Порождение Тени

Глава четвёртая

Кейлу снился Магадон, хотя голос его друга был похож на голос Арила, мальчика-хафлинга, которого Эревис спас два десятидневья назад. Кейл смотрел, неподвижно, как Магадон скользит в тёмное ничто, крича о помощи. Усилием воли Эревис вырвался из паралича, шагнул сквозь тени к краю ничто, потянулся к вытянутой руке Магадона и еле-еле успел ухватить её. Он схватил друга покрепче, а потом увидел, как ногти Магза превращаются в чёрные когти, а глаза, обычно бесцветные, за исключением чёрных зрачков, становятся золотыми.

Испугавшись, он разжал руку. Магадон с воплем исчез во мраке. Кейл закричал ему вслед:

— Маск! Маск!

Но ответа не было. Магадон исчез.

Далёкий удар грома разбудил его. Он лежал в постели на спине, в груди стучало, и смотрел на едва заметную в сумраке потолочную балку деревянного дома. Сон заставил его сердце неистово колотиться. Он назвал Магадона именем своего бога. Осознание этого встревожило Эревиса.

Магз? мысленно позвал он с осторожностью. Магадон, будучи магом разума, прежде легко связывался с Кейлом в его снах.

Никакого ответа. Значит, просто сон. Кейл медленно вздохнул и успокоился. Его окружала бездна ночи. Во тьме было уютно. Комнату озарила вспышка молнии вдалеке, разбросав по стенам тени. Кейл чувствовал каждую из них, знал каждую из них в тот самый миг, как только они возникли.

Он чувствовал, что скоро наступит полночь. Избранный Маска всегда ощущал наступление священного часа повелителя теней.

Он спал всего час, может быть, два. Кейл даже не потрудился сменить одежду, прежде чем лечь. К ней пристала вонь блужданий минувших ночей, вонь убийств минувших ночей.

Рядом с ним лежала Варра, мягкая, тёплая, человеческая. Её ровное дыхание успокоило его встревоженный разум. Он часто целыми ночами не спал и слушал, как она дышит, смотрел, как поднимается и опадает её грудь. После превращения в шейда Кейл всё меньше и меньше нуждался во сне. Но тепло ему было необходимо всегда; нужен был кто-то рядом, чтобы напоминать ему, что он по-прежнему человек, хотя бы отчасти.

Он подтянул к себе ночь и мгновенно переместил тело в сумрак возле закрытого ставнями окна. При его внезапном исчезновении Варра слегка пошевелилась, но не проснулась.

Вдалеке снова прогремел гром, как глубокий рёв зверя. Приближалась буря — и сильная. В последний раз они видели дождь уже очень давно.

Кейл бесшумно поднял щеколду на ставнях и осторожно распахнул их. В комнату хлынул лунный свет. Его прикосновение ужалило тело Эревиса. По коже, защищаясь, пробежали усики тени.

Вдалеке висел движущийся к дому облачный фронт, поглощающий звёзды на своём пути. Молния расколола небо, и вспышка окрасила облака пурпуром. Кейлу показалось это угрожающим. Почти сразу же ударил гром, и Эревис представил, что у него есть голос.

«Всё умирает» — прогрохотал он.

Кейл оглядел небо в поисках Селуне, и обнаружил её полукруг нависшим прямо над верхушкой леса в окружении сверкающего каскада её Слёз. Кейл не мог смотреть на них, не вспомнив о Джаке.

Около года тому назад он видел, как самый сильный волшебник из всех, кого он только знал, притянул одну из Слёз из Внешней Тьмы и использовал её, чтобы затмить солнце. В итоге причины, стоявшие за его действиями, оказались мелочными, человеческими причинами, хоть волшебник и был далеко не человеком. Кейл чуть ли не восхищался им из-за его стремлений. Но восхищение не помешало Эревису убить этого волшебника, ведь эти мелочные причины привели к смерти лучшего друга Кейла.

Зарычал гром, мягко, угрожающе и насмешливо. «Всё умирает».

Воспоминания о тех днях омрачили и без того невесёлое настроение Кейла. Ночь отозвалась на его эмоции, и воздух вокруг него заклубился щупальцами мрака. Позади беспокойно заворочалась Варра.

— Я по-прежнему виню во всём тебя, — прошептал он, обращаясь к Маску.

Оглядываясь на события, окружавшие того мага, Кейл видел за ними руку Маска. Интриги Маска позволили ему украсть целый храм Цирика. Весь замысел представлял собой немногим большее, чем божественную кражу со взломом, мелкое воровство. Кейлу это стоило его человеческой природы, а Джаку — жизни. Кейл не мог простить Маску уплату столь дорогой цены.

Прежде чем Джак умер, Эревис пообещал ему, что попытается быть героем. Он спас Арила и деревню хафлингов, и совершал подобные дела в сембийском захолустье на протяжении многих месяцев. Но казалось, что этого недостаточно; Кейл не чувствовал себя самим собой. Он скучал по друзьям, скучал… по чему-то, чему не мог дать точное определение.

Он выглянул из окна, глядя на тёмный лесной луг. Над овальным участком низкой, высохшей травы нависал не особенно крупный вяз. По лугу были раскиданы пятна диких цветов, в основном, пурпурноцвета, маргариток и венериных башмачков. Варра пыталась устроить их более упорядочено, но цветы, которые она пересаживала, неизбежно погибали.

Несмотря на странную погоду и отсутствие дождей, Варра сумела вырастить целый огород с капустой, репой, морковкой и горохом. По просьбе Кейла она посадила и трубочное зелье. Огрод защищала от кроликов стена крупных камней из ближайшего ручья. Выращенного было недостаточно, чтобы прокормить их, но Варра раз в месяц отправлялась в ближайшую деревню, хотя в последнее время приносила оттуда всё меньше и меньше продуктов.

Под вязом стоял стол и два стула. Кейл сделал их из мёртвых деревьев. Неплохая работа. Варра любила сидеть в тени дерева и любоваться цветами. Она пришла из темноты Порта Черепа и сделала хижину в лесу и открытый солнцу луг в сембийской глубинке своим домом. Это казалось Кейлу изумительным.

Хижину и землю вокруг Кейл купил у наследников мёртвого лесоруба. Это место принадлежало ему, но Эревис всё больше и больше понимал, что оно не стало его домом. Он помнил слова, что сказал однажды Джак: «Для таких, как мы, дом — это друзья, а не место». Кейл скучал по друзьям. Время, которое он провёл здесь, стало приятной передышкой, но это было не навсегда. Что-то шло за ним, шло так же неотвратимо, как и буря. Он не знал, как сказать об этом Варре. Кейл оглянулся на спящую девушку и подумал, что, может быть, она уже знает.

У них были необычные отношения. Они жили вместе год, но Кейл мало что знал о её прошлом и решил не расспрашивать. Она в свою очередь точно так же уважала его личные тайны. Они делили дом, постель, свои тела время от времени, но мало что кроме этого. Кейл заботился о ней, и Варра заботилась о нём, но Эревис знал, что не сможет остаться с ней надолго.

Кейл считал секунды до приближения полночи. Когда святой час Маска стал неминуем, он позволил теням на лугу прокрасться в свой разум, и пожелал оказаться в темноте под вязом, рядом со стульями. Его и без того острый слух в темноте обострялся ещё сильнее; он слышал рыскающих в лесу животных, стрёкот сверчков, негромкое воркование козодоя, чьё гнездо находилось на земле под кустами, шелест ветра в листве деревьев.

Эревис поставил стул так, чтобы видеть надвигающийся со стороны леса шторм. Засунув руку в карман, он достал гладкий окатыш, который дал ему Арил.

— Человек-тень, — улыбнулся Кейл. Он бережно хранил окатыш.

Тучи съели еще кусок неба. Прогремел своё обещание гром.

Кейл провёл большим пальцем по камню, задумавшись. Он слышал шипение приближающегося дождя. Деревья качались от ветра. Молния пронзила небо. Грохнул гром. Не проснётся ли Варра? После стольких лет, прожитых под землёй, она пока не успела привыкнуть к грозам.

Он полез в другой карман и достал трубку из кости, принадлежавшую Джаку, трубку, которую Кейл взял у мёртвого друга на память. Он набил её трубочным зельем из кисета, выращенным в огороде Варры. Утрамбовав табак, он зажёг спичкой трубку.

Наступила полночь. Её приход отдался толчком в костях Эревиса. Вместе с полночью пришёл дождь.

Год назад Кейл провёл бы следующий час в молитвах, прося Маска наполнить его разум силой заклинаний. Но больше он этим не занимался. После смерти Джака Кейл не молился Маску и не использовал заклинания. Он создал собственный ритуал для полночного часа.

Он сделал затяжку, выдохнул облачко дыма и смотрел, как оно танцует меж капель дождя, поднимаясь в небо.

Вяз закрывал Эревиса от дождя только частично, но ему нравилось чувствовать ливень. Вода смывала с него вонь блужданий. Продолжалось это недолго — дождь никогда не затягивался.

Следующий час Кейл провёл, сидя здесь, слушая ветер и общаясь не с богом, а со своим прошлым.

— Я больше не принадлежу тебе, — сказал он Маску. — И ночь тебе тоже не принадлежит.

Ночь принадлежала человеку-тени.

Я просыпаюсь в помещении идеальной квадратной формы. Воздух наполняет мягкое красное сияние, освещая комнату. Не вижу никаких следов Ривалена Тантула и не чувствую запах моря. Мои оковы исчезли.

Как я сбежал? Помню крики, зелёную вспышку… и всё. Мысли кажутся вязкими, как грязь. Я знаю, что сделал что-то, чтобы сбежать, но не помню, что именно.

Как долго я здесь нахожусь?

Комната кажется смутно знакомой, но я не могу её вспомнить. Но я бывал здесь раньше, это точно. Помещение похоже на тюремную камеру. Окон нет, и только одна дверь, окованная железом.

Глядя на дверь, я ощущаю уверенность, что от меня что-то требуется. Не могу вспомнить, что. Это беспокоит меня.

Сижу на полу и чувствую прохладу камней через свою одежду. Тело болит, как будто я побывал в бою или меня избили.

Меня пытали?

При мне нет моего оружия и экипировки. На теле надета только рубаха из шерсти, штаны и сапоги. Нет даже шляпы, а я никогда не снимаю шляпу. Я поднимаю руку, чтобы коснуться своих рогов…

…их нет.

Испугавшись, я провожу рукой по лбу. Чувствую только гладкую кожу. Неужели Ривален вырезал мои рога и исцелил раны? Я поднимаю руки, чтобы изучить всё свое тело…

Родимое пятно на бицепсе в форме окутанного пламенем меча, метка моего отца, тоже исчезло. Как такое возможно? Я годами пытался свести его, изрезав свою кожу в процессе. Исчезли даже те шрамы. Как и небольшой клочок чешуи у меня на затылке. Я чувствую только кожу, гладкую человеческую кожу. Колотится сердце.

Кто-то избавил меня от крови изверга.

— Этого не может быть, — говорю я.

— Наконец-то ты пришёл, — произносит голос у меня за спиной.

Я вскакиваю и оборачиваюсь кругом. В комнате — никого. Но голос звучит знакомо, почти как…

— Здесь. Вверху на стене.

Я поднимаю глаза и голова начинает кружиться. Какое-то мгновение я не могу сфокусировать взгляд. Мне приходится вытянуть руки, чтобы удержать равновесие и не упасть. Головокружение проходит, и я замечаю тонкую горизонтальную щель в камне, на три четверти высоты комнаты от пола. Если бы она была не такой высокой, это могла быть щель для подносов с тюремной пайкой.

Я медленно приближаюсь к стене, ожидая ловушку.

— Кто ты? — спрашиваю. Говорю тихо, сам не могу сказать, почему.

— Подойди ближе, чтобы увидеть. Я покажу тебе.

От этой просьбы по коже бежит холодок.

— Скажи мне, кто ты, — требую я.

— Сейчас. Сначала подойди. Мне… нужна помощь.

Помощь? Это слово бросает меня в дрожь. Не могу отказать нуждающемуся в помощи. Я осматриваю щель. Я могу подпрыгнуть и просунуть в неё пальцы, а потом подтянуться.

— Не знаю, смогу ли я.

— Сможешь, — уверенно отвечает голос. — Давай.

Без единой мысли я прыгаю и хватаюсь за край щели обоими руками. Скребу сапогами по стене в поисках опоры и подтягиваюсь с хриплым выдохом. Когда у меня получается посмотреть сквозь щель, я вижу пару глаз, в точности похожих на мои — чёрные зрачки, бесцветная радужка. Испугавшись, я разжимаю руки и падаю обратно на пол. Столкновение вышибает из лёгких весь воздух.

— Прости, — говорит голос. — Мне следовало тебя подготовить. Ты в порядке?

Я встаю на ноги, смотрю на щель, бормочу:

— Твои глаза в точности похожи на мои. Как такое возможно?

— Нет, — говорит голос. — Твои глаза отличаются. Я их видел. Они зелёные.

Я пошатываюсь. Зелёные? Я пока не пришел в себя после побега, или после пыток, или что там со мной случилось. Это какая-то бессмыслица. Как мои глаза могут быть зелёными?

— Ты ещё там? — спрашивает голос.

Я киваю, хотя собеседник меня не видит. Спрашиваю:

— Ты здешний пленник? Где это мы? Кто ты такой? И почему ты выглядишь… так, как должен выглядеть я?

Мой собеседник вздыхает, как будто я — надоедливый ребёнок.

— Слушай внимательно. То, что я сейчас скажу, тебя обеспокоит. Ты готов?

Я потею и не знаю почему. Тело покрывается гусиной кожей.

— Да, — лгу я.

Голос говорит:

— Нет никакого «здесь», и ты не пленник.