Поручик Бенц

XX

Несколько секунд Бенц стоял не шелохнувшись, затаив дыхание и обратившись в слух. По-прежнему в доме царила тишина. Только маятник стенных часов внизу, в коридоре, невозмутимо отсчитывал секунды. Не слышалось ни звука шагов, ни щелканья замка, абсолютно ничего. Вскоре он окончательно убедился, что в доме никого нет и что тот, кто захлопнул дверь, выходил из дома. Значит, пока он разглядывал портреты, внизу кто-то побывал. Бенц теперь не сомневался в этом. Но кто это мог быть? Вернулся лакей, забыв что-нибудь?… Однако слуга вел себя шумно и развязно: он пел, насвистывал, громко хлопал дверьми. Бенц подумал о Сильви. Но если в доме порядок, ей незачем приходить. Что касается Елены, вероятность была еще меньше. Что могла здесь делать Елена? Не желая больше заниматься бесплодными догадками, Бенц вскрыл второй сундук, пытаясь внушить себе, что он ослышался.

Во втором сундуке были сложены болгарские военные мундиры прошлого века: завернутые в полотно и пересыпанные нафталином долгополые мундиры с огромными золотыми аксельбантами, ярко-синие брюки с красными лампасами, каракулевые папахи, белые, шитые парчой пояса. Они годились разве только для маскарада. Усталый и разочарованный, Бенц закрыл сундук. Но он не терял надежды – оставалось еще три. Он и принялся бы за них, если бы голод не напомнил ему о печенье, остававшемся на кухне.

Бенц осторожно спустился вниз. Прежде чем открыть дверь в прихожую, еще раз внимательно прислушался.

Тишина.

Бывают факты настолько очевидные, что не должны бы вызывать сомнений, но, когда они застают нас врасплох, мы отвергаем их как невероятные.

Когда Бенц вошел в прихожую, ему бросилась в глаза открытая дверь в турецкую комнату. На придвинутом к дивану столике черного дерева стоял букет белых роз. В изумлении он несколько секунд глядел на букет и затем чуть было не вскричал от радости – розы предвещали скорое появление Елены. Да, именно Елены!.. Только у нее была привычка уединяться среди книг и цветов.

«Елена придет!» – подумал Бенц с радостной уверенностью и с огромным облегчением. Все его заботы и тревоги разом рассеялись как по волшебству. Сами по себе розы, свежие и прекрасные, не произвели на него впечатления: он привык постоянно видеть их возле Елены. Тем не менее он чуть не вошел в турецкую комнату, чтобы с восторгом прикоснуться к цветам лицом, как он делал не раз, если бы его внимание не привлекла распахнутая настежь дверь в столовую.

Перемены, которые он увидел в столовой, показались ему совершенно загадочными. На столе ореховый торт, тарелки с бутербродами и два чайных прибора. В углу поблескивал новенький не включенный электрический чайник, которого Бенц раньше не видел. Уютная, изысканная обстановка и два чайных прибора говорили о предстоящей встрече «tкte а tкte».[19]

Бенц, ошеломленный, присел на стул и попытался рассуждать здраво. Когда слуга утром приходил убирать дом, в руках у него ничего не было. Бенц это заметил и запомнил. Сейчас, однако, он видел вещи, которые, стало быть, принес кто-то другой. Видимо, пока он рылся в сундуках на чердаке, приходила Сильви, принесла торт, чайник, букет, приготовила бутерброды и накрыла на стол. Все это она, очевидно, проделала столь бесшумно, как это умела только она, и ушла. Но упущенная возможность поговорить с ней теперь потеряла для Бенца всякое значение. Он думал о предстоящем приходе Елены и еще кого-то. Он не сомневался в том, что они придут, и весь напрягся в ожидании. Кто же тот, другой? Вот вопрос, перед которым все остальные отступили на задний план.

Внезапно Бенц ощутил нарастающую мрачную тревогу.

Бенц еще несколько минут сосредоточенно раздумывал, пока эта тревога, вызванная отнюдь не страхом за себя, не стала обретать черты смутного подозрения. Догадка, неуловимая тень в ясном потоке мыслей могла, мелькнув, исчезнуть, если бы не реальный факт – второй прибор, который упорно наталкивал Бенца все на тот же вопрос. Для кого приготовлен второй прибор? Бенц тщетно старался уверить себя, что не Елена, а ротмистр Петрашев придет сюда. Но ротмистр Петрашев встанет с постели не раньше, чем через две недели. И для кого, как не для Елены, принесены розы? И почему букет поставлен именно в турецкой комнате? Нет, предстоящая встреча будет явно интимной!

Непривычная слабость вдруг охватила Бенца. Он подумал, что причиной этому усталость, голод, бессонница, все бесконечные вопросы и ответы, которыми он изнурял мозг все последние дни. Захотелось расслабить нервы, ни о чем не думать. Он попытался, но не смог. Рассудок продолжал работать с неумолимой настойчивостью.

Прежде чем прийти к какому-нибудь жестокому для нас заключению, наша мысль бессознательно кружит рядом, стараясь обойти его или хотя бы выиграть время. Бенц как раз и был поглощен этой отчаянной борьбой с фактами. Было ясно, что Елена либо придет с кем-то вдвоем, либо будет здесь кого-то ждать. Но если она решила просто провести вечер с кем бы то ни было, то зачем приглашать гостя сюда? Всеми силами Бенцу хотелось опровергнуть мысль об интимности предстоящего свидания. Он допускал, что Елена склонна к легкомысленным приключениям, но не через три же дня после его отъезда. Нет!.. В силу некоего отчаянного противодействия, которое мы продолжаем оказывать фактам даже в минуты полной безнадежности, он по-прежнему старался оправдать Елену, доказать себе беспочвенность своих подозрений. Тщетные усилия!.. Мысль его запутывалась в беспомощных доводах, в невероятных заключениях.

Лихорадочное возбуждение, от которого его бросало в дрожь, немного улеглось, когда он сообразил, что скоро все выяснится.

Ему захотелось выпить. В буфете стояли ликеры. Достав бутылку шартреза, он отхлебнул из горлышка. В зеркале буфета он увидел свое лицо – смертельно бледное, осунувшееся, обросшее густой медно-красной бородой, с помутневшими, расширившимися глазами и жестокими складками возле губ.

Бенц вздрогнул: это было лицо убийцы!

Если ревность, столкнувшись с непреложными фактами, убивает нас или приводит к убийству, сомнение – это жестокий и подлый мучитель, действующий исподтишка.

Пусть Елена назначила свидание. Но почему тот, с кем она задумала провести вечер, непременно ее любовник? Хотя Бенц находился уже на грани безумия, он все-таки понимал, что ясных и веских доказательств ее измепы у него нет. Оставалось только ждать, как ни тягостно было ожидание. Неимоверным напряжением он пытался сохранить ясность мысли и не давать воли бушевавшему в груди чувству мести. Внезапно ему пришло в голову осмотреть другие комнаты.

Сначала он зашел в турецкую комнату. Шторы опущены; в полутьме к знакомому дурманящему запаху Елениных духов примешивался легкий аромат роз. Бенца передернуло от отвращения. Знакомые диван, ковры, подушки, посуда на низком столике, этажерки с кальяном. Возбуждающее, сладострастное сочетание красных и желтых тонов, золотых и серебряных отблесков, хотя и приглушенных полумраком, слепило глаза. Бенцу стало так тяжко, что он чуть было не расшвырял и не перекорежил все в этой ненавистной комнате. Но он сдержался. Дом был чужой. Весь его гнев и отвращение выразились в стремительном движении, когда он, повернувшись к выходу из комнаты, что-то опрокинул со столика.

Бенц оглянулся. Оказывается, он уронил на ковер букет роз. Только теперь он заметил, что цветы стояли в камышовой корзиночке с ручкой, перевитой широкой шелковой лентой. Бенц даже не подумал собирать рассыпавшиеся по ковру розы, но вдруг среди цветов он увидел визитную карточку. Бенц наклонился и поднял ее. Несколько секунд он глядел на карточку с поразительным и ясным ощущением, что жизнь уходит от него, что возвращение к жизни уже невозможно. Пальцы у него задрожали, карточка выпала из рук. Теперь Бенц знал, с кем Елена собралась провести вечер.

На карточке значилось:

Машинально, не слыша звука своих шагов, Бенц прошел в столовую и встал за шторой у окна, выходившего на улицу. Несколько бледных лучей низкого октябрьского солнца проникали в комнату, как последние проблески Жизни.

Долго ждать ему не пришлось.

Когда Елена и капитан Лафарж остановились перед парадной дверью, Бенц судорожно схватился за пистолет.