Попрыгунья

Глава 9 Дело против доктора Чалмерса

Инспектор Крейн из полиции Уэстерфорда оказался верзилой с развинченной походкой, ни капли не похожий на стереотипный образ вышколенного служаки. У него было приятное лицо и держался он, по крайней мере в этом доме, застенчиво, почти виновато, — во всяком случае, в нем не было и капли той самодовольной бойкости, какую столь часто напускают на себя полицейские чины. Рональд Стреттон, его старинный знакомый, уже успел сообщить ему все обстоятельства — попросту, без малейшей неловкости, как своему человеку.

Узнав, что в числе приглашенных был Роджер Шерингэм, инспектор выразил желание начать опрос именно с этого джентльмена.

— Очень рад с вами встретиться, сэр, — приветил он Роджера. — Разумеется, наслышан о вас. Все это ужасно, сэр, но надеемся, что, так сказать, не по вашей линии.

— Нет, — с твердостью в голосе подтвердил Роджер. — Нет, конечно.

— Ну разумеется, нет. В таком случае, сэр, присядьте, пожалуйста. Мне бы очень хотелось услышать от вас обо всем, что, на ваш взгляд, могло бы пролить какой-то свет на эту трагедию или хотя бы в какой-то мере помочь коронеру.

Для допросов инспектору отвели столовую, и оба собеседника уселись в торце длинного стола, инспектор выжидательно раскрыл блокнот. Роджер сообразил, что процедура предстоит не слишком формальная, раз при опросе присутствуют и братья Стреттоны: Рональд угнездился на краешке стола, поставив ноги на сиденье стула, а Дэвид молча стоял, опершись о каминную полку.

— Поймите меня правильно, инспектор, ведь я едва знал миссис Стреттон, — начал Роджер и следом поведал о своем общении с нею накануне вечером.

— А! — инспектор навострил уши и в предвкушении облизнул карандаш. — Миссис Стреттон в самом деле говорила вам о своем намерении покончить с собой?

— Скорее о теоретической возможности, чем о намерении, — уточнил Роджер. — Но говорила, да.

— Но несмотря на это, вы ничего не сделали? — спросил инспектор как-то виновато.

— А что я мог сделать? Она просто рассуждала о такой возможности в будущем. Она не говорила, что собирается выполнить это намерение нынче же вечером.

— Значит, вы ничего не предприняли, сэр?

— Нет.

— Я вынужден спросить вас, — произнес инспектор еще более виновато, — почему вы не сочли необходимым принять какие-либо меры?

— Потому что не верил ни единому ее слову. Вынужден вам признаться, мне это показалось чистым позерством.

— «Мне ее намерения не показались серьезными», — проговорил инспектор, деловито записывая. — Я правильно сформулировал ваши ощущения, мистер Шерингэм?

— По-моему, да, — согласился Роджер, стараясь не встречаться взглядом с Рональдом Стреттоном.

— Вы не упоминали об этих ее словах в беседе с кем-нибудь еще? С мистером Стреттоном, например?

— Нет. Как я уже говорил, я отнесся к ним не слишком серьезно. Однако кто-то упоминал при мне о том же самом.

— Как, сэр?

— Кто-то еще меня спрашивал, говорила ли она, будто собирается покончить с собой. Полагаю, — сухо произнес Роджер, — она заводила такие разговоры не со мной одним.

— Вот как? Любопытно. Не будете ли так любезны сообщить мне, кто вас об этом спрашивал?

— Погодите-ка... Конечно. Мистер Уильямсон.

— «Мистер Уильямсон в какой-то момент спросил меня...»

— Мистер Уильямсон и меня спрашивал, в присутствии мистера Шерингэма, — вставил Рональд Стреттон, — может, моя невестка ненормальная? Помнишь, Шерингэм? В самом начале.

— Да, — кивнул Роджер, — прекрасно помню. Меня еще заинтересовало тогда....

— Что именно, сэр?

— Неужели миссис Стреттон и правда несколько неуравновешенна.

— Правильно ли я понял, что ваша дальнейшая беседа с миссис Стреттон привела вас именно к этому заключению? — спросил инспектор, сконфуженно покосившись на Дэвида Стреттона.

— Правильно. Я и в самом деле нашел миссис Стреттон несколько неуравновешенной. Но, как мне тогда показалось, не до такой степени, чтобы покончить с собой. — Роджер не стал добавлять, что этого ему не кажется и теперь.

Инспектор смущенно и участливо повернулся к Дэвиду Стреттону.

— Должно быть, у вас несколько иное мнение, мистер Стреттон?

— Отнюдь, — отрезал Дэвид. — Почему я и кинулся вам звонить. Моя жена совершенно не контролировала свои действия.

— Да-да, — засуетился инспектор. — Я получил рапорт. Очень странно, что все случилось в тот самый вечер, когда... Коронеру придется специально расспросить вас об этом.

— Но все ведь сходится, инспектор? — вкрадчиво вставил Рональд. — В том смысле, что все это вместе создает впечатляющую картину тогдашнего состояния миссис Стреттон. Почему же коронеру придется спрашивать об этом специально?

— Видите ли, мистер Стреттон никогда прежде нам не звонил по такому поводу. Вы нам раньше звонили, мистер Стреттон?

— Нет.

— Просто раньше такого состояния у нее не бывало, — развил свою мысль Рональд.

— Вас насторожило то, что именно вчера вечером миссис Стреттон вела себя — как бы лучше выразиться — еще менее адекватно, чем обычно? — обратился инспектор к Дэвиду.

— Да, мне так показалось, — Дэвид все время говорил каким-то не своим, резким голосом, словно хотел поскорее исторгнуть слова из себя и побыстрее со всем покончить.

— Вообще-то, — снова вклинился Рональд, — брат не звонил, пока довольно долго не прождал миссис Стреттон дома и пока мы все не обыскали тут каждую комнату, — я же вам уже говорил. Но тогда он, естественно, встревожился, ведь, сколько я помню, миссис Стреттон никогда прежде не пропадала. Так, Дэвид?

— Никогда.

— И вот ввиду неадекватности ее поведения вечером, которую отметили, помимо нас, и другие, он и подумал, что надо предупредить ваших людей — так, на всякий случай, хотя я и не думаю, что он ожидал чего-нибудь столь серьезного. Правда, Дэвид?

— Правда. Просто подумал, что подстраховаться не помешает, вот и все.

— Вы не ожидали, что миссис Стреттон может покончить с собой, сэр?

— Нет. Я правда не ожидал. Жена вообще-то часто рассуждала насчет самоубийства. У нее бывало угнетенное настроение. Но, как и мистер Шерингэм, боюсь, я не воспринимал эти угрозы всерьез.

— Понимаю. Что же так угнетало миссис Стреттон?

— Ничего.

— Миссис Стреттон страдала чем-то вроде меланхолии, — снова так же вкрадчиво вставил Рональд. — Ей и в самом деле не с чего было расстраиваться, она могла бы жить очень счастливо. Но сами знаете, как такие люди преувеличивают порой сущие пустяки, раздувая из мухи слона. Ведь это следствие болезни. Нет смысла скрывать, инспектор, — с простодушным видом продолжал Рональд, — моя невестка и в самом деле была не совсем нормальной. Думаю, врачи смогут предоставить вам некоторые полезные сведения на этот счет, если до сих пор этого не сделали.

— Нет, сэр, этим мы еще не занимались, но несомненно, такие сведения нам помогут. Итак, мистер Шерингэм, погодите-ка, вы говорили мне...

Роджер вкратце изложил содержание своей беседы с Иной.

Но думал о другом. Его заинтриговал только что состоявшийся трехсторонний обмен репликами. Поведение Дэвида Стреттона вызывало недоумение. С Рональдом понятно — парень попытался переложить как можно большую часть бремени с хрупких плеч брата на собственные, даже рискуя получить нагоняй от инспектора за то, что отвечает на вопросы, адресованные Дэвиду. Но чем объяснить эти резкие, даже агрессивные реплики Дэвида? И почему иной раз они звучат, как заученный урок, причем заученный плохо? Может, Дэвид до сих пор не отошел от трагедии? Нет, за этой его реакцией таится какое-то другой чувство, которое он не хочет выдавать, однако что это за чувство, радость или скорбь, страх или облегчение, догадаться невозможно.

Утомительный допрос шел к концу.

Роджер подтвердил показания Рональда Стреттона относительно происходившего в зале и о том, каким образом миссис Стреттон его покинула, и изложил собственную версию возвращения Дэвида и последовавших поисков. Все это было записано дотошным инспектором, и хотя Роджер старался быть как можно более кратким, казалось, что процедуре не будет конца.

— Да, мистер Шерингэм? А после того, как мистер Уильямсон сообщил вам об этом?

— Я позвал мистера Стреттона, и мы помчались на крышу, — медленно диктовал Роджер, — где предварительный осмотр тела убедил меня, что она уже мертва. Потом я ее приподнял, а мистер Стреттон по моему распоряжению пошел за ножом. Когда он вернулся, я велел ему перерезать веревку, за что принимаю на себя всю полноту ответственности.

— Иными словами, не будет преувеличением сказать, что вы взяли на себя руководство сразу, как только заподозрили, что миссис Стреттон мертва?

— Да, ввиду имеющегося у меня опыта поведения в сходных обстоятельствах я счел себя обязанным взять руководство на себя.

— Это правильно, мистер Шерингэм, и мистеру Стреттону очень повезло, что вы на тот момент оказались рядом. Скажите, а после осмотра миссис Стреттон не сложилось ли у вас какого-либо мнения относительно того, как давно она скончалась?

— Нет, такое мне не по силам — образования не хватает. Все, что я могу сказать — что она на тот момент уже была мертва какое-то время, по меньшей мере час или больше, потому что руки у нее были совсем холодные.

— Как я понял, ваши врачи, которые ее осмотрели только что, считают, что она умерла не более двух часов тому назад. Вы с этим согласны?

— О да. Но это ведь по их части, а не по моей. Так Митчелл приехал? — Роджер обернулся к Рональду Стреттону.

— Да, следом за инспектором, и Чалмерс сразу повел его осматривать тело.

— И он согласен с Чалмерсом насчет времени смерти?

— Да.

Роджер кивком дал знак инспектору продолжать.

Вся эта процедура проходила очень мило и по-домашнему, и все-таки на редкость долго и нудно.

Двадцать минут спустя, после того как они с инспектором успели остановиться на каждом предположительно важном факте и обсудить множество предположительно не важных, Роджера наконец отпустили, велев прислать взамен мистера Уильямсона. Инспектор оказался человек дотошный и явно рассчитывал снискать за свои труды поощрение шефа, но было ясно, что никакой иной версии, кроме самоубийства, он всерьез даже не рассматривал. Среди кучи заданных ему вопросов Роджер не услышал ни одного, который мог бы заставить его, несколько отклонившись от чистой правды, сказать кое-что кроме правды о таких материях, как, например, кресла и отпечатки пальцев.

Однако Колин Николсон свято убежден, что именно он, Роджер Шерингэм, убил Ину Стреттон. Колин, конечно, ведет себя в высшей степени порядочно но в том, что он в этом свято убежден, Роджер не сомневался. И тревожился. Уголовная ответственность за фальсификацию вещественных доказательств нависла над ним со страшной силой. Идиотский, самоуверенный, самодовольный порыв — дернул же черт переставить это кресло! Все это плюс еще тот известный всем факт, что в решающий момент он находился на крыше, давало Колину против него серьезные козыри. Не то чтобы Роджер опасался, что Колин на него заявит, тут он даже не сомневался — парню такого и в голову не придет. Тем не менее оказаться под столь обоснованным подозрением в убийстве, которого не совершал — ощущение тошнотворное и жутковатое. Теперь, чтобы отстоять справедливость в отношении самого себя, да и просто чтобы достойно принять брошенный вызов, Роджеру ничего не остается, как найти истинного убийцу.

И Колин ему в этом поможет!

Он пошел наверх искать Колина.

Колина Роджер уважал всегда, но немного свысока. Теперь зауважал всерьез, как равного. Да и как не уважать человека, который может с легкостью упечь тебя в такое, прямо скажем, неуютное место, как тюремная камера!

Уильямсона он нашел и послал его, уже безупречно трезвого, вниз, на допрос.

В комнате с баром Колин был один — он дремал у камина, точно также, как это делал Уильямсон в зале. Сей последний, когда его как следует растолкали и привели в чувство, сообщил Роджеру, что дамы страшно устали и удалились, чтобы немного поспать, прежде чем инспектор их пригласит. Дело шло к половине пятого утра.

Безжалостной рукой Роджер вернул к действительности и Колина.

— Сегодня, старик, поспать тебе не придется, как, впрочем, и мне. Пойдем в зал. Мне надо с тобой поговорить, очень серьезно.

— Слушай, оставь меня в покое. Сказано тебе — я все забыл, к половине пятого утра сон кажется куда важнее убийства.

— Пошли, — сказал Роджер неумолимо.

Колин, ворча, побрел за ним в зал.

— Где наши доктора? — спросил Роджер, как только оба, закрывшись, уселись.

— Уехали, пока ты был внизу. Поднялись выпить по рюмочке на сон грядущий и ушли. Бедолаги, вид у обоих измочаленный.

— Интересно, кто это их отпустил так рано? — безжалостно вопросил Роджер.

— Они отчитались, и инспектор сказал им, что они свободны. Сегодня им еще предстоит встреча с суперинтендантом. А ты долгонько сидел с инспектором, Роджер. Что, влетело тебе?

— О нет, ко мне были добры, — ответил Роджер с горькой усмешкой. — Я рассказал, как совершил это убийство, и мне было сказано идти домой и быть паинькой и больше так не делать.

Колин хмыкнул, очевидно, не считая данный предмет темой для шуток.

— Будь ты неладен, Колин, теперь уж мне придется найти того, кто это сделал. Не хватало еще, чтобы ты всю оставшуюся жизнь считал меня убийцей! Так что спать мне нынче уже не светит, и тебе тоже — за твою чертову инициативу!

— Да я-то тебе зачем?

— А помогать. Так что лучше сразу перейдем к делу.

Но к делу они перешли не сразу. Какое-то время оба сидели молча, и каждый думал о своем.

Потом Колин поднял взгляд на Роджера.

— Знаешь, Роджер, интересно получается. Ведь это в самом деле убийство, так? Ты уверен?

— Абсолютно. И никак иначе. Гипотетическое преступление, о котором я, как последний дурак, толковал тебе в зимнем саду, произошло на самом деле. Кресла там не было. Это я его туда поставил.

— Но зачем? Вот чего я и не могу взять в толк. Зачем?

Роджер снова попытался объяснить зачем.

— Ты об этом еще кому-нибудь уже успел протрепаться?

— Нет, — Роджер поморщился.

— Ну, так что же ты надумал? Выкладывай, а я тебе помогу. Да, старик, дела! Надеюсь, это не крошка Рональд — потому что он мне нравится!

— Нет, — в раздумье проговорил Роджер, — это не крошка Рональд.

— Так по-твоему, это еще кто-то? Есть идея? Давай выкладывай, Роджер. Это здорово!

— Да, идея есть. Помнишь, что я тебе говорил в зимнем саду — о человеке, действовавшим не из материальных, а из идейных соображений?

— Еще бы. И кого же ты имел в виду?

— Понимаешь, у меня выстроилась некая теория, и я решил попробовать, как она тебе понравится.

— Она мне очень даже понравилась. Особенно то, как ты все повернул.

— И мне, Колин. Я почти уверен, что знаю, кто удавил Ину Стреттон.

— Черт побери! Ну, и кто же?

— Доктор Филип Чалмерс, — ответил Роджер.

— Фил Чалмерс? — недоверчиво откликнулся Колин. — Ой, да ладно тебе, Роджер. Он отличный парень.

— Поэтому-то я его и подозреваю, — поддел его Роджер. — Во всяком случае, отчасти поэтому. Видишь ли, иного мотива у него нет.

— Нет, это ты уж слишком глубоко копаешь. Я что-то не пойму.

— Ну как же. — И Роджер принялся с жаром растолковывать. — Чалмерс старинный друг Стреттонов. К тому же врач. Стало быть, насчет Ины Стреттон понимает лучше других: что она превращает жизнь любого оказавшегося с ней рядом человека в пытку и что исправить положение нет никакой надежды. Кстати, он знает, что миссис Стреттон самое место в желтом доме, но что упечь ее туда невозможно. Далее. Чалмерс особенно дружен не с Рональдом, а с Дэвидом Стреттоном. При этом Чалмерс, как ты выразился, отличный парень. Невозможно, чтобы он не переживал и не тревожился оттого, что жизнь его закадычного друга Дэвида превратилась в ад по вине никчемной бабенки. Он наверняка очень ему сострадал. Полагаю, пока что возражений нет?

— Хорошо, допустим. А дальше?

— Ну, вкратце так: этой ночью он увидел возможность избавиться от этой женщины — и воспользовался ею.

— Ха!

— Погоди-ка. Я сказал — увидел возможность. Я ни на минуту не предполагал, что Чалмерс заранее планировал избавиться от Ины Стреттон. Он не из таких. Не способен замыслить преступление, тем более убийство. Но с другой стороны, человек он решительный. И если возможность представится сама, мне кажется, он ее не упустит. Надо еще иметь в виду, что в этот вечер он насмотрелся достаточно, чтобы почувствовать крайнее возмущение и обиду за Дэвида. Ведь миссис Стреттон выставила себя на посмешище, верно? И Чалмерс, как настоящий друг, разделил с Дэвидом весь стыд и неловкость. Пожалуй, он переживал даже больше — Дэвид, похоже, давно притерпелся к публичным выходкам своей супруги. Не надо на меня так смотреть, Колин. Все это вполне вероятно.

— Хорошо, допустим. Тогда что это была за возможность? Как он это сделал?

— Мне представляется, они оказались на крыше вдвоем. Стояли, наверное, опершись на парапет, и она изливала ему свои откровения, — так же, как и большинству присутствовавших. Может, даже пыталась склонить его заняться с ней любовью.

— А, будет тебе, Роджер. Давай к делу.

— Известно, что женщины это умеют, — сухо заметил Роджер. — Во всяком случае, в своих домогательствах она вышла за те пределы сдержанности, которые именуются здравыми. Были они оба неподалеку от виселицы. Чалмерс видит, что чучело женщины-повешенной свалилось на крышу, соломенная шея не выдержала. И тут вдруг мысль — одна женщина заменит другую! Он озирается. Порядок. Похоже, никто сюда больше не придет — слишком холодно. А после того, как он ее вздернет, ее еще долго не хватятся. Улизнуть из дома под предлогом вызова к больному — и он в полной безопасности. Она весь вечер долдонила о самоубийстве — значит, все и спишут на самоубийство. А Дэвид сможет наконец пожить по-человечески, и еще с полдюжины людей смогут отныне спать спокойно. О ней ни одна душа не пожалеет. Это будет лучшая операция всей его жизни.

— К тому времени, пока он все это передумал, она успела бы снова спустилась в бар хлебать свое двойное виски без содовой.

— Идиот! Все это пронеслось в его голове за десяток секунд. Думать времени не было — не то бы он никогда этого не сделал. Итак, он заманивает ее под виселицу, точнехонько под петлю. А потом... Сильному мужчине хватит и секунды — она даже не успела ничего понять, не то что завизжать...

— Что ж, доводы сильные, — рассудил Колин.

— Но против меня — сильнее?

— Говорят же тебе, я все забыл. Но довольно, Роджер, ты прекрасно знаешь, что все это одни догадки. Доказательств у тебя ни на грош, и к тому же вот ты говоришь «улизнуть из дома под предлогом вызова к больному». Но ведь он правда уехал на вызов. Так что там, на крыше, его не было. Мы же все сами видели, как он уходил.

— А потом мы ушли в зал. Все вместе! А Чалмерс ведь мог снова подняться, правда?

— Слушай, старик, это сплошное гаданье. Подняться он, конечно, мог. Но где улики, хоть одна, крохотная, в подтверждение того, что это сделал он?

— Между прочим, Колин, одна крохотная улика имеется. Я не настаиваю, будто она доказывает, что Чалмерс в самом деле снова поднимался на крышу, когда мы все ушли в зал, однако она подтверждает, что на крыше этим вечером он все-таки был. Миссис Уильямсон нашла в зимнем саду его трубку. Рональд ее опознал.

— Ха! Он мог забыть ее там когда угодно.

— Мог, правда. И забыл. В том-то и штука. Я не предполагаю, что он забыл трубку именно тогда и что беседа с миссис Стреттон происходила именно в зимнем саду. Я считаю, он забыл ее там раньше, а отправившись по вызову, возможно уже в машине, хватился, а трубки нет. Тут-то он и вспомнил, где ее оставил. И помчался за ней наверх. Мы знаем, что парадная дверь всю ночь не закрывалась на засов, так что войти не представляло труда. А в зимнем саду, помимо трубки, он обнаружил миссис Стреттон, сильно не в духе. Возможно, они немного поговорили, прежде чем выйти на крышу. Как бы то ни было, миссис Стреттон так подействовала на него, что он снова забыл трубку. Однако говоря о миссис Стреттон, — ядовито заметил Роджер, — я бы не удивился, узнав, что в зимнем саду ее вовсе не было. Куда больше в ее духе — выйти на холодную-холодную крышу и демонстративно простудиться, дабы умереть всем назло от воспаления легких — в надежде, что прежде, чем это случится, кто-нибудь придет и застанет ее за этим занятием, к ее вящей славе.

— Опять сплошные догадки!

— Охотно допускаю. Но если обзывать догадками всякую теорию, даже если я могу ее подкрепить наблюдаемыми фактами и логическими построениями, то мы далеко не уйдем.

— Нет-нет, я ничего такого не имел в виду. Но хотелось бы побольше доказательств. Не отрицаю, ты привел сильные доводы против Чалмерса. Но все упирается в одну мелочь, не так ли? Он должен был это сделать еще до своего выезда по вызову.

— Верно, — признал Роджер. — Судя по времени смерти, она умерла максимум через полчаса после того, как покинула зал, а Чалмерса не было целый час. Да, если это сделал он, то непременно до отъезда.

Колин не без усилия поднялся с кресла, потянулся, ухмыляясь:

— В общем, так. Я пока помалкивал, чтобы не портить тебе удовольствие. Но боюсь, Роджер, сейчас я доводы твои обрушу. Предлагаю пари — пять фунтов против шести пенсов — что Чалмерс уехал на вызов еще до того, как миссис Стреттон вообще покинула зал. Как, идет?

Лицо у Роджера вытянулось.

— О, господи, да, наверное, ты прав, Колин. Прав, конечно же! Ну да, я отчетливо помню. Она же завела речь, что, мол, хочет домой, как раз после того, как Чалмерс уже вышел, а с этого и началась вся катавасия. Будь ты неладен, Колин, кажется, крышка теории.

— Ага! — торжествовал Колин.

— А впрочем, так ли уж и крышка? Погоди-ка. Ведь говоря, что Чалмерс должен был это сделать до отъезда, я исходил из предположительного времени смерти. А если это предположение заведомо неверно? У нас ведь есть только свидетельство самого же Чалмерса, а он мог назвать нам такое время, какое его устраивает.

— Нет, тут ты снова не прав, Роджер. Митчелл ведь то же самое подтвердил.

— Правда?

— Да, они как раз об этом говорили, пока ты был внизу с инспектором.

— А-а! — Роджер задумался. — Но это, Колин, мог быть случай неосознанного внушения, — он принялся бурно развивать очередную идею. — По-моему, на мнение второго врача всегда влияет заключение того, кто делает первый осмотр. Митчелл знает Чалмерса как человека здравого и рассудительного и готов поддержать его оценку, особенно в случаях вроде этого, когда существуют определенные степени свободы.

— Да, чем больше я об этом думаю, тем больше все сходится. Вот вроде бы пустяк, но выходит, Чалмерс очень аккуратно вдалбливал нам свое алиби, а? Я вспомнил, он при первой же возможности дал мне понять, что скандальная сцена в зале случилась уже после его отъезда. Вроде бы естественная реплика, но с тем же успехом она могла быть осознанной игрой.

— И заметь, — с воодушевлением подхватил Роджер, — как быстро он тут оказался после звонка Рональда. Правда, живет он ближе, чем Митчелл, — но почему, спрашивается, он так и не ложился? Он ведь к тому времени считай как целый час был дома — ну, минут сорок пять, по крайней мере. Сорок пять минут, да еще время сильно за полночь — а он даже не ложился. Или, допустим, лег не раздеваясь. Разве не похоже, что он ждал этого телефонного звонка потому что прекрасно знал, что ему позвонят? Очевидно, он хотел попасть сюда первым, до прибытия другого врача и полиции, чтобы как следует осмотреть тело при свете и уничтожить любые подозрительные или изобличающие его следы. Что скажешь? Разве не логично?

— Э, да ладно, Роджер, — Колин замотал головой. — Твои доводы против Чалмерса шиты белыми нитками, и как ни верти, нитки торчат во все стороны.

— Видимо, ты до сих пор веришь, что убийца — это я? — рассердился Роджер.

— Не удивлюсь. Но если ты говоришь, что нет, давай поищем другого. Вот только Чалмерс не годится. Он совершенно не подходит.

— А по-моему, к нему все же довольно много вопросов, — не отступал Роджер. — Да, мне бы очень хотелось снять со стариной Чалмерсом некоторые из них. И не надо качать головой, как китайский болванчик — доводы против Чалмерса есть. Если убийца все-таки он, то, допустим, он указал такое время смерти, чтобы получилось, будто она умерла за полчаса до того, как он вернулся — мы ведь можем это допустить, правда?

— Да, но погоди, Роджер. Я...

— Нет, это ты погоди. Раз мы можем это предположить, то в его защите возникает большая брешь. Тогда в теории все выглядит так: вернувшись с вызова, доктор, вместо того чтобы зайти в зал, направляется прямиком наверх, в зимний сад, — за своей трубкой. Дальше то же самое. Он знает, что у него алиби — ни одна душа не видела, как он поднялся на крышу. И тогда ему надо только дождаться, как говорится, чистого горизонта — когда поблизости никого не будет, — снова сбежать вниз и опять подняться, с топотом и шумом, давая всем понять, что он вернулся. А следить за горизонтом он имел возможность, потому что дверь на крышу не видна ни из бара, ни с площадки лестницы. Надо было только притаиться там и подождать. Ну, как теперь?

— Очень гладко, спору нет. Но послушай, я...

— Нет, это ты меня послушай. В этом случае возражения, которые ты привел, лишаются оснований, и доводы против Чалмерса сильны как никогда. Даже еще сильнее. И более того — их легко можно проверить. Все, что надо сделать, — это узнать, куда его вызвали, а там тактично и мягко выведать, во сколько именно Чалмерс от них уехал. Конечно, эти люди могли не...

— Да выслушай меня, Роджер! — гаркнул Колин. — Я же как раз подумал...

— Молодчина, Колин, — похвалил Роджер.

— По твоей теории тот, кто убил миссис Стреттон — кто бы он ни был, одной рукой поднял ее, а другой накинул петлю. Так, что ли?

— Конечно. Для сильного мужчины...

— Да хватит про сильного мужчину. Значит, по-твоему Чалмерс сделал это именно таким способом и никаким иным?

— Да. Ну и?

— А не мог ли он, часом, сделать это одной рукой?

— Нет. А что? Ой... — Роджер осекся, наконец сообразив.

— Вот именно! — воскликнул Колин, бестактно упиваясь победой. — Роджер, голубчик, где были твои глаза? Ты знаешь не хуже моего, что у Чалмерса одна рука не работает. Он ею и мухи не удержит, чтобы накинуть той петлю на шею, не говоря о том, чтобы скрутить такую бабеху, как миссис Стреттон. Теперь тебе, может быть, хватит здравого смысла признать, что кто бы это ни сделал, это был не Чалмерс.

— Будь ты неладен, Колин, — раздраженно отмахнулся Роджер, — неужели надо об этом без конца талдычить?

Он попытался найти во всем этом хоть какой-то позитив. А то вся дискуссия коту под хвост! Что ж, зато теперь Чалмерса, как и Дэвида Стреттона, можно исключить. И ради одного этого потратить столько сил и времени!

Колин закурил новую сигарету.

— Ладно, Роджер, — сказал он, — ты меня убедил.

— Убедил? В чем?

— Что это не ты удавил миссис Стреттон, — флегматично сообщил Колин.