Попрыгунья

Глава 2 Невоспитанная дама

Так уж было заведено у Рональда Стреттона с давних времен — устраивать у себя на вечеринках шарады. Объяснял он это просто: поскольку сам любит шарады, а вечеринки — его, то почему бы в них не сыграть. К несчастью для Роджера, в этот самый момент хозяина дома как раз посетила мысль о шарадах, и прежде чем его успели представить, Силию Стреттон уже мобилизовали на поиски кресел для отгадывающей стороны. Тем временем всех гостей поделили на две команды, и поскольку миссис Дэвид Стреттон и Роджер оказались по разную сторону баррикад, знакомство снова было отложено. Роджер, впрочем, не без удовольствия отметил, что муж дамы играет в его команде.

Зная Рональда Стреттона уже несколько лет, с Дэвидом Роджер никогда прежде не встречался. Как это нередко бывает, братья были совершенно не похожи друг на друга: Рональд невысок ростом, в Дэвиде — все шесть футов; Рональд коренаст, Дэвид — сухопар; Рональд темноволос, Дэвид белокур; у Рональда курносый нос, у Дэвида орлиный; Рональд полон задора и склонен порой к несколько ребяческим забавам, а у Дэвида вид усталый и разочарованный, а его остроумие — а он явно остроумен — отдает цинизмом; иными словами, Рональд выглядел младшим братом, а Дэвид старшим, притом что на самом деле все обстояло наоборот.

Силия Стреттон, избранная капитаном команды, отнеслась к своим обязанностям со всей серьезностью. Им выпало начинать, и, выгнав все свое стадо из зала, она жестко потребовала с Роджера подходящего для шарады двусложного слова. Роджер в тот же миг ощутил полнейшую пустоту в голове и только и мог, что в бессильной тоске поглядывать в сторону бара. Там возле столика Дэвид Стреттон уже предлагал свое слово и представлял всю передающую оное драму в трех действиях, и этот экспромт произвел на Роджера сильное впечатление.

— Ваш брат сегодня в ударе, — небрежно сообщил Роджер Силии, вместе с которой спустился в спальню, чтобы помочь отыскать в комоде какой-нибудь реквизит для жителей Ниневии — для сцены перед поглощением Ионы китом.

— О, в таких делах на Дэвида можно положиться, — ответила мисс Стреттон.

— Правда? Интересно, может, он и сочиняет понемножку?

— Дэвид? Было дело, пока не женился. Пописывал для «Панча» и для еженедельников. Нам даже казалось, что он делал большие успехи. Даже книгу начал, очень многообещающе...

— А почему не закончил?

Силия Стреттон наклонилась еще ниже над ящиком комода.

— Да женился он, и все, — сказала она, и снова Роджер почувствовал, что нет, не все: что-то таилось глубинное за этим внешним равнодушием.

Он с любопытством посмотрел на девушку, но муссировать тему не стал. Однако в двух вещах он был теперь уверен: что женитьба Дэвида Стреттона неким образом испортила ему возможную карьеру и что Силии Стреттон это далеко не так безразлично, как кажется.

Вот тоже загадка, подумал он.

Пользуясь всеобщей безалаберной суматохой, Роджер сумел рассмотреть Дэвида Стреттона как следует. На первый взгляд он казался веселым, когда, смеясь, пытался убедить хорошенькую толстушку, которую все называли Марго, сыграть кита, но при более внимательном рассмотрении можно было заметить под напускным весельем огромную усталость. Вернее сказать, он выглядел не усталым, и даже не смертельно усталым, а попросту больным, однако Роджер знал, что его работу — а работал он управляющим имением брата изнурительной никак не назовешь. Тогда почему же Дэвид Стреттон выглядит так, словно последний раз спал месяц назад?

Тут Роджер одернул себя — не делает ли он из мухи слона?

Шарады тем временем шли своим веселым чередом, и Роджер не заметил, как увлекся ими до полного отупения. В их в команде были Уильямсоны, доктор Митчелл со своей хорошенькой женой — муж выражал ей столь явную и беззаветную преданность, о какой мечтала бы любая женщина. Роджер почувствовал, что от созерцания этой счастливой пары и сам впадает в сентиментальность.

Джин Митчелл была в наряде Маделейн Смит {Смит Маделейн двадцатиоднолетняя красавица из Глазго, вошедшая в историю как роковая женщина Викторианской эпохи. В 1857 году против нее было выдвинуто обвинение в отравлении бывшего любовника, однако доказать его не удалось и суд ее оправдал} — в пышной юбке и капоре — и выглядела настолько очаровательно, что вполне заслуживала всех оказываемых ей знаков внимания.

И лишь когда, отыграв свое, их команда расселась в креслах, рядком расставленных в зале, ожидая выхода соперников, чтобы в свою очередь высмеять их усилия, подспудная драма впервые явила себя.

Роджер был не у дел.

Слева от него уселась Силия Стреттон, а рядом с ней доктор Митчелл с женой, справа — толстушка Марго, оказавшаяся бывшей женой Рональда Стреттона, которую Дэвид Стреттон собственной особой отгородил от жениха крупного и какого-то бессловесного молодого человека. Роджер догадался, что он и есть Майк Армстронг. И в следующую же секунду Силия Стреттон завела очень тихий и серьезный разговор с доктором Митчеллом, в то время как Марго — бывшая миссис Стреттон — затеяла аналогичную беседу с Дэвидом. Роджер с трудом сдерживал зевоту — команда соперников могла бы и поторопиться.

Волей-неволей он слышал обрывки обоих разговоров.

— Но вы уверены, что виновата именно Ина? — встревоженно спросила Силия Стреттон.

— Абсолютно, — угрюмо отвечал доктор Митчелл. — Я сразу, как только Джин мне сказала, подошел к миссис Фэйрбразер, и она говорит, Ина сама ей сказала. Под большим секретом, разумеется. По секрету! Я, конечно, объяснил миссис Фэйрбразер, что это безобразная ложь, и думаю, мне удалось пресечь ее распространение в этом направлении — но сколько других... — доктор Митчелл перешел на шепот.

Ина, уныло заключил Роджер, — это миссис Дэвид Стреттон. И справа услышал голос Дэвида Стреттона, необдуманно-громкий.

— Говорю тебе, Марго, я этого долго не вынесу. Я и так уже дошел до ручки.

— Это ужас, Дэвид, ужас и позор, — тепло утешала его бывшая невестка. — Ты знаешь мое мнение о ней. Рональд сказал, я поставила его в дурацкое положение, но что я могла поделать? После того случая в Ивз я поклялась, ее ноги в моем доме никогда больше не будет — и сдержала слово.

— Я знаю, — мрачно подтвердил Дэвид Стреттон. — Правда, было неловко, и мне и Рональду, но я не могу тебя винить. В конце концов — я и ей так сказал, — будь ты по-настоящему злопамятна, ты могла бы пойти куда на большее, чем просто не пустить ее на порог.

— То же самое я сказала и Рональду.

Роджер отодвинул свое кресло.

— Было бы в этом правды хотя бы на ломаный грош! — неожиданно свирепо прошипел доктор Митчелл. — Но это наглое вранье...

— Знаю. Ну вот находит на нее такое.

— По-моему, — прозвенел негромкий, чистый голосок Джин Митчелл, — это просто ерунда. Всем же ясно, что это сплошной обман. Чего я не пойму, так это зачем ей самой все это нужно.

— Любимая, это тяжелый случай. С ней все понятно. Но в самом деле, Силия, с этим нужно что-то делать. Она опасна для общества.

— Да, но что?

— Я и сам пока не знаю, — доктор Митчелл сложил руки на груди, а его славное лицо приняло прямо-таки устрашающее выражение. — Но уверяю тебя, она еще пожалеет, что начала эти игры с Джин. Это уже слишком!

Роджер вынул из кармана блокнот и принялся записывать имена. От стольких незнакомых персонажей и их запутанных взаимоотношений голова шла кругом.

Соперники все не появлялись. Об их наличии свидетельствовали лишь приглушенное хихиканье да спорадические взрывы хохота, доносившиеся из-за двери.

— А почему ты не уйдешь от нее, Дэвид?

— Из-за денег, само собой. Будь мне по карману жить отдельно, я бы это сделал немедленно.

— А что, Рональд совсем не может помочь?

— Нет, — сухо отрезал Дэвид Стреттон.

— Вот черт, — Марго Стреттон устремила взгляд прямо перед собой, — словно отчаянно напрягая мозг в поисках решения.

Силия Стреттон повернулась к Роджеру.

— Совсем забыла вас спросить, мистер Шерингэм. У вас в комнате нашлось все, что нужно?

— Да, благодарю вас, — любезно ответил Роджер. — Все в порядке.

Список гостей (и хозяев) в блокноте Роджера принял следующий вид:

Рональд Стреттон — Принц из Тауэра

Дэвид Стреттон — то же

Ина (миссис Дэвид) Стреттон — миссис Пирси

Силия Стреттон — Мэри Бленди

Марго (бывшая миссис Рональд) Стреттон -?

Майк Армстронг — ?

Доктор Чалмерс — Неопознанный убийца

Миссис Чалмерс — миссис Мейбрик

Доктор Митчем — Джек Потрошитель

Миссис Митчелл — Маделейн Смит

Мистер Уильямсон — Криппен

Миссис Уильямсон — мисс Ле-Нев

Миссис Лефрой — маркиза де Бренвильер

Колин Николсон — Палмер

{Палмер Уильям (1824-1856) — английский лесопромышленник, отравил свою жену, приятеля и брата Уолтера ради страховки. Казнен через повешенье}

По мнению Роджера, в него вошли все ближайшие друзья и родственники Рональда Стреттона, составляющие некую общую группу. Было еще десятка полтора гостей, все больше соседей, но они держались своим кругом, и Стреттон даже не пытался перетасовать обе группы между собой. Разве что врачи, явно местные жители, естественным образом создавали соединительное звено между обеими компаниями. Роджер знал от Стреттона, что местные разъедутся пораньше, а домашние продолжат веселье.

Последних оставалось меньше десятка. Уильямсоны, живущие в Лондоне, остались на ночь, как и Колин Николсон, заместитель главного редактора еженедельника, для которого Стреттон много чего писал и которого Роджер знал уже несколько лет, причем с наилучшей стороны. Осталась и миссис Лефрой, а Силия Стреттон, сменив брата, взяла теперь на себя роль хозяйки. Самого Роджера тоже пригласили остаться на ночь.

Когда с шарадами наконец покончили, Роджер вновь попытался установить контакт с Иной Стреттон, и вновь потерпел фиаско. Рональд лично бросил сестру на очередное задание — снова наладить танцы в зале. Растерянно оглядевшись, Роджер заметил, что Агата Лефрой одиноко сидит на диванчике в дальнем конце комнаты, и подошел к ней.

— Не возражаете, если мы пойдем потанцуем? До войны я считался неплохим танцором, но боюсь, теперь былой прыти уже нет.

— Понимаю, — улыбнулась миссис Лефрой. — Давайте на этом и остановимся. Мне больше хочется поболтать, чем потанцевать. Только вот о чем?

— Об Ине Стреттон, — не моргнув глазом, ответил Роджер.

И совсем не удивился, когда собеседница среагировала на это имя точно также, как остальные. Улыбка по-прежнему играла на ее губах, она не вздрогнула, не побледнела, но Роджер уловил ту же самую настороженность за ее вполне в общем-то бодрым ответом:

— Она вас интересует?

— Да. Определенно. А я до сих пор не могу с ней пересечься. Расскажите мне про нее.

— Не знаю — есть ли тут о чем рассказывать? И как именно?

— Как угодно. Я не стану расспрашивать о ее браке, поскольку вы говорили, что это секрет. Просто объясните, отчего вы все ее боитесь.

— Боимся? — с негодованием повторила миссис Лефрой. — Я лично ее ни капли не боюсь.

— Нет, боитесь, — спокойно возразил Роджер. — Но почему — или мне лучше расспросить Рональда?

— Нет, не надо Рональда, — поспешно проговорила миссис Лефрой и добавила, несколько непоследовательно: — Все равно он ничего вам не скажет.

— И вы тоже? — спросил Роджер полушутливо, полувсерьез.

— Вам не кажется, мистер Шерингэм, что вы чересчур любопытны?

— До неприличия. Но ничего не могу с этим поделать. Понимаете, я учуял тайну, а оставить ее нераскрытой — это выше моих сил.

— О, — глухо проговорила миссис Лефрой, — с Иной как раз никакой тайны нет.

— И все-таки, — наседал Роджер, — тут довольно многие ее просто ненавидят.

— В это легко поверить, — улыбнулась миссис Лефрой. — Она в самом деле довольно опасна.

— Но чем такая совершенно неприметная особа может быть опасной? — Роджер указал глазами на упомянутую даму. — А ведь при всем том за последние полчаса вы уже второй человек, от кого я слышу это слово в ее адрес. Полагаю, мне не следует спрашивать у вас, чем она в настоящее время досаждает доктору Митчеллу, и все-таки мне бы очень хотелось это знать.

— О, это я вам расскажу. Она распространяет смехотворную ложь о его жене.

— Зачем?

Миссис Лефрой пожала плечами:

— По-моему, ей это просто нравится.

— Что именно ей нравится? Просто лгать ради удовольствия или портить жизнь совершенно безобидному человеку?

— Думаю, ни то ни другое. По-моему, для нее это возможность ощутить собственную значимость. Это у нее идея фикс. Она должна все время находиться в центре внимания и поражать публику. Филип Чалмерс — знаете, это старинный друг Рональда, — говорит, что она явно выраженная клиническая эгоцентричка. Уверена, такое определение ей очень подходит.

— Уильямсон предложил другое. Он попросту назвал ее ненормальной.

Миссис Лефрой рассмеялась.

— В некотором смысле так оно и есть. Так вы хотели узнать только это?

— Не только. Что у вас с ней за конфликт? Впрочем, можете не рассказывать, если не хотите.

— Вы очень добры, но отчего бы и не рассказать, особенно если это вас так занимает? Просто я ей не доверяю — вот и все.

— Не доверяете?

— Рональд несколько опрометчиво сказал, что мы помолвлены, — объяснила миссис Лефрой. — Конечно тут ничего такого, дело чисто семейное или по крайней мере считается таковым, но, как я вам уже говорила, я еще не получила официального развода. Так вот, сегодня днем Дэвид предупредил Рональда, что Ина намекает, что может, если захочет, устроить нам неприятности с королевским адвокатом {В Великобритании — чиновник Высокого суда, ведающий, в частности, делами о разводах}.

Роджер свистнул.

— А с какой стати ей этого хотеть?

Миссис Лефрой несколько смутилась.

— О, у нее на все, наверное, какие-то свои причины.

— Причины устраивать неприятности?

— Причины, по которым ей не хотелось бы, чтобы Рональд снова женился.

— О! Понимаю.

Чтобы догадаться хотя бы о некоторых из этих причин, Роджеру особой проницательности не требовалось. У Рональда с Марго детей нет. У Дэвида с Иной — мальчик, крестник Рональда — Роджер это знал. Имея вкус к бизнесу, равно как и к сочинению детективов, свое состояние Рональд сделал сам, а не получил в наследство. И если бы все шло как раньше, то очень возможно, он сделал бы крестника своим наследником, попутно назначив и Дэвиду пожизненное содержание. А если он женится снова, вполне может появиться другой наследник. Так что очевидно — новый брак Рональда вовсе не в интересах Ины Стреттон.

— Да, это я понимаю, — повторил Роджер. — Чем не сюжет для какого-нибудь из Рональдовых детективчиков, а?

По улыбке миссис Лефрой он понял, что догадка его верна.

— Рональд и сам так говорит. Он посмеивается надо всем этим, — добавила она, — но все может оказаться очень серьезно. Неразборчивая в средствах женщина может сделать так, что такой же неразборчивый мужчина всерьез напугается.

— Да, вы совершенно правы. Так она, значит, неразборчива?

— Я бы сказала, в высшей степени, — решительно заявила миссис Лефрой.

Ненадолго наступила молчание.

Потом Роджер спросил — с некоторым недоумением:

— Я, конечно, в этом мало что понимаю, но неужели королевского адвоката волнует, что, получив развод, вы намерены выйти за Рональда? Я знаю, что в этих инстанциях вообще-то склонны волноваться по пустякам, но это я бы назвал какой-то сверхвпечатлителыюстью!

Миссис Лефрой посмотрела на мысок своей нарядной туфельки.

— Если он начнет делать специальные запросы, кто знает, что еще ему стукнет в голову? — загадочно заметила она.

— И козни, как червь в бутоне цветка, сосущие нежный сок, как сказал бы мой приятель, лорд Питер Уймси, — с пониманием кивнул Роджер. — Хотите, я ее удавлю — ради вас?

— Я молю небо, чтобы это сделал хоть кто-нибудь, — произнесла миссис Лефрой с внезапной горечью. — И не я одна.

Роджер разглядывал свои ногти. Будь я миссис Ина Стреттон, подумал он, я бы поостерегся.

В конце концов знакомство все-таки состоялось, причем легко и непринужденно.

— О, Ина, — сказал Рональд Стреттон, — Вы ведь не знакомы с Роджером Шерингэмом, нет? Мистер Шерингэм — моя невестка.

Ина Стреттон устремила на Роджера огромные глаза, исполненные апостольского восхищения, мировой скорби, скромной гордости и прочих вещей, какими положено исполниться глазам молодой женщины возвышенных идеалов при виде преуспевающего писателя. Роджер заметил, что все эти подобающие чувства были отыграны совершенно автоматически.

— Очень приятно, — ответил он безо всякой скорби вообще.

Ина Стреттон, молодая женщина лет двадцати семи, была довольно высокого роста, складная, с хорошей, спортивной фигурой и темными, почти черными волосами, прямая челка закрывала и без того довольно низкий лоб. И руки и ступни казались чуть великоватыми. Лицо нельзя было назвать ни уродливым, ни красивым. Это лицо бесноватой, подумал Роджер, — многообещающий взгляд огромных серых глаз на корню подрезала жесткая линия тонкогубого рта. Когда она улыбалась, уголки ее рта странным образом опускались вниз, вместо того чтобы подниматься. Глаза окружала сетка бесчисленных морщинок, и две глубокие складки спускались от носа к губам. Да еще цвет лица болезненно-желтый.

На вид, подумал Роджер, личность малопривлекательная. Странно, что Дэвид Стреттон на ней женился. Надо полагать, тогда она выглядела получше. Ведь невроз ставит свою печать на лице довольно быстро.

— Потанцуем? — предложил Роджер.

— Я бы лучше выпила. У меня уже, наверное, с полчаса во рту и капли не было, — она говорила медленно, Голосом глубоким, не лишенным приятности, в котором слышалась явственная тоска. И ухитрилась подать это как-то так, словно для такой утонченной натуры не иметь и капли спиртного во рту целых полчаса — вещь и вправду ни с чем не сообразная.

Роджер проводил ее к бару и спросил, что она предпочитает.

— Мне бы виски. И не надо разбавлять.

Роджер протянул ей виски с небольшим количеством содовой, она пригубила.

— Надо долить виски. Я его люблю в чистом виде, понимаете?

Дает дамочка, подумал Роджер. И с чего она вообразила, что это так оригинально — любить виски в чистом виде, да еще в таких количествах?

Но протянул ей требуемый напиток.

— Благодарю. Так лучше. Я хочу сегодня напиться пьяной.

— Правда? — равнодушно спросил Роджер.

— Да, мне нечасто этого хочется, но сегодня — да. Знаете, иногда напиться — это единственная стоящая вещь в жизни. У вас никогда не бывает такой потребности?

— Только дома, — отрезал Роджер с неожиданной чопорностью, отметив, что этот набор реплик он сегодня уже слышал в изложении других гостей — почти что слово в слово. Очевидно, миссис Стреттон весьма гордится своим пристрастием к горячительному.

— О, — отвечала она с легкой укоризной, — напиваться у себя дома не имеет смысла!

Иными словами, понял Роджер, она не скрывает, что работает на публику. Эксгибиционистка, именно так: начинающая эксгибиционистка.

Вслух же он сказал:

— Кстати, разрешите выразить восхищение вашим костюмом, миссис Стреттон. Он просто превосходен. В точности как у миссис Пирси в музее мадам Тюссо. Я ее сразу узнал. И какая смелость — прийти в платье поденщицы, в такой шляпке и так далее — это при таком количестве конкуренток!

— Конкуренток? О, это вы о Силии и миссис Лефрой? Но видите ли, мое амплуа — характерная актриса. Костюмные роли меня не интересуют. Костюмную роль сыграет кто угодно, правда?

— Неужели?

— Я думаю, да. Правда, лучшая моя роль на самом деле была костюмная. Вы не видели «Милашку Нелл из Олд-Друри»? Нет? Это просто чудо что за роль, но, конечно, она еще и характерная — там мало было уметь носить наряды.

— Не знал, что вы играли в театре.

— О да, — миссис Стреттон испустила трагический вздох. — Играла я недолго.

— До замужества, надо полагать?

— Нет, после. Но училась еще до. Мне так и не удалось, — трагическим голосом призналась миссис Стреттон, — реализоваться в браке.

— А на сцене удалось?

— Какое-то время удавалось. Но это меня тоже не удовлетворяло. Однако в конце концов я нашла себя. Догадываетесь в чем? Думаю, вы должны догадаться, мистер Шерингэм.

— Я теряюсь.

— О, а я-то думала, вы сразу поймете! Ведь женщины в ваших книгах такие настоящие. Как же — в воспитании ребенка! На самом деле это единственно возможный способ самореализации, мистер Шерингэм, — проговорила миссис Стреттон с пафосом.

— Значит, я так и остался нереализованным, — съязвил Роджер.

Миссис Стреттон снисходительно улыбнулась:

— Я о женщине, разумеется. У мужчин есть тысячи способов реализоваться, не так ли?

— Безусловно, — согласился Роджер. Интересно, что она подразумевает под этим зануднейшим словом — если она вообще что-то подразумевает. Как бы то ни было, сам он не испытывал ни малейшего побуждения реализоваться ни единым способом из предложенной тысячи.

— Ваши книги, например, — подсказала миссис Стреттон.

— Да-да, конечно. Тут я реализовался по полной. Вам налить еще?

— Такую возможность грех упускать, — ответила миссис Стреттон с несколько тяжеловесной игривостью.

Наливая ей виски, Роджер угрюмо размышлял о целеустремленности, с которой миссис Стреттон сумела за три минуты так повернуть разговор, чтобы затронуть два, очевидно, важнейших достижения своей жизни — что она играла в театре и что у нее есть ребенок. Кроме того, было ясно, что, на ее взгляд, именно эти два момента ее биографии безусловно повышают статус Ины Стреттон в общем мнении.

По мнению же Роджера честь Ине Стреттон делало то, что, несмотря на поглощенное ею за вечер количество виски, она не выказывала никаких признаков приближения единственной стоящей вещи.

— Благодарю, — произнесла она, беря из его рук вновь наполненный бокал. — Пойдемте на крышу, а? Мне тут душно, в этой толпе. Я хочу смотреть на звезды. Вы не против?

— Я с удовольствием на них посмотрю.

И прихватив свои бокалы, они вышли на узкую винтовую лестницу, ведущую на плоскую крышу. Там, в середине, три соломенных чучела по-прежнему покачивались в своих петлях. Миссис Стреттон снисходительно улыбнулась:

— Рональд иногда просто большой ребенок, вам не кажется, мистер Шерингэм?

— О, это великое дело — суметь кое в чем остаться ребенком, — парировал Роджер.

— О да, конечно же! Я сама иной раз впадаю в такое ребячество, когда на меня находит.

Край крыши ограждал крепкий парапет. Оба облокотились на него и уставились вниз, в темноту, окутавшую задний двор и кухни, миссис Стреттон, видимо, забыла, что собиралась смотреть на звезды.

Апрельская ночь была тепла и нежна.

— Господи, — вздохнула миссис Стреттон, — какая же я, наверное, дура!

Роджер замешкался, выбирая между любезным «Ну что вы!», грубоватым «Почему?» и не слишком тактичным, но поощрительным «Да?»

— Этой ночью меня поневоле тянет заглянуть в себя, — продолжила его собеседница, не дожидаясь, пока он определится с выбором.

— Правда? — спросил он без энтузиазма.

— Да. А вам часто хочется заглянуть в себя, мистер Шерингэм?

— Бывает. Но я стараюсь не потакать этому желанию.

— Это чудовищно, — сказала миссис Стреттон с мрачным удовлетворением.

— Я вам верю.

Наступила пауза, позволяющая в полной мере представить всю чудовищность того, что углядела в себе миссис Стреттон.

— Поневоле задаешься вопросом — к чему жить?

— Ужасный вопрос! — отвечал Роджер, с трудом удерживаясь в рамках избранной линии поведения.

— Я родила ребенка, я смею думать, что имела успех на сцене, у меня есть муж и свой дом — но к чему это все?

— Н-да! — печально подхватил Роджер.

Миссис Стреттон чуть пододвинулась к нему, так что их локти соприкоснулись.

— Порой мне кажется, — произнесла она голосом, исполненным глубочайшей скорби, — что лучше со всем этим покончить.

Роджер, вместо того чтобы отвечать, что-де многие наверняка разделяют эти чувства, просто заметил тихим, как того требовала ситуация, голосом:

— Да ну что вы!

— Нет, это правда. Если бы знать легкий способ...

— Н-да, — Роджер заметил, что начинает повторяться.

— Вам не кажется, что это трусость?

— Что вы, что вы, миссис Стреттон. Не надо так говорить. Вы же на самом деле так не думаете.

— Нет, думаю! Уверяю вас, мистер Шерингэм, по ночам я часами лежу без сна и думаю, что самый простой выход — это открыть газ в плите.

— Выход из чего?

— Из жизни! — воскликнула миссис Стреттон с надрывом.

— В общем-то, это, разумеется, выход. Тут не поспоришь.

— Вам не противно, что я вам об этом рассказываю, нет?

— Ничуть. Наоборот, для меня это большая честь.

Миссис Стреттон пододвинулась еще на дюйм.

— Я так мечтала о встрече с вами, весь этот вечер. Я думала, эти дурацкие шарады никогда не кончатся. Я знала, что смогу вам все открыть, а в эту ночь меня так тянет разобраться в себе. Такое облегчение — выговориться!

— Конечно, — искренне заверил ее Роджер.

— Вы верите, что есть душа?

Началось, подумал Роджер и повторил отрешенным голосом:

— Душа... — словно примериваясь, стоит в нее верить или нет.

— А я верю, что есть. У некоторых. Но не у всех, — ее голос пресекся.

В ходе беседы Роджер ощутил, что рассуждая о душе, дамочка явно не забывает о теле. Она тесно прижалась к нему, положив ладонь на его руку, вся — словно приглашение к вальсу.

Странно, подумал Роджер и отодвинулся.

Миссис Стреттон тут же продолжила преследование.

Обычно необходимости преследовать Роджера не возникало. Если дама ему нравилась и сама была не прочь, то он времени даром не терял. Но миссис Стреттон ему не нравилась. Более того, она была ему определенно неприятна. В этот момент он менее всего был расположен к флирту с этой особой. И решил, что беседу пора сворачивать. Ему больше не хотелось слушать ни о душе миссис Стреттон, ни о ее наличии либо отсутствии, ни о ее уникальных способностях к самоанализу, ни о ее осознанном стремлении к самоуничтожению. Что же касается этого последнего, тут у него не было никаких обнадеживающих новостей для тех, кто ждет от нее такой жертвы. Общеизвестно, что тот, кто любит болтать о самоубийстве, никогда на него не пойдет, а те, кто на это решается, никогда не станут об этом трезвонить заранее. Невероятно, чтобы миссис Стреттон когда-нибудь осчастливила родственников своего мужа хорошей новостью, связанной с газовой плитой.

А кроме всего прочего, от беседы с дамочкой Роджера одолела смертная скука. Ничего занимательного в ней не оказалось, куча дешевого позерства и самолюбования — типичная эгоцентричка, как доктор Чалмерс и говорил. Каждая дальнейшая минута, потраченная на нее, будет пустой тратой времени, поскольку даже как типаж она казалась преувеличением, шаржем, которым никогда бы не воспользовался ни один писатель, дорожащий достоверностью.

Дождавшись конца фразы, Роджер неожиданно спросил, что это — не музыка ли играет?

Миссис Стреттон машинально согласилась, что да, вероятно, музыка.

— Пора спускаться, — решительно произнес Роджер и устремился к двери.

У входа в зал он отвязался от своей дамы и направился к бару — выпить было необходимо. Там, за непринужденной беседой, он обнаружил Уильямсона и Колина Николсона, который прицепил бумажное жабо к нарядному жилету и изображал в таком виде Уильяма Палмера. Роджер неплохо знал Николсона, дюжего молодого шотландца, в котором футбольный форвард перевешивал заместителя главного редактора, а заядлый рыбак — их обоих, вместе взятых.

— А, Шерингэм, что, сходил проветриться?

— Здорово, Колин, что ты там, пиво пьешь? Там для ценя кружечки не найдется?

— Еще бы! Пиво, кстати, отменное. Да тут и все — первый сорт. Вы ведь знакомы с Уильямсоном, правда? Ты видел, какой у него роскошный наряд? Ну вылитый Криппен, честное слово.

Уильямсон одарил Роджера чуть виноватой, задумчивой усмешкой.

— Вы долго гуляли по крыше, а, Шерингэм?

— Да мне показалось — вечность, — откровенно признал Роджер.

— Она говорила вам, что этой ночью ее поневоле тянет заглянуть в себя?

— Говорила.

— А говорила, что порой ей кажется, что лучше бы покончить со всем этим, если бы только знать легкий способ?

— Было дело.

— И несла ахинею насчет своей чудовищной души?

— Именно что несла ахинею.

— Она сошла с ума, — торжественно изрек Уильямсон. — А теперь очередь за вами.

— Да в чем дело, старик? Эй, слушай, Рональд, спроси этих двоих, что означает вся эта чертовщина?

Рональд Стреттон шествовал к ним. Лицо его украшала широченная ухмылка.

— Эй, Шерингэм, — радостно спросил он, — что ты сделал с моей бедной невесткой? Право, ты меня удивляешь!

— Да ты о чем?

— Она только что сказала мне, что ты заманил ее на крышу и там пытался к ней грубо приставать. Полагаю, не сумела выдумать ничего лучшего, чтобы объяснить, почему вы так скоро вернулись. Она призналась мне, что ты — самый отвратительный мужчина из всех, кого она знает.

— Какого черта! — вспылил взбешенный Роджер.