Попрыгунья

Глава 6 Запахло жареным

Ина Стреттон была совершенно мертва. Это не вызывало сомнений. Дав поспешные указания Уильямсону пока не будоражить компанию, Роджер пригласил Рональда на крышу самым спокойным голосом, каким только мог, и по дороге, на бегу, сообщил новость. Там, наверху, Рональд приподнял качающееся тело, чтобы уменьшить натяжение веревки, а Роджер пощупал кисти рук: они были ледяные.

— Боюсь, она скончалась, — сказал он, — но лучше бы удостовериться. Сбегай за острым ножом, Рональд, мы перережем веревку. И прихвати Колина на обратном пути — он кое-что знает насчет оказания первой помощи. А я ее пока подержу.

Рональд удалился и вскоре вернулся с ножом и Колином Николсоном, а также с Уильямсоном — на всякий случай. Все вместе они сумели перерезать шнур, который, будучи слишком толстым и жестким, не смог глубоко впиться в горло висевшей женщины, и сняв ее, уложили на крыше чуть в сторонке. Николсон тут же принялся делать ей искусственное дыхание.

Мистер Уильямсон испуганно глянул на исказившиеся черты и тут же ретировался к парапету — его вырвало. Что и говорить, зрелище было не для слабого желудка.

После пяти минут энергичных усилий Николсон сел на пятки, переводя дух.

— Боюсь, все без толку. Она скончалась.

Роджер кивнул.

— Я не сомневался. Но мы были обязаны попытаться вернуть ее к жизни. Рональд, в полицию еще не звонили? Думаю, это надо сделать теперь же.

— Да, — угрюмо проговорил Рональд.

— А твой братец ведь еще не уехал? Скажи ему.

— Может, лучше отнести ее в дом? — задумчиво предложил Рональд. — Я знаю, что вообще-то не полагается ничего трогать, но раз уж мы сняли ее, это дела не меняет. По-моему, нехорошо ее тут оставлять. В том смысле — ну, понимаешь...

— Но... — начал Роджер.

— Все равно же ясно, что это самоубийство, трогай — не трогай, это дела не меняет, — выпалил Николсон. — Рональд прав.

— И правда, — уступил Роджер, — не меняет. Значит так, Колин, собери всех дам, ну скажем, в зале. Им ее незачем видеть. А мы снесем ее вниз. Как только Рональд позвонит в полицию.

— Нет, сначала мы ее перенесем, а потом я позвоню, — отозвался Рональд. — Пойду схожу за Дэвидом, — он направился к двери.

Роджер глянул на Колина, чуть приподняв брови.

— По закону полагается в первую очередь известить полицию.

— А что это меняет? Рональд прав. Давайте сначала устроим несчастное тело поудобнее. А то тут стало что-то холодно.

— Думаю, это как раз вряд ли что-то меняет. А Рональду в таком случае поневоле придется все рассказать дамам.

— Я схожу уведу их, — вызвался Колин.

Оставшись один, Роджер подошел к мистеру Уильямсону.

— Она совсем умерла? — спросил тот, немного оправившись и совершенно протрезвев.

— Боюсь, что так. Но все-таки мы хотим отнести ее вниз, в тепло, вдруг осталась какая-то надежда.

— Э-э! — с чувством произнес мистер Уильямсон.

Роджер поднял на него глаза.

— Что?

— Да просто интересно, кто вас поблагодарит, если вы вернете ее к жизни — вот и все.

— После того как пройдет первый шок, — задумчиво проговорил Роджер, — думаю, таких окажется не слишком много.

— Вот и я так думаю. Э? Ладно, притворяться-то незачем, а? Верно я говорю?

— По-моему, — осторожно заметил Роджер, — те же самые люди могут заявить в полицию, как бы они ни были в душе благодарны.

— Благодарны? А-а, ну да, ну да. Само собой — еще бы! Но я бы, — с пафосом признался мистер Уильямсон, — ни намека бы себе не позволил.

— Намека на что? — неприязненно переспросил Роджер.

— Ну — на то, что не настолько уж они огорчены, как это изображают. Правильно говорите, все жутко ей благодарны, что она сама себя вздернула. Самоубийство в припадке временного помешательства, а? Она ведь была сумасшедшая, так? А?

— Абсолютно, — согласился Роджер. — Полицейским следует об этом сообщить, такие сведения могут помочь.

— Помочь? А-а, понимаю, о чем вы. Ну ясное дело, это поможет. Еще бы!

Появление Рональда Стреттона вместе с братом положило конец этой несколько натужной беседе.

В лунном свете казалось, что лицо Дэвида не изменило цвета, и на нем не проступило никакого выражения в те мгновения, покуда он стоял над телом своей жены. Невозможно было понять, что он чувствует, и чувствует ли что-нибудь.

Наконец Рональд тихонько тронул его за локоть.

— Хватит, Дэвид. Больше не смотри на нее. Мы с Роджером сами отнесем ее вниз.

Словно послушный автомат, Дэвид шагнул в сторону. После чего не сделал и попытки помочь брату и Роджеру, пока те поднимали тело и тащили его вниз по лестнице, мимо закрытой двери зала, на третий этаж, оставив мистера Уильямсона одного присматривать за крышей.

— Придется отнести ее ко мне, — пробормотал Рональд. — А то свободных комнат нет.

Они положили тело на кровать, и Рональд с содроганием, которого не сумел скрыть, накрыл ее лицо простыней. Стоявший в дверях Дэвид наблюдал за ними равнодушным взглядом.

Рональд повернулся к Роджеру.

— Послушай, как только я позвоню в полицию, ситуация выйдет из-под нашего контроля. Думаю, через пятнадцать минут они уже будут здесь. Подумай, может, какие-то вещи мы не успели сделать?

Роджер чуть вздрогнул.

— Какие вещи?

— Ну, — Рональд заколебался, — скажем, в связи с этой вечеринкой. Ведь со стороны все это выглядит так себе, правда? Собрались знаменитые убийцы и их жертвы, и вот вам — одна из приглашенных сама взяла и повесилась. У коронера могут остаться не слишком приятные впечатления.

— Но я не понимаю, как все это можно скрыть. Все дамы в костюмах, да и ты сам тоже.

— Можно переодеться.

— Рискованно, — решительно возразил Роджер. — Будет выглядеть, будто нам и правда есть что скрывать.

Рональд оглядел свой бархатный наряд.

— Ладно, я-то в любом случае намерен переодеться. Не хочется предстать перед полицией в эдаком виде. И Дэвид переоделся, видишь? А вы с Уильямсоном и так в обычных смокингах. Только Колину придется снять свое бумажное жабо. А что до дам, то про них можно сказать, что они как раз пришли в маскарадных костюмах — и точка, правильно?

— Пожалуй — если тебе кажется, что это важно.

— Мне очень даже кажется. Иначе газеты в нас так вцепятся, что мало не покажется.

— Весьма правдоподобно. А сама миссис Стреттон?

— Ина? А что, она была в костюме, правда же? В костюме поденщицы.

— Да, это как раз важный момент. Именно потому, что она была в этом неописуемом, бесформенном черном балахоне, ее так долго не могли найти. Будь она в обычном вечернем платье, то и миссис Уильямсон, и я, и все, кто был на крыше, ее бы обязательно заметили. Так что момент костюмирования как раз важен.

— Понятно. В таком случае пойду сообщу дамам и предупрежу, чтобы помалкивали насчет убийц и жертв. Думаю, они легко придумают себе других исторических персонажей под свой наряд, если понадобится.

— И не забудем про обоих докторов. Не думаю, чтобы это касалось тех, кто рано уехал, но что до Чалмерса и Митчелла, то они находились в доме после того, как миссис Стреттон удалилась из зала, так что полиции придется их допросить. На самом деле правильнее сперва позвонить им обоим и попросить приехать сюда, а уж потом вызывать полицию. Ведь необходимо, чтобы ее осмотрел врач. Так что, Рональд, советую не терять времени.

— Да-да. Но знаешь, прошло всего восемь минут с того момента, как ты меня вызвал на крышу, — Рональд справился по наручным часам. — Так что времени мы не теряли. А ты пока что отведи Дэвида наверх, пусть выпьет чего-нибудь покрепче, — попросил он вполголоса.

Роджер кивнул. Дэвид Стреттон вряд ли испытывал большую привязанность к жене, и когда первоначальный шок от ее смерти пройдет, он вряд ли станет сильно сокрушаться. Но теперь он словно оцепенел.

— Пойдемте наверх, Стреттон? — обратился к нему Роджер.

Дэвид не ответил.

Рональд, проходя мимо него через дверь, братски стиснул его локоть:

— Выше нос, старик!

Дэвид поднял на него глаза.

— Да, я бы выпил, — произнес он совершенно нормальным голосом.

И покорно, как ребенок, поплелся наверх вслед за Роджером.

— Стало быть, — задумчиво проговорил Роджер, — в конце концов она это все-таки сделала.

— Почему «в конце концов»? — спросила миссис Лефрой.

Оба стояли в комнате с баром, возле камина. Объявив о случившимся дамам, Рональд позвонил обоим врачам и в полицию и теперь переодевался внизу. Силия Стреттон взяла на себя заботу о младшем братце, которого даже крепкая выпивка не сумела вывести из состояния транса, чем бы оно ни было вызвано — изумлением, или недоверием, или тайным облегчением, — состояния, временно лишившего Дэвида дара речи. Колин Николсон и Уильямсоны спорили в зале, надо ли переодеваться Лилиан Уильямсон, или лучше остаться в мужниных брюках, — что именно вызовет у местной полиции большие подозрения.

— Почему «в конце концов»? — повторил Роджер. — Потому что она сама признавалась мне чуть раньше, что ей бы хотелось покончить с собой, если б она знала «легкий способ».

— По-моему, она и Осберту говорила то же самое, — кивнула миссис Лефрой.

— Говорила. Он мне сам сказал.

Наступила пауза.

— Это, — произнесла миссис Лефрой, старательно подбирая слова, — может оказаться полезной информацией для полиции.

— Да. Но все же, — перед глазами Роджера стояло лицо с искаженными смертной мукой чертами, — по-моему, смерть через повешение не самый легкий способ, вам не кажется?

— Думаю, это кому как, — туманно ответила миссис Лефрой. Ее пальцы принялись нервно разглаживать белый шелк платья на талии. У нее очень красивые руки, заметил Роджер, маленькие и белые.

— Между прочим, — продолжил он тему, — я ни единой минуты не сомневался, что она сама не верит в то, что говорит. Ни единой минуты. Я полагал, она несет все это по глупости, ради дешевого эффекта. И все это наводило на мысль о старой доброй прописной истине.

— Какой же?

— Что те, кто грозится самоубийством, никогда не приведут его в исполнение. Более того, — продолжал размышлять Роджер, — я готов был поклясться, что к ней эта истина подходит гораздо точнее, чем к остальным. Чем больше я об этом думаю, тем больше уверен, что она попросту городила вздор. Полагаю, это не был несчастный случай?

— Неужели проницательный ум Великого Сыщика работает во имя нашего блага? — засмеялась миссис Лефрой, правда, смех ее звучал несколько принужденным.

— Вряд ли, — улыбнулся Роджер. — Но если хотите услышать мнение известного романиста, то оно таково: в литературе ситуация такого рода просто невозможна. Подобная художественная дерзость возможна только в реальности.

— Что вы имеете в виду?

— Да все эти совпадения. Имеется женщина, само существование которой раздражает — это еще мягко сказано — очень многих, весьма разных людей в силу различных причин. И как раз тогда, когда все эти люди злы на нее как никогда прежде, она крайне любезно и совершенно неожиданно сама себя убивает. Согласитесь, такое грубое совпадение никакой литературе не по зубам.

— Неужели? — спросила миссис Лефрой без особого интереса. — Лично мне все это не кажется таким ужасным.

— Правда?

— Ну, просто так само совпало, конечно же, вот и все.

— О, разумеется, — согласился Роджер.

Оба какое-то время глядели на огонь.

Миссис Лефрой оперлась голым локтем на толстый брус, служивший грубым подобием каминной полки и носком атласной белой туфельки принялась ворошить остывшие угли с краю очага.

— Хоть бы полиция поскорее приехала, — вдруг выпалила она.

— А мне показалось, вы ужасно боитесь ее приезда?

— Я? Какая ерунда. Разумеется, я не боюсь — с чего бы это мне ее бояться? — миссис Лефрой неестественно хихикнула.

Роджер промолчал.

По-видимому, поняв его молчание как попытку усовестить ее, миссис Лефрой добавила:

— Да, вы совершенно правы. На самом деле я ужасно боюсь. Было бы глупо притворяться.

— А почему вы боитесь?

Миссис Лефрой храбро глянула на него.

— Потому что нет ни одного человека, так или иначе связанного с этим семейством, кого не осчастливила бы смерть Ины. И незачем говорить экивоками — такого человека не найти. И я очень опасаюсь, что полиция об этом догадается.

— Ну и что, что догадается? Ведь, как вы сами сказали, миссис Стреттон была не самая приятная особа, и — чтобы и мне не говорить экивоками — я бы добавил, что своей смертью она принесла обществу куда больше пользы, нежели своей жизнью. Так что же изменится оттого, что полиция об этом узнает?

— Ну, это, наверное, не очень хорошо выглядит, верно? — ответила миссис Лефрой уклончиво.

— А внезапная смерть всегда выглядит не очень хорошо, — сурово проговорил Роджер.

Миссис Лефрой нетерпеливо прошлась по комнате.

— Только не надо банальностей!

— Разве вы сами их не говорили только что, миссис Лефрой?

— Вы же прекрасно понимаете, о чем я, правда? Вы ведь думаете то же самое! Хотите, скажу попросту: я ужасно боюсь, что если полиция об этом догадается, то заподозрит что-то совершенно несуразное!

— Да, — вздохнув, согласился Роджер, — вы правы. Я думал то же самое.

Доктор Чалмерс приехал раньше полиции и поднялся по лестнице. Роджер оглянулся на него, когда тот шел уже по верхнему короткому лестничному пролету.

— А, Чалмерс. Как вы быстро!

— Я еще не ложился. Ужасная история, Шерингэм.

— Да уж. Вы с Рональдом виделись?

— Нет, я сразу сюда — парадная дверь до сих пор не заперта. Где он?

— Думаю, у себя в ванной, переодевается.

— А миссис Стреттон?

— На кровати Рональда. Сообщить ему, что вы приехали?

— О, не стоит, спасибо, я сам его найду.

И доктор Чалмерс, повернувшись, пошел вниз.

— Заметили? — небрежно спросил Роджер, обратясь к миссис Лефрой. — Вы заметили, как изменилась его повадка? Прежде в нем ничего не выдавало врача — разве что слабый запах эфира, которым пропахли все врачи на свете. А теперь его ни с кем не спутаешь, даже голос стал врачебный, каким с больными разговаривают.

— Да, — согласилась его собеседница.

Из дверей зала выглянул Колин Николсон.

— Что, полиция?

— Нет — Чалмерс.

— Лилиан в конце концов надумала переодеться. Отбой, Лилиан, это не полиция. Агата, а ты не забыла, кто ты теперь?

Миссис Лефрой какое-то мгновение смотрела на него отсутствующим взглядом, потом ее лицо приобрело осмысленное выражение.

— О, ну да, разумеется. Я Генриетта Французская, верно? В конце концов, кому какая разница?

Лилиан Уильямсон помчалась переодеваться, а ее супруг, выйдя за нею следом, присоединился к группе мужчин в соседней комнате. Николсон принялся гадать, какие вопросы задаст им полиция.

Роджер, какое-то время потерянно постояв среди них, потихоньку двинулся к лестнице. Ему вдруг захотелось снова, более внимательно взглянуть на крышу — прежде, чем прибудет полиция.

Однако похоже, глядеть там было особо не на что.

В буквальном смысле. Мощные столбы виселицы, пара кресел — для желающих испытать на себе прохладу апрельской ночи, — да еще маленькая решетчатая беседка, оплетенная торчащими из кадок скорченными голыми стеблями дикого винограда и лианы под названием Polygonum baldschuanicum {норец бальджуанский, многолетняя лиана семейства гречишных, декоративное растение} — вот и все.

И все-таки Роджеру чудилось, что непременно должно быть еще что-то.

Он не знал что, но нечто ему мешало. Слишком уж все гладко, слишком чисто получается, слишком удобно, что Ина Стреттон наложила на себя руки именно при данном стечении обстоятельств, когда столько людей было в этом крайне заинтересовано.

Может, миссис Лефрой подозревала, что ее будущая свояченица вовсе не убивала себя? Миссис Лефрой женщина наблюдательная и к тому же весьма сообразительная. И ее что-то встревожило. Что же — то, о чем она сказала открыто, или нечто иное, невысказанное?

И все-таки Ина Стреттон наверняка сама покончила с собой. Нет никаких доказательств, что все было как-то иначе, — ни малейшей улики. Роджер от всей души надеялся, что это именно самоубийство. Ему было бы невыразимо жаль, если бы кого-то вздернули из-за подобной особы, этой болячки на человечестве...

А все-таки...

Он стоял под треугольником, образованным тремя перекладинами виселицы. Они были высоко — три добрых фута шнура от перекладины до головы каждого из двух оставшихся чучел в человеческий рост, и еще дюймов восемнадцать от их пяток до полу. Значит, высота перекладины не меньше десяти футов.

Только к делу, похоже, это не имеет ни малейшего отношения.

Роджер взял кресло, валявшееся между виселицей и дверью, ведущей в дом, поставил возле одного из болтающихся манекенов и влез на него. И оказался с ним вровень, шея к шее. Стоя на кресле, он мог бы ослабить петлю на шее у манекена и накинуть на свою собственную. Она бы легла ему на плечи, хоть и не слишком свободно, поскольку ее пришлось бы расширить. Безусловно, Ина Стреттон вполне могла встать точно так же и сделать то же.

Он снова спрыгнул на крышу. От толчка кресло с треском опрокинулось, и Роджер чертыхнулся. И так нервы расстроены, да еще этот звук.

А непонятно все-таки, что его так расстроило. Если на крыше ничего нет, то что же он рассчитывал найти? Да и не хотел он ничего находить. А раз нечего находить, то почему же нервы у него расстроены?

Он отправился в зимний сад, включил там свет, уныло огляделся и, ничего не найдя, снова вышел на крышу.

Вдруг его как током ударило. А где третье чучело?

Через двадцать пять секунд он его нашел в тени небольшой шпалеры.

Оно лежало, жутковато свернувшись калачиком. Проход между ним и виселицами ничто не загораживало — значит, его с легкостью могли отшвырнуть в сторону или даже пнуть ногой. Роджер встал на коленки, чтобы разглядеть его как следует, и обнаружил, что голова отсутствует. Спустя минуту или две он обнаружил шар из соломы, служивший кукле головой, в водостоке, спускавшемся к зимнему саду. Интересно, как он туда угодил?

Но еще интереснее, само ли чучело упало или его сбросили. Ответ на этот вопрос может оказаться важным. Но для чего? Несколько клочьев соломы, найденных в начале водосточного желоба, тоже ровным счетом ни о чем не говорили.

В самом деле, какая разница? Он просто тратит время, играя в сыщика, вот-вот приедет настоящая полиция, а он тут мудрит, пытаясь перехитрить факты. Совпадения, причем куда более вопиющие, случались в истории криминалистики не раз. Совершенно ясно, что Ина Стреттон сама покончила с собой — чем облагодетельствовала всех заинтересованных лиц, включая и одержимую бесом дамочку — самое себя. Что было, того не изменить, а ему теперь надо просто спуститься вниз и поступить, как подобает существу разумному, то есть успеть пропустить еще кружечку пива до приезда полиции.

Он устремился к двери в дом.

И что-то все же заставило его остановиться в дверях и оглянуться в последний раз на крышу: какой-то недодавленный остаток древнего здравого смысла, автоматически отметающего любое неправдоподобие в человеческой природе, сколько бы правдоподобных аргументов ему ни приводили. Засунув руки в карманы, он неподвижно стоял, пустив свой взгляд в неспешное свободное плаванье по всему пространству крыши, словно давая ему последний шанс зацепиться за какую-нибудь подробность, упущенную прежде.

Именно в этот момент Роджер и подумал с содроганием, что дар дедукции его оставил. Потому что подробность, на которую натолкнулся его взгляд, была не какой-нибудь малозначительной мелочью, но деталью огромной и сверкающей, как только что вымытый слон. Во всяком случае, не меньше, чем то упавшее кресло, с которого он сам только что спрыгнул.

До самой этой минуты он не смог осознать, что там, где оно лежало, прежде кресла не было. А миссис Стреттон навряд ли было под силу подпрыгнуть с пола так высоко и точно, чтобы попасть головой аккурат в петлю. Чтобы повеситься, нужно сперва надеть петлю себе на шею, а затем соскочить с опоры в пустоту: вот опоры-то и не было.

Пресловутый червь, точивший душу Роджера все это время, наконец-то опознан и обрел имя. Здесь произошло убийство.