Полузвери (СИ)

Глава четвертая

Фортен пришел пешком, скорее всего высадившись не рядом, а где-то. Мы увидели его приметную фигуру издалека, и шел он без всякой боязни как к обычным неприятностям ночного города, так и к возможным патрулям. Или защиту имел, или был бесстрашным, но не исключено что территория вокруг обложена его друзьями для подстраховки.

Нольд в машине не остался, но и со мной не пошел. Один-на-один — против условия приватности разговора не спорил. Я раскурила табачную палочку, едва шагнула на мост, и сошлась с красивым «князем степей» на терпимое расстояние.

— Здравствуй, Ева. Так кто был восточником из твоих родителей — мать или отец?

— Мать.

— Это многое объясняет. Так что, новости?

Я пересказала всю историю Ивара с ДТП и травмой, как итог — скорой и Инквизом, отметила, что с ним говорила лично. При слове «доказательства», выдала:

— Он просил передать: «домысел-вымысел», и что «он не сомневался».

Фортен улыбнулся:

— Да, мы с братом в первый же день сошлись в одном глупом споре, когда впервые встретились. А не сомневался он в том, что в любой беде я его не оставлю.

— Фо, лови флакон. Прежде чем продолжить, опрыскай себе руку жидкостью, это нужно для наглядного примера.

Он поймал антисептик, опрыснул, и вернул также броском.

— Поцарапай или укуси кожу до крови. Засеки время.

Не спрашивая, послушался, и, достав перочинный нож из кармана, слегка чиркнул по тыльной стороне ладони.

— Пока ждем — есть новости для меня?

— Спасительница обращает в прах людей, которые ищут смерти, как единственно возможного выхода. У нее необычные способности, она ни к кому не примыкает, не заводит друзей, держится одиночкой и тщательно скрывается. Но при том, сородичей-мужчин, вычисляет в толпе, вылавливает и сует рукописную листовку с манифестом, где проповедует о свободе для всех. Ей верят. Золотые глаза тому доказательство. Многие подмечают, что это не просто цвет, а немного — свет, мерцание: проявление силы великого Морса. Чаще всего, а выяснял я у многих, ее видят на Сухой Набережной по вечерам, с девяти до десяти, когда запускают звуковые фонтаны. В этот час там очень много людей, как туристов, так и столичных, но ее можно вычислить по месту — девушка забирается на ступень стелы недалеко, чтобы лучше видеть представление. Листовок не раздобыл, некроманты после прочтения уничтожают их, естественно.

— Идеально, Фортен! Помощь так помощь!

— Готова присоединиться к объединению?

— Готова, но не прямо сейчас. По крайней мере в полную силу. Пока я в команде людей, что идут против системы. Нас всего шестеро, но за каждым источник влияния разной степени возможностей. Я хочу объединить усилия, помогать вам, а вы — нам. Успехи есть — некромантов вытаскивают из клиники так, что их списывают как мертвых, на след секты вышли и подбираемся к их главе. Масштаб большой, нужны союзники.

— Верить на слово и полностью открыться я не могу даже тебе. Люди могут обманывать. Поговорим о союзе, когда я лично увижу, как некромант, всех твоих друзей за закрытой дверью, и сам решу — стоит ли верить. Один из команды Вилли?

— Да. А встречу организовать можно. Как раз есть повод: твоя царапина не заживет до завтра, это сыворотка, тормозящая регенерат. Мы можем поделиться, как изготовим, флаконы будут поменьше, на два-три применения, но этого хватит. Инквиз готовит облаву. Скорее всего в будний день… я не знаю точной даты.

— Любопытно. — Фортен посмотрел на свою ладонь. Сделал в раздумьях пару шагов — немного от меня, а потом вернувшись: — Неплохой аванс для будущей дружбы. Что мы будем должны?

— Это не аванс. Это шаги доверия, и так получилось, что сейчас мы можем сделать их больше в вашу сторону, чем обоюдно. День и время встречи сообщить через Вилли? Или ты пока не собираешься…

— Говорить ему кто я?

Фортен тонко улыбнулся, а потом скривился. Но последнее — от отвращения ко мне, а не от того, что обсуждали. Тяжело было выносить друг друга — как ни крути, а физическое отталкивание портило общение. Мы разошлись, закурили, а я поняла, что еще хочу кое-что прояснить.

— Можно вопрос, Фортен?

— Я сейчас совсем отравлюсь, и табак не помогает, но, если так важно, спрашивай.

— Почему мать восточница многое объясняет, и что объясняет? Какая разница, какие во мне крови смешались?

Он засмеялся, превратившись из серьезного и статного переговорщика, просто в красивого, и полного шарма мужчину, которому веселость не просто шла, а убойно очаровывала. Я даже не могла понять собственных чувств: глаз не оторвать. Хотела стоять и любоваться вечно — как идеальным произведением гения природы. Фортен — мужественен. Не сурово, как Нольд, и даже не Ян, с его более мягкими чертами, а по-своему. Сравнивать с оружием, то северяне как мечи-двуручники, а этот будто тонкий лук. В нем все звенит изящной красотой, но крепости и угрозы — не меньше, чем в стали.

— Ты напомнила мне мать, южанка, она была чистокровной восточницей… В мастерской, тогда, ты готова была защитить друга-человека даже ценой расправы над собственным сородичем. Помнишь, как угрожала? Мать защищала меня всегда также сильно, и глаза у нее горели тем же огнем. Подкупила… Хочешь личной истории? Мой шаг доверия к тебе лично.

Я сказала так, как слетело с языка, хотя прежде не бросалась высокопарными фразами:

— Почту за честь.

— По голосу слышу, что искренне. У меня не простая семья, Ева. Мать выдали замуж насильно, и она родила мужу трех девочек, когда нужен был только мальчик. Некроманта, встретив, полюбила сердцем, изменяла тайно, рискуя буквально головой — за подобное на востоке могут казнить. Зачала и родила меня, а отцу… пришлось бежать на время. Но он возвращался, умудрился занять должность при семье, чтобы иметь хоть маленький, но доступ к общению, и воспитывать сына как положено — некромантом. Матери открылся тогда, когда мне уже было тринадцать. И та не испугалась… меня не испугалась, мало того, приняла не только суть природы, но и наклонности, которые я стал проявлять, интересуясь далеко не прекрасными девочками. А вот отец, выразил «фу» и был разочарован. Слишком консервативный, не переварил «извращенца», и отрекся. Бросил, уехав обратно на север. Мать укрывала все обо мне, только бы дать вырасти. В ее глазах я был таким как есть, не некромантским уродом и гадким мужеложцем, а любимым сыном. Она научила разумно прятаться от слепых, и не бояться быть собой перед зрячими. Ты — такая. И подобных в моей жизни так мало, что я разболтался как на исповеди…

Я вспомнила восточную притчу Троицы. Неужели с первого взгляда и слова, легко сразу понять — что открыться можно? Я кивнула согласно:

— Счастье быть собой ничем не заменишь… а маска, которая прирастает к лицу, оказывается очень отравляет жизнь. Спасибо, Фортен. За доверие.

— К тебе — да, но не забудь, к твоей команде у меня его пока нет. Вилли тоже наивный, как ребенок, вас обоих можно обмануть и купить на эмоциях. Хочу увидеть своими глазами с кем объединились. Обычные люди, тем более службисты — игра с огнем.

Фо подышал в сторону, и даже сплюнул накопившуюся горькую слюну за перила моста. Меня корежило, его корежило, но он продолжил:

— Мать многому тебя научила, вижу. Вот объяснение.

Я невольно нахмурилась, вспомнив маму, и возразила болезненно:

— Все равно не могу понять. Учил меня отец…

— Отцы-некроманты учат выживанию, а матери — жизни.

— В чем разница?

— Не понимаешь? — Фортен удивился. — Это бесполезно объяснять, со временем почувствуешь разницу. Пора прощаться, сестра. Да хранит тебя Великий Морс.

— И тебя…

Я пересказала Нольду все по существу, оставив для себя одной последнее — слова о матери. Никогда не думала так, как об этом заявил Фортен… истина такова? Мама, которая от меня отреклась — научила меня жизни? Не правда!

Пока ехали домой, молчала, и Нольд не отвлекал. Он явно заметил, что я сникла и погрузилась в себя, потому что на одном из светофоров, в минуту простоя, погладил мою коленку. И я сразу отличила: не по-мужски, с удовольствием и предвкушением женского тела, а с поддержкой. Теплый и близкий сигнал «все будет хорошо».

Поднявшись в квартиру и закрыв дверь, Нольд, даже не включая света в коридоре, коснулся моей талии и потянулся к губам.

— Нет!

Выскользнула, пока могла это сделать, и убежала в спальню. Скинула кеды, стянула мягкую кофту через голову, избавляясь торопливо от спортивных штанов и белья, всего, в чем была. Выскочила обратно, уже под свет, и замерла под взглядом. Нольд ничего подобного не ждал, и мало понятно, что думал. Вид у него был слегка ошарашенный и зверем пока не ослепленный.

— Ева…

— Я одежды не напасусь, а трусы вообще последние. Сначала забей шкаф до отвала, потом рви сколько пожелаешь.

Он моргнул и зажмурился, сказав с легким смехом:

— Я пока тебя только поцеловать хотел.

— Пойти за?..

— Нет. Вот сейчас уже поздно будет…

Спать и есть — все что хотелось утром, и я вяло поддерживала и без того скудный разговор с офисниками о прошедших выходных и о том, как мне завидуют, что попала под вызов клиники в понедельник и вторник, а не торчала в здании часами. При закрытых дверях я смотрела на четырех духовных призраков Вриты, Элен и Серапиона, совершенно не чуя запаха от девушек, но давясь гнилостным духом от парня. Почему такая разница?

— В чем дело, Ева?

Вернувшись в маленький перерыв из курилки, я наткнулась на недоуменный вопрос Элен, и переспросила сама:

— А в чем дело?

— Куратор только что заходил. Говорит, тебя на третий вызывают. Зачем?

— А я знаю? Прямо сейчас?

— Да, и бегом. Я сказала, что ты по нужде вышла. Прикрыла.

— Спасибо!

На допуске, охранник сверил удостоверение и пропустил дальше по лестнице:

— Госпожа Вальд ждет вас в своем кабинете.

А Валери ждала в коридоре. В самом конце его — на выходе в закрытую комнату отдыха для сотрудников. Я натянула на лицо улыбку и еще на подходе ей помахала:

— Доброе утро! Как я вам благодарна, Валери, что устроили мне на пару дней вылазку! Вы не представляете, сколько всего интересного было в клинике — реальные тесты, опросы людей, вычисление некромантов!

А та оглядывала меня с ног до головы, будто хотела прожечь рентгеном. Она подозревала меня, без сомнений, и ее цепкий взгляд красноречиво сверял одежду, туфли, и к походке она приглядывалась, задержав взгляд на ногах — не хромаю ли, не зажата ли от скрытой боли? Южанка нисколько не скрывала интереса, не откликаясь ни на приветствие, ни на мою благодарность. А я аж пританцовывала от хорошего настроения и как бы не замечала ничего. Дурочка-практикантка… у сектантки был свой нюх. И отделаться, махнуть рукой на совпадения, женщина не могла. Их до ужаса много!

— Я все никак не могу твою сигаретницу забыть… — та протянула медленно, и я удивилась первым словам, наивно выразив лицом «а что в ней такого?». — Модель слишком хорошая и редкая. Хотела бы себе такую же, чтобы заряд долго держать. Дай еще посмотреть.

— Ни на юге, ни на севере их пока не продают. Если только с востока на заказ… конечно.

Открыла клапан сумки, достала и бесхитростно протянула. Мне казалось, что Валери готова коробочку ногтями проковырять, а для надежности еще и зубами попробовать. Осматривала и взвешивала в ладони так, будто слиток золота держала и пытала подлинность.

— Покурим? — Я кивнула на вход в комнату. И спохватилась: — Ой, а вы для чего-то важного меня вызвали?

Уличить меня ни в одной детали не вышло. Раздражение затекло в карие глаза южанки и губы покривились с досады. Не смотря на тест с царапиной, та все равно не могла успокоиться — ее шестое чувство не мирилось с понятием «обычный человек». Не смотрела бы она так на мои ноги и тело в целом, если бы не искала неполного заживления. Да, я бы на пятый день ходила, но чтобы прыгать и звенеть здоровьем… И одежда — та же, и сигаретница — на месте. Доказательств, что я ни к чему не причастна, и что я реальная пустышка-практикантка-девочка, ей все равно не хватало для уверенности! Работа мысли была настолько явной, что я едва саму себя не выдала злобной усмешкой превосходства.

— Валери, а что случилось?

— Ничего… — Вернула сигаретницу и замолчала на несколько секунд. — Я рада, что ты оценила мою помощь. Для меня это не трудно. Давай как-нибудь вечером пообщаемся и вне Инквиза, расскажешь подробнее о том, как жила на юге. Где бывала?

— Только за.

— Как дела на личном фронте? Охмурила своего блеклого?

Я немного смутилась, чуть-чуть куснула губу и улыбнулась:

— А если и да, то что? Я не замужем, любовник не возбраняется и практике здесь ничего не помешает. Обещаю. На учебу время будет.

— Больше не живешь в корпусе?

— Как раз вчера забрала вещи.

— Все так серьезно?

— Все так удобно. Он полицейский, жизнь на работе, внеурочно и прочая фигня… а я что, туда-сюда бегай? Квартирка у него, конечно, не ах, но и с корпусной комнатой не сравнить.

— Понятно…

Махнула рукой так, словно отогнала назойливую муху. Жест «все, помолчи», и как-то разом напряглась. Фигура у Валери стройная, но костисто-сухая, как у большинства чистокровных южанок. Не было в ней мягкости и грации, а теперь и совсем задеревенела. Сзади раздались шаги, а следом и голос Нольда:

— Госпожа Вальд?

У меня самой перехватило дыхание от того, как он это сказал.

— Вы можете называть меня просто Валери, господин Нольд.

При том, что я видела, как волосы на руках женщины встали дыбом, а на скулы полез румянец, заметный даже на смуглой коже, ее голос ничуть волнения не выдал. Та выдержала свою улыбку достойной и аккуратной, чуть поведя губами.

— Вы что-то хотели?

Я обернулась, стушевалась между ними двумя, и не знала — как бы прошмыгнуть и скрыться с глаз. А Нольд так на меня и посмотрел, обжигая равнодушием и одновременно приказом — «не знаю, кто ты, но — лишняя!».

— Иди, Ева, потом договорим… — бросила женщина.

Коридор длинный, шагала я медленно, поэтому успела расслышать продолжение разговора:

— Тогда и вы можете звать меня Александр. Как вам север, Валери, не мерзнете в этих стенах?

— Привыкаю.

— Чем занят вечер?

Все, я слетела! И с лестницы, и, кажется, умом, — во мне все просто взорвалось нестерпимым восторгом. Нольд — мой! Всеми поголовно желанный и недоступный — принадлежит мне!

Прошлая ночь на сон подарила три часа. Я как отключилась от изнеможения после зверской любви, вновь на жестком и холодном полу, так и проснулась позднее в кровати — все от тех же цепких рук и горячего тела. Уже под утро. До душа вместе с Нольдом добралась впритык к семи, когда обоим была пора выходить из дома, чтобы к восьми успеть в Инквиз. Он-то напрямую, а мне с крюком через метро для конспирации… следы страсти сходили под костюмом, и через два часа я перестала чувствовать комариный зуд регенерата. Как бы крепко Нольд не хватал меня за руки и за ноги, как бы сильно не впивался в шею и плечи, я отметила, что ни разу не пострадало самое нежное. Он лапал и сжимал, но на груди не появлялось ни синячка, как и на животе.

И этот мужчина — мой! Ласковый и нежный зверь — мой! Умереть можно было от чувства неимоверного превосходства над всеми женщинами мира, которые только грезили увидеть его в постели рядом с собой!

— Тебя чего так трясет? Тебе там награду вручали что ли?

Спросила Варита, а Элен с тем же вопросом просто смотрела.

— Нет… слушайте, это просто нервы и голод. Мне там кое-что секретное сказали, но я должна молчать. До обеда не доживу, зубы вываливаются, так есть охота! Я половину кафе вынесу!