Полное собрание творений. Том II. Письма

38 (144). Геркулиану[421]

Фобамоп (Φοιβάᾥων)[422], который передает тебе это письмо, и человек хороший, и друг. Он претерпел несправедливость, – и, значит, справедливо будет помочь ему. Для этого есть все основания: мы, его характер и ситуация. Пусть так и будет, ибо Фобамон, по-видимому, питает доверие к нашему взаимному расположению. Он обратился ко мне, потому что нуждался в тебе, будучи уверен, что получит твою помощь благодаря моему посредничеству. И я обещал ему помощь Геркулиана благодаря посредничеству Синезия, победу над теми, кто терзает его – благодаря святой и чтимой главе Геркулиана.

В письме, полученном через Урсикина (Οὐρσικίνου)[423], ты писал о комите[424] (я имею в виду того, который стал командующим армией в моем отечестве[425]) и спрашивал у нас согласия, чтобы те из твоих друзей, которые могут, послали письма к нему и к гражданскому губернатору. Я и тогда не возражал против этого [принципиально], но отказался, сочтя излишеством, поскольку желал освободиться от всего, чтобы предаться философии[426]. Теперь же некоторые мои друзья – и частные лица, и военные – претерпели несправедливость[427]; они-то и вынудили меня возжелать овладеть своей частью политической власти, т. е. сделать то, к чему (и я это знаю) у меня нет природной склонности[428]; они понимают это не хуже меня и все равно вынуждают сделать что-нибудь для них – пусть даже и не по доброй воле. Потому, если тебе все еще кажется уместным осуществить тот замысел[429], то теперь я согласен. Приветствуй святого друга моего дьякона, пусть упражняется в борьбе со всадником[430]. Приветствует тебя весь мой дом, к ним присоединяется теперь и Исион[431], о котором ты сожалел, как мне рассказывают. Именно он виновник неблагодарной и нефилософской моей просьбы о письме к губернатору: он ведь постоянно донимает меня прошениями за многих – то лично, то в письмах, которые приносит. Итак, Исион тоже ждет тебя до указанного времени, до двадцатого[432].

39 (99). Oлимпию[433]

Вот новый способ поддержать переписку с тобой: это мое письмо отнюдь не для того, чтобы соединить твою дружбу с его подателем, но чтобы ты мог поблагодарить меня [письмом же] за этого мужа, который принесет немалую пользу и тебе, и твоему любимцу великому Диогену[434]. Не обижайся за то, что мне кажется и я говорю: что [податель сего письма] Феотим[435] извлечет меньше пользы от общения с вами, нежели вы из общения с ним. Это было бы уместно, если бы сей муж – вдохновеннейший поэт дня сегодняшнего – нуждался во власти. Но если и есть власть, в которой кто-нибудь мог бы нуждаться, то это власть поэзии: не остаться бесславным в будущем и не быть безвестным в местах отдаленных. Ведь великие деяния, не имевшие глашатаями речей, ускользают из памяти и погружаются в забвение сразу же после своего совершения: они цветут лишь для глаз свидетелей[436]. Вам должно почтить этот дар Гермеса[437], принять его, отложив все в сторону, безо всякой мысли о своих выгодах, со всевозможным рвением, ибо почитание Муз оправдывает почести, оказываемые их жрецам[438], не опуская их до уровня низких придворных льстецов. Примите во внимание и третью причину: воздать почести этому мужу – Синезий восхищался им, находя в нем все то, за что восхваляют и ублажают мужей.

«В силе проводи жизнь»[439], за всё чтимый мною [Олимпий]! Все обитающие со мной под одной крышей приветствуют твое святое расположение, а более всех твой Исион[440]. И мы приветствуем также всех тех, кто с тобой, более же всех моего Авраамия[441]. Дать написанное мною комиту[442] или нет – рассуди сам.

40 (47). Аврелиану[443]

Еще не заботится о римлянах Промысл, но некогда позаботится: и мужи, способные спасти общество[444], перестанут вести всецело домашний образ жизни. Но и той власти, которой ты обладаешь[445], достаточно, чтобы дать требующееся моему другу детства[446], этому вот ритору. Пусть же он вкусит ныне один то, чем потом сможет насладиться вместе со всеми [населяющими Царство] народами.

41 (35). Аврелиану[447]

Твоя божественная душа, я думаю, снизошла к нам, чтобы быть благом для всех людей и являть благодарность тем, кто ходатайствует о нуждающихся в справедливости, поскольку они доставляют ей случай следовать своей природе. Не мое родство с Геродом[448], но его нужда в справедливости – причина того, что я рекомендую тебе этого молодого человека. Он унаследовал от своих предков титул светлейшего и земли, принадлежащие сенату и подлежащие налогообложению в пользу сената. Поскольку же он стал игемоном[449], его сочли нужным обложить налогами как сенаторов в первом поколении (νεόβουλοοι), а также вменили ему двойную литургию – и за [родовое] имущество, и за имперскую должность.

42 (135). Брату[450]

Человек, который передаст тебе это письмо, – Поймений[451]; он был послан к нам Артабазаком, который еще недавно обладал у нас властью[452]. Поймений при нем властвовал над всеми землями, которые Артабазак приобрел у нас в личную собственность. В этом деле он явил себя человеком в высшей степени умеренным и кротким. Знаем ли мы другого человека, который повел бы себя так же в подобных обстоятельствах? Поймений же никого в Ливии не обременил своей властью. Лучшим тому доказательством является то, что его отъезд повергает в скорбь полисы. Прошу тебя, прими этого человека по-дружески, воздав подобающую хвалу его калокагатии.

43 (75). Никандру[453]

Вот моя славная эпиграмма (да и как ей было не прославиться, если ее сам великий Никандр прославил?):

Я написал ее однажды для своей сестры, как ты и сам отлично знаешь (да и из стиха это ясно). Это самая любимая из моих сестер, достойная, как и стих, быть изображенной в золоте; она замужем за Феодосием из гвардейской пехоты. Долгая и усердная служба уже давно должна была сделать его командиром. Однако погоня за должностями значит в этом деле больше, чем годы службы. Помоги ему в этом, пусть доберется он до Анфимия[455], и да расположится к нему сердце великого Никандра!

44 (82). Брату[456]

Кем ты, и подобные тебе люди, восхищаются? – Людьми благоразумными, основательными, друзьями воспитания, почитателями Бога – одним словом, теми, кто подобен [рекомендуемому мною тебе сейчас] Геронтию. Теперь имеешь ты не только письмо, но и человека; пообщайся с ним и скажи, что я не был чрезмерен в похвале[457].

45 (83). Хрисию[458]

Пет, не из-за родства замечательного Геронтия с моими детьми я рекомендую твоей дружбе этого юношу (хотя и из-за этого тоже), но потому что характер его близок золотому характеру Хрисия[459] – если следует мне сейчас сказать с холодком, как это делает Горгий[460]. Конечно, нет ничего более истинного, чем то, что ты обладаешь всяческой добродетелью, а податель сего письма достоин твоего общества больше, чем кто бы то ни было.

46 (84). Брату[461]

Длинное письмо говорит о том, что рекомендующий рекомендуемому в высшей степени чужд[462]. Но удивительный Геронтий знает столько же, сколько я. И если бы не был столь неопытен в вымысле, рассказал бы еще больше, чем знает, по дружбе ко мне и своей способности выражать мысли в словах. Если ты увидишь его с радостью, это будет то именно, что я хочу.

47 (85). Брату[463]

С удивительным Геронтием шлю тебе это послание, с письмом одушевленным – неодушевленное, прими же их! Последнее отправляю более по обычаю, чем из нужды поговорить с тобой, ибо воспоминания о тебе сопряжены со мной, а этот юноша сможет рассказать обо мне куда больше тысячи писем.

48 (86). Брату[464]

Я доверил удивительному Геронтию письмо к твоей святой и триждывозлюбленной главе, оно будет мотивом для вашей первой встречи. Тогда, возможно, благодаря мне ты оценишь его, а этот опыт даст увидеть тебе достоинства еще кого-нибудь.

49 (100). Пилемену[465]

Это Анастасий[466] – тот самый, который занимал столь много места в моих рассказах. Если бы я тебя ему представлял – сказал бы ту же похвалу о тебе. Уже давно вы сошлись во мне, эта же ваша встреча – узнавание; будьте же друг к другу доброжелательны, и подумайте вместе, как бы сделать мне что-нибудь хорошее.

Досуг – величайшее благо[467], кто-нибудь мог бы назвать его землей всерождающей, приносящей всякую красоту душе философа. Я же смогу насладиться плодами досуга лишь освободившись от включенности в политическую жизнь римлян. А это случится – проклятье! – лишь по окончании возложенной на меня литургии[468]. Царь[469] со своей стороны освободил меня от нее, но я по справедливости перестану уважать себя, если не устыжусь извлечь выгоду из своей преданности [делу Пентаполя]. Предстоит мне самому оправдать себя в своих же глазах: я, кажется, вновь посол, но уже сделавший посольство своим личным делом, ибо язык мой сейчас вновь посольствует[470]. И мне не возражает никакой восхвалитель Пифагора, определившего друга как «второе я»[471].

50 (102). Пилемену[472]

Рекомендую твоей дружбе и покровительству удивительного Сосена (Σωσηνᾶν)[473], он был воспитан на [хорошей] литературе, однако возрастал не в согласии с судьбой и не как в книгах. [В своем несчастье] он винит обездоленность родины[474] и убедил себя в том, что изменив место, изменит судьбу. Он прибудет в город, где живет царь, в уверенности, что там, где пребывает император[475], находится и Тюхэ, и в надежде с ней, наконец, познакомиться. Если ты имеешь какую-то власть, помоги ему в том, чего он желает, ибо он тебя достоин. Употреби же свою власть, чтобы связать просящих с благой судьбой. Если же Сосен будет нуждаться в твоих друзьях, сам познакомь его.

51 (40). Анастасию[476]

Сосен[477] был убежден – Богом ли, логосом ли, даймоном – в том, что дарование и отъятие милости Бога как-то зависит от страны [обитания] человека[478]. Потому, хлебнув у нас горя, начисто лишившись родового имения, он

Так вот, если ты дружен с этой богиней, представь ей сего молодого человека: хорошо бы, она изыскала для него какой-нибудь источник дохода. Ей это легко, только захоти. Ведь передала же она имущество Нонна – отца Сосена – другим и нимало при этом не напряглась, ну так пусть бы теперь сделала Сосена сыном какого-нибудь другого отца. Глядишь, и из несправедливости получилась бы справедливость.

52 (118). Троилу[480]

Если ты знал героя Максимина[481] (а он довольно долго был при Дворе), то, без сомнения, знаешь, что это был добрый муж. Его сын – мой троюродный брат[482]. Это письмо тебе передаст он. Кто-нибудь другой мог бы воздать ему почести за его успех (он далеко не самый последний человек во власти[483]), но философ Троил воздаст ему хвалу, взглянув на внутренние достоинства юноши[484].

Очевидно, ты поможешь ему справиться с нынешними обстоятельствами. Ибо доносчики, чье существование есть зло Кирены, растерзают его, «ежели ты не одеешься в крепость»[485]. Убеди Анфимия[486] или кого-нибудь из равночестных[487] ему высказаться в пользу нас и истины – в любом случае, действовать будешь ты, и заслуга будет твоей. Да, в этом деле, ради одного человека, тебе следует явить свою решимость, чтобы избавить нас от этого зверья – людей порочных во всех отношениях. Ибо, если они успеют в этом своем опыте, то побудят тем самым многих подобных им к состязанию[488].

53 (119). Трифону[489]

Если ты сделаешь что-то хорошее Диогену, то это едва ли окажется новостью для твоей благодетельной природы: напротив, ты лишь сделаешь выше здание своих заслуг. Диоген – родом из Кирены, которая существует лишь благодаря вам[490]. Однако благотворить нужно не только обществам, но и отдельным людям. Но в чем же состоит просьба Диогена, какой помощи он хочет попросить? Тебе нет нужды узнавать об этом, читая письмо; выслушай его сам: нет ничего красноречивее страдания.

Приветствуй от моего имени губернатора Пафлагонии, философа Маркиана[491]. Если он обладает какой-то властью (а я полагаю, что обладает), пусть спасет моего родственника, троюродного брата от сикофантов – общественного бича нашего края[492]. Вверяю тебе его этим письмом, как своего сына; у меня только один брат, но – благодаря Диогену – считаю, что два.

54 (131). Пилемену[493]

Считай определения геометрии наиистиннейшими, ибо и другие науки величаются тем, что содержат пусть и малые, но заимствования из геометрии для подкрепления своих доказательств. Среди достоверных положений геометрии есть утверждение, что две фигуры, тождественные третьей, тождественны друг другу[494]. Поскольку я люблю тебя за твой характер и люблю Диогена, который к тому же сродни мне, то вы оба, как друзья одного и того же человека, связаны друг с другом, поскольку я как раз и являюсь связующим звеном. Ну, а раз так, то это письмо свяжет вас: удивительный Диоген предастся дружбе с таким значительным человеком, как ты, и, я знаю, в ответ получит дружеское расположение моего Пилемена. (Говоря «моего», я ни сам нисколько не стыжусь, ни тебя не вгоняю в краску – это понятно.) Через тебя он обретет дружеское расположение других людей, которые расположены ко мне, обладающих властью[495] – несправедливо было бы усомниться в этом. Сейчас он более чем когда-либо нуждается в друзьях, способных помочь, короче говоря, с ним вот как. Человек он молодой, простой, благородный, горячий и кроткий – такой, каким (считал Платон) должен быть страж полиса[496]. Он воевал, будучи еще совсем юным, достигнув же молодых лет, командовал воинскими частями[497]. Свидетелями его подвигов были завистники – именно таковы городские чиновники[498] [относительно боевых офицеров] – но он поставил себя выше зависти. Другие могли бы долго распространяться об этом, многие другие, но не я. Я и Диоген, мы оба одинаково относимся к похвалам: я – к тем, которые следует сказать, он – к тем, которые ему говорятся. Одним словом, оружием он победил врагов отечества, добродетелью – мерзавцев, угнездившихся в нем. Придя во власть молодым, он не опозорил своего родства с философом.

Будучи таким [как я говорю] человеком, Диоген испытывает трудности именно в силу того, что он прекрасен и благ, ибо всякий порядочный человек – находка для негодяя, и подонок извлекает выгоду из другого. Один из доносчиков[499] хотел поживиться на его счет, но, не успев в этом, довел дело до суда. Поскольку же закон был не на его стороне, и в суде он не смог урвать ничего из ему не принадлежавшего, то он начал иное дело, вчинив Диогену иск о деле, случившемся задолго до его нынешнего обвинения. Диоген упредил вызов в суд, обратившись ко мне, ибо недостойно ни уступать сикофанту, добивающемуся смертного приговора, ни отдать ему имение отцов и дедов, стяжав позорную славу. Чтобы достичь этого, Диогену нужны друзья искренние, не торгаши, обладающие умом – такие, как ты. Благодаря мне он заручится твоей поддержкой – Богом да буду услышан![500] – а через тебя помощью твоих друзей и моих. И если кто-нибудь сделает что-нибудь доброе Диогену, то я благодарен и ему лично, что и справедливо.

55 (150). Пилемену[501]

Полагаю, и в Гераклее не безвестно имя философа Александра[502]: мужа, стяжавшего славу везде, где бы ни побывал –

Мое письмо передаст тебе сын Александра, мой двоюродный брат. Он ревностно следует своему отцу, хоть и не благодаря одежде [философа], но благодаря [философскому] образу мыслей. Он ополчился на порочных людей, подобно Гераклу[504], и стремится очистить от них отечество. Ему, конечно же, как и Гераклу, нужна помощь Бога, но он также нуждается в поддержке соратника Иолая[505]. Своего он добьется свойственным ему образом и с Божьей помощью, склонившись жизнью к добродетели и волей к благочестию, однако соратника Иолая он должен приобрести в твоем лице посредством этого вот письма. Будь с ним так же, как был со мной. Когда ты подружишься с этим юношей, то сам скажешь, что я не был чрезмерен в похвалах.

56 (17). Гелиодору[506]

Многих благ желаю подателю сего письма, хранящему благоговейную память о твоей величественности и великолепии, увлекающему слух всех похвалой тебе – и золотой твоей душе, и языку. Впрочем, поблагодари его, не медля, за похвалы. Ибо он, в свою очередь, получает похвалы от всего множества людей, любящих тебя, и со всеми я спорю о первенстве [в любви к тебе]; лучше сказать, не спорю, но все в этом согласны.

57 (116). Гелиодору[507]

Молва говорит, что ты имеешь большое влияние на человека, который сегодня властвует в Египте, – и верно, в самом деле, говорит. Судя по тому, как хорошо ты этим влиянием пользуешься, ты справедливейший из людей. Итак, чтобы оказать услугу своей природе и власти, выслушай моего человека – Евсевия[508]: он расскажет тебе о своей нужде, и ты признаешь, что рекомендуемый мною еще также [весьма недурной] оратор.

58 (18). Брату[509]

Этот человек – член совета города, в котором мы родили своих детей (мы ведь поэтому должны некоторым образом почитать всех александрийцев и смотреть на них, как на своих сограждан). Кроме того, он родственник блаженного[510] Феодора (мужа, о котором мы сохранили крепкую память), его не обходят вниманием первые люди города. Именно они и направили его ко мне, ибо он привез золото для раздачи жалования солдатам. Они просили меня дать ему письмо к вам, считая, что всё пойдет хорошо, если он будет иметь при себе мое письмо к тебе или кому-либо другому. Я согласился. Напрасно ли? Ответ зависит от вас.

59 (19). Героду и Мартирию[511]

Не обвиняйте себя в том, что пишу вам обоим вместе [, а не по отдельности], напротив– было бы низким писать разные письма людям, связанным единством мысли и воли[512]. Итак, приветствую вас, восхитительные! Подателя этого письма, который послан к вам для выплаты солдатам казенного золота, обогрейте, как сможете, ибо мне его рекомендовал весь [александрийский] сенат, и я, в свою очередь, хочу стать для него причиной блага. При этом я не знаю, кто – более, чем вы – достоин позаботиться о нас и о наших замыслах.

60 (20). Диогену[513]

До конца своих дней блаженный Феодор был общим проксеном[514] всех пентапольцев. Особенно же расположил он к себе наших родителей своей – касавшейся всего – ревностностью в делах, а также благозвучием и изяществом своего языка. Поэтому да побудит нас память о столь многих и приятных достоинствах Феодора воздать благодарность за них его племяннику Аммонию. Что до меня, то я свою часть сделал (ибо что еще может сделать человек, отсутствующий дома, если не рекомендовать своего протеже тем, кто пребывает на родине?). Вы же должны сделать [свою часть нашего общего дела, а именно] его пребывание у вас необременительным для него.

61 (21). Игемону[515]

Если память о Феодоре жива в Вашем Превосходительстве (σεμνοπρείᾳ) – а как иначе? – то должно Вашему расположению и уважению к ушедшему обратиться на его племянника. Так ты сделаешь и добро благому мужу, и приятное сенату великой Александрии, ибо он, собравшись в полном составе, представил мне этого мужа и просил сделать так, чтобы он извлек что-нибудь полезное из моих писем. Итак, мы должны были дать ему письма, от Вас же требуется, чтобы они пошли ему на пользу.

62 (87). Брату[516]

Податель сего письма – интендант и хлебодар[517] тагмы[518] далматов. Я люблю этих далматов, как сыновей, ибо они народ полиса, с которым я обвенчан судьбой[519]. Мне следовало сообщить тебе об этом, тебе же следует обходиться с моими друзьями, как с собственными.

63 (91). Троилу[520]

В былые времена общение с друзьями было менее деловым – и когда мы общались в письмах, и когда вживую. Я жил книгами и не занимал никаких должностей в каком-либо полисе или политии. Теперь же (поскольку Бог приказал мне жить в определенном месте, и занимать в полисе определенный пост[521], и жить среди вполне определенных людей) я хотел бы быть полезен тем, кто избрал меня, сделать для них все то хорошее, что смогу – и для каждого частного лица, и для полиса в целом; чтобы я и, как кто-то сказал, мои спутники в плаванье жизни[522] не только видели друг друга, но и смотрели друг на друга с удовольствием. Итак, если бы Мартирий[523] получил пользу от этого письма, которое я пишу благодаря ему, то я порадовался бы за человека, с которым провожу целые дни вместе, который, клянусь, любит слово – любимое наше с тобой занятие – и частенько в моем обществе тратит на него также и часть ночи.

64 (59). Анисию[524]

Тот, кому я отдал это письмо, философ душой, но по ремеслу адвокат. Пока присутствовал Анисий[525], и был Пентаполь, он занимался адвокатской практикой у нас. Но поскольку во время после тебя, когда мы были выданы врагам[526], в судах наступил мир[527], он решил направиться на иную агору, где [в отличие от нашей] торгуют словом – этим сокровищем риторов, которое делает их славными и известными. Добейся же для него дружбы мужа, которому выпало властвовать над народами; и (призываю в свидетели «твоего и моего Друга»[528]) тот, у кого ты попросишь этой милости, обретя опыт [дружбы с моим протеже], будет в свою очередь благодарен тебе.

65 (68). Феофилу [Александрийскому][529]

Человек, которому я вручил это письмо, отправился по делу, излагать которое не благочестиво. То, что он с юности упражняет себя в добродетели, – и законно сказать, и во всех отношениях истинно. Почти его как человека благого; что же до его бумаги, то предоставь это своей судьбе. Пусть тебе никогда не придется соприкоснуться с убийством, хотя бы и справедливым.

66 (155). Дометиану Схоластику[530]

Благодаря твоим делам я вполне ясно понял, что твоей замечательной главе радостно человеколюбие, что ты желаешь протянуть руку помощи нуждающемуся и взывающему об этом. Вот о чем я прошу – считая, что моя просьба направляет «коня на пажить», как говорит поговорка[531]. Более прежнего – о, возлюбленная глава – тебе сейчас следует явить человеколюбие, ибо нуждающийся в нем сейчас более, чем прежде [другой кто-либо], достоин жалости. Это женщина – женщина, живущая несчастье вдовства; она имела сиротствующего ребенка, когда с ней случилось то, что случилось. Кто совершил несправедливость, что именно совершил и как совершил – об этом она сама поведает твоей калокагатии. Взгляни же – о, удивительный, – как помочь этой женщине: и ради того, чтобы восстановить красоту жизни, и ради того, что это тебе пристало, и ради меня. Я вместе с тобой приму участие в ней, ибо она моя родственница, целомудренно воспитанная прекрасной матерью в нашем доме.

67 (27). Констанцию[532]

Если ты чтишь философскую доблесть, то чтишь ее и в тех людях, которые ей причастны, причем не только когда они присутствуют, но и когда их нет с нами. Божественный Аментиан[533], который, будучи у нас, избрал лучшую долю, – кажется мне, остается с нами, хотя по видимости и отсутствует. Его близкий родственник, родной племянник [Дионисий] претерпел несправедливость от вашего Сотериха. Позаботься же о Дионисии, и беззакония Сотериха [тем самым] прекратятся.