совокупность властных учреждений, обеспечивающих внутренний порядок и внешнюю безопасность государства. Сюда же входят такие показатели, как уровень профессиональной подготовки государственно-управленческого аппарата, степень его коррумпированности и т. д.

4. Организационные, т. е. система национального, регионального и территориального управления, порядок принятия, контроля и исполнения общеобязательных государственных решений, степень самостоятельности отдельных управленческих единиц. В этом плане важными показателями являются оптимальность организационно-управленческих структур, степень их бюрократизации и т. д.

5. Культурно-информационные, включающие в себя уровень культурного развития населения, наличия институтов, сохраняющих национальное и культурное наследие народа, принципы и методы развития средств массовой информации и коммуникации, степень доступности граждан к национальным, региональным и международным ресурсам информации и т. д. Следует особо отметить, что роль этого ресурса власти последние десятилетия неизменно возрастает. Как пишет известный американский ученый О. Тоффлер, «знания, в силу своих преимуществ — бесконечности, общедоступности, демократичности, — подчинили себе силу и богатство и стали определяющими факторами функционирования власти».

Общественная власть формируется специальными социальными институтами (партиями, общественными организациями, средствами массовой информации, общественным мнением). Решения, принимаемые общественной властью, отличаются локальным характером, имеют силу в рамках соответствующего института, и не обязательны для исполнения органами государственной власти. Однако при определенных условиях такого рода решения могут принять характер политической и государственной проблемы и стать предметом внимания соответствующей власти.

Исторически в зависимости от ресурсов социально-экономических условий, господствовавших форм собственности и социальной стратификации, политическая власть находила и находит свое воплощение в различных типах власти: монархии, аристократии, олигархии, тирании, демократии, бюрократии, технократии. Все эти типы власти имеют свою специфику, раскрытию которой посвящены последующие темы.

Социальная природа политического господства

Существование политической власти неразрывно связано с политическим господством. В современном политическом дискурсе понятия власти и господства имеют различные смысл и интенсивность. Если первое широко используется и в него вкладывают нейтральный или положительный смысл, то второе представляет собой «одно из наиболее табуированных понятий современного мышления» (Г. Фрайер), которое стремятся обойти молчанием. Оно всегда содержит в себе устойчивый негативный смысл, «момент ужасного» или «тенденцию тотальности», как писал Т. Адорно, который его отталкивает на периферию современного политического мышления.

Понятие господства связано с такими понятиями, как авторитет и власть. Первоначально авторитет обозначает превосходство лишь в плане социального положения (превосходство в возрасте, в опыте, в умении организовывать межиндивидуальную коммуникацию). Авторитет (вождя) закрепляет за ним возможность принимать или оказывать влияние на определенные решения, приказывать, направлять, организовывать индивидуальную деятельность по отношению к равным членам семьи или рода. Так возникли власть и естественное дополитическое господство, которое основывалось на чисто социальном превосходстве, оно никоим образом не было связано с правовым и государственным принуждением.

По мере дифференциации общества и роста социальной иерархии, сопровождающихся образованием экономического превосходства одних индивидов над другими, происходит расширение функций власти и повышение уровня ее организации, возникают и закрепляются новые специфические роли и отношения: роли господина (Herr) и слуги, отношения господства и подчинения. Усложнение структуры социума и институционализация власти приводят к образованию специфической области человеческой деятельности, связанной с принятием решений, имеющих общеобязательный характер по отношению ко всем членам общества вне зависимости от их экономического и социального статуса — политики. Политическая власть и политическое господство основываются на принуждении, осуществляемом через государственно-правовую систему. Они отличаются наличием твердо установленных управленческих полномочий, которыми временно или на длительный срок наделяются отдельные члены сообщества. Политическая власть представляет собой власть управленческих структур. Легитимация этой власти требует специальной аргументации.

На этом историческом этапе понятие «господин» указывает на определенное положение в формирующихся ленных институтах и, тем самым, на правовое и экономическое неравенство. Но господство, считает немецкий ученый О. Хеффе, еще не было неким односторонним отношением, при котором повиновение обеспечивалось исключительно силовым превосходством власти. «Ленник, — пишет он, — это не просто господин бесправного слуги, он представляет одну из сторон отношения, которое характеризуется наличием взаимных обязательств и обоюдной выгоды. Известно, что в античности довольно долго проводили разграничения между властью приказа (imperium) и правом собственности (dominium). Такое разграничение было практически само собой разумеющимся и для теории государства. Однако начавшееся во время правления Домициана изменение статуса римского правителя и последовавшее далее развитие ленных отношений подготовили почву для чрезвычайно важного по своим последствиям события — для стирания грани между господством как политическим главенством и господством как правом собственности на землю и людей».

Стирание происходило через расширение значения понятий. Понятия политического права и политической власти сначала стали отождествляться с отправлением политического права и политической власти на определенной территории, а затем — и с самой этой территорией: «господство» стало означать и правителя, и зависимые от него земли. Результатом этих процессов явилось то, что отношение господина к своим подданным приблизилось к отношениям собственности: межличностное правовое отношение обнаружило тенденцию превращения в отношение вещно-правовое. Если в рамках предшествующей модели обе стороны имели права и обязанности, т. е. были связаны отношениями взаимности, несмотря на всю асимметрию этих связей, и именно взаимность являлась условием возможности хотя бы частичной легитимации, то теперь такая возможность окончательно утрачивалась. В результате фактически произошло отождествление экономического и политического господства, усилившее негативное восприятие самого понятия господство. Образовалась монолитная властвующая элита. Экономически господствующие группы стали тождественны властвующим группам. История Нового времени идет под знаком борьбы за освобождение индивида и общества от диктата узких интересов экономического господства, превратившего межличностные правовые отношения в вещно-правовые, в вещно-зависимые. В результате процессов модернизации и достижения новых уровней социальной дифференциации происходит освобождение политического господства от экономического. В практическом плане это означало: во-первых, образование внутренне дифференцированной элиты: экономическая элита перестала совпадать с властвующей, а внутри последней произошла специализация и образовались собственно политическая элита и административная (управленческая); во-вторых, граждане получили возможность принимать активное участие в политике, в частности, посредством участия в выборах. Тем самым политическая власть стала зависеть не только от интересов экономически господствующих групп, составляющих меньшинство общества, но и от поддержки очень широких слоев населения.

Теории господства и легитимности

В политической философии Нового времени исследованию этой проблемы были посвящены труды выдающихся мыслителей этого периода. К анализу проблемы обращались Н. Макиавелли, Т. Гоббс, Дж. Локк, Ж.-Ж. Руссо. В XIX столетии она получила новый импульс, вызванный событиями Великой Французской революции. Именно в этом историческом контексте и появилось впервые понятие «легитимность» (как легальность, законность) власти. Его появление было связано с необходимостью оправдания принципов восстановления власти династии Бурбонов во Франции. Меттерних и другие политические деятели этого периода употребляли понятие «легитимность» или «принцип легитимности» как требование восстановления монархии или принципа монархического правления, а также в качестве обозначения сохранения династического господства Бурбонов в противовес революционному принципу «узурпации» власти, который обосновывал законность новой власти через понятие «народного суверенитета».

В середине XIX столетия проблема легальности и легитимности власти стала одной из главных в юридической науке, особенно немецкой, что было связано прежде всего с созданием теории правового государства. С точки зрения теории правового позитивизма право тождественно закону государства, и поэтому легитимность должна была выводиться из законной видимости власти, так что между понятиями «легальность» и «легитимность» власти не возникало никакой напряженности. Вследствие чисто формально-юридического подхода к проблеме критерии легитимности и легальности власти становились по сути не различимы. Любое государство по формальному признаку наличия в нем государственных законов (основных норм) является правовым и легитимным.

«Вопрос о легальности господства есть вопрос о том, — писал в середине XX столетия К. Фридрих, — согласуется ли господство с существующими законами позитивного права, в особенности — совершается ли оно в соответствии с существующей конституцией. Господство может поэтому совпадать с субъективными ощущениями. В этом случае вопрос о легитимности, где есть господствующие правовые воззрения позитивного права, заключается только в том, согласуется ли оно с позитивным правом, и если да, то есть основание считать его за легитимное».

Такая трактовка легитимности власти фактически оказывалась совместимой с любым политическим режимом, даже полицейским. Слабости подобного рода позиции стали очевидными уже в начале XX столетия, когда происходит углубление дифференциации между политическим и юридическим бытием власти. В силу процессов модернизации общества, включения в политический процесс огромных народных масс, властные отношения становятся более сложными по своему содержанию и формам проявления, что сформировало потребность в новом анализе проблемы. Новое теоретическое развитие она обретает в трудах известного немецкого социолога М. Вебера и связано с его концепцией легитимного господства.

Понятие «господство» является одним из центральных в социологической теории М. Вебера. Можно сказать, что оно является ключевым в его теории о типах легитимного господства: «господство означает шанс встретить повиновение определенному приказу», — писал Вебер. Господство предполагает наличие определенной социальной связи между субъектами и выполнение ими определенных ролевых функций: господина и подчиненного. Оно предполагает также определенное ожидание тот, кто приказывает, ожидает, что его приказу будут повиноваться; те, кто повинуются, ожидает, что приказ будет иметь тот характер, какой ими, т. е. повинующимися, ожидается. Подчинение приказу может иметь различную мотивацию. В соответствии со своей методологией Вебер осуществил анализ легитимных типов господства, выделив возможные типические мотивы повиновения. «Господство» может быть обусловлено интересами, т. е. целерациональными соображениями повинующихся относительно преимуществ или невыгод выполнения приказа; оно может быть обусловлено «нравами», привычками к определенному повиновению; наконец, оно может основываться на простой личной склонности подданных к подчинению, т. е. иметь аффективную базу.

Первый тип господства Вебер определил как «легальный». В качестве мотива признания и выполнения приказа находятся соображения целесообразности или интереса. Поэтому он определил этот тип господства еще как рациональный. Он основывается на вере в обязательность легального установления и в легальность носителей власти, осуществляющих господство. При таком типе господства индивиды подчиняются, как подчеркивал сам Вебер, не личности, а установленным законам: им подчиняются как управляемые, так и управляющие. В качестве управляющих выступают чиновники, образующие аппарат управления. Они обязаны действовать в строгом соответствии с установленными законами, невзирая на лица, т. е. по строго рациональным правилам. Следовательно, в основе легального типа господства лежит формально-правовой принцип. Исторически он в наибольшей степени получил развитие в социальной системе западноевропейского и североамериканского капитализма. Именно в политических системах данных регионов легальный рациональный тип политического господства нашел свое адекватное развитие.

Рациональный тип господства предполагает в качестве необходимого элемента развитую бюрократию. Бюрократия, по Веберу, является самым чистым типом легального господства. Сила бюрократии в наличии у нее специального образования и компетентности. «Бюрократическое управление, — писал Вебер, — означает господство посредством знания — ив этом состоит его специфически рациональный характер». Однако легитимное господство не сводится к бюрократической форме его проявления. Никакое господство не может быть только бюрократическим: «На вершине лестницы стоят либо наследственные монархи, либо избранные народом президенты, либо лидеры, избранные парламентской аристократией...». Политику осуществляют именно они. Но повседневная будничная работа ведется всегда силами специалистов-чиновников, т. е. специальным аппаратом, деятельность которого не может быть приостановлена без того, чтобы не вызвать серьезного нарушения в функционировании социального механизма.

Следует подчеркнуть, что сам Вебер полагал, в отличие от ряда других социологов, что бюрократический аппарат является политически нейтральным, т. е. что он не обладает никакими другими интересами, кроме как «интересами дела», и не подвержен коррупции. Рационально-бюрократический тип управления Вебера образно очень напоминает машину, действия которой послушны ее водителю. Но любая машина создается людьми для выполнения определенных задач. Но эти задачи также формулируются людьми, а не машиной. Поэтому машина управления, пусть даже самая совершенная, нуждается в определенной программе. Эту программу создает человек, а в данном случае — политический лидер, ставящий перед собой определенные цели. Программа деятельности аппарата управления поэтому всегда служит определенным политическим целям и определенным политическим лидерам.

Другой тип господства, обусловленный привычками к определенному поведению, Вебер определил как традиционный. Традиционное господство основано на вере не только в законность, но даже в определенную священность издавна существующих порядков и властей. Чистейшим типом такого господства Вебер считал патриархальное господство. Он подчеркивал, что этот тип по своей структуре во многом сходен со структурой семьи. «В сущности, — писал он, — семейный союз есть клеточка традиционных отношений господства». Именно это обстоятельство делает этот тип легитимности особенно прочным и устойчивым.

Патриархальный характер господства определяет и специфику аппарата управления. Он состоит из лично зависимых от господина домашних слуг, служащих, родственников, личных друзей или лично ему верных вассалов. Личная верность и преданность господину служит основанием для назначения на должность и для продвижения по служебной лестнице. Знание и компетентность, как это есть в случае легального господства, имеют меньше значения, чем личная верность и преданность. Не трудно заметить, что традиционное господство характеризуется отсутствием формального права и соответственно принципа действовать «невзирая на лица»: характер отношений в любой сфере носит четко выраженный личностный момент.

Третий чистый тип господства Вебер определил как харизматический. Понятие харизма (от греческого — Божественный дар) играет существенную роль в социологии политики Вебера. Харизма выделяет индивида среди остальных благодаря дарованной ему природой экстраординарной способности. К харизматическим качествам Вебер относил магические способности, пророческий дар, выдающуюся силу духа и слова — словом, все то, что можно отнести к понятию сверхъестественного. Харизмой обладают, согласно концепции Вебера, великие полководцы, маги, пророки, гениальные художники, выдающиеся политики, основатели мировых религий.

Харизматический тип господства основывается на эффектном типе социального действия. Он опирается на необычное, сверхъестественное в жизни. С этой точки зрения он представляет собой прямую противоположность традиционному господству, основывающемуся на привычке или обычае. Сила харизматического типа господства особенно ярко проявляется в лишенном динамизма традиционном обществе, в котором харизма превращается в «великую революционную силу».

Теория легитимного господства, созданная Вебером, включала в себя и ответ на еще один принципиально важный вопрос, а именно: какой из трех чистых типов обладает наибольшей легитимирующей силой и почему? Сам Вебер, отвечая на первую часть вопроса, подчеркивал, что легальное господство имеет самую слабую легитимизирующую силу по сравнению с традиционным или харизматическим. Он объяснял это тем, что в основе легального типа господства лежит целерациональное действие, т. е. соображения интереса, что в свою очередь означает отсутствие в этом типе господства ценностного фундамента. Формально-рациональная бюрократия должна служить исключительно «интересам дела», ее безличный характер соответствует ее предполагаемым «внеценностным установкам». Вследствие этого легальное господство не имеет достаточно сильной легитимности. По мысли Вебера, оно должно быть подкреплено чем-то другим: традицией или харизмой.

В практически-политическом плане это означало, что формальная парламентская буржуазная демократия не имеет в себе достаточной легитимизирующей силы в глазах народных масс и должна быть дополнена либо наследственной монархией (права которой, разумеется, должны быть ограничены парламентом), либо плебисцитарно избранным политическим лидером (президентом). В первом случае легитимность легального господства усиливается с помощью традиции, во втором — с помощью харизмы.

В теоретическом аспекте это означало, что Вебер отошел от своей первоначальной позиции соотнесения легитимности легального господства только с целерациональными действиями и был вынужден отнести его к ценностно-рациональным. Тем самым он признал необходимость включения в чисто формализованный процесс легитимации власти в условиях демократии ценностного компонента.

Так, он в последние годы своей жизни окончательно склонился в пользу дополнения парламентской демократии плебисцитарной легитимностью вождя. В качестве политического лидера, полагал Вебер, должен выступать политический деятель, избранный не парламентом, а непосредственно всем народом и имеющим право обращаться к народу непосредственно через голову парламента. В результате соединения двух чистых типов легитимного господства должна образоваться новая смешанная форма — «плебисцитарная демократия вождя». Основной смысл этой формы господства — диктат воли харизматического вождя (выражающего популистские или близкие к ним ожидания народа), закрепленный парламентскими решениями. Более того, лидер произвольно берет на себя задачу в своих интересах «упорядочить право или заново его конституировать» и, опираясь на «свой» закон, проводить свою политику. Здесь недвусмысленно прослеживается потребность включения в легитимность легального господства ценностного компонента, который, по мысли Вебера, может вступать в противоречия с формально-правовыми правилами и даже доминировать над ними.

В связи с этим Р. Арон, отмечая противоречия в позиции Вебера, писал, что он ставил превыше всего национальное величие своей страны, а не демократию или личные свободы. Достижение же национального величия он связывал прежде всего с харизматическим господством вождя. Формальная буржуазная демократия, которую Вебер отождествлял с всесилием бюрократии, мешала, по его мысли, утверждению харизматического господства. Но только оно, в глазах Вебера, было «спасательной реакцией на безымянное царство бюрократии». Фактически идеи Вебера о предоставлении чрезвычайных полномочий избранному плебисцитарным путем президенту оставляли без внимания возможность установления его диктатуры посредством укрепления его господства союзом с царством бюрократии, что имело место на практике в ряде тоталитарных режимов. Критики веберовской теории плебисцитарной демократии особо отмечают среди ее слабых моментов то, что она не содержит четких различий харизматического руководства и харизматического доминирования и недооценивает роль институционализированных учреждений в укреплении демократии. Но самым слабым местом в концепции плебисцитарной демократии вождя является сведение к минимуму политической активности граждан, их возможности влиять на избранного лидера, что в большей степени отражало политические традиции прошлых столетий, чем современного. В этом можно видеть убежденность Вебера в неготовности масс принимать коллективные решения на основе рациональных принципов и норм, и его веру в способность только одного харизматического лидера действовать в условиях усиливающейся рационализации общества. Однако Вебер не смог предвидеть возможность развития иной тенденции, связанной с осуществлением тоталитарного прорыва посредством использования легитимизирующей силы харизматического вождя, тотально разрушающей все демократические институты и нормы.

Переход от традиционного к современному обществу поставил перед политической властью дополнительные задачи, касающиеся проблемы легитимности. Политическая власть в современном индустриальном обществе нуждается не столько в харизматических лидерах, сколько в массовой поддержке.

Поддержка политической системы утверждает объективность ее существования, а, следовательно, что особенно важно, веру в легитимность самой системы. Американский политолог Д. Истон связывает легитимность с истинностью и справедливостью самой власти. Легитимность выражает тот факт, что индивид в явной или неявной форме воспринимает политический объект как соответствующий его собственным моральным принципам, а его собственные субъективные ощущения истинного и справедливого совпадают с истинным и справедливым в политической сфере. Тем самым между властью и индивидом устанавливаются определенные социально-психологические отношения, в основе которых лежит определенный ценностный консенсус. Индивид воспринимает политическую власть как «свою», как такую, которая действует или намерена действовать в его интересах. Это снимает в его сознании негативное отношение к власти и формирует в нем установку или убеждение на ее поддержку. Вера в легитимность власти формирует убеждение или представление, что правительство будет действовать в соответствии с выраженной им волей, что он сам способен оказывать влияние на власть посредством легально установленных каналов.

Опираясь на системный анализ власти, Д. Истон создал во многом новую и более функциональную концепцию легитимности власти, что позволило уже измерять ее эмпирическим путем. Согласно его концепции поддержка политической системы может быть различной как по объекту и содержанию, так и по времени действия. В зависимости от времени и содержания поддержки Д. Истон предложил различать два основных типа поддержки: диффузную и специфическую.

1. Диффузная есть общая или фундаментальная, долговременная, преимущественно аффективная поддержка (вера в легитимность, доверие) идей и наиболее важных принципов политического строя, вне зависимости от результатов его деятельности.

2. Специфическая есть ориентированная на результат, инструментальная, кратковременная и, в основном, сознательная поддержка властей и того, как они действуют.

Эти различия основаны на наблюдениях различных моделей поведения граждан: так, они порой могут быть не согласны с деятельностью своего правительства, например, с конкретными направлениями в политике, ее представителями или стилем управления, что в большинстве случаев образует кратковременные, с переменной интенсивностью явления. Однако при этом они продолжают оказывать фундаментальную, долговременную поддержку принципам политического строя (например, институтам и нормам демократии). Таким образом, кризис поддержки правительства или неэффективность определенных направлений его политики не обязательно ведут к кризису всей системы. Но со временем недовольство отдельными элементами политической системы (например, партиями, политиками, их определенными предложениями или действиями в политике) может аккумулироваться, концентрироваться и затем вести к постепенной и часто незаметной эрозии легитимности власти.

В качестве основных источников (объектов) легитимности он определил следующие основания: идеология, структура и личностные качества. В соответствии с источниками легитимности он определил и ее основные типы: идеологический, структурный и персональный.

Первый тип легитимности основывается на ценностях и нормах, которые разделяют политический режим и которыми он руководствуется. Идеологическая легитимность вырастает из убеждения граждан в правильности и истинности данных ценностей и норм, из моральных убеждений в обоснованности режима или происхождения и распределения властных ролей. Соответственно, чем больше граждан разделяют ценности и нормы политического режима, тем большей легитимностью он обладает, и наоборот, чем меньше граждан доверяют режиму и разделяют его ценности и нормы, тем меньшей легитимностью он владеет.

Очевидно, что в обосновании прежде всего идеологической легитимности Истон исходит из традиций консенсусного подхода в исследовании власти и общества. Только на основании такого подхода можно обосновать соглашение как исходную позицию относительно основополагающих ценностей и норм, которыми должен руководствоваться политический режим. В противном случае в обществе с сильной социальной поляризацией, ориентацией на конфронтационность и отсутствием минимального ценностного консенсуса вряд ли можно ожидать достижения сильной идеологической легитимности. В этой ситуации либо сама политическая власть волевым способом может определить для общества, какие ценности и нормы считать базовыми, а какие второстепенными, либо она будет стремиться балансировать между различными структурами ценностей до тех пор, пока в обществе не созреют предпосылки достижения консенсуса.

Второй тип легитимности — структурный — определяет отношения граждан к структуре, нормам политического режима и распределению властных ролей в нем. В основе структурной легитимности находится убежденность граждан в ценности структуры и норм самого политического режима. Структура политического режима играет исключительно важную роль в его функционировании, начиная с приема внешних импульсов в виде требований и поддержки и кончая процессом трансформации их в определенный политический продукт, который создает и реализует ценности, важные как для самой политической системы, так и для всей социальной системы в целом. Структура политической системы имеет ключевое значение в выполнении ею своей главной задачи или функции — принятии и реализации властных решений. Она во многом определяет эффективность деятельности политической власти, а сама эффективность служит одним из важных показателей, на основании которого граждане судят о режиме в целом. Поиск оптимальной структуры политической власти не может быть ограничен каким-то определенным сроком, тем более его нельзя ограничивать политической деятельностью определенных политических лиц. Неслучайно поэтому во многих странах, отличающихся стабильностью и эффективностью политической власти, поиск оптимальной структуры занимал не годы, а целые десятилетия, а в некоторых случаях растягивался на столетия. Достаточно здесь будет напомнить исторические примеры Англии, США, Франции.

Немаловажное значение в придании необходимой легитимности власти имеет и характер распределения властных ролей в государстве, структура отношений, сложившаяся между законодательной и исполнительной властью. Граждане должны быть уверены в том, что существующее распределение властных ролей в политическом режиме является максимально эффективным и значит не создает препятствий на пути реализации принятых политических решений во имя их блага. Противоречивость или конфликтность в осуществлении властных ролей, выражающиеся, например, в стремлении одной ветви власти подчинить себе другую, или наделение исполнительной власти функциями законодательной ит. д., не может способствовать формированию у граждан доверия и поддержки к существующим государственным институтам, а значит и не может служить укреплению общей легитимности режима.

Третий тип легитимности — персональный или личностный — характеризует отношение граждан к лицам, выполняющим властные роли в рамках политического режима.

В основе личностной легитимности лежат убеждения граждан в обоснованности возложенных на лицо выполняемых им властных ролей. Речь идет не столько о юридическо-правовой стороне вопроса, законности выполнения им властных ролей. Хотя и это может иметь место и стать причиной делегитимации власти. Здесь речь идет скорее о соответствии личностных характеристик политического деятеля с требованиями, возлагаемыми на него властной ролью. Личностная легитимность как бы предполагает наличие постоянных оценок деятельности политического лица со стороны граждан. Это может находить свое отражение в опросах общественного мнения, которое будет либо одобрять его поведение в качестве исполняющего определенные властные функции, либо, наоборот, негативно оценивать. Это может быть и публикация рейтинга популярности того или иного политического деятеля и т. д. В любом случае оценка деятельности лица будет происходить на основе базовых ценностей и норм, которые разделяют граждане и которые объединяют их с существующим политическим режимом.

Личностная легитимность персонифицирует власть в рамках сложившихся ценностей и норм, придает ей эмоциональную окраску, усиливает интерес граждан к политике, препятствует обезличиванию политического процесса.

Понятно, что все три типа легитимности взаимосвязаны друг с другом и создают основу легитимации власти в обществе. Сама же легитимация власти в современном обществе означает быть в соответствии с ценностными предпочтениями граждан, которые носят в соответствии с концепцией Истона устойчивый и долговременный характер.

В 80-е гг., развивая системный анализ политический власти и концепцию политической поддержки Д. Истона, немецкая исследовательница Б. Вестле внесла ряд важных дополнений в первоначальную концепцию. Исследовав реальность и динамику процессов легитимации в западных демократиях, она добавила два смешанных типа поддержки и специфицировала их для всех трех объектов поддержки.

Первый смешанный тип она определила как тип диффузно-специфической поддержки. Она объединила в нем обе характеристики фундаментального (диффузного) и кратковременного (специфического) видов поддержки. Этот тип поддержки основан на доминирующей роли идеологической оценки результатов деятельности политической системы и ее властных структур. Таким образом, легитимность власти основана на оценке того, в какой степени конкретный объект соответствует в реальности идее политического строя или индивидуальным ценностям или предпочтениям индивидов. Следовательно, этот вид поддержки не распространяется на легитимность политической системы в целом или на ее фундаментальные идеалы.

Второй смешанный тип определяется ею как тип специфически-диффузной поддержки. Он основан не на идеологической, а на инструментальной, или специфической, оценке социальных эффектов, полученных в результате конкретных решений и/или результатов, полученных в ходе реализации направлений политики, инициированных властью. Но эти оценки связаны не только с деятельностью правителей на кратковременной основе (как это имеет место при типе «чистой» специфической поддержки), но, аккумулируясь, они постепенно отождествляются с самим политическим строем (его структурами, нормами, ценностями), так что это может привести к диффузным, фундаментальным, долговременным оценкам легитимности. Поэтому этот смешанный тип называется специфически-диффузным.

В целом для Д. Истона и его последователей характерно то, что они трактуют легитимность системы как ее соответствие собственным моральным принципам индивида, его собственным представлениям о том, что является справедливым и истинным в политических отношениях. Поэтому легитимность в их понимании есть «степень, в которой члены политической системы воспринимают ее как достойную своей поддержки». Такое понимание легитимности власти подчеркивает активную роль и ответственность самих граждан в процессе легитимации и оставляет за ними окончательное решение в признании власти в качестве легальной и законной (легитимной). Представляется, что эта позиция особенно важна в условиях посткоммунистического развития, когда от активности и прямого участия граждан в созидании новой политической системы зависит судьба демократического процесса.

Другим важным аспектом анализа проблемы являются исследования взаимосвязи между легитимностью и эффективностью власти. Этот аспект анализа проблемы подробно представлен в работах американского ученого С. Липсета.

Согласно взглядам С. Липсета легитимность «означает способность системы порождать и поддерживать веру народа в то, что ее политическая система в наибольшей степени отвечает интересам общества». Эффективность означает фактическую эффективность, протяженность, в течение которой система удовлетворяет своим основным функциям управления и соответствует интересам большинства, главных социальных групп общества. Она зависит от выбора путей и средств решения ключевых проблем.

Легитимность включает пропускную способность системы порождать и поддержать убеждение, что существующие политические учреждения являются наиболее соответствующими интересам общества. Время, в течение которого политическая система является законной, зависит в большой мере от средств, которыми она решает ключевые вопросы общества, которые нередко разделяют общества. Поэтому эффективность носит прежде всего инструментальный характер, а легитимность — оценочный. Группы оценивают политическую систему как законную или незаконную согласно путям и средствам, которыми она удовлетворяет их потребности.

Легитимность и эффективность власти могут коррелироваться друг с другом, образовывая различные сочетания. В зависимости от типа корреляции политическая система может обладать различной степенью стабильности.

Общества, которые обладают высоким уровнем и легитимности (законности), и эффективности, имеют устойчивую политическую систему, подобно США, Швеции, Англии. По мнению С. Липсета, такая политическая система, которая обладает высоким уровнем эффективности и легитимности, может быть только демократической. В современном мире только демократические формы и процедуры могут обеспечить высокий уровень легитимности и эффективности власти. Неэффективные и нелегитимные (незаконные) режимы являются по определению непостоянными и нестабильными, поэтому они вынуждены поддерживать себя силой. Политическая система этих режимов является антидемократической, диктаторской.

Политический опыт различных стран в XX в. свидетельствует о том, что политическая система может не иметь сильной поддержки основных социальных групп общества и в то же время демонстрировать достаточно высокую степень эффективности политики. В то же время политические режимы могут сохранять легитимность (законность), но не обеспечивать необходимой эффективности. Липсет в качестве такого рода комбинаций указывает на политические режимы Германии, Австрии, Испании и Франции в 20-30-е гг., которые на протяжении указанного времени совершили определенную эволюцию в развитии, в процессе которой возникли обе возможные комбинации.

Как свидетельствует политическая практика XX столетия, эффективность политической системы все больше становится важным фактором укрепления ее законности. Это касается не только стран с устойчивой демократической политической системой, но и испытавших на себе революции и переход от авторитаризма к демократии.

В заключение можно сделать следующие выводы. Политическая власть есть социальная реальность, которая непрерывно и постоянно присутствует в нашей жизни. Власть нельзя обойти, с ее наличием нельзя не считаться. Она имеет возможность прямо или опосредованно воздействовать на каждого человека. По своим формам существования она может носить безграничный или ограниченный характер. В первом случае политическая власть выступает как тотальная несвобода человека, как деспотия. Она порождает насилие и страх. Образ неограниченной власти подобен образу природной стихии, ее действия не могут быть предсказуемыми и предвидимыми, что развивает отношения полной зависимости человека от власти. Во втором случае политическая власть выступает как определенная политическая свобода и порождает спокойствие и уверенность, возможность прогнозирования ее действий. Именно в контексте определения сферы деятельности политической власти и лежит проблема легитимности. Легитимность выражает определенную степень доверия людей к власти, уверенности в справедливости и законности ее действий, веры в то, что она не перейдет границ закона и не нарушит свободы человека. Легитимность как тип связи есть общественное отношение, возникающее между управляющими и управляемыми, качественно характеризующее взаимоотношения между ними по поводу происхождения, использования и подчинения власти. Власть считается легитимной, когда она находится в соответствии с ценностными предпочтениями граждан, другими словами, когда управляемые не сомневаются в происхождении власти управляющих и оказывают власти определенную поддержку. Эта поддержка должна быть выражена действиями, которые можно расценивать как поддерживающие власть или согласующиеся с волей управляющих.

Основу легитимности могут составлять различные источники, но в любом случае легитимная власть всегда будет иметь общие характеристики, выражающие тип взаимоотношений между управляемыми и управляющими. Она имеет определенные отличия и преимущества перед нелегитимной властью. Они относятся как к ее социально-психологическим, так и политическим характеристикам. Известный немецкий философ XX столетия К. Ясперс следующим образом выразил сущность различий между легитимной и нелегитимной формами правления. «Носитель законной власти, — пишет он, — может править безбоязненно, опираясь на согласие народа. Властитель, не опирающийся на законность, испытывает страх перед народом, осуществляемое им насилие порождает насилие других, из страха он вынужден прибегать ко всевозрастающему террору, а это, в свою очередь, ведет к тому, что страх становится преобладающим чувством в данном обществе. Легитимность подобна кудеснику, беспрестанно создающему необходимый порядок с помощью доверия, нелегитимность — это насилие, которое повсеместно порождает насилие, основанное на недоверии и страхе».

Поэтому обретение легитимности властью является целью не только для управляющих, но и для управляемых. Она защищает их от вырождения власти в насилие и террор. Но легитимность не является страховым полисом общества от ошибок и недостатков власти. Но то, что позволяет сделать легитимная власть, так это исправить законным путем собственные ошибки и недостатки. Легитимность сохраняет возможность диалога с властью. Легитимная власть защищает свободу и права граждан, даже тех, кто не испытывает к ней доверия. Нелегитимная власть не может обеспечить соблюдение прав и свобод граждан, особенно тех, кто не оказывает ей поддержки. Об этом всегда следует помнить, критически относясь к ошибкам и недостаткам легитимной власти. Любая политическая власть далека от идеала и совершенства, и люди даже могут испытывать к ней отрицательные чувства. Но, как справедливо отметил, Ясперс, «сознание легитимности заставляет мириться с серьезными недостатками во избежание абсолютного зла — террора и страха при деспотическом режиме». Это утверждение особенно актуально для нашей страны, которая в течение десятилетий испытывала на себе все «прелести» существования специфически легитимной власти. Таким образом, для того «чтобы власть не выродилась во всемогущество, необходима легитимность. Только при наличии легитимности существует свобода, так как легитимность сковывает власть. Там, где исчезает легитимность, уничтожается свобода».

Обретение легитимности происходит различными историческими путями, но всегда сохраняется определенная нормативная структура, которая воспроизводится в процессе легитимации.

Нормативная структура легитимности политической власти

В современной политической науке сложилась традиция исследовать процесс легитимации власти на основе выделения в нем объективных и субъективных факторов. Это позволяет анализировать проблему не только на теоретическом, но и на эмпирическом уровнях. В связи с этим представляет несомненный интерес структура легитимности власти, предложенная английским ученым Д. Битхемом. Согласно его концепции, во многом обобщающей предшествующие теории, власть может считаться легитимной, если она удовлетворяет трем условиям, образующим нормативную основу легитимности:

1. Власть соответствует принятым или установленным в обществе правилам.

2. Эти правила оправданы путем ссылки на веру, которую разделяют и управляющие, и управляемые.

3. Имеются доказательства (в виде действий) согласия подчиненных на существующие отношения власти.,

Эти три условия образуют три уровня легитимации, которые существуют во взаимосвязи и не являются альтернативными друг другу. Все они служат легитимности и способствуют ограничению и оправданию власти, «так как все способствуют законности, все обеспечивают подчинение и являются моральными основами для согласия или сотрудничества с властью».

Первый уровень — это правила, устанавливающие власть. Второй — это убеждения — вера в законность, оправданность установленных правил. Третий — это действия в соответствии с требованиями власти.

Первый уровень легитимности является базовым. Правила определяют порядок приобретения и использования власти. Власть может утверждать, что она является легитимной в первой инстанции, если она приобретена и используется в соответствии с принятыми нормами и правилами. Эти правила могут быть неписаными и существовать в качестве неофициального соглашения. Но они могут иметь и формализованный вид, быть зафиксированными в легальных законах. Но в любом случае правила приобретения и использования власти определяют принципы властвования. Эти правила определяют порядок деления на властвующих и подвластных, каналы доступа к власти, процедуры обращения с властью и способы ее перехода от одного субъекта к другому и т. д.

В условиях монархии правила регулируют переход единоличной верховной власти от одного лица к другому. Этот переход может иметь различные формы: власть может перейти по завещанию царствовавшего монарха, по обычаю, по закону. Эти формы преемственности верховной власти хорошо известны в истории. Преемственность верховной власти может осуществляться и путем избрания монарха, как это имело место, например, в российской истории в период установления династии Романовых в начале XVII в. В конце же XVIII столетия в России уже был издан официальный основной закон о престолонаследии. В силу этого закона русский престол должен был переходить наследственно, по началу первородства, с предпочтением мужского пола женскому. Наследник престола должен был вступить на престол в момент смерти последнего царствовавшего царя. Но вступление на престол лица, имеющего на то право, закон считал не безусловно обязательным. Он допускал отречение от этого права, если оно не повлечет за собой каких-либо затруднений в дальнейшем наследовании престола. С вступлением на престол следовало издать манифест, и все достигшие двенадцатилетия лица мужского пола должны были быть приведены к присяге на подданство. К присяге не приводились согласно закону женщины и преступники, лишенные всех прав состояния. В случае, если лицо, вступавшее на престол, оказывалось не только несовершеннолетним, но и малолетним и недееспособным, не имеющим возможности править государством, в законодательстве предусматривалось учреждение регентства, т. е. управление государством до совершеннолетия монарха вверялось другому лицу, а в целях воспитания малолетнего государя учреждалась опека над его личностью. Регент не являлся сам государем, но он действовал от имени малолетнего государя. Ему принадлежали те права и преимущества, которыми пользовался монарх. В целях ограничения власти регента в государстве создавался определенный властный орган, с которым регент был обязан согласовывать свои решения. Так, согласно российскому законодательству, несовершеннолетним считался престолонаследник, не достигший 16 лет. В этом случае ему назначался опекун и власть передавалась регенту. Эта власть была ограничена советом правительства, состоявшим из шести лиц первых двух классов российского общества. Прекращение регентства наступало по достижении государем совершеннолетия. Кроме правил, обычаев или законов, определяющих порядок перехода верховной власти в монархии, существенное значение имели правила определения принадлежности того или иного лица к царской фамилии, которые регламентировали права на наследование престола. Существовали и другие правила, определяющие властные отношения между подданными и монархом.

Совокупность правил, регламентирующих власть, определяющих отношения между властными и подвластными, имели различное происхождение и были результатом длительного исторического развития. Одни из них складывались на протяжении столетий и закреплялись потом в виде обычаев и традиций. Другие возникали и закреплялись в виде точных формулировок законов в результате острых политических конфликтов и их последующих разрешений на основе достижения согласия между противоборствующими силами. На протяжении столетий эти правила могли быть подвергнуты последующим изменениям, право на которые имели в средние века прежде всего монархи, а в новое время парламенты. Но, независимо от происхождения, эти правила носили и носят всеобщий и нормативный характер и обязывали власть строго им следовать. В тех же случаях, когда эти правила нарушались самой властью, она теряла свою прежнюю легитимность и приобретала качество делегитимности. Делегитимность выступает как противоположность легитимности. Делегитимность характеризует определенное качественное состояние власти. Она возникает вследствие нарушений властью правил властвования. Власть является делегитимной там и тогда, где и когда она достигается с нарушениями правил или осуществляется способами, которые нарушают закон или выходит за его рамки. Состояние делегитимности власти наступает в результате государственного переворота или узурпации власти. Она может наступать и как результат систематического нарушения властью существующих правил. В любом случае делегитимность есть следствие, а не причина легитимности. Она следует за ней.

Делегитимность следует отличать от нелегитимности. Оба эти понятия характеризуют определенные качественные характеристики власти. Оба понятия являются качественными противоположностями понятия легитимности. Но если понятие «нелегитимность» выражает определенное отношение к легально существующей и легитимной власти, то понятие «делегитимность» выражает определенное отношение к ранее существовавшей легальной, и самое главное легитимной власти. Таким образом, оба понятия характеризуют в основном негативное отношение к власти, но только в разные временные периоды. Одно в настоящее время, другое — в прошедшее. Кроме указанных различий, есть еще одно, также немаловажное. Нелегальная власть может существовать наряду с легальной и легитимной, действуя, так сказать, за рамками существующих законов, установленных легальной и легитимной властью, а делегитимная власть существует как следствие разрушения или нарушения правил, законов, обеспечивающих легитимность самой власти. Следовательно, делегитимность есть качественное состояние власти, возникающее вследствие нарушения или разрушения установленных в обществе правил власти.

Приобретение и использование власти в соответствии с легально установленными правилами не является прочной и стабильной основой для того, чтобы власть могла считаться легитимной. Сами эти правила нуждаются в оправдании и в законном закреплении. Это выводит нас на второй нормативный уровень легитимности.

Власть становится легитимной тогда, когда легальные правила власти имеют оправдание в терминах веры или убеждения, которые разделяют и управляющие, и управляемые. Разумеется, речь не идет о понятии «веры» в религиозном смысле. Здесь уместно употреблять это понятие как синоним убежденности граждан в законности и оправданности существующих легальных правил власти. Вера в законность власти способствует формированию установки на позитивное отношение к ней, на согласие и сотрудничество. В этом случае у граждан возникает моральное оправдание своим собственным действиям, так или иначе связанным с взаимоотношением с властью (государством). Здесь пересекаются мораль и право, и второе получает дополнительную поддержку от первого, усиливаясь тем самым. Власть, основанная на вере подвластных в ее законность, становится для них определенным авторитетом, как моральным, так и политическим. Тем самым в ней снимается ее природное насилие. Подвластные добровольно соглашаются на особые властные отношения. «Авторитет есть власть, которая проистекает из веры в ее легитимность и, следовательно, не проистекает из насилия». В идеале граждане могут иметь веру и убеждения в том, что эти правила являются единственно справедливыми и честными, что они способны привести к общезначимому позитивному результату. Общая вера в легитимность власти укрепляет единство общества, способствует росту национальной и политической идентичности, усиливает позитивное эмоциональное отношение к власти, воспитывает чувства «сопереживания», что в итоге умножает политическую волю и мощь государственной власти.

Убеждения в легитимности власти могут иметь различные социальные основания. Они могут основываться на определенных религиях и иметь ненаучное обоснование, они могут апеллировать к природе или к так называемому естественному праву, наконец, они могут базироваться на определенных научных теориях. Но во всех этих случаях общим будет то, что, независимо от природы происхождения убеждений они служат оправданию существующих или существовавших правил установления и использования власти и разделяются в той или иной мере как управляющими, так и управляемыми. Эти убеждения разделяет каждый гражданин независимо от той позиции, которую он занимает по отношению к власти. Они касаются его индивидуального представления о справедливости и законности власти. Существование убежденности в оправданности существующих легальных правил власти является важным доказательством наличия совпадения индивидуального и социального понимания справедливости и законности. Согласование индивидуального и социального понимания справедливости и законности способствует моральному оправданию политической власти и приводит на индивидуальном уровне к моральной ответственности за действия самой власти.

Вера в справедливость и законность политической власти является ее важным стратегическим ресурсом, она поднимает уровень ее легитимности, и власть получает право на принуждение своих подвластных, которые в случае непризнания за ней определенной легитимности сохраняли бы за собой возможность противодействовать ей своими действиями, не признавая в качестве законных ее требования и приказы. Но в данном случае подданные становятся обязанными подчиняться власти не только в силу ее могущества, но и авторитета, который они признают, веря в ее легитимный характер. Но, признавая за политической властью наличие легитимности, подданные тем самым дают ей моральное оправдание и моральную поддержку, на которую сама политическая власть может рассчитывать до тех пор, пока сохраняет за собой легитимный характер. Следовательно, если граждане верят в законность существующей власти, то это значит, что они согласны на ее существование, что они будут признавать ее требования к себе как законные и легитимные и значит будут иметь моральные обязательства перед ней подчиняться ее приказам и законам. Политическая власть будет иметь и имеет тем шире социальную базу и может рассчитывать на поддержку со стороны граждан, чем большее количество граждан убеждены и верят в ее легитимный и законный характер.

Расширение социальной базы поддержки политической власти на практике означает, что она оказывается способной удовлетворить определенные интересы различных социальных групп в обществе, или, иначе говоря, что различные социальные группы, обладающие специфическими групповыми интересами, ценностями и позициями принципиально относятся к ней как к единственно законной и способной создать условия для реализации их специфических групповых интересов. Способность политической власти удовлетворять интересам различных социальных групп и объединить их в общий интерес, создать у них убеждение в своей справедливости является важным качеством самой власти, которое усиливает стабильность политической системы и повышает горизонтальный и вертикальный уровни ее легитимности. Наличие у политической власти такой способности имеет большое значение в условиях современного общества, когда усилилась его социальная гетерогенность. Особенно она важна в условиях кризисного развития общества, когда возрастает социальная напряженность и увеличиваются предпосылки к развитию политических и социальных конфликтов. В этих условиях только власть, обладающая легитимным характером, способна сплотить различные социальные группы во имя достижения национального согласия и социального консенсуса.

Таким образом, вера в легитимность власти, в законность ее правил, разделяемая как управляющими, так и управляемыми, служит общественно объединяющим фактором. Она способствует консолидации общества и свидетельствует -о наличии в нем минимального консенсуса относительно общего интереса и целей общественного развития. Разумеется, наличие такой веры не приводит к полному тождеству интересов, ценностей, позиций управляемых и управляющих. Между ними сохраняются различия в виде возможностей и условий, которыми наделяет их власть. Но эти различия воспринимаются прежде всего управляемыми как допустимые, нормальные, законные, морально оправданные и поэтому они не разрушают саму веру в легитимность. Субъективно вера в легитимность может иметь различные психологические формы проявления. Она может быть выражена в виде чувства долга, обязанности, преданности или привязанности по отношению к политической системе в целом или ее отдельному объекту, в виде убеждений или ценностных ориентаций. Но вера в легитимность не сводится только к положительному спектру эмоций, чувств, убеждений. Она включает в себя и негативный спектр, который находит свое проявление в чувствах антипатии, отчуждения, недоверия к власти, в негативных оценках результатов ее деятельности и т. д. Поэтому вера в легитимность не есть некая постоянная константа, которая устанавливается раз и навсегда. Она есть результат взаимодействия различных факторов, который может меняться в зависимости от экономических, политических, социокультурных составляющих. Поэтому веру в легитимность достаточно сложно измерить эмпирическим путем. Чаще всего о ней приходится судить по косвенным признакам, среди которых наиболее точными и адекватными принято считать действия граждан. Здесь мы непосредственно переходим на третий нормативный уровень легитимности.

Он включает в себя прежде всего публичное выражение согласия подвластных на определенные отношения власти, в которые они включаются благодаря своим действиям, служащим доказательством этого согласия. Иначе говоря, этот уровень легитимности предполагает участие граждан в политике, определение их отношения к власти и политической системе в целом. Именно на этом уровне субъективные оценки и установки граждан переходят в объективные действия, по которым и можно собственно судить о степени поддержки гражданами политической власти, или же, в негативном аспекте, о степени их отчуждения от нее.

Согласие подвластных на определенные властные отношения может быть выражено в виде различных действий. Они могут иметь форму общественного договора между управляемыми и управляющими. Это может быть участие в выборах или в референдумах, участие в демонстрациях в поддержку правительства и т. д. Независимо от того, в каком виде будет выражена эта поддержка, она будет служить укреплением доказательства легитимности власти. При этом не будут иметь большого значения ни те методы, при помощи которых власть добилась поддержки граждан, ни те мотивы, которыми будут руководствоваться подвластные, оказывая поддержку, принимая, например, участие в выборах или референдумах. Здесь важны сами действия, выражающие поддержку власти и согласие на продолжение ее функционирования. Сами эти действия вводят дополнительный моральный компонент в отношения между управляемыми и управляющими, между властью и подвластными. Этот компонент проявляется в доверии и поддержке, оказываемой власти. Граждане, поддерживая политическую власть, практически доверяют ей свое будущее, свое право на счастье и благополучие. Выражая согласие относительно проводимой властью политики, граждане тем самым соглашаются с ней относительно осуществляемых ею представлений о справедливости, законности, о свободе и т. д. Но и сама власть, мобилизуя граждан на участие в выборах, на публичные действия, способные засвидетельствовать ее законность, берет на себя определенные экономические, моральные и политические обязательства по отношению к подвластным, давая им определенные гарантии и обязательства. Политические выборы с этой точки зрения являются своеобразным договором между властью и частью общества, оказавшего ей поддержку. Этот договор имеет определенное содержание и определенные сроки действия. Его содержание составляют те обязательства, которые берет на себя власть в период проведения выборов, а срок его действия определяется временем, на которое она избирается и/или назначается.

Определение легитимности власти на этом третьем уровне возможно как на основании определения той части граждан, которая поддерживает существующую политическую власть, так и на основе выявления той части подвластных, которая по различным причинам ее не поддерживает. При этом открываются возможности дифференцировать позиции, которые они занимают в зависимости от отношения к политической системе. В качестве этих позиций в политической науке выделяют следующие группы: не участвующие в совместных действиях, направленных на поддержку власти, пассивно противостоящие власти, открыто противостоящие власти (оппозиция власти).

Выделение нормативных структур принципиально важно с точки зрения исследования реальных процессов становления легитимности политической власти, особенно в переходный период от авторитаризма к демократии, когда общество в начале периода лишает власть своей поддержки, а затем в соответствии с новыми ценностями создает новые структуры власти и механизмы ее легитимации.

В этом плане нормативная структура легитимности играет роль своеобразного алгоритма легитимации политической власти, который систематически производится и воспроизводится обществом в периоды политического кризиса. Если обобщить основные теоретические подходы к проблеме, суммировать разнообразные концепции и точки зрения, накопленные в современной науке, то можно попытаться вывести обобщенную модель (алгоритм) процесса легитимации политической власти.

Исходной точкой процесса является системный кризис легитимности, который находит свое проявление прежде всего в разрушении нормативной структуры легитимации власти. Это может находить свое выражение: во-первых, в разрушении ценностного консенсуса относительно правил легитимации на уровне управляющих (элиты общества); во-вторых, в развитии аналогичного процесса на уровне управляемых (неэлиты общества); в-третьих, в нарушении согласия между управляемыми и управляющими. Нарушение согласия на уровне управляемых и управляющих есть по сути кризис горизонтальной легитимности, а разрушения национального консенсуса относительно правил легитимации власти между управляемыми и управляющими есть кризис вертикальной легитимности власти.

Воспроизводство легитимности власти предполагает восстановление ее структур и элементов. Иными словами, оно требует, во-первых, достижения ценностного консенсуса относительно правил легитимации власти на уровне элиты общества (управляющих); во-вторых, достижения аналогичного минимального консенсуса на уровне управляемых; в-третьих, обеспечения национального консенсуса между управляемыми и управляющими относительно новых правил легитимации политической власти. В результате достижения минимального национального консенсуса фактически восстанавливаются горизонтальная и вертикальная составляющие легитимности и создаются условия для роста веры в справедливость установленных правил и доверия к институтам власти, созданных в соответствии с принятыми правилами и сформулированными на их основе законами. Из сформулированного следует, что в процессе легитимации власти особую роль играет элита общества, как наиболее подготовленная в интеллектуальном и моральном плане часть общества. От ее умения освоить алгоритм легитимации власти зависит не только ее собственная судьба, но и общества в целом. Наличие подготовленной элиты всегда является необходимым условием успешного осуществления процессов производства и воспроизводства легитимности.

Понятно, что новые правила, определяющие легитимность власти, не могут быть сразу приняты в качестве оптимальных и наилучших. Какой-то период времени они естественно в общественном сознании будут сравниваться с предшествующими. Как свидетельствует политическая практика, укрепление веры или, наоборот, недоверия к ним будет во многом зависеть от эффективности самой власти, от ее способности в кратчайшие сроки решить общественные проблемы и прежде всего те из них, которые вызвали политический кризис и идентифицируются общественным сознанием с предшествующей стадией развития общества.

В этом плане процесс легитимации власти нельзя сводить только к формально-юридическим процедурам. Последние, безусловно, создают важную нормативную базу процессу легитимации, но они, как правило, являются следствием минимального социального и политического консенсуса, предшествующего признанию в качестве законных формально-юридических процедур легитимации власти. Поэтому соблюдение юридических процедур процесса легитимации практически означает сохранение условий консенсуса и признания всеми участниками соглашения результатов самого процесса вне зависимости от их соответствия частным интересам отдельных групп или лиц. Поэтому в современном обществе достаточно высоки требования по соблюдению процедур легитимации власти вне зависимости от типа политической системы или политического режима. Нарушения формально-юридических процедур ставят под сомнение жизнеспособность ранее достигнутого консенсуса и искажают, по сути, ценностные ожидания граждан, что способно только вызвать либо снижение уровня доверия к власти, либо новый кризис легитимности, который возвращает отношения между властью и гражданами в прежнее долегитимное состояние.

Завершая теоретический анализ проблемы политической власти и легитимности, следует отметить, что в современной политической науке сложились определенные традиции изучения этих проблем, опираясь на которые можно эффективно анализировать современные национальные и региональные политические процессы, проводить компаративные исследования.

ЛИТЕРАТУРА

1. Ачкасов В. А., Елисеев С. М., Ланцов С. А. Легитимация власти в постсоциалистическом российском обществе. М., 1996.

2. Болл Т. Власть // Политические исследования. 1993. № 5.

3. Власть: очерки современной политической философии Запада / Отв. ред. М. В. Мшвениерадзе. М., 1989.

4. Власть и демократия: Зарубежные ученые о политической науке / Под. ред. П. А. Цыганкова. М., 1992.

5. Дегтярев А. А. Политическая власть как регулятивный механизм социального общения // Политические исследования 1996. № 3.

6. Доган М. Легитимность режимов и кризис доверия // Социологические исследования. 1994. № 6.

7. Легитимность и легитимация власти в России - Сб. статей // Отв. ред. С. М. Елисеев, С. А. Ланцов. СПб., 1995.

8. Тоффлер О. Проблемы власти на пороге XXI века // Свободная мысль. 1992. № 2.

9. Философия власти / Под ред. В. В. Ильина. М., 1993.

10. Шабо Ж.-Л. Государственная власть: конституционные пределы и порядок осуществления // Политические исследования. 1993. № 3.